не тот, о форме ушей
которых спорят эстеты, у него и уши не то порванные, не от обгрызенные, а
сам с такой разбойничьей рожей и вороватыми глазами, что я невольно
пробежал пальцами вдоль пояса, где обычно носят кошели.
     С торца стола насыщались два гиганта, а пили едва ли не бочонками,
утробно взревывали, утирались рукавами, пьяно братались, рычали один на
другого, а из-под верхних губ выглядывали хоть и желтые, но длинные и
острые клыки. Справа и слева мрачно тянули пиво угрюмые существа, челюсти
выдвинуты вперед как у немецких рыцарей, лбы не шире моего мизинца, под
массивными надбровными уступами можно прятаться от дождя. Глубоко запавшие
глаза горят ярко красным, а лица покрыты серой шерстью как у видавших виды
горилл.
     Я осматривался с оторопью, пока не напомнил себе, что это корчма
варваров, а варвары не утруждают себя созданием высоких технологий: римские
доспехи, как и половецкие малахаи, мощные пластинчатые луки персов или
длинные кельтские мечи - это все захвачено в набегах, выменено на пленных
патрициев, потому на оборванце в дырявых сапогах пояс с настоящими золотыми
бляшками, а меч, что торчит из-за правого плеча, из лучшей дамасской стали.

     Глава 4

     Пробравшись к столу со свободным местечком, я перенес ноги через
лавку, сел, положив руки на столешницу и расставив локти. Напротив угрюмый
бородач оторвался от кружки с пивом, его черные глаза уставились на меня с
пьяной недоброжелательностью. Справа темной глыбой нависал над краем стола
панцырный нечеловек, весь в роговых пластинках, только глаза как
раскаленные уголья, с которых ветром смахнуло пепел, да красные вывернутые
ноздри трепещут подобно щупальцам актинии на охоте. Перед ним исходил
ароматным паром бараний бок с кашей, я сразу для себя назвал этого едока
Собакевичем.
     - Вы, надеюсь, - сказал я вежливо, но голос мой прогремел как раскаты
грома, - не против, что я сел к вам?
     От стола шли мощные волны запахов жареного мяса, печеной птицы, рыбы,
посреди задрал ноги зажаренный целиком на вертеле молодой олень. Из
столовых приборов были только широкие медные кубки, ни дурацких тупых
ножей, ни вилок, все можно хватать руками, и я, взвеселившись, тут же
цапнул со стола могучего гуся, с хрустом отломил толстую ногу. Коричневая
корочка трещала и ломалась как мелкие льдинки, сладкий сок потек по
пальцам, пятная стол.
     Я с рычанием вгрызся в лапу, нежное мясо тает по рту, запах щекочет
ноздри, но успевал подхватывать языком струи сока, что побежали до локтей,
здесь это оценят как хорошие манеры,
     Мои соседи справа и слева наблюдали в тупом молчании, потом я услышал
вздох, за столами задвигались, послышался стук ножей, даже у магов они
торчали из-за поясов, негромкое чавканье.
     Нечеловек, который слева от бородача, шумно грыз огромную берцовую
кость. Зубы как мельничьи жернова, костяные пластинки размером с крышки
портсигаров, треск напоминал выстрелы из АКМ, красноватый мозг
выбрызгивался узкими струйками, но длинный язык молниеносно подхватывал, не
давая упасть на стол ни капли.
     - Гр-р-р... - ответил он вместо проигнорировавшего меня бородача.
     - Что? - переспросил я.
     - Гр-р-р-р!..
     - Э, не понял... - сказал я уже строже.
     Он прожевал, выплюнул осколки костей на середину стола, острые как
наконечники стрел, прорычал:
     - Садись... гр-р-р... да заказывай! Какое исчо приглашение?.. Только
помалкивай сперва.
     Я не успел спросить, почему надо помалкивать, когда везде говорят
наперебой, поют, спорят, ругаются, как от двери донесся шум, крики, злая
брань. Завсегдатаи ухватили за шиворот мелкого злобного человечка с
крысиным лицом, кто-то съездил по харе, дюжие руки поволокли к дверям,
пинком распахнули. Я успел увидеть как от мощного пинка бедолага вылетел
как сизый голубь, вслед швырнули его шляпу и слетевший ботинок.
