родом из этой земли?
   - Если  бы  сибилло было из  другой земли,  его  давным-давно скормили бы
шурушетрам.  Сибиллин  шурушетр  бежал  сегодня  быстрее  ветра,  и  сибилло
заплатило за два кокона еды для него. А почему ты спрашиваешь?
   Мона Сэниа снова мысленно обратилась к его лексике:
   - Твои ноги восхитили меня своей соразмерностью, в отличие от...
   - Не  ври,  вишневоокая.  Сибилло уродливо.  А  отличается оно  тем,  что
родилось не в другой земле, а в иное время.
   - А как называется эта земля?
   - Эта? Дорога Оцмара.
   - Нет, не дорога, а вся земля, от края и до края?
   - Ты, мудрая, спрашиваешь как ребенок. У земли нет краев. Вся земля - это
как  бесконечно толстая  колода,  на  которую  намотаны веревки  дорог.  Она
зовется делла-уэлла Тихри.
   - А что значит "делла-уэлла"?
   - Все.  Жизнь,  любовь,  свет,  небеса,  надежда,  упоение...  Незакатное
солнце. Все это - делла-уэлла.
   Мона  Сэниа  проглотила комок,  мгновенно вспухший в  горле,  -  никогда,
никогда больше ей не скажут: "Сэнни, делла-уэлла..."
   - Ответь, мудрейший из тихриан, - начал Сорк, но шаман его оборвал:
   - Если мы не поторопимся, то время Невозможного Огня застанет нас в поле.
А сибилло никогда не любило ночевать под открытым небом.
   - А нам далеко? - озабоченно спросила принцесса
   - Да вот же.
   Шагах  в   пятидесяти  перед  ними  на  фоне  закатного  оранжевого  неба
поднимался сруб без крыши. Еще вчера, увидев перед собой строение, сложенное
из бревен, принцесса изумилась; в эту же варварскую обстановку он вписывался
совершенно естественно.  Легонькие облачка пара время от  времени подымались
над ним.  Сибилло ускорил шаг. Мона Сэниа стискивала руки под черным плащом,
всеми силами удерживая себя от того, чтобы не очутиться возле темно-бурых, с
неободрапной корой, стен раньше шамана. Наконец они были у цели.
   - Входи,  -  сказал сибилло,  подымая кожаную сырую занавеску и пропуская
вперед женщину, угадав ее нетерпение.
   Мона Сэниа задержала дыхание и переступила порог.
   Она бессознательно готовила себя к какому-то омерзительному зрелищу,  по,
не  успев еще свыкнуться с  полумраком этого помещения,  по  стенам которого
скользили  отсветы  закатного неба,  она  была  поражена  нежным  и  как  бы
отрешенным  от   всего   земного   запахом  свежескошенных  умирающих  трав,
принесенных сюда для того,  чтобы уходящим из  этого мира людям было не  так
одиноко на их пути.  Трава устилала весь пол, как единая душистая перина для
всех тел, распростертых на ней.
   Впрочем,  тел было немного -  всего шесть. Седьмой, живой и, по-видимому,
совершенно  здоровый,  стоял  на  коленях  и  перебинтовывал ноги  какому-то
страдальцу. Давешняя фея пыталась помогать ему, подсовывая полосы ткани, но,
похоже, больше мешала. Он выпрямился, услыхав у себя за спиной шорох, и мона
Сэниа узнала трупоноса.
   К  счастью,  на  нем  снова была  соломенная юбка и  какая-то  рогожка на
плечах.
   С  выражением глубокого сострадания он приблизился к принцессе,  протянул
руку,  словно хотел  коснуться ее  лица,  но  остановился,  как  будто ловил
ладонью тепло, исходящее от кожи.
   - Я  никогда не встречал болезни,  которая до такой степени уносила бы из
человека краски жизни,  -  проговорил он мягким,  глубоким голосом,  который
несколько смягчал  впечатление варварской грубости  его  черт  и  непомерной
массивности фигуры.
