взглянула на
Криджин, на Илабора, на Тея. Похоже, они думали о том же.
     Эйрис повернулась к Дахару. Он смотрел на нее с удивлением.  Встретив
ее взгляд, черные глаза жреца сузились и стали серьезными.


     В доме джелийских горожан, в запертой комнате сидел очень худой,  уже
немолодой человек, опустив голову на руки.  Он  прислушивался  к  стуку  в
дверь. Рядом стояло семь чаш, наполненных водой, и большая миска холодного
жаркого. В углу стоял таз,  служивший  ночным  горшком;  запах  поглощался
насыпанной на дно известью
     Стук продолжался. Человек поднял голову. Его лицо  и  руки  покрывали
красные пятна.  Он  начал  отчаянно  чесаться,  пытался  сдерживаться,  но
остановиться не мог Лицо и шея были расцарапаны уже до крови.
     Внезапно стук оборвался. Горожанин перевел  дыхание  и  посмотрел  на
дверь, но замок не открылся. Никто не вошел.


     - Я не понимаю, почему не действует ни один антибиотик. Не понимаю, -
повторил Дахар.
     Эйрис промолчала. На нее снизошло сонное блаженство, ей  не  хотелось
ни говорить, ни думать. Они лежали в темной комнате  Дахара.  Он  во  весь
рост вытянулся на спине, а Эйрис свернулась возле него клубочком и  лениво
рисовала большим пальцем круги у него  на  груди.  В  каком-то  уголке  ее
памяти вяло шевельнулось воспоминание о Келоваре, о  его  груди,  покрытой
жесткими вьющимися волосами. Эйрис поморщилась.  Она  не  вспомнила  бы  о
Келоваре, если бы не подозревала, что Дахар тоже о нем не забыл.
     - Должно быть, потому, что бактерия такая маленькая, - сказал  Дахар.
- Слишком маленькая, чтобы ее увидеть.  Если  антибиотики  смертельны  для
любого вида бактерий...
     - Мы этого не знаем, - перебила Эйрис.
     Подумав, он согласился:
     - Да. Не знаем. Но Гракс  говорит,  что  это  единственная  известная
гедам бактерия, на которую не действует ни один антибиотик. И единственная
настолько маленькая, что ее не видно в увеличитель. Интересно, почему?
     - Может, она и не бактерия вовсе, - сказала Эйрис просто  так,  чтобы
поддержать разговор. Но эта  мысль  вдруг  захватила  ее.  Она  прекратила
чертить круги на груди Дахара. - Почему мы так уверены, что это бактерия?
     - А что же еще?
     - Не знаю. Но шесть десятициклов  назад  мы  слыхом  не  слыхивали  о
бактериях. Почему бы не быть и чему-то другому, о чем мы тоже не знаем?
     - Но Гракс-то должен знать... Однако он ничего не говорит.
     Минуту Эйрис  лежала  молча.  Потом  заговорила,  осторожно  подбирая
слова, боясь, как бы по неосторожности опять не вызвать отчуждения.
     - Гракс сказал, что гедам никогда не попадались бактерии, которые  не
гибли бы от гедийских антибиотиков. А вдруг этой  болезнью  болеют  только
люди?
     Он задумался. Она нащупала его руку, и его рука  тотчас  ответила  ей
крепким пожатием. В груди Эйрис что-то болезненно всколыхнулось.  Так  вот
оно что! Когда их тела  соприкасались,  она  всегда  чувствовала  какую-то
скованность, исходившую от Дахара. Он вел себя совсем не так, как в минуты
пьянящего наслаждения, которое доставляла им любовь. Он желал ее,  ласкал,
но она никогда не спрашивала, о чем он думает в эти минуты. Она не  хотела
этого знать.
     Но стоило им заговорить о  науке  гедов,  и  сдержанность,  сомнения,
замешательство исчезали. Они давно привыкли к  странным  чужим  словам.  С
удовольствием предавались игре ума, и зачастую она заканчивалась  любовной
игрой. Дахар  внутренне  раскрепощался,  его  губы  сжимали  ее  сосок  со
страстью, вызванной,  как  подозревала  Эйрис,  не  только  желанием.  Она
боялась спрашивать об  этом  -  ведь  именно  такие  разговоры  напоминали
бывшему легионеру о проститутках.
     Они не говорили о сексе. Эйрис вспомнила слова  Джехан:  "Болтаешь  о
том, чего не понимаешь", - и, лежа рядом с Дахаром, сжала кулаки.
     - Ладно, пусть не бактерии, - вслух размышлял Дахар, -  пусть  что-то
другое. Но все-таки почему их не видно в увеличитель?
     - Должно быть, они слишком малы.
     - Мы различаем части клеток,  даже  самые  мелкие.  Значит,  эти  еще
меньше? Как же они живут?
     - Не знаю, - призналась Эйрис. - Но Гракс сказал, что геды носят свои
костюмы не только из-за воздуха, а еще и для  того,  чтобы  защититься  от
неизвестных микроорганизмов.
     - И эти, выходит,  мельче  любого  известного  гедам  микроорганизма,
любой его составной части. Разве такое возможно? - Дахар, казалось, спорил
сам с собой.
     - Не знаю.
     -  Микроорганизм,  но  не  бактерия,   неизвестный   гедам,   слишком
маленький, чтобы разглядеть его через увеличитель?
     Она поняла, что он нахмурился.
     - Но если они настолько малы... А может ли вообще существовать  такая
крошечная клетка?.. Скорее всего нет. Если, конечно, это  не  какая-то  ее
часть.
     - А  что,  если  отбросить  все,  без  чего  можно  обойтись,  -  что
останется?
     - Но в клетке нет ничего лишнего.
     - А эта штука может быть не клеткой?
     - Все живое состоит из клеток, ты же помнишь, что нам говорили.
     - А если... если... - Эйрис рылась в  своих  воспоминаниях,  сама  не
понимая, что же она ищет. - Если это не клетка, если оно обходится без  ее
составных частей... Не знаю, Дахар. Мы просто многого еще не знаем! Может,
