пло, но и влажно, надышал как в бане. Посмотрел по сторонам, все ли спят,
лишь тогда сипло каркнул:
     - Вот себе и повторяй. Что, опять утро?.. Откуда они так быстро
берутся. Я еще тех голубей не усвоил.
     - Мог бы не жрать всех, - сказал волк язвительно. - Что жадность
творит!.. Теперь летать тю-тю. Будешь как кенгуру бегать.
     - От кенгуры слышу!
     Он прошелся вокруг костра, от обглоданных костей шарахался, как от
призраков, из черного становился чуть ли не белым. Я боялся, что от
отвращения к еде его либо вывернет наизнанку, либо впадет в летаргический
сон до полного переверения все шпионских птиц.
     Верхушки деревьев зашумели под первым порывом утреннего ветерка.
Звезды гасли, небо светлело, а на востоке уже половина неба вспыхнула
пурпуром, у меня сердце начинало стучать учащенно, когда я бросал взгляд на
то великолепие.

     На той стороне поляны взметнулось пламя костра. Я приподнялся на
локте, в рассвете вокруг костра уже сидят воины, распустившись перед
трудным утром душой и телом. Пламя полыхает высоко, качается, будто
старается не выпасть из костра, жжет лица. Странное ощущение, когда в спины
тянет свежаком и холодом от затаившимися как в засаде под грязными мокрыми
листьями глыб слежавшегося снега!

     Волк неслышно скользнул в заросли, не любит проснувшихся людей, когда
спят - похожи на зверей, терпеть их кое-как можно, если бы только не запах,
а ворон, потоптавшись, мощно отпихнулся как прыгающий кабан, сильные лапы
подбросили его чуть ли не до вершинок деревьев, только там красиво
распростер крылья.

     Прибью, подумал я раздраженно, вылезая из тучи золы, чихая и
отплевываясь. Под стартовый пень приспособил, пернатое!
     Далеко-далеко в лесной чаще прозвучал рог. Я видел как воевода
насторожился. Только мы двое услышали, остальные бродили еще сонные, нехотя
собирались для долгого пути. Донесся слабый голос собак, затем ветер унес в
сторону.
     Переглянувшись, вдвоем с воеводой начали перемещаться на ту сторону
поляны. Хриплый рев рога раздался ближе, а собаки лаяли громче и неистовее,
явно догоняя зверя. За деревьями прогремел тяжелый топот, словно неслась
имперская конница. Кусты затрещали, молодая сосенка содрогнулась от удара.
Тут же из-под низких ветвей, ломая их, выметнулся как катящаяся скала
массивный зубр, страшный и бородатый, с безумными глазами, опущенной для
удара колодой головы.

     Через огромную валежину, которую все мы объехали бы с робостью, зубр
перемахнул с легкостью зайца, перепрыгивающего куст земляники. Ноги
подогнулись, но устоял, всхрапнул дико и бросился на опешивших, как мне
показалось, воинов у костра.
     Не поднимаясь, они вдруг ощетинились копьями, уперев древка в землю.
Зубр налетел со всей дури, я услышал страшный треск, на миг решил, что
огромный зверь сломает копья как соломинки и раздавит, растопчет, но темная
туша замерла, затем я услышал треск рвущейся плоти, когда острия копий
проникают все глубже, рвут внутренности, ломают хрящи и мелкие кости,
дробят позвоночник.
     Спина зубра внезапно вздулась буграми. С треском, прорывая плотную
кожу, высунулись окровавленные острия. Я перевел дух, мышцы были сведены
судорогой. Да, в свиту принцессы отобраны лучшие из лучших. И хотя их
осталось одиннадцать, но все же каждый из них опасен.
     Очень опасен!