     Тут же из клубов дыма и пара появилась удивительно красивая женщина с
красными как пламя волосами, брезгливо вытерла тряпкой грязь, что осталась
за выброшенным. Я удивился, что в корчме чисто, хотя народу много, но грязь
занес только этот с неприятным лицом и раздраженными воплями.
     - Что там?
     - Да так... Один все рвется к нам, - ответил бородач хмуро. - Сколько
не выбрасывают, а он все лезет! Его петух лягнул в детстве, потому такой
ушибленный. Еще три корчмы в городе, а ему надо только к нам!..
     Я огляделся по сторонам. За столами пили, ели и орали песни герои,
бродяги, контрабандисты, искатели приключений, бахвалились подвигами и
сокровищами, пропивали вчистую, темные личности продавали карты с указанием
следующего острова сокровищ, обещали указать кладовки Монтесумы и
библиотеку Айвена Лютого.
     Нечеловек взял другую кость, а бородач ответил за него с пьяной
благожелательностью:
     - Понятно почему?
     - Не совсем, - признался я.
     - Явился один шибко грамотный, - объяснил бородач. - Из тех, которые
уверены, что только они едят сено, остальные - солому. Начал: слушай сюда,
я научу правильному богу молиться. Себе, понятно. Ну, его и... Все равно
рвется сюды.
     Я кивнул:
     - Ага... Не, я ж варвар! Мне бы пограбить кого... да не человека, их
ворье грабит, а сцивилизацию! Это если к примеру. На худой конец, культуру.

     Он оживился, в глазах блеснул некоторый интерес:
     - Это понятно. Культура всегда беднее.
     Нечеловек прорычал:
     - Витим! Что ты говоришь? Про культуру такие слова вообще говорить
недопустимо. Про нее только: высокая, богатая, развитая, духовно
обогащенная... Помнишь, кто-то сказал, что у племени тутси... ну, которые
еще в пещерах, культура недостаточно высока, его тут же закидали камнями?..
То-то. Ладно, не забивай голову мужественному герою-варвару. Он только что
прибыл, ему бы подвиги, а ты - культура! Видишь, его рука уже тянется к
мечу...
     Бородач, ничуть не обидевшись, усмехнулся в бороду:
     - Прости, ты прав. Лады! Приветствуем тебя, доблестный и неустрашимый
герой с железными мускулами. Меня зовут Витим Большая Чаша. А этого вот -
Большеногий, хотя было бы правильнее - Большелапый. А ты кто?
     - Варвар, - сообщил я с понятной гордостью. - Странствующий между
мирами. По имени... по имени Рагнармир.
     - Хорошее имя, - одобрил бородач, который Большая Чаша. - Простое, без
выкрутасов. Что пьешь?
     - Все, что горит, - сообщил я, - и что не горит тоже. Но я сам закажу.
Ваша хозяйка... Черт! Какие у нее зеленые глаза!
     Я ощутил как на меня уставились глаза с обеих сторон стола, а он
длиной с литовскую фамилию, вдоль которой можно смотреть как на
железнодорожное полотно, что уходит и уходил вдаль, нигде не кончаясь, а в
далекой дымке рельсы вроде бы даже смыкаются. Пирующие даже перестали
жевать, кружки с пивом опустились на стол.
     Я уже ощутил куда вонзятся их зубы, когти, шипы, ударят рога и
шипастые хвосты, когда наконец бородач хмыкнул и сказал с благожелательным
предостережением:
     - Пить-есть заказывай, а про глаза... не знаю - не знаю. Лучше не
рискуй.
     - А что, обидится? - удивился я. - Да никакая женщина...
     Он снизил голос до шепота:
     - Это если женщина.
     У меня вырвалось невольное:
     - Ого! А кто она?
     - Никто не знает. Видно только, что она... умная.
     Я удивился:
     - Ну и что?.. Ах да, женщина либо красивая, либо умная? Ну здесь, как
я заметил, все женщины красивые.
     Он кивнул:
     - В том-то и дело. А эта... К тому же с нею что-то нечисто. Ее,
говорят, видели сразу в разных местах! К тому же она хозяйка корчмы, и в то
же время хозяйка... не только, не только! Своими руками сложила вон ту
башню, а потом и весь замок, сама построила крепость в городе, а уже потом
заселила...
     В окно за высокой городской стеной вздымалась к небу отвесная гора
замка, вертикальные пики сторожевых башен. Даже отсюда чувствовалась
нечеловеческая мощь строителей, сумевших укладывать целые скалы одна на
одну как пирожки, подгонять, стесывать неровности, так что громада замка
выглядит как сплошная гранитная гора, созданная в первый день творения.
