ыставление ее
напоказ всему народу чуть ли  не в  чем мать родила -  ну,  попятно,  подрыв
авторитета правительницы.  Самому захотелось на трон,  или что тут у них при
караванном образе жизни. Попадись он...
   И  точно  в  ответ  на  ее  гневные мысли  соседняя тускло-серая  колонна
покрылась вертикальными трещинами и  вдруг раскрылась,  как  бутон лилии или
точнее -  банан. Кадьян ловко спрыгнул на пол с амортизирующего устройства -
увертлив, шайтан бесхвостый, как обезьяна, - и по его энергичным жестам было
видно, что он рассыпает вокруг себя десятки приказов. Стражники, прислужницы
- все стремительно расхватывали какие-то короткие палки и  выбегали вон,  не
обратив на Таиру ни малейшею внимания.  Или янтарная колонна, внутри которой
она находилась,  тоже была непрозрачна снаружи?  Тогда имеются опасения, что
милейший Кадьян попросту тут ее и забудет...
   Но он не забыл.  Разогнав всю челядь,  он наконец обратился к узилищу,  в
котором  изнывала  от   неопределенности  своего   положения  новоиспеченная
властительница их  бесконечной дороги.  Беззвучное шевеление губ  -  видимо,
заклинания,  -  и стеночки мягко распались,  так что она осталась торчать на
небольшом и крайне шатком возвышении, точно пестик огромного цветка.
   - Прекрати свои фоку...  -  начала она на самых высоких тонах, но тут под
коленки ей  весьма ощутимо ударило что-то  бархатистое,  и  она,  не удержав
равновесия, шлепнулась на подставленное кем-то сзади сиденье.
   - Не пугайся,  моя госпожа, - нам, возможно, придется пройти через огонь,
- проговорил Кадьян таким  равнодушно-унылым голосом,  что  после  этого  не
возникло ни малейшего желания пугаться.
   Даже наоборот.
   - Не принимай меня за... - И снова ей не дали договорить - со всех сторон
мелькнули  какие-то  черные  шторки,  и  она  почувствовала себя  в  наглухо
закрытом портшезе,  который подняли и,  судя по дробной тряске, весьма резво
понесли.
   - Останови сейчас же!  - крикнула она, безрезультатно рассыпая по стенкам
удары весьма энергичных кулачков.  -  Стой,  тебе говорят!  Не  смей спасать
меня, пока не вытащишь Сэнни!
   Носилки качались уже равномерно -  видимо, натренированные бегуны пошли в
ногу.  Криков они или не  слышали,  или им было ведено не обращать на них ни
малейшего внимания.
   - Да стойте же! Стойте! Всех перевешаю!
   Темп бега заметно ускорился.
   Девушка похолодела,  когда поняла,  что это -  не  следствие ее  монарших
посулов,  а  опасность неудержимо распространяющегося пожара.  Она вспомнила
палки в руках разбегающихся слуг да это же были факелы!  Прожаренная солнцем
смолистая древесина вспыхнет, как пакля, а Сэнни где-то в самом сердце этого
дворцового лабиринта!
   - Да  послушайте  же!   Оцмар  умер!   Я  теперь  ваша  госпожа!   Я  вам
при-ка-зы-ва-ю!!!
   Носильщики разом  остановились,  портшез опустился с  легким  толчком,  и
земля  под  ним  закачалась.  Таира догадалась,  что  ее  крошечная тюремная
каморка плывет,  и  не  на  плоту,  а  на  быстроходной лодке,  -  отчетливо
ощущались толчки дружных весел.  За городом они или под ним?  Сколько длится
их путешествие?  Да четверть часа,  не меньше. За такое время... Она сжала в
комок драгоценное платье,  проклиная себя за  то,  что бросила где-то  возле
княжеского  погребального ложа  такой  необходимый сейчас  нож.  Бархатистые
стенки портшеза не пропускали звуков -  из слоновьей шкуры они,  что ли? - и
было ясно, что ни ногтями, ни зубами их не продерешь. Кругом ничего твердого
- травяная подушка,  и все.  Хотя бы не быть босиком - на сапогах или туфлях
бывают металлические пряжки...
   И тут ее осенило.  Платье!  Наряд,  расшитый самоцветами!  Если хоть один
имеет  острые  грани...  Пальцы  судорожно  ощупывали невидимые в  кромешной
темноте драгоценности.  Есть!  Маленькая,  но  жесткая металлическая оправа,
алмазное острие. Только бы не подделка, только бы...