     Из леса в нашу сторону на огромном взмыленном коне уже мчалась прямая
как свеча девушка с распущенными золотыми волосами. Казалось, от них
срываются брызги расплавленного золота и уносятся ветром, усеивая дорогу.
Лицо ее было свежее и чистое, но щеки полыхали как маков цвет. На плечах
легкая волчья душегрейка, что распахнулась от бешеной скачки, открывая две
круглые как крупные спелые яблоки груди с красными ободками.
     Когда она подскакала и начала осаживать коня, волосы опустились на
спину, и теперь я увидел в них застрявшие листья и сосновые иголки.
     Наши глаза встретились, на миг ломали друг друга, затем она испытующе
оглядела меня с головы до ног. Я незаметно напряг мышцы, а они у меня от
малейшего усилия могут увеличиваться вдвое, зато в поясе, скованном
красивым мышечным корсетом я становился тоньше, так что поясок юной
девушки... ну и так далее.
     Когда ее глаза наконец поднялись к моему лицу, в них было несколько
другое выражение. Все еще дерзкое, но, похоже, она уже прикусила язычок, с
которого готовы были сорваться фразы типа; "Я хочу..." или "Я повелеваю".
     - Вы убили моего зубра! - сказала она обвиняюще.
     В той стороне леса затрещали кусты, на взмыленных конях выметнулись
всадники с луками и копьями. Когда они увидели их предводительницу перед
таким чудовищем, каким выгляжу я, их реакция была быстрой и нерассуждающей:
со звоном, от которого холодеет сердце, выхватили мечи и понеслись прямо на
нас.
     Я потащил из-за плеча меч, вдвое длиннее, чем у любого из них, встал в
боевую стойку, сделал восьмерку мечом и мельницу, замер в красивой позе,
переходя из состояния удара в полную недвижимость, как прутковский сэр
Торземунд, что в задумчивости на камне сидит.
     За моей спиной воевода ругнулся, сказал сварливо:
     - Да черт с ним, быком этим!.. Твой он, твой!.. Мы признаем. А теперь
можешь подарить нам. Мы с Рарнармиром не гордые.
     Она вскинула руку, ее всадники начали замедлять бег, остановили коней
за ее спиной. Она все еще не отрывала глаз от моего лица, а я все не мог
оторвать взора от ее грудей, что с наивным бесстыдством выглядывали из-под
распахнутой волчовки.
     - Что ж... - голос ее был замедленным, - вы, как я вижу, проделали
далекий путь... А зубра, которого я преследовала, убили нечаянно... Я дарю
его вам.
     Воевода толкнул меня в спину. Я вздрогнул, отлепил взгляд от ее груди,
в глазах появилась тянущая боль, словно отдирал липкую ленту.
     - Принимаем, - пробормотал я. - Черт, еще как принимаем!.. Да от тебя
и не такое примем...
     Ее взгляд изменился, стал тверже, скользнул через мое плечо. Я
оглянулся, принцесса в сопровождении герцога подходили с осторожностью, в
окружении одиннадцати богатырей. Ее синие глаза смотрели неотрывно, тонкие
брови поднялись до середины чистого лобика.
     Герцог сразу уставился на грудь охотницы, даже шею вытянул как гусь,
что пытается ущипнуть раскрытым клювом.
     Я перевел взор на принцессу, затем на охотницу. Принцесса напоминала
бутон розы, яркий и готовый распустится, а охотница походила на горный
цветок, свежий и чистый, с каплями росы на лепестках. У принцессы каждая
бляшка на ее "одежде" стоит стада коров, за каждый драгоценный камешек в
обуви можно снарядить войско, но один козырь все же у охотницы... Если
принцесса все-таки прикрыла грудь, то у охотницы эти круглые наливные
яблоки торчат вызывающе и кричаще: смотрите, ни прыщей, ни жутких родимых
пятен, кожа чистая и молодая как у новорожденного олененка.
     Их взгляды скрестились. В воздухе блеснул зеленый лучик, словно от
лазерного прицела. У той и другой глаза одновременно стали зелеными. Я
тряхнул головой, всмотрелся снова, думая, что почудилось, но невинно синие
глаза принцессы уже полыхали зеленым пламенем, а дотоле коричневые глаза
охотницы стали зелеными как малахит, как целая скала малахита, тяжелого и
несокрушимого.
     Воевода кашлянул и заговорил громко и рассудительно:
     - Вот значитца так... Моя принцесса, мы помогли доблестной Кунигунде,
о которой я наслышан, завалить этого быка, а она его дарит нам, как в знак
расположения... ведь мы идем по ее землям.