   - Я не больна,  -  ответила мона Сэниа,  делая над собой усилие, чтобы не
отшатнуться от этих рук,  оскверненных трупным прикосновением. - Я ищу сына.
Маленького сына. У него белые волосы и кожа, как у меня.
   - Погляди, - предложил ей трупонос, откидывая белоснежное покрывало.
   Подросток,  уютно свернувшийся калачиком, посапывал во сне. Его кожа была
не светлее,  чем у  остальных,  по бритая голова не позволяла судить о цвете
волос.
   - Закрой, - вздохнула принцесса. - Мой - еще малыш, ему нет и года.
   - Нам всем нет и года, за исключением мудрейшего, - он поклонился шаману,
маячившему в дверях.
   - Приветствую, Лронг! - как хорошо знакомому, кивнул Шаман.
   Трудно будет что-то объяснить этому дикарю - совсем тупой попался.
   - Мой сын еще не  умеет ни ходить,  ни разговаривать,  -  сделала она еще
одну попытку.
   - Значит, он одержим умедлением жизни?
   - Да ничем он не одержим, он маленький, понимаешь, маленький, вот такой!
   Она попыталась показать ему на пальцах - вот, мол.
   Трупонос с  неодобрением глянул на  нее,  тряхнул кистью руки и  выбросил
вперед указательный палец:
   - Ты хочешь сказать, что он застрелен травленым орехом?
   - Древние боги, да объясни ты ему, сибилло!
   - Сибилло говорит:  младенец еще не вырос из сумки гуки-куки,  - кратко и
вразумительно объяснил сибилло.
   - Такого младенца здесь  нет.  Здесь  вообще только вот  этот  несчастный
ребенок, укушенный хамеей.
   - Тогда он во власти анделиса,  -  покивал головой шаман. - Ты утишил его
страдания?
   - Я напоил его соком сизого забвенника, и он уснул.
   - Ты всегда был прилежным учеником.  Молодец. Двое, я вижу, уже на пути в
полуночный край?
   - Да, сибилло, и о нетленнике я не забыл.
   Мона  Сэниа,  следуя  их  взглядам,  обернулась к  стене  и  увидела  два
неестественно выпрямленных тела  с  пучками травы,  торчащими изо  рта.  Фея
порхнула к телам и ревниво загородила их, трепеща крылышками.
   - Спасибо,  спасибо,  -  пробормотал сибилло.  -  Добрая ты и славная, да
сопутствует тебе ветер, дующий от солнца.
   Фея  блаженно  улыбнулась и  упорхнула,  прошмыгнув у  шамана  над  самым
плечом.
   - Побирушка...  -  пробормотал трупонос.  -  И  куда только они за добрым
словом не забираются!
   - Не осуждай, - строго сказал сибилло. - Кончил тут? А то пойдем.
   Великан по-хозяйски огляделся: четверо еще живых были укрыты и обихожены,
вдоль стены стояли на полу миски с едой и кувшины; один даже дымился.
   - Да пребудут с  вами анделисы милосердные,  -  проговорил он с поклоном,
обращаясь к своим подопечным.  -  Ступай,  сибилло,  а я вот дверь подопру и
выберусь.
   Мона  Сэниа повернулась к  дверному проему.  Действительно,  к  стене был
прислонен такого же размера,  как и дыра,  плетеный щит,  и наклонное бревно
вело к  верхнему краю сруба.  Они с  сибилло вышли наружу,  и поджидавший их
Сорк ни  о  чем не  спросил -  по  выражению лица принцессы было видно,  что
надежды  ее  рухнули.  За  опустившейся кожаной занавесью послышалась возня,
скрипы:  трупонос перекрывал последний путь, ведущий к миру из этого царства
душистого ожидания смерти.  Наконец и он сам показался наверху, свесил ноги,
знаком велел посторониться. Спрыгнул - точно глыба камня ухнула с высоты.