   Резкий  толчок  отбросил  ее  назад,  руки  разжались.  Пришлось снова  в
лихорадочном темпе  искать нужный камень,  а  носилки между тем  подняли,  и
снова началось Движение -  теперь вверх по  чуть заметному,  но  постоянному
склону.  Ага,  вот.  Ободрать жемчуг,  который мешает зажать ткань в кулаке,
чтобы выступала только самая верхушка накладного украшения... Так. Камень со
скрипом  проехался  по  диагонали  боковой  стеночки.  Неужели  ничего?  Она
послюнила палец и попыталась нашарить в темноте след пореза.  Не порез... но
царапина.  Ощутимая,  хотя и  не глубокая.  Она оперлась коленями о плетеное
сиденье и принялась изо всех сил резать шкуру, стараясь попадать по одному и
тому же месту.  В маленькой кабинке стало жарко, от постоянной качки к горлу
подступала тошнота.  Проклятая оболочка ее микротюрьмы, словно заговоренная,
не уступала -  руки онемели,  а  результатом была только маленькая бороздка.
Девушка сменила руку и продолжала работу с неослабевающей яростью,  запрещая
себе  думать  о  том,  что  прошло  уже  не  менее  получаса.  Несколько раз
характерный сбой покачивания показывал,  что носильщики меняются,  продолжая
неуклонно двигаться в  гору.  Теперь ей  не  нужно  было  искать направление
разреза - камень скользил по бороздке, которая углублялась раз от раза. Вниз
- вверх. Вниз - вверх. Вниз...
   Легкий запах гари проник в  кабинку.  Таира чуть не завопила от радости -
значит, еще немного. Сильнее. Сильнее...
   Носилки  закачались и  рухнули  без  всякого  бережения.  Теперь  до  нее
доносились звуки и тяжелый топот -  если бы не ожесточенность криков,  можно
было бы  подумать,  что вокруг ее  укрытия пляшут захмелевшие великаны.  Что
узилище превратилось в  убежище,  она уже не  сомневалась;  несколько раз по
портшезу били чем-то тяжелым, затем он качнулся и завалился набок - счастье,
что не той стороной вниз, где наметился разрез. Шум понемногу стихал, сверху
на носилки что-то рухнуло, и наступила тишина.
   Она  начала  догадываться,  в  чем  дело.  Судя  по  движению вверх,  они
поднимались по склону знаменитой "лягушечьей" горы,  на вершине которой было
спрятано  голубое  золото  -   ее,   кстати,  по  праву  дарения  и  в  силу
приобретенного титула.  Стража этой сокровищницы, вероятно, не разобралась в
ситуации...  А,  неважно.  Только бы  вылезти,  в  этой западне уже почти не
осталось воздуха...  Еще несколько отчаянных движений, и невообразимая смесь
гари и вони ворвалась внутрь кабинки.  Радуясь тому, что на ней почти ничего
не  надето,   Таира  втиснулась  в  узкий  разрез,  извиваясь  как  ящерица,
высунулась по пояс - и замерла.
   Носилки лежали на склоне обрывистой горы,  а внизу, под кучерявой пеленой
не  желавшего подниматься дыма,  полыхало Пятилучье.  Уже не  сохранилось ни
одного висячего мостка,  вместо куполов вихрились огненные смерчи,  и только
кое-где  сверкающие изразцовой облицовкой минареты тянулись к  небу,  словно
еще  надеясь взлететь над этим адом.  Девушка почувствовала,  что задыхается
больше от слез, чем от дыма, потому что никакой надежды на спасение из этого
пекла не  было  и  быть  не  могло,  а  главное -  все  это  было  чудовищно
бессмысленно...
   Размазывая по лицу слезы пополам с копотью,  она вдруг почувствовала, как
что-то касается ее головы.  Она с трудом повернулась, чтобы поглядеть вверх,
- с крыши ее носилок свешивалась четырехпалая рука.  Она прижалась к земле и
окончательно выползла наружу,  цепляясь за какие-то волосатые стебли,  чтобы
не покатиться вниз по обрыву. Попыталась подняться на ноги и поскользнулась.
А  когда всмотрелась в  то,  что было у нее под ногами,  то испытала приступ
самой безобразной и  неудержимой тошноты.  Потому что  это были внутренности
тихрианина, чей труп был заброшен на валяющийся у самого обрыва портшез. Еще
одно тело, исполосованное не мечом, а огнем, валялось в двух шагах. Дальше -
целая груда,  и не тел, а обезображенных обрубков. Бессмысленная жестокость.
Еще более бессмысленная,  чем уничтожение города,  -  там,  по крайней мере,
была последняя воля умирающего князя. И - странное дело - у нее почему-то не
возникало ненависти к Оцмару.