     Густые и широкие брови охотницы взлетели еще выше, чем брови
принцессы:
     - Ты знаешь меня?
     Он поклонился:
     - Кто не знает доблестную дщерь великого и славного Инкула, трехрогого
воителя Черного Портала и Серого Мха? Внучку Кекула, правнучку Укера,
праправнучку Шекура, прапраправнучку Ченокера, от которой по женской линии
передается родимое пятнышко на самой...
     Все слушали, раскрыв рот, а охотница, вздрогнув, прервала быстро:
     - Довольно! Ты слишком много знаешь, старик. Ты сам кто?
     Он поклонился:
     - Воевода Вырвибок, моя прекрасная воительница! Мы с твоим дедом
славно дрались в битве за мост в страну Перминию.
     Она смерила его недружелюбным взглядом с головы до ног, остановила
взор на торчащих пиках усов:
     - А, который горного великана?.. С того похода мой дедушка вернулся
какой-то странный. Запил, ни одной юбки не пропускал, потом все какие-то
крылья строил, с башни бросаться... Отряд! Рысью к замку!
     Лишь на миг остановила на мне взгляд, в котором было так много, что
кровь во мне вскипела, в глазах встала красная пелена. Смутно видел как в
сторонке прекрасное лицо принцессы пошло красными пятнами размером с
крупных жуков. Затем за плечо рванула сильная рука воеводы, злой голос
проревел:
     - Стой! Ты что, не чуешь чары?
     Я пробормотал:
     - А что, она ведьма?
     - Все женщины ведьмы, - ответил он убежденно. - Все! Очнись. Их уже
нет, уехали.
     Он тряхнул меня сильнее, красная пелена сползла. На поляне с той
стороны леса было пусто, только вдали качнулись верхушки тоненьких березок,
с раздраженным карканьем взлетели вороны, и все стихло снова.
     В сторонке принцесса процедила сквозь зубы:
     - Дикарка!.. Так ломиться через лес могут только дикари.
     Я промолчал, весь опустошенный, ибо душа моя неслась следом за
Кунигундой, ныряла в потоках воздуха, пробовала чирикать на лету, сбивалась
с ритма.
     - Она совсем одичала в этом лесу, - повторила она еще надменнее.
     - Ага, - согласился я.
     - Она дикий человек!
     - Ага...
     - Она просто варварка!
     Я очнулся, посмотрел по сторонам, на принцессу, перевел взгляд на свои
мускулистые руки:
     - Как и я.
     Она фыркнула, грудь ее ходила ходуном, едва не выпрыгивая из ремней,
но средневековые дизайнеры продумали фасон хорошо: мелькала только полоска
еще более нежной кожи, дразнилась, но больше ни-ни, о чем принцесса,
похоже, после встречи с этой лесной королевой уже втайне жалела.
     - Ты мужчина, - напомнила она надменно, но мне вдруг почудилась
жалобная нотка, - мужчине можно быть... Ну, он в чем-то даже должен быть...
Но ведь она женщина!
     - Женщина, - согласился я и невольно снова посмотрел тоскующими
глазами в сторону зеленой стены леса. - Еще какая женщина...

     Зубра освежевали, мясо разложили по сумкам. Воевода поторапливал,
принцесса едва не ревела, все почему-то спешили покинуть земли дикой
Кунигундии, и мы выступили в путь, дожевывая на ходу и разбрасывая кости с
лохмами мяса по кустам.
     Воевода, он ехал со мной рядом, начал рассказывать о походах,
сражениях и жарких схватках, когда дрались на стенах крепостей, в чистом
поле и в лесу, сходились в двобое с самыми прославленными рыцарями из
земель Двенадцати Столбов, земель Девяти Палиц даже из странной заморской
Семиморья, откуда приезжают купцы с разными диковинками.