   - В городе начинается пожар, - коротко доложил Сорк.
   Действительно,  с самой высокой башни дворца - совсем рядом с оставленным
для наблюдения Флейжем - подымался в вечернее небо кольчатый ствол дыма.
   - Флейж, это опасно? - крикнула принцесса.
   - Похоже на сигнальный огонь, - голос возник, словно принесенный ветром.
   - Однако!   -   В  голосе  сибилло  послышались  отзвуки  в  который  раз
затронутого самолюбия. - Успокой своего стража и упреди его: это Невозможный
Огонь, после зажжения коего никто не волен передвигаться.
   - А если передвинется? - спросил Сорк.
   - Ежели возымеет такую смелость,  то его будут поджидать хамеевы каштаны.
Стражники уже у своих щелей, рогатки наготове.
   - И  фляги с  вином,  настоянном на  бессоннике,  -  подхватил обладатель
соломенных одежд.  -  Так что не  утруждай моей спины -  ведь это мне наутро
тащить  твоего  человека  в  анделахаллу.   Если,   конечно,   гуки-куки  не
полакомятся.
   Джасперяне промолчали,  не  сочтя  нужным  объяснять ему,  что  не  стоит
беспокоиться  о  их  безопасности.   Легкие  полускафандры,   которые  здесь
принимали за глухие камзолы,  выдерживали десинторный разряд,  так что, если
даже  этот  "хамеев каштан" был  не  просто  ядовитой колючкой,  а  какой-то
пакостью разрывного действия, опасаться можно было только за Таиру. Впрочем,
ее-то верные воины оберегут как надо.
   Великан пошаркал ногой, сбивая в кучу лежащее вдоль стены сено:
   - Присаживайтесь,   инодорожные  гости,  я  смою  с  себя  печаль,  и  мы
предадимся беседе;  может быть,  и  ты,  отмеченная прельстительной грустью,
почерпнешь из нее капли истины, освежающие путь к искомому.
   Мона  Сэниа,  помаргивая от  удивления,  машинально опустилась на  мягкую
подстилку -  спокойный тон и изысканная речь, неожиданная для такого низшего
существа, как трупонос, вернули ей совсем было утраченную надежду.
   - Я забыла его имя, - прошептала она сибилло, поглядывая на темный силуэт
великана,  удалявшегося к  невысокой каменной гряде.  -  И потом,  разве ему
самому разрешается передвигаться?
   - Его   имя   сейчас  Лроногирэхихауд-по-Рахихорд-над-Хумусгигрейтос,   а
остальную часть  своего имени он  утратил,  когда был  раздвоен его  брат  и
заточен отец.  Сибилло всегда называло его просто Лронг,  вот и  ты  так его
зови. Он кроток, хотя и сохранил звание рыцаря, и не обидится.
   - Тогда я буду обращаться к нему: рыцарь...
   - Травяного Плаща.  Но, знаешь, его плащ пованивает, так что не стоит ему
об этом лишний раз напоминать.  Хотя,  к чести его сказать, меняет одежды он
после каждого шага за  порог анделахаллы -  не иначе как дюжина девок на его
телегах трудится.  А что касаемо запретов,  то город со стражниками все-таки
за стеной, а против хамеева яда он каждый раз травку-хамехвостку жует.
   - А ты? - спросила принцесса, невольно прислушиваясь к доносящемуся из-за
гряды плеску и пофыркиванию, словно купали коня.
   - Сибилло заговоренное.
   - Как ты думаешь, он может что-нибудь знать о моем сыне?
   - Что думать - спросим.
   Плеск прекратился,  и вскоре послышались гулкие шаги. Мона Сэниа невольно
опустила ресницы, вспомнив давешнюю встречу, но босые ноги прошлепали мимо и
остановились.  Она  приоткрыла глаза,  опасливо косясь -  Лронг,  в  длинных
кожаных штанах в  обтяжку и  простой накидке,  короткой спереди и  почти  до
земли  сзади,  развешивал на  сучках,  торчащих из  стены,  мокрые сандалии.