     Я ощутил холодок на сердце. Уже трезвея, посмотрел в сторону стойки,
от которой суетливо разбегались челядинцы. Хозяйка корчмы стояла с
горделиво выпрямленной спиной, рыжие волосы красиво подсвечены сзади
солнцем, хотя какое солнце в дымной корчме, зеленые глаза смотрят
насмешливо...
     По спине пробежала холодная ящерица. Зеленые глаза неуловимо быстро
превратились в невинно голубые, поблистали искорками, словно выбирая
оттенки, затем пришла сплошная синева, густая и вызывающе яркая.
     - Это еще не все, - пробормотал бородач, его странно черные глаза,
совсем без зрачков, следили за женщиной с красными волосами, но вдруг
уронил взор, поспешно потянулся за пивной кружкой.
     Я поднял глаза на хозяйку корчмы. За стойкой ее не было, а в следующее
мгновение она с неспешной грацией подходила к нашему столу, возникнув из
синего дыма.
     Ее внимательные глаза, ставшие почти лиловыми, заглянули мне,
казалось, во внутренности. Красиво вырезанные губы изогнулись в улыбке, но
в голосе звенело веселое предостережение:
     - Добро пожаловать, герой!.. Но позволь сразу ма-а-ахонький совет...
     Я поклонился:
     - От такой женщины... да хоть чашу с ядом!
     - Ты предпочтешь чашу с ядом, - сказала она уже без улыбки, - если
заденешь моих гостей. Хоть тут драка не затихает, но если явится наглец,
вздумавший устанавливать свои порядки, ему никто не позавидует. Здесь нет,
естественно, равных тебе героев, но все вместе они перевернут мир без
особой натуги! И нет бога или героя, который бы выстоял... Словом, отдыхай,
но если хочешь присоединиться к разговору, сперва послушай, о чем говорят.
А теперь, что предпочитаешь? Есть пиво, хмельной мед, эль, сагаска,
энсуки...
     Я вскинул обе ладони:
     - Сдаюсь! Мне - пива. А сорт... На ваш выбор. Или что посоветует этот
лохматый.
     По ее смеющимся глазам понял, что тон взял верный. А бородач Витим
сказал повеселевшим голосом:
     - Ты угадал, я по пиву здесь первый. Тогда еще по темному артанскому
всем! А новичку и кубок вина из Куявии.
     Когда хозяйка исчезла, я сказал, глядя ей вслед:
     - Фу, как гора с плеч. Красивая, но почему у меня мурашки по спине
размером с черепах?..
     - Красота - страшная сила, - сообщил бородатый, - Верно, Большеног?
     По проходу между столами, задевая сидящих, тихохонько прошел согнутый
человек в темном плаще, капюшон надвинут на глаза, прошел к соседнему столу
со свободным стулом, смиренно сел и подозвал отрока. Я сидел близко, но
посетитель заказывал шепотом, я только и успел услышать что-то про
славянскую медовуху, тут же три чудища с той стороны стола прервали злую
перебранку, уставились подозрительными глазками, у одного их оказалось три,
один зарычал, у другого ногти на глазах превратились в длинные как ножи
когти, а третий протянул через стол невообразимо длинную волосатую лапу:
     - Гр-р-р-р!.. Мер-р-р-рзавец!..
     С нашего стола, опрокинув лавки с завопившим бородачем, вскочили
Большеног и Витим. Новоприбывшего ухватили мощными дланями, мигом сорвав
плащ и капюшон. Я только на миг успел увидеть все того же озлобленного
мужичонку с крысиным лицом, тут же кулак размером с его голову с чмоканьем
влип в его лицо, я видел только мохнатые и чешуйчатые спины Большенога и
Витима, у Большенога в щелях между пластинками в районе лопаток пробивались
как у ангелочка крылышки. Правда, темные, и не в перьях, а кожистые, с
тонкой просвечивающейся пленкой.
     Несчастного уволокли к дверям, на ходу пиная ногами. Витим, ругаясь
как варвар, поднял лавку и плюхнулся всем весом, раздраженный почище
футбольного болельщика на концерте Рихтера.