   Он был безумен, он был болен неизлечимой любовью к ней, позвавшей его так
бездумно на погибель и ему,  и Сэнни,  и,  может быть,  маленькому Юхани. Но
Кадьян -  хитроумный,  расчетливый Кадьян,  который все  понимал и  в  любой
момент  мог  вмешаться,  не  допустить -  да  просто  не  передать последнее
Оцмарово повеление...  Ну,  попадись он  ей -  а  она сделает все,  чтобы он
ей-таки попался...
   И  точно  в  ответ на  ее  беззвучное проклятие,  едва  заметный бугорок,
поросший травой,  начал вдруг подыматься,  будто под ним вызревал гигантский
гриб;  достигнув человеческого роста,  он  плавно  двинулся,  словно поплыл,
прямо к  Таире,  и  она уже видела,  что это -  Кадьян,  встряхивающийся как
собака,  выскочившая из воды, так что травяные брызги разлетаются изумрудным
ореолом и тут же испаряются, не долетев до земли.
   Больше всего ее  изумило то,  что он  шел,  нисколько не  прихрамывая,  а
спокойно и даже величаво.
   Он остановился перед девушкой и  оглядел склон,  усеянный обезображенными
телами. Покачал головой.
   - Лихие у  тебя воины,  повелительница,  -  произнес он каким-то странным
голосом, в котором смешивались и осуждение, и зависть.
   Она  разом  забыла все,  что  хотела ему  наговорить.  Чтобы это  сделали
джасперяне? Ратные братья ее Скюза?..
   - Врешь. Зачем только?
   - Когда я служу своему повелителю,  я служу верно,  - проговорил он своим
обычным безразличным тоном, словно сообщал ей о каком-то пустячном деле. - Я
видел одежды твоих стражников. На Тихри подобных нет.
   - И сколько же их было?
   - Один.
   - А лицо? Ну хоть какие-нибудь приметы? - допытывалась она.
   - У него не было лица.
   Она  вспомнила,  что  отливающие металлическим блеском куртки  джасперян,
которые  они  называли почему-то  скафандрами,  имели  капюшоны с  дымчатыми
щитками - то ли от солнца, то ли от дождя. Все сходилось.
   - И ты все видел? - спросила она упавшим голосом. - Своими глазами?
   Он понял ее вопрос буквально.
   - Я видел все глазами травы, под которой мне пришлось укрыться. Он возник
прямо из воздуха и  напал на тех,  что несли тебя,  повелительница.  В одной
руке  у  него был  огонь,  в  другой -  железо.  Он  разрезал их  на  куски,
безоружных.  Стражники,  приняв  его  за  дракона  в  человеческом  обличье,
попадали ниц;  он  поднял одного из  них и,  указывая на  носилки,  произнес
одно-единственное слово:  "Кто?"  -  "Властительница Будур",  -  еле  слышно
пролепетал обреченный.  Тогда  твой  воин  ударом  ноги  опрокинул  носилки,
распорол своего пленника сверху донизу и,  отшвырнув его,  принялся добивать
всех. Потом шагнул к обрыву, прыгнул вниз - и тут же исчез.
   - Так,  может быть,  это и был какой-нибудь дракон?  -  ухватилась она за
последнюю ниточку надежды.  -  У  вас тут полным-полно всяких магов и прочей
чертовщины! Что, если кто-то принял вид нашего... моего ратника?
   Кадьян покачал головой:
   - Сибилло в  расцвете сил сможет,  пожалуй,  принять облик того,  кого он
видел.  Но и только.  Он повторит вид,  по не поступки. Ты подумала о жалком
старом ведьмаке, которого ты пригрела? Он ни на что не способен, кроме ужаса
перед заточением.  Это  страшно,  но  поверь мне,  госпожа:  стать таким вот
остервенелым убийцей может лишь тот, на ком проклятие анделиса.
   И тут притихшая было ненависть снова вспыхнула в душе девушки:
   - Ну а ты? Ты сам, верный Кадьян? Разве ты не мог это сделать? Ты же сжег
целый город, сколько человек сгорело заживо...
   - Я?  - равнодушно переспросил он. - А зачем? Что касается города, то его
сожгла воля покойного князя.  Твоя предсмертная воля,  повелительница, будет
выполнена столь же  неукоснительно.  А  за своих подданных не беспокойся,  в
Пятилучье никто  не  жил,  здесь  только служили Полуденному Князю,  и  этой
челяди было не так уж много. Вон они, бегут по всем пяти дорогам. Феи вывели
всех.
   - Но они же все потеряли...