Закончив это дело, он присел на камень против женщины и, чуть склонив голову
набок, проговорил:
   - Если бы я мог стать междорожным разбойником,  я не грабил бы сокровищ -
я умыкал бы таких, как ты, о полнящая сердце печалью недоступности...
   Мона Сэниа невольно улыбнулась -  наверное,  в первый раз после бегства с
Джаспера; уж очень милый был обычай на этой земле - каждую беседу начинать с
учтивых слов,  обращенных к  даме,  как бы  уродлива она ни была.  Хотя,  да
простят  ей  древние  боги,  затуманившийся взгляд  варвара  выдавал  скорее
восхищение,  а не то отвращение,  которое испытала она сама, глядя на себя в
зеркало.  Или  это  солнце,  спрятавшееся за  стенами  зловещей анделахаллы,
перестало выдавать степень ее безобразия?
   Но как бы там ни было,  а  Сорк,  услыхав сей комплимент,  насторожился -
принцесса видела, как под плащом он положил ладонь на рукоятку десинтора.
   Не  обращая  внимания на  это  движение,  которое  насторожило бы  любого
настоящего воина,  рыцарь  Травяного Плаща  наклонил  голову  и  с  какой-то
величавой обреченностью проговорил:
   - Ведь мы встречались совсем недавно,  не так ли,  сибилло?  Ты уходил за
солнцем с ореховым караваном, а я тогда нашел след анделиса и захотел узнать
свою судьбу. Что же ты не предсказал мне эту встречу, вещий сибилло?
   - Потому как то,  что встречено,  -  не  про тебя!  -  запальчиво крикнул
шаман. - Верно, кто накроет рукой след анделиса, тот вправе требовать, чтобы
ему открыли грядущее. Только кто тебе сказал, что все грядущее?
   Великан надергал из кучи сена, на которой сидела принцесса, самых длинных
соломинок,  и  теперь его длинные,  неуклюжие на  вид пальцы с  удивительной
легкостью плели тугой жгутик.  Он  протянул руку еще за одним стебельком,  и
мона Сэниа отодвинулась, чтобы не мешать ему.
   - Не пугайся моих рук,  непредсказанная, - покачал он головой, - я только
выбираю стебли, которые касались твоих одежд
   - Такой вот плетешок хорошо кровь останавливает,  - проворчал сибилло, но
невольная гордость,  проскользнувшая в  его тоне,  выдавала его довольство и
своим учеником, и, естественно, собственной персоной в качестве учителя. - А
ежели его красота несказанная коснулась, то помогает вдвое. Говорят.
   Уперлись они в несуществующую красоту!
   - Я прошу прощения,  что возвращаю твои мысли к моим заботам,  рыцарь,  -
проговорила принцесса  смиренным  тоном,  -  но  я  должна  обойти  еще  три
анделахаллы. Не мог бы ты сопровождать нас?
   - Я готов,  - просто сказал великан, стряхивая труху с колен. - Дождемся,
когда погаснет Невозможный Огонь, и пойдем.
   - Сейчас!
   - Ты просишь о невозможном, краса безымянная.
   - Древние боги,  да почему же?  Стражники нас не увидят, а и заметят, так
эти каштаны и рогатки никому из нас не страшны.
   - Достаточно,  чтобы увидели,  - вздохнул трусоватый рыцарь, чья смелость
пока не вызывала особого уважения.
   - Ты забываешь, что отец Лронга в темнице, - укоризненно заметил сибилло.
- С ним и поквитаются.
   - Прости. Я пойду одна. У тебя отец в тюрьме, а у меня сын, может быть, в
какой-то анделахалле.
   - Да я их все только что обошел, нет там младенца со светлыми волосами!
   Мона Сэниа задохнулась.
