кажется,  белому  ребенку больше  подходит мягкая колыбелька,  чем
царапучая парча, - осторожно напомнила Таира.
   - Не  беспокойся,  делла-уэлла,  у  него нежнейшие кормилицы,  которые не
спускают его с  рук -  но  еще не расцвел нагорный цветок и  не прибыла твоя
волшебная птица,  чтобы осенить его тенью своих крыльев.  Ты получишь белого
ребенка так, как я видел это в своих вещих снах.
   - И  долго  ждать?  -  осведомилась девушка,  чувствуя,  с  каким  трудом
сдерживается  принцесса,   чтобы  не  ринуться  на  поиски  по  всем  покоям
необозримого города-дворца.
   - О нет,  -  заверил ее Оцмар. - Я ведь и сам слишком долго мечтал о том,
чтобы подарить тебе эту  сказку.  А  пока позволь мне проводить тебя в  твои
покои.
   - Ну давай, - сказала Таира. - Заодно дворец посмотрим.
   Она подошла к перилам,  ограждающим террасу, и невольно отшатнулась - под
ней  была  буквально пропасть,  этажей десять,  не  меньше.  Прямо от  перил
начиналась узенькая полоска виадука с  весьма ненадежным на вид ограждением;
поддерживаемый  изящной  аркой,   он  упирался  в  совершенно  глухую  стену
ступенчатой башни.  Еще несколько таких же  висячих мостков виднелось ниже -
некоторые из  них обрывались прямо над зеленеющем глубиной двора.  Террасные
сады на самой различной высоте дотягивали свои душистые ветки до балюстрады,
на  которую не  без некоторого страха опиралась сейчас девушка.  Это даже не
была инстинктивная боязнь высоты -  просто во всем этом изящном переплетении
хрупких конструкций было что-то  аномальное,  словно создавались они не  для
этого мира,  а  для какого-то  другого,  с  меньшей силой тяжести и  большим
бесстрашием его обитателей.
   - А для чего эти мостики,  если они никуда не ведут?  -  обернулась она к
Оцмару.
   - Я люблю гулять по ним,  делла-уэлла,  потому что они - как человеческая
жизнь:  одни заканчиваются глухой стеной,  другие -  обрывом в  пропасть,  а
одна-единственная дорога ведет к сказке,  предназначенной только мне. Сейчас
ты увидишь ее. Но прежде... Идем.
   В  его голосе звучала такая величавая грусть,  что девушка беспрекословно
последовала за  ним.  Миновав  анфиладу янтарных покоев,  они  спустились по
пологой  лестнице,  огражденной черными  свечами кипарисов,  и  по  висячему
мостку пошли над поросшим диковинными цветами,  более похожими на водоросли,
ущельем,  сохранившимся в своем первозданном виде. Подкрашенный кармином дым
подымался откуда-то  снизу,  и  солнечные лучи,  проходя сквозь  него,  тоже
приобретали  чуточку  зловещий  пурпурный  оттенок.   Несмотря  на  сквозное
пространство,  здесь не  чувствовалось ни ветерка,  и  пухлые ватные облачка
флегматично  замерли  под  стрельчатыми арками  и  над  ними,  не  закрывая,
впрочем,  гряды  белых меловых холмов,  ограждавших ущелье с  севера.  Таира
глянула вверх -  чуть  выше  тянулся еще  один воздушный мост,  по  которому
бесшумно двигались люди в красном и черном,  а правее, на вершине скалистого
утеса,   неподвижно  застыла  величественная  крылатая  фигура,  в  скорбной
задумчивости взирающая прямо на солнце.
   - Это и есть анделис? - невольно вырвалось у девушки.
   - Не знаю,  - признался Оцмар. - Я увидел все это в одном из своих снов и
приказал изваять  из  разного  камня,  соединив потом  воедино.  Говорят,  у
настоящих анделисов два рукава -  черный и красный, но этот дух явился мне в
белых одеждах. Однако поторопись, делла-уэлла, горный цветок распускается не
надолго, а потом его разносит ветер.
   Они дошли до массива, где уже невозможно было определить, когда кончается
один  терем  и  начинается другой,  еще  более  причудливый,  -  иногда  они
располагались просто друг на друге, и обитатели этого, наверное, отличали их
только  по  разноцветным изразцам,  которыми были  облицованы стены,  башни,
купола.  Здесь смешались византийские базилики и минареты,  античные храмы и
вавилонские зиккураты,  и  во всем этом не чувствовалось безвкусицы,  потому
что это была сказка.