бывает что-нибудь другое в клетках, чего нельзя разглядеть в  увеличитель.
Гракс что-то говорил...
     Казалось, Дахар выдавливает из себя слова через силу:
     - Двойная спираль.
     - Двойная спираль не может жить вне клетки.
     - Так он утверждал.
     Эйрис помолчала. Бессмысленно сомневаться в познаниях Гракса. Если бы
существовали другие микроорганизмы, он бы о них знал. Все, о чем  говорили
геды, рано или поздно подтверждалось. Какой смысл  сомневаться?  Но  Дахар
чувствовал ее сомнения, а она ощутила, как напряглось его тело. Осторожно,
словно в руке у нее было слишком быстро  нагретое  и  охлажденное  стекло,
Эйрис отпустила его руку и чуть  отодвинулась,  избегая  дотрагиваться  до
него, пока говорит.
     - Дахар, что с нами будет? Скоро закончится этот год. Город  умирает.
Я не могу  вернуться  в  Делизию,  к  Эмбри...  -  она  слегка  запнулась,
пережидая приступ боли, которая временами затихала,  но  не  оставляла  ее
никогда. - И ты не можешь вернуться в Джелу, не сможешь жить  как  простой
горожанин. - Она хотела сказать "вернуться без меня", но не отважилась.
     - А почему бы нам не остаться с гедами?
     - Что ты?! Как это - остаться? Разве сами они останутся?
     Казалось, Дахар собирается с мыслями.  Даже  не  прикасаясь  к  нему,
Эйрис почувствовала, как напряглись и расслабились его мускулы.  Крохотная
искра пробежала между ними. Он знал кое-что еще и решил ей довериться.
     - Геды - жители другой звезды. Они отправятся  на  родную  планету  в
своей... звездной лодке. Сегодня я  спросил  Гракса,  собираются  ли  геды
вернуться на Ком, и он ответил: да, через год или два. Мы - ты и я - можем
отправиться с ними.
     "Через год или два". - Она даже мысленно  повторила  это  по  слогам.
Ошеломленная Эйрис  сидела  на  полу  в  темной  запертой  комнате,  и  ей
казалось, что она падает в бездонную черную пропасть. Звездная лодка... Из
груди Эйрис вырвался тихий стон изумления.
     Дахар неожиданно закрыл ей рот рукой.
     - Не торопись с ответом. Сейчас еще рано загадывать. Возможно, у  нас
просто не будет выбора - геды могут отказать нам, когда я  попрошу  их  об
этом - а пока у нас еще есть время, и  надо  узнать  от  гедов  как  можно
больше... Ничего сейчас не говори. Правда, у  тебя  в  Делизии  дочь...  -
добавил он другим, уже  мрачным  тоном.  -  Но  глупо  не  воспользоваться
случаем, который, наверное, больше никогда не представится.
     Дахар сжал ее в страстном порыве, и Эйрис поняла, что вместе с нею он
обнимает и те,  почти  недосягаемые,  знания,  которые  все  еще  надеется
получить.
     - Я люблю тебя, - скороговоркой, как неуклюжий юнец, пробормотал он.
     Радость  вспыхнула  подобно  лучу,  пробившемуся  сквозь   тучи,   но
следующие слова Дахара погасили ее.
     - Скажи, здесь был кто-нибудь еще... или только я?  Никто  больше  не
открывает этот замок? Ну, кроме СуСу?
     Изумление Эйрис мгновенно сменилось гневом.
     - Да как ты мог такое... Конечно, только ты! Или ты думаешь,  солдаты
ходят сюда, как на занятия, строем? Ты думаешь,  если  я  делизийка,  была
делизийкой, я... черт возьми!
     Он застыл, все еще сжимая  ее  в  объятиях,  а  Эйрис  подумала,  что
ругаться научилась от Келовара.
     - На что ты злишься? - спросил Дахар. - Не  ты  ли  говорила,  что  в
Делизии мужчины и женщины говорят о сексе совершенно спокойно.
     Он не понял. Эйрис видела появившуюся между ними трещину и попыталась
обуздать свой гнев.
     - Да. Но, Дахар, когда сестра-легионер наконец ложится  в  постель  с
мужчиной и начинает рожать  детей,  она  что,  делает  это  со  всеми  без
разбору? Сразу с дюжиной?
     - Нет.
     - Вот и делизийки тоже. Особенно когда они... любят.
     -  Наши  матери  обычно  любят  только  своих  подруг.  Хотя  спят  с
братьями-легионерами.
     Раньше Эйрис не думала об этом.
     - Неужели они продолжают спать со своими возлюбленными? - с искренним
удивлением спросила она.
     - Конечно.
     - Одновременно и с мужчиной, и с женщиной?
     - Почему же нет? Покинувшим легион это уже не возбраняется.
     Она попыталась  представить,  как  можно  совокупляться  с  женщиной,
соблюдая клятву легионера, потом с мужчиной, чтобы иметь детей, и снова  с
женщиной, которую любишь, и не смогла. Затем ей пришла другая  мысль.  Она
спокойно сказала:
     - Ты предпочел бы, чтобы  до  тебя  я  спала  с  женщинами,  а  не  с
мужчинами.
     - Конечно.
     "Конечно!"
     Она поняла: теперь он, как и она,  увидел  разделявшую  их  пропасть.
Голосом, который неожиданно напомнил ей Джехан - в нем чувствовалось то же
нежелание идти окольными путями, то же стремление смести все  преграды,  -
Дахар сказал:
     - Все  это  позади.  Джелийцы,  делизийцы  -  нас  с  тобой  отовсюду
прогнали, и ничто нас с ними не связывает. Мы в Эр-Фроу. Все в  прошлом  -
братья-легионеры, Келовар, "Кридоги"... забудем о них.  У  нас  все  будет
по-другому.
     Он просто не хотел замечать пропасть. Жрец никогда ничего не упускал,
вдавался в подробности, до которых  никому,  кроме  него,  не  было  дела.
Сейчас он хотел забыть о темных, грозных препятствиях, вставших на пути их
близости. Эйрис тоже попыталась забыть о них. Его рука легла ей на  грудь,
она привлекла его к себе, и его губы жадно приникли к ее губам.