     Дорога вышла из леса, но по лесной привычке петляла, хотя степь вроде
бы ровная как поле стадиона. К полудню миновали огромные до небес стены
древнего града, сложенные из гранитных глыб, видели издали красные будто
политые кровью селения странных людей из красной глины, видели землянки
ночных людей, накрытые зелеными ветками,
     Всезнающий воевода заметил, что дорога пройдет мимо знаменитого старца
Листогрыза, который сто лет жил в лесу, питался листьями и дождевыми
червями, но получил в дар от богов леса способность понимать язык зверей и
птиц, а когда вернулся доживать старость в родное село, обнаружилось, что
может еще и предсказывать людские судьбы, снимать порчу, а также отыскивать
пропавших коз и указывать, где куры тайком несут яйца.
     Принцессе тут же загорелось повидать мудрого старца, Роландур
поморщился, можно было проехать мимо, но смолчал, отряд свернул в село.
Слугам велели напоить коней, надолго не задержимся, а нас отвели на
деревенскую площадь.
     Домик старца был стар, готов был развалиться от любого толчка. Над
дряхлым крыльцом на солнце рассыхался широкий навес, а на ступеньках сидели
трое мужчин, двое крепких деревенских мужиков, а посередке седой как лунь,
дряхлый, что вот-вот рассыплется, сгорбленный старик с длинными седыми
волосами и длинной белой как снег бородищей.
     Принцесса, радостная как бабочка, спросила звонким щебечущим голосом:
     - Вы в самом деле можете предсказать судьбу?
     Старик поднял склеротические веки, красные от множества проступивших
прожилок, глаза почти белые от старости, бесцветные губы подвигались, но
смолчал. Один из мужиков встал, поклонился:
     - Он все может, знатная господа. Хотите узнать свою?
     Принцесса на миг замялась, на щеках выступил яркий румянец, голосок
стал потише:
     - Я свою знаю. Я спросила просто так...
     Мужик спросил герцога:
     - Хотите узнать вы?
     Он замялся точно так же, как и принцесса, глаза забегали по сторонам,
ответил осевшим голосом:
     - Моя судьба известна мне даже по дням.
     - А вам? - спросил мужик воеводу.
     Тот покачал головой, сразу помрачневший:
     - Удавлю, если скажешь. Я и так, увы, знаю...
     Меня спрашивать не стали, варвар, а варвары непредсказуемы. Варвары
сами строят свои судьбы.
     Мы довольно глупо переглядывались, пора уходить, а какого же черта
тогда делали крюк, заезжали сюда, и герцог спросил надменно:
     - Ладно, один вопрос... Что сейчас делает мой отец?
     Под нашими взглядами он выпячивал грудь, даже привставал на цыпочки,
плечи разводил так, что трещала мантия.
     Старец ответил слабым монотонным голосом:
     - Кормит свиней в веси Заречной.
     Принцесса ахнула, а герцог отшатнулся, затем побагровел как
рассерженный индюк:
     - Да как ты... Да как смеешь! Измена! Он подкуплен! Мой отец -
владетель северных болот Куявии! Он сейчас сражается с проклятыми артанами!

     Мужики вскочили, один дрожащими руками налил в кружку холодной воды,
другой швырнул на жертвенник ломоть мяса. Зашипело, взлетели короткие злые
брызги. Запах горячей плоти потек в воздухе, старец вдохнул глубже, сказал
все тем же слабым голосом:
     - Все верно, владетель северный болот Куявии сейчас сражается с
артанами. А ваш отец кормит свиней в веси Заречной.
     Герцог орал, брызгал слюной, мы с воеводой ухватили под руки, утащили.
Воевода сорвал у герцога с пояса ножны с мечом, передал его слуге. Старец,
казалось, тут же задремал, совершенно равнодушный к крику и воплям.
     Когда мы снова были в седлах, а село с провидцем осталось далеко за
спиной, воевода сказал успокаивающе:
     - Ну, свинья его отец или король, сейчас неважно. И от свиней дети
получались хорошими, а от королей... Так что какая нам разница? Нами еще не
такие свиньи правили. А наш герцог и есть герцог: сильный, здоровый, а
мечом владеет так, что не всякому мордовороту.
     Я оглянулся. Далеко позади герцог склонился в седле к принцесса, та
гордая как пончик, ехала на своей веселой кобылке, седло под ним сдвинулось
на бок, вот-вот съедет вовсе под брюхо.
     - Что происхождение? - согласился я. - В любом мире важнее владеть
мечом.
     - Меч порождает власть, - ответил воевода мудро. - Эх, теперь уже
точно доживать мне век в самой дальней конюшне... За то, что посмел вырвать
меч из руки самого герцога... И когда детвора увидит как я убираю за
конями, поверит ли, что я в одиночку сразил горного великана? Засмеют. Ну,
не засмеют, наши дети старость уважают, но переглянутся за моей спиной:
мол, привирает старик. Не проверишь ведь. Уже сейчас на коня влезаю с
седального камня, а рассказываю, как прыгал в седло прямо из окна высокой
башни!.. Нет, я в самом деле сразил. Правда, не думал, что победю.
     Я поинтересовался:
     - А зачем же дрался?
     Он взглянул искоса:
     - Ты, наверное, их этих... новых? Мы, старшие, деремся потому, что для
нас стыд страшнее смерти. Отступить и спасти жизнь, но как жить?.. Даже
если бы отступил перед горным великаном, всю жизнь меня бы грызло изнутри.
И загрызло бы! Нет, я пошел, потому что для меня выбора просто не было.