   Наконец они нырнули в узкий дверной проем и двинулись чуть ли не в полной
темноте по тесному коридору, где даже двоим было бы не разойтись. Деревянная
обшивка стен  и  пола  делала их  движение почти бесшумным,  и  если  бы  не
громадные жуки-светляки,  то  здесь царила бы  непроглядная тьма.  По  всему
чувствовалось,  что этот проход не  предназначался для посторонних.  Наконец
коридор круто свернул вправо, и перед ними затеплилась ровным светом щель, в
которую можно  было  протиснуться только  боком.  Оцмар  привычным движением
скользнул в нее и тут же отступил влево,  освобождая проход для девушки. Она
последовала за князем,  протиснувшись через столь необычную дверь, и застыла
на месте: дальше идти было некуда.
   Крошечная круглая комнатка,  не более четырех шагов в  поперечнике,  была
освещена серебристым мерцанием дымчатых шаров,  лежащих,  как  апельсины,  в
громоздкой хрустальной вазе, стоящей прямо на полу в самом центре ротонды. И
ничего другого здесь не  было,  если не считать женского портрета,  висящего
прямо напротив входа.
   Портрет этот  тоже  был  необычен:  сначала он  притягивал взгляд  просто
потому, что больше смотреть было не на что, но потом от него уже нельзя было
отвести глаз.  Тонкие черты нежного и  в  то же время в чем-то непреклонного
лица  были  полускрыты  едва  угадываемой  вуалью,  уложенной  поверх  волос
причудливыми складками.  Диковинный нимб из  отчетливых белых цветков осенял
это лицо, ни в коей мере не делая его святым. Но - священным.
   - Это моя мать,  -  прошептал Оцмар.  - Я смутно ее помню, и дорисовывать
то,  чего не  сохранила моя память,  я  счел святотатством.  Поэтому она под
вуалью. Но я все время жду, что в каком-нибудь из моих снов она сбросит этот
покров...
   - Чем больше я смотрю на нее,  -  так же вполголоса отозвалась девушка, -
тем  больше понимаю,  какая  разница между красивым -  и  Прекрасным...  Она
умерла молодой?
   - Я означил число ее преджизней вот этими бессмертниками.
   Таира прищурилась,  считая про себя;  их  было двадцать девять...  и  еще
проглядывал краешек.
   - Ее  убили?  -  спросила Таира  и  тут  же  пожалела о  своей неуместной
любознательности.
   - Она  умерла от  горя,  когда узнала о  том,  что случилось со  мной,  -
каким-то  неестественно  ровным,  словно  обесцвеченным  голосом  проговорил
Оцмар.
   - Ты унаследовал ее красоту,  князь,  -  сказала Таира, чтобы хоть как-то
его утешить. - Видно, тебе передалось все лучшее, что было в ней.
   - Она  была  полонянкой,  перепроданной Аннихитре  Полуглавому  с  Дороги
Строфионов.  Аннихитре не  хватало жемчуга на свои безумства,  и  он уступил
рабыню моему отцу.
   - Значит, люди разных дорог торгуют между собой?
   - Люди -  нет. Только князья. - Голос Оцмара приобрел неприятный холодок,
- да,  действительно,  ни о чем постороннем здесь говорить не следовало. Тем
более о торговле
   - Послушай, а почему анделисы не воскресили ее?
   При упоминании об  анделисах рука владетельного князя рванулась к  поясу,
словно пытаясь отыскать там оружие.  Но  он сразу же овладел собой и  сделал
что-то,  отчего  светящаяся ваза  вместе  с  низенькой  круглой  столешницей
поплыли вверх,  а  из  образовавшегося отверстия хлынул  в  комнатку дневной
свет.
   - Я  представил тебя  моей  матери,  чего  не  делал  ни  с  одной другой
женщиной, - сказал царственный юноша. - Теперь идем.
   Он  шагнул в  открывшуюся дыру  и  начал  спускаться по  невидимой отсюда
винтовой лесенке.  Не  колеблясь,  его спутницы последовали за  ним и  скоро
очутились на площадке широкой лестницы,  которая,  плавно изгибаясь,  вела к
исполинским воротам.  Таира с  удивлением отметила,  что и  лестница,  и все
остальное сделаны из дерева.  У нее еще мелькнула опасливая мысль -  а вдруг
пожар?  Но  тут  Оцмар,  шедший  впереди  и  уже  спустившийся на  несколько
ступенек, остановился и коротко сказал
   - Обернись.