     Я сидел так, что уголками глаз наблюдал за столами справа и слева, но
когда за соседним столом на одного человека стало больше, я только протер
глаза, посмотрел на кубок с вином. Глюки, за тем столом беседа идет так,
словно все пьют уже суток трое.
     Над головой качнулся воздух, волосы растрепало. За соседним столом
мужик успел пригнуться. Табуретка грохнулась о стену. Обломки посыпались на
пол, на стол к нам упала щепка. Бородач, не отрывая толстых губ от кружки с
пивом, щелчком сбросил ее на пол, кивнул:
     - Зря это...
     - Что? - поинтересовался я.
     За три стола отсюда человек пять лупили друг друга табуретками,
стульями, бодались, лягались, хвостались, Стоял треск, я слышал бухающие
удары, чавк, хлопанье и сиплое дыхание, что обрывалось резко, будто
кулак... или шипастый хвост вышибал все внутренности.
     - Стулья, - сказал Витим презрительно. - А то и вовсе - креслы!
Тьфу!.. То ли дело - лавка. Старая добрая лавка. Её и не поднять такому
хиляку... вишь, стулом размахался, ерой?.. Зато уж если поднимешь, то как
пойдешь махать, как пойдешь...
     Лицо его стало мечтательным, глаза умильно закатились под лоб. Я
невольно пощупал лавку, на которой сидел: добротная, дубовая, на тяжелых
колодах вместо ножек, а в длину для полдюжины широких мужчин. Если такой
махнуть по корчме...
     Неуловимо быстрое движение привлекло мое внимание. За столиком слева
народу уже оказалось вдвое больше. Черт, неужели это чертово пиво что-то
делает с моими глазами? Один из прибывших еще не успел снять плащ, на пол
сбегала вода, а когда откинул на спину капюшон, я увидел веселое и злое
лицо, рыжеватые волосы. Прибывший плотоядно потер ладони. На столе тут же
появился узкогорлый кувшин.
     Витим, поймав мой взгляд, сказал вполголоса:
     - Иные так спешат в корчму, что прямо из своих нор... Ну, кто с
высоких гор, кто из леса, кто из песков! Наловчились, прыгуны чертовы...
     Я все с тревогой посматривал на жадно пожирающего сушеную рыбу
прыгуна. Быстрые хищные пальцы драли чешую так, что чешуя летела
серебристыми блесками как конфетти из хлопушки. В чаше пузыристая пена как
поднялась пышной шапкой, так и застыла в ожидании.
     - Как сразу?
     - Да так вот. Минуя порог. И даже не зрят на красивый город, что
обижает хозяйку корчмы. Она ж не только здесь хозяйка! Старается, украшает
город, а им все по... гм... словом, нажраться бы поскорее, да в морду, да в
рыло!
     За столом заорали, я услышал мощный звон, с которым столкнулись
исполинские кубки, размером с те, которые вручают что-то поднявшим,
пробежавшим или куда-то прыгнувшим.
     От двери снова был шум, возмущенный крик. Я видел как кому-то надавали
по шее, вытолкали. Похоже, это прорывался все тот же, самый умный и
замечательный, который хотел, чтобы в корчме жили по его правилам. А может,
и другой, ведь, как известно, это доброе и разумное надо сеять, а потом еще
и окучивать... знать бы, что это такое, а вот дурни и без всякого
окучивания как из-под земли прут целыми толпами.
     За столом слева, куда явился, минуя городские врата, рыжий, пили и
спорили странствующего вида не то дервиши, не то... словом, суфии. У одного
на выцветшем плаще уцелело изображение хищных крыльев, у другого -
странного животного, смутно знакомого, но настолько все стерлось, что я
только подумал, что оба не то из разных философских школ, либо с разных
континентов,
     Мне показалось, что увлеченно философствуют о законах мироздания, но
когда один вдруг вскипев: ах, на трех слонах?, вскочил и так умело попал
кулаком в челюсть оппоненту, посмевшему придерживаться устаревшей теории
черепахистости, что я засомневался в его природном философском даре.
     Второй отшатнулся от удара, глаза его налились кровью как у лося
весной, он утробно взревел, и, если бы третий не удержал стол, опрокинул бы
на слониста. Я сжался в комок, дрались люто, свирепо, кровь брызгала алыми
струями, слышались чавкающие удары, буханье, треск костей, а потом как-то
разом остановились, люто глядя друг на друга все еще бешеными глазами. Один
сказал сдавленным от ярости голосом:
     - Впрочем... переход на личности - это не самый подходящий аргумент...