   - Твой Жемчужный Двор -  каменную башню,  неприступную для огня и воды, -
пожар не тронет. К тому же она расположена за городской стеной. Даже если ты
выдашь каждому из  своих  слуг  втрое  от  того,  что  они  утратили,  казна
уменьшится на каких-нибудь восемь коробов среднего перла.
   Ее  покоробило от этих трезвых расчетов над пылающей могилой ее Оцмара...
И Сэнни.
   - А  сейчас  ты  захочешь вернуться в  свой  летающий дом,  -  неожиданно
проговорил он, направляясь к носилкам.
   Она  оторопела  от  его  проницательности,   потому  что  эта  мысль  еще
только-только  затепливалась в  ее  мозгу.  А  он  достал нож  -  успел-таки
подобрать тогда,  в  покоях  Оцмара!  -  и,  прошептав над  лезвием какое-то
заклинание, взрезал обшивку непроницаемой на вид кабинки. Вытащил скомканное
платье. Таира поежилась - только сейчас она ощутила пронизывающий ветер.
   - Соблаговоли надеть, повелительница. Тебе помочь?
   - Нет уж. Сама.
   Он  пошел  по  склону,  внимательно приглядываясь к  изуродованным телам.
Наконец нашел то, что искал, и принялся стаскивать с трупа сапоги.
   - Ты что, с ума сошел? Оставь сейчас же!
   - До вершины еще далеко, госпожа.
   Ненависть пополам с  подозрительностью,  чуть  приглушаемая его  трезвыми
рассуждениями, вспыхивала по любому мало-мальски пригодному поводу.
   - До вершины? Где спрятано голубое золото, да?
   Он  снова посмотрел на  нее  с  тем бесконечным равнодушием,  какого и  в
помине не  было,  когда он  в  первый раз появился вместе с  Оцмаром.  Потом
принялся спокойно,  словно и не было трех шагов до обрыва, под которым горел
целый город, кромсать на длинные полосы свой плащ.
   - Позволь твою  ногу,  госпожа.  -  Он  опустился на  колено  и  принялся
деловито  обматывать  ее   ступни  плотной  материей;   делал  он   это  так
бесстрастно,  что она невольно подчинилась.  -  На вершине не только голубое
золото. Там Гротун.
   Она  почему-то  подумала,  что  так  называться может только какой-нибудь
легендарный рыцарский меч.
   - Оружие?..
   - Мой  корабль.  В  народе  его  называют Громобоем,  а  Полуденный Князь
окрестил  его  Тунцом.  -  Она  отметила  про  себя:  он  как-то  совершенно
естественно произнес:  "Мой корабль". - Идем, госпожа моя. Твой летающий дом
не мог оставаться в пламени, и нам предстоит искать его повое пристанище.
   При  упоминании о  "летающем доме" у  нее  прямо-таки все заныло внутри -
только бы  добраться,  как до  спасительной норы,  до этого девятикупольного
убежища,  укрыться за дымчатой полупрозрачностью его теплых стен, забиться в
какой-нибудь закуток между  бесчисленными коробками,  ящиками и  сундучками,
уткнуться в  шелковистую шкуру  неземного зверя  -  и  забыть,  хотя  бы  на
минуточку забыть обо всех этих кошмарах...
   Но ее окружал только гул пожарища,  и смрад,  и задымленное небо... И две
птицы, стремительно мчащиеся к ней сквозь пепельную пелену.
   Первая птица резко взмыла вверх и исчезла. Вторая приближалась.
   - Гуен!  -  крикнула девушка,  не  веря своим глазам.  -  Гуен,  сюда!  -
Громадная, когда-то белоснежная птица легла на одно крыло и описала над ними
задумчивый круг. - Гуен, не бросай меня!
   Сова  косила страшным немигающими глазом,  не  решаясь спуститься.  Таира
вдруг поняла, что отпугивает ее питомицу - блеск самоцветов на ее платье.
   - Кадьян, - начала она, - сбрось с носилок...
   И в этот миг словно беззвучный взрыв отбросил от нее тихрианина. Полыхнул
металлический отблеск далекого пламени,  и  в  полушаге от  девушки возникла
высокая фигура в закопченном полускафандре.  Кадьян, упавший на четвереньки,
выхватил нож и сжался, как пружина, готовясь броситься на защиту своей новой
владычицы.
   - Девочка,  ты в порядке?  - Щиток забрала откинулся, и суровое лицо Эрма
блеснуло улыбкой облегчения.  Я знал,  что твоя птица разыщет вас. Принцесса
здесь? Невредима?
   Таира  бросилась  к  нему  и  уткнулась в  скрипучую ткань  джасперянской
одежды.