   Она поворотилась назад и  чуть не  вскрикнула от  восхищения,  на  задней
стене лестничной площадки висели три удивительные картины.  Еще прежде,  чем
она  рассмотрела каждую  из  них,  ее  поразила та  же  невыразимая гармония
сказочности и реальности, которой веяло от всего этого города-дворца.
   На левом полотне -  впрочем, это мог быть и картон, и фреска, но это было
неважно -  на  фоне  тусклого солнца  четко  очерчивался силуэт "лягушачьей"
горы,  которую она уже видела,  когда вылезала из княжеского везделета.  Три
фигуры в монашеских черно-белых одеяниях, казалось, проплывали у ее подножия
покорно и  в то же время настороженно к какой-то неведомой цели,  на которую
так же внимательно и недоверчиво глядела голова исполинского изваяния.
   На средней картине все было предельно ясно -  голенький малыш, сидящий на
вершине холма,  тянулся к  одуванчику,  а  над  ним парила Гуен,  освещенная
солнцем   снизу   так,    что   ее   силуэт   казался   кофейным   на   фоне
желтовато-закатного неба.
   А вот на третьей картине,  величественно опираясь на топкий посох, стояла
незнакомая царевна  в  сияющей  короне,  осененная крыльями сидящей  за  ней
птицы.  Но  это  уже  была  не  Гуен  -  птичка размахом своих крыльев могла
сравниться со здоровенным птеродактилем.
   - Но ведь это не я! - изумилась Таира.
   - Нет,  не ты,  делла-уэлла.  И не твое сибилло.  Но это был вещий сон, и
когда-нибудь эта увенчанная золотом дева встанет на пути одного из нас.
   - Ну так, естественно, на твоем! - убежденно сказала Таира. - Это и будет
женщина с  волосами цвета солнца.  А  я  -  это так,  прелюдия.  У меня свое
солнышко...
   - Таира!  -  предостерегающе прошептала мона Сэниа,  которая до  сих  пор
следовала за ними покорно и бесшумно, как бесплотная тень.
   Действительно,   до   возвращения  Юхани  совершенно  необязательно  было
посвящать владетельного князя в свои сердечные тайны.  А после возвращения -
тем более.
   - Нет,  - с бесконечной печалью проговорил Оцмар. - Ты - моя делла-уэлла.
Другой не будет.
   Он  смотрел на  нее с  нижней ступеньки влажными оленьими глазами,  и  ей
вдруг стало стыдно за  полноту своего счастья.  Словно она  одна  сытая была
среди голодных. Вон Сэнни - совершенно высохла от горя по своему Юхани. Этот
князюшка,  которого кто-то осчастливил бредовым предсказанием. И только ей -
одной-единственной  девчонке  на   Земле!   -   выпало  черт  знает  сколько
приключений... и голубоглазый Лель в придачу.
   На нижней площадке, чуть прихрамывая, появился Кадьян.
   - Что  там?   -  не  оборачиваясь,  спросил  князь,  хотя  шагов  горбуна
совершенно не было слышно на теплом деревянном пастиле.
   - Пора, Великодивный.
   Сразу же  за воротами их ожидал кукольный домик,  весь резной и  пахнущий
самшитом.  Двери и окна походили на большие замочные скважины -  ни створок,
ни  стекол.  Внутри  -  широкие лавки  с  разложенными на  них  черно-белыми
одеяниями,  подозрительно смахивающими на рясы доминиканцев. Оцмар взял одно
из них и обратился к Таире:
   - Готова ли твоя птица сопровождать нас?
   Девушка  в  замешательстве подняла  глаза  на  принцессу:  Гуен  была  на
корабле, а где он - неизвестно.
   - Владетельный князь,  -  проговорила мона Сэниа,  чеканя каждое слово, -
заклинание, вызывающее волшебную птицу, не должно касаться посторонних ушей.
   Оцмар поклонился Таире так, словно это требование прозвучало из ее уст, и
вышел наружу.  Было видно, как он отходит к расписным воротам, чтобы ни один
звук,  случайно  вылетевший  из  узенького  окошечка,  не  был  им  нечаянно
подслушан.
   Мона  Сэниа бросилась к  Таире и  схватила ее  за  плечи тонкими жесткими
пальцами.
   - Жди меня, я только на корабль - и обратно, - зашептала она торопливо, и
лицо девушки вспыхнуло от неистового жара ее дыхания.  -  С  тобой ничего не
случится, с тобой ничего не может случиться!..
   И ее уже не было в полумраке игрушечного домика.  Девушка пожала плечами,
подошла к окошечку,  смахивающему на бойницу.  Да что с ней может случиться?