     Кровь перестала хлестать из перебитого носа, только срывалась с
подбородка багровыми тягучими каплями, а волосы на груди стали рыжими от
крови. Второй облизал окровавленные костяшки пальцев, там свисали красные
лохмотья сорванной кожи размером с крылья летучей мыши:
     - Согласен... Прошу меня простить, это я начал...
     Ссадины мгновенно исчезли под натиском молодой розовой кожи. У его
противника распухший нос с торчащими наружу окровавленными хрящами принял
благородный греческий вид, а пятна крови бесследно испарились.
     - Нет-нет, - возразил первый, его грудь тяжело вздымалась, - вы только
ответили, это я допустил недостойный выпад!
     Порванный плащ... уже целый, красиво ниспадал с его плеч, на ней
появились и заблестели золотые пуговицы, явно оборванные еще в прошлых
дискуссиях о Высоком.
     - В ответ на мое... - покачал головой второй философ, - не совсем
корректное замечание... Прошу меня простить и позвольте мне самому налить
вам...
     - Что вы, что вы, да как можно! Позвольте лучше я!
     - Позвольте вам не позволить...
     Третий откинулся на спинку кресла и насмешливо наблюдал как рыжий и
второй, какого-то кенгурячьего оттенка, с поклонами наливают друг другу в
кубки, из которых пристало бы поить коней, а не философов. Впрочем,
странствующие могут пить как верблюды про запас. От их столика теперь несло
свежим воздухом, как бывает после короткой летней грозы, а оба философа
выглядели поздоровевшими и посвежевшими.
     Витим горестно вздохнул:
     - Все бы споры так разрешались!
     - Магия? - спросил я тихонько
     - Да, - ответил он так же тихо. - Самая высокая магия суметь сказать:
простите, я был не прав!
     Большеног проговорил тоскливо:
     - Да, это заклятие сразу обезоруживает противника и лечит раны... Но
как немногие могут выговорить...
     В углу рассвирепевший молодой мужик разбойничьего вида прижал к стене
другого и яростно лупил. Я слышал только глухие удары. Извиваемый что-то
вопил, что и он тоже, что его не так поняли, что он из своих, только
немножко другой.
     Витим, уловив мой взгляд, буркнул равнодушно:
     - Да это тот... ну, который ненавидит, лупит чересчур хороброго... Не
отвлекайся, не отвлекайся! Так, говоришь, звали на королевскую службу?
     Я насторожился:
     - Разве я такое говорил?
     Бородач отмахнулся:
     - Нет, но это же понятно. Посмотри на себя! Тебе в самый раз стать во
главе королевских войск. Будешь мечом и щитом от натиска варварских орд.
Потом, понятно, переворот, ты режешь местного короля в постели как барана,
берешь власть в свои руки.
     Я поморщился:
     - Почему так?
     - А так всегда делается, - объяснил он. - Думаешь, местный король
родился здесь? Нет, он однажды въехал в ворота этого града на большом белом
жеребце. За его плечами была рукоять длинного двуручного меча, на луке
седла с одной стороны свисал мощный составной лук, колчан со стрелами и
тула в запасными тетивами и наконечниками, а с другой - боевой топор, пара
дротиков и швыряльные ножи...

     Глава 5

     Кто-то похлопал меня по колену. Я скосил глаза вниз, но вместо
страшной рожи гнома наткнулся на совсем жуткую морду огромной рыжей собаки
с печально повисшими ушами. Она неотрывно смотрела на кость с остатками
мяса в моей руке, потом с усилием перевела тяжелый как двухпудовую гирю
взор на меня. Ее толстая когтистая лапа поднялась, снова похлопала по
колену.
     - Ах да, - спохватился я. - заплати налоги и спи спокойно... Держи!
     Она схватила кость, та сразу хрустнула и брызнула в мощных челюстях.
Глаза собаки чуть потеплели, она даже вильнула толстым как обрезок колбасы
обрубком хвоста и умчалась, подсвеченная красным огнем жаровен.
     Других собак не было, что мне показалось странным, ведь в корчме даже
удалые песни не заглушали мощный чавк работающих челюстей, а кости с
остатками мяса сыпались под стол как майские хрущи в теплый вечер.
     Бородач перехватил мой взгляд:
     - Здесь только одна собака. Хозяйки!
     - Мысли читаешь, что