     Глава 28

     Этот день был настолько удачен, что одолели почти половину оставшегося
пути. Если ничто не помешает, завтра днем копыта наших коней уже простучат
по земле принцессы...
     На ночлег расположились уже привычно, а я, наскоро поужинав,
расположился чуть в сторонке под деревом. Ветви нависают как крыша, уютно,
надежно, в десятке шагов дремлют у костра стражи, непривычно тихо даже в
шатре герцога, чем-то похожего на Геракла: тот тоже был сыном двух отцов.
     Я лежал с закрытыми глазами, делал вид, что сплю, но сердце колотилось
мощно, кровь горячими потоками переливается по всему огромному телу,
разнося чертовы гормоны, накапливая их уже не только внизу, но даже в ушах,
в кончиках пальцев, выбрасывая через поры кожи в воздух, так что вокруг
меня стоит незримое облако, от которого прядают ушами кони, беспокойно
ворочаются в подземных норах звери, а летучие мыши так и вовсе
принюхиваются шумно как лоси на водопое..
     Тихонько шелестнуло. Звук был настолько тих, словно муравей сдвинул
песчинку, но по моим оголенным нервам это стукнуло как палкой по голове. Я
напрягся, весь превратился в слух, чувствуя как растет трава и журчит вода
в дереве, к стволу которого придубился.
     В призрачном лунном свете мелькнула такая же призрачная тень. Я лежал
неподвижно, узкая щель из-под приспущенных век сузила экран, зато я видел
все с неправдоподобной резкостью, разве что не в цвете, что-то там с
палочками и колбочками в глазу, а когда тень приблизилась, я едва не
выдохнул в шумным облегчением: всего лишь человек, согнутый мужичонка, хоть
и налитый силой, а когда лунный отблеск упал на лицо, я успел увидеть худое
скулатое лицо с плотно сжатыми челюстями.
     В правой руке холодно блеснуло. Я разглядел длинный узкий нож с
лезвием из мифрильской стали, что как воск режет мечи из сыродутного
железа.
     Он приблизился, протянул руку, чтобы отодвинуть с моего лица ветку. Я
чувствовал его смрадное дыхание. Едва его пальцы коснулись ветки, я даже
услышал скрип кожи по шероховатой коре, как одна моя рука метнулась
перехватить его руку с ножом, а другая ухватила его за горло.
     Оглушительно захрустело: громко и сухо в правой руке, сочно и влажно в
левой, которой горло, ломая хрящи, превращая в студень... Между сжатыми
пальцами сквозь поры брызнули тоненькие струйки теплого и липкого.
     Шпион слабо подергался и опустился на землю. Кисть повисла как будто
кости в запястье превратились в туман, а сам неизвестный стал просто
мешком, наполненным пока еще теплой плотью.
     Дыхание мое замедлилось, сердце стало биться реже, я едва чувствовал
его толчки. Рот перекосила зевота, а глаза стали разом слипаться. Слегка
удивленный, ведь только что убил человека, я успел подумать, что в самом
деле в драке есть нечто эротическое, а когда убийство, это уже все, конец,
последний рычащий от наслаждения выдох, после чего отворачиваешься к стене
и спишь с осознанием, что свои мужские инстинкты потешил...

     Яркий свет ударил сквозь опущенные веки. Я недовольно зарычал, раскрыл
глаза. Надо мной нависали встревоженные лица воеводы и двух воинов. Воевода
озабоченно покачал головой:
     - Опять?.. Рановато... Не хотелось бы, чтобы тебя зарезали до того,
как минуем перевал.
     - Спасибо на теплом слове, - ответил я зло и красивым рывком вскочил
на ноги.
     Перевязь с мечом висела тут же на суку, дерево чуть присело под
тяжестью оружия, я перебросил широкий ремень через плечо, дерево с
облегчением распрямилось, а воины за спиной воеводы выпрямились и стукнули
в мягкую землю рукоятями копий.
     - Надо идти быстрее, - рассудил воевода. - Ежели зарежут уже после
того, как минуем Долину Темных Камней, то, считай, половина беды миновало,
а если зарежут на виду первой сторожевой заставы земель барона Пампароса,
то можно перевести дух, там уже наши верные союзники и соседи!..
     Он рассуждал правильно, основательно