   - Поздно,  поздно,  поздно...  -  повторяла она,  захлебываясь слезами. -
Берестяной колодец... Ее в жертву принесли-и-и...
   Он схватил ее за плечи так, что жемчуг и камешки посыпались им под ноги:
   - Этого не может быть! Почему она не исчезла?
   - Ее связали...
   Он закусил губы так,  что их не стало видно. Продолжая держать девушку на
весу -  ноги ее не доставали до земли,  - он приблизился к обрыву и заглянул
вниз:
   - Где этот колодец?
   - Где-то там... Вон, этот с челочкой, он знает.
   Эрм  круто  обернулся -  на  склоне  ничего,  кроме  останков  несчастных
носильщиков, не было. Несколько травяных бугорков. Не шарить же под каждым!
   - Его рук дело? - мрачно проговорил Эрм, указывая на трупы.
   Она затрясла головой,  не желая сейчас вдаваться в подробности и без того
загадочного побоища.
   - Где наш корабль? - пролепетала она. - Я домой хочу!
   - Вон за той башней.  -  Он кивнул на черное облако, за которым едва-едва
угадывались контуры ступенчатого зиккурата.
   Он слегка прижал ее к себе,  а потом вдруг с силой отбросил, так, что она
не  успела даже  вскрикнуть,  а  только зажмурилась.  И  тут  же  ступни ее,
обмотанные кусками Кадьянова плаща, несильно ударились о гладкий пол.
   Командорский шатер. Она дома.
   Не веря своим глазам -  ее впервые вот так,  без предупреждения,  взяли и
швырнули через ничто.  Она оглянулась и  вдруг заметила узелок с собственной
одеждой,  которую она сняла в  княжеских покоях.  Она вспомнила свой легкий,
воздушный бег,  когда  босые  ступни  едва  касались пола,  и  усталая Сэнни
улыбалась  ей  с  предательского  кресла,   которое  через  несколько  минут
захлестнуло ее своим ожившим узором, и Оцмар, наверное, уже смотрел тогда на
нее, розовую как фламинго...
   Узелок с одеждой - вот и все, что уцелело от этой сказки.
   И пустой девятиглавый дом.
   Она присела на пол,  чтобы размотать тряпки на ногах,  и  тут в  овальном
проеме, ведущем в одну из малых кают, увидела силуэты троих тихриан.
   Они стояли,  прижавшись лбами к  прозрачной стенке корабля,  и глядели на
дальнее пожарище -  наверное,  окаменев от ужаса.  Просто счастье, что им не
довелось добывать на том обрыве, на котором она сама стояла минуту назад!
   Совсем недавно они  были  счастливы -  отец и  сын,  обретшие друг друга,
отставной шаман,  пригретый какими-то  залетными кудесниками из  чужедальних
земель... Теперь они глядели, как горит их Пятилучье, самый прекрасный город
на Тихри.  И, самое страшное, ничегошеньки не понимали - то ли это война, то
ли поджог, то ли небесный огонь.
   Неслышно ступая,  она  приблизилась к  ним.  Нужно было отыскать какие-то
слова, чтобы утешить их, но как это было сделать, если она сама была во всем
виновата!  Она оперлась руками о  края проема,  ведущего в малую каюту,  и в
этот миг услыхала зычный, как во время битвы, голос Рахихорда:
   - Если это правда, то пусть она останется в этом пламени!
   Девушка замерла на месте. Откуда они знали? И уже успели осудить... И тут
на смену горечи пришел ужас.  На корабле никого из своих,  и она одна против
этих  троих  туземцев,  которые не  простят ей  ни  своего князя,  но  своей
столицы. Успеть бы юркнуть за все эти коробки...
   И  тут  Рахихорд,  словно почувствовав ее  у  себя  за  спиной,  медленно
обернулся.
   - А,  это ты,  светлячок,  - проговорил он уже своим обычным стариковским
голосом,  -  молчи о том,  что слышала.  Молчи... а если сможешь, то забудь.
Пусть твои братья чтят ее память. Она была не виновата.
   - Тот,  другой, тоже невиновен, - глухо произнес Травяной Рыцарь. - И тем
не менее нужно разгадать, кто он.
   - Сибилло почует,  -  самодовольно пообещал шаман.  -  Если  только  этот
мотылек залетный раньше времени не проговорится.
   У Таиры голова пошла кругом. Она так стремилась на корабль, чтобы хоть на
минуточку забыть о всей этой чудовищной фантасмагории,  и - нате вам! У этой
троицы наготове еще какая-то зловещая тайна.