   - Ты уверен? - спросил за нее Сорк.
   - Я  не в первом городе обихаживаю тех,  кто готовится к встрече с духами
смерти.
   - Но где же он? - простонала женщина.
   - Посидим, времени у нас достаточно. Раскинем сеть предположений. Сибилло
с нами.
   Упомянутый сибилло,  вместо того чтобы принять эти  слова за  комплимент,
заерзал и принялся поглядывать вверх и по сторонам.
   - Не  тревожься,  учитель,  это  я  знаю лучше тебя:  анделисы никогда не
подходят к Травяному Приюту со стороны двери. Так что они нас не увидят.
   - А может, они уже там?
   - Возможно.
   Мона Сэниа порывисто поднялась:
   - Ну, так я спрошу у них!
   Великан, не вставая, протянул руку, и принцесса почувствовала, что оба ее
запястья стиснуты мягкой,  но непреклонной в своей решимости ладонью. Это не
напоминало  жесткую  хватку  крэга  -  в  прикосновении Лронга  было  больше
просьбы, чем принуждения.
   - Ты можешь не увидеть сына,  а сын -  тебя.  А кроме того, владыка нашей
дороги уже платит за такое любопытство; да не будет эта плата двойной.
   На этот раз голос рыцаря был не только печален, но и суров.
   - А уж ты платишь...  -  сибилло заперхал,  прикрыв ладонью жабий рот,  и
было непонятно,  то  ли  сенная труха попала ему  в  горло,  то  ли  он  сам
спохватился, что сказал лишнее.
   - Что же мне делать?  - с бесконечным отчаянием проговорила мона Сэниа. -
Скажи, Лронг, у тебя есть сыновья?
   - Они появятся у меня, только если я забуду тебя, неназванная.
   - Мое имя Сэниа. Сэниа... Мур.
   Сорк в  безмерном изумлении вскинул на  нее глаза,  но она не потрудилась
хоть как-то объяснить свой отказ от имени своего мужа.
   - Напрасно ты назвала его, - буркнул сибилло. - Труднее забывать. Хотя за
хороший  теплый  перл  сибилло  могло  бы  постараться  и   подвигнуться  на
пару-другую обеспамятных заговоров. Заклинания нынче дороги...
   - Я  не ношу с  собой перлов,  ты меня знаешь,  сибилло,  -  как-то очень
равнодушно проговорил рыцарь - похоже, он совсем не торопился, чтобы над ним
произнесли эти заклинания.
   Мона  Сэниа  прислонилась щекой к  шершавой стене.  Только сейчас,  когда
громадная ладонь держала ее обе руки,  она почувствовала, как неуемно дрожат
эти руки.
   - Успокойся, Сэниа-Мур, - проговорил рыцарственный лекарь, отпуская ее. -
Ум твой помутнен,  и рука не сможет держать оружие. Если бы ты была женщиной
с  моей дороги,  я  сказал бы,  что ты  уже опалена прикосновением анделиса.
Буйство страсти сковало твой разум,  хотя я и понимаю, что неистовое желание
вернуть  себе  утраченного  младенца  -  страсть  священная.  Но  я  еще  не
встречался с  материнским отчаянием такой силы.  Оно словно наслано на  тебя
свыше. Скажи, перед тем как потерять сына, ты не была смертельно больна?
   - Нет.
   - Может быть, тяжело ранена?
   - Нет. Царапины.
   - Странно...  Скажи,  сибилло, - обратился он к шаману, - я не ведун, так
могу ли я верить тому, что чувствую без знания и опыта?
   - Ты забыл, кто твой учитель, Лронг? Верь себе.
   Травяной рыцарь тяжко вздохнул,  сокрушаясь о  том,  во  что  приходилось
поверить,  но  вслух  делиться своими  догадками с  окружающими не  стал,  а
обратился к более обыденной стороне жизни:
   - Прости,  пришедшая издалече,  я  не  предвидел встречи  с  тобой  и  не
озаботился ни едой, ни питьем...