Она  под  защитой властелина всего этого необозримого дворцового комплекса и
еще какой-то дороги в  придачу.  Вон он,  под аркой явно декоративных -  или
ритуальных  -  ворот,  исписанных  витиеватыми  знаками.  Отдает  приказания
кому-то,  отсюда  невидимому.  Уже  балахон натянул.  Любой  другой в  таком
одеянии был бы уморителен, как пингвин. Только не этот. Собственно говоря, а
что на  него все взъелись:  сибиллу сослал за  скудоумие,  старика Рахихорда
посадил за возможное участие в заговоре. Имел право - средневековый монарх с
врожденным синдромом абсолютизма.  Кстати,  в  европейской истории  уже  был
прецедент:  Ричард Третий.  Во время лихой гражданской резни с  умилительным
ботаническим названием,  когда  крошили  в  капусту  за  цветочек на  шляпе,
порешил, может быть и за дело, незадачливого противника. А потомок оного, не
будь дураком,  навещал на покойного короля таких собак в своих летописях - и
придушенные принцы,  и отравленные короли,  -  что до сих пор им впору детей
пугать.  Мало того, изобразил Ричарда не только уродом, по еще и горбатым, а
у того и всего-то одно плечо было выше другого, перетренировался в детстве с
одноручным мечом при недостатке в организме кальция.
   А  этого не зря прозвали Великодивным.  Говорят,  свел с ума всех местных
дам. И мало того, что красив как бог, еще и голос, и врожденное благородство
в  движениях,  и  еще одно,  на  что обычно люди не обращают внимания и  что
доступно лишь тому,  кто,  как она,  воспитан в охотничьей семье,  -  запах.
Каждое живое существо имеет свой собственный, так сказать, ароматический код
- собакам это хорошо известно. Так вот, от Оцмара, от его теплой бархатистой
кожи  исходил  прямо-таки  опьяняющий  дурман,  легкий  и  неотразимый.  Это
счастье,   что  он  близко  не  подходит  и,   похоже,  не  имеет  намерения
дотрагиваться,  -  иначе она  за  себя  не  ручалась бы.  И  если бы  не  ее
синеглазый, но чересчур уж робкий космический Лель...
   Мона Сэниа появилась так же непредсказуемо, как и исчезла.
   - Ты еще не одета?  - крикнула она. - Да что же ты... Гуен в небе, только
кликни,  корабль во внутреннем дворе -  отсюда не разобрать, в каком именно,
но нам это не важно. Быстрее!
   Натягивая на бегу пингвиньи балахоны,  они вылетели на площадку, мощенную
деревянными плитками с выжженным узором.  Оцмар посмотрел на них внимательно
и печально.
   - Ты сгораешь от нетерпения,  делла-уэлла, - проговорил он с укором. - Не
так я хотел подарить тебе эту сказку. Идем.
   Таира думала,  что они сейчас спустятся к подножию "лягушачьей" горы,  но
вместо  этого  они  прошли  под  античным портиком и  свернули на  очередной
мостик,  нависший над  маковками и  куполами расположенных ниже теремков.  И
вдруг  у  девушки перехватило дыхание:  мостик  упирался в  вершину высокого
холма, поросшего травой, и там, протягивая ручонки к чудом не облетевшему на
ветру одуванчику, сидел светлокожий ребенок.
   - Эти нагорные цветы Кадьян доставил мне с Дороги Строфионов... - говорил
Полуденный Князь, но его уже никто не слушал.
   Оттолкнув их, мона Сэниа мчалась по дощатому настилу, едва касаясь его, и
Таира бежала следом, уже вскидывая руки, словно хотела упереться в невидимую
стену и остановиться на половине пути.
   Потому  что  на  осенней  поблекшей  траве  сидел  уродец,  макроцефал  с
неестественно  громадной  головой  и  цветом  кожи,   как  у  заспиртованных
экспонатов Кунсткамеры.  И  по  всему было видно,  что он раза в  два старше
Юхани.
   Таира подошла к  замершей,  как соляной столп,  принцессе и  взяла ее  за
руку:
   - Не  расстраивайся,  Сэнни,  это  просто альбинос,  такое бывает.  Нашли
этого,  значит,  найдут и твоего. Обязательно. Оцмар, миленький, мы доставим
тебе сколько угодно жемчуга, найди другого белого ребенка! Настоящего...
   - Не проси меня ни о чем, делла-уэлла, - приказывай. И я благодарен тебе,
потому что ты продлила число дней моих,  наполнив их смыслом и целью.  А что
касается перлов - все, какие есть в моей сокровищнице, уже принадлежат тебе.
Не  нужно  ничего  доставлять,   их  у  тебя  и  так  больше,  чем  у  любой
властительницы Тихри.
   - О господи,  да зачем они мне?  Жемчуга носили в романах Голсуорси, да и
то только по праздникам.
   - Пожелай,  делла-уэлла, и с этого мига вся твоя жизнь станет бесконечным
праздником!
   - Да ты что, издеваешься? Человек же заболел от горя!
   - Ничего, - холодно проговорил князь, - сибиллы не умирают. Даже от горя.
Хотя горюют они только тогда, когда теряют место при своем господине.
   - Слушай,  -  шепнула Таира принцессе,  -  а может, пошлем его подальше и
вернемся на корабль, а то его манеры меня несколько раздражают...
   - Нет.
   Нет так нет. Ей решать. Таира обернулась к Оцмару:
   - Ладно,  праздник отложим на неопределенное время, а сейчас нам хотелось
бы отдохнуть в узком кругу.
   - Как ты пожелаешь,  моя повелительница. Но по дороге я хотел бы показать
тебе то, что поможет нам отыскать второго ребенка.
   - Вот с этого и надо было начинать!
   И  снова  лестницы,  ворота,  галереи...  Один  раз  им  пришлось  пройти
несколько шагов над черным бездонным колодцем - хозяин дворца почему-то счел
необходимым любезно сообщить,  что таких колодцев в этом городе множество...
Таира  наградила его  взглядом,  от  которого он  поперхнулся.  Наконец  они
достигли каменной пирамидальной башни,  сложенной из золотистых, удивительно
легких на вид кубов, расписанных детскими картинками. Вверху курился дымок -
вероятно,  пресловутый Невозможный Огонь.  Но  похоже было,  что  княжеского
дворца эти временные сигналы не касались.
   А   внутри  было  прохладно  и  зелено.   Пахло  морем,   и  девочки  лет
десяти-двенадцати доставали что-то из громадного чеканного чана, подносили к
губам  и  опускали в  другие чаны,  поменьше.  Вдоль стен  стояли берестяные
короба, полные отборного жемчуга.
   Таира,  чье  любопытство всегда  перевешивало все  остальные чувства,  на
цыпочках приблизилась и заглянула в серебряный садок.  Чернокудрая девочка в
белой рубашонке,  лукаво улыбнувшись,  наклонилась и бережно выудила из воды
крупного трепанга.  Поднесла к  губам,  и раздался едва слышный щелчок -  на
верхушке водяного червя раскрылся малиновый, жадно трепещущий цветок.
   В воздухе запахло анисовым леденцом.
   Девочка вытянула губы трубочкой,  и из них выскользнул не то камешек,  не
то орешек -  прямо в середину цветка.  Он тут же захлопнулся, и детские руки
переместили моллюска в чаи с алой эмалевой инкрустацией по ободку.
   Девочка снова улыбнулась -  как видно, здешние дети совершенно не боялись
пришельцев из чужедальних земель.
   - И  долго этот орешек будет превращаться в  жемчужину?  -  не удержалась
Таира.
   - Два  междымья,  повелительница,  -  учтиво,  но  без  смущения отвечала
девочка.
   - Сюда  допускаются дети  только из  самых  знатных семейств,  -  заметил
Оцмар.
   - Все верхние этажи башни заполнены мешками с  жемчугом,  и этого хватит,
чтобы  купить  всех  детей  моей  дороги.  А  этому  строению не  страшны ни
разбойничий налет, ни небесный гром. Не говоря уж о пожарах и наводнениях.
   - Надо будет попробовать иерихонские трубы, - не удержалась Таира. - Нет,
нет, не обращай внимания - это я так, к слову.
   Они  повернули обратно.  Мона  Сэниа двигалась как  заведенный механизм -
сокровищница  князя  ее  ни  в  чем  не  убедила.  Зато  Таира  с  жадностью
рассматривала стенные росписи,  едва удерживаясь от того, чтобы не высказать
свой восторг, - свято выполняла завет прабабули, утверждавший, что мужчин ни
в  коем  случае  нельзя  перехваливать.  И  все-таки  на  очередном повороте
тенистой галереи она не удержалась и вскрикнула:
   - Шайтан меня забери - да ведь это Кукушонок!
   Мона Сэниа словно очнулась,  и  глаза ее вспыхнули лиловым огнем:  тонким
черным угольком на  побеленной стене были старательно выписаны два крэга,  и
если один из них был совершенно о