   Принцесса с Сорком переглянулись.
   - Я  приглашаю тебя,  рыцарь,  в  мой дом,  -  просто и  в  то  же  время
величественно проговорила она.
   - Благодарю. Как только...
   В  следующий  миг  он  уже  изумленно тряс  головой,  оглядывая развалины
замковой башни,  слившиеся в единое целое девять кораблей,  что, несомненно,
он воспринял как волшебный девятиглавый храм,  и кружок усталых воинов возле
притухшего костра.  Он  неуверенно потрогал босой  ногой камни,  на  которых
стоял, словно опасаясь, что они сейчас исчезнут.
   Сибилло, уже знакомый с колдовским могуществом гостей, только хихикнул:
   - Босой ты теперь остался, аки смерд!
   Мона  Сэниа  глянула на  Сорка  -  Лронг только успел почувствовать,  как
исчезла  твердая рука,  обнимавшая его  за  плечи;  не  успел  он  перевести
дыхание,  а  молчаливый их  спутник уже  стоял у  костра,  выгребая из  золы
нагретый плоский  камень  и  водружая на  него  еще  не  просохшие сандалии.
Сибилло по-хозяйски подобрал палку  и  тоже  принялся копаться в  теплых еще
углях,  что тут же принесло свои плоды в виде кусков жареного мяса и толстых
лепешек, завернутых в листья местного лопуха.
   Очевидно,  кто-то  из  дружинников  посетил-таки  оставленную  деревню  и
обнаружил там забытое печево.
   - Приказала бы  раздуть огонь,  госпожа,  -  проблеял шаман,  -  косточки
старческие, недужные... Иди к нам, Лронг!
   - А как там насчет невозможного? - осведомился Сорк.
   - Стражники все в домах,  у щелей,  а кто не страж, тот не донесет. Город
остался за  стеной,  так  что  уж  потрудись,  молодой.  Ежели  кто  злобный
приблизится, сибилло учует.
   По  знаку  принцессы костер  задымил снова.  Лронг  не  подходил,  учтиво
дожидаясь хозяйского приглашения.
   - Займи  место  в  нашем  кругу,  рыцарь  Лронг,  -  сказала мона  Сэниа,
представляя его таким образом своим спутникам.
   - Благодарю, Сэниа.
   Дружинники    разом    встрепенулись,    уязвленные   такой    варварской
фамильярностью.
   - Принцесса Сэниа! - поправили его хором пять или шесть голосов.
   - А  что  это за  титул такой -  принцесса?  -  не  давая ему возможности
извиниться, полюбопытствовал шаман.
   - Дочь нашего короля,  -  отвечал Эрм,  который,  будучи старшим, взял на
себя обязанность блюсти все тонкости субординации.
   - А кто такой король?
   - Верховный правитель наших земель. Рыцарь с шаманом переглянулись.
   - Значит, наш Оцмар - по-ихнему будет "король". А широка ли дорога вашего
короля? - полюбопытствовал сибилло.
   - Дай-ка  я  объясню,  -  вмешался обстоятельный Сорк.  -  Оцмар  владеет
землями вдоль этой дороги. А кому принадлежит соседняя?
   - Ежели глядеть на солнце -  а иначе и вовсе глядеть не стоит, - то слева
будет дорога Аннихитры Полуглавого, а по правую руку - дорога Свиньи.
   - Ну  вот,  король -  это тот,  кто властвует над всеми тремя,  да и  над
остальными... гм... хозяевами дорог.
   Сорк  уже  сам  засомневался в  собственных построениях,  коль  скоро все
перечисленные  высокие  должностные  лица,   скорее  всего,   были  попросту
разбойниками с большой дороги.  А если это -  вольные шайки, то объяснить им
принципы государственной власти будет трудновато.
   Но тихриане усмотрели в словах Сорка нечто дру