     - Убей ее, - приказала Белазир.
     Связанная делизийка смотрела на джелийскую главнокомандующую. Она  не
показывала страха, который охватил ее,  только  пылкую  непокорность.  Так
встречали смерть легионеры без фантазии, слишком  молодые,  чтобы  понять:
мертвые не выигрывают сражений. Девушка-солдат гордо вздернула подбородок,
глаза ее горели ненавистью. При других обстоятельствах  глупость  девчонки
вызвала  бы  одновременно  презрение  и  жалость,  но   Белазир   потеряла
способность испытывать и то, и другое. Все затопил безмерный стыд.
     Участники соглашения "Кридогов" выстроились перед связанной  девушкой
двумя рядами, трое против троих. Губы Калида сжались в тонкую линию.  Лицо
Санкара посерело, Исхак и Сьед замерли в молчании. Только  глаза  Келовара
горели, как у девчонки.
     Исхак шагнул вперед,  схватил  делизийку  за  волосы,  запрокинул  ее
голову, чтобы обнажить шею и приложил дробовую трубку к  бледной  коже,  с
которой давно сошел загар. Дробь ударила в тело в упор с такой силой,  что
девушка мгновенно рухнула на землю.  Исхак  выпустил  ее  волосы.  Мертвые
глаза не мигая смотрели на низкие черные тучи.
     Белазир, поступившись своей  честью,  отвернулась  -  она  не  смогла
вынести это зрелище без содрогания. Смертям не  видно  конца.  Ненавистное
соглашение, которое должно было прекратить вражду между Делизией и Джелой,
лишь глубже затягивало их в кровавую  трясину.  Белазир  была  легионером,
кровь не волновала ее. Но убивать беспомощного, связанного - это ужасно!
     - Что дано - вернулось, - машинально произнес Исхак.
     Ему никто не ответил.



                                    49

     Джехан вихрем влетела в  комнату  и  швырнула  триболо  в  угол.  Оно
ударилось в стену, отскочило и покатилось по полу.
     - Идиоты, безмозглые  кридоги!  Они  забыли,  зачем  мы  здесь,  наши
дорогие сестрички. Разлеглись на травке,  треплются,  как  проститутки,  и
толстеют, как горожанки. Да нет, они уже толще любой из этих куриц.  Тьфу,
им не  одолеть  и  делизийского  младенца  с  прутиком  в  руках.  Белазир
следовало бы взгреть их всех хорошенько. По правде говоря,  Талот,  с  тех
пор, как десятицикл назад вся эта болтовня в Доме Обучения  закончилась...
Талот?
     Подруга молчала. Она сидела в углу, поджав ноги и  уронив  голову  на
колени. Она подняла лицо, и Джехан все поняла. Спина ее покрылась холодным
потом.
     - Талот, у тебя сыпь.
     Подруга кивнула. Это  простое  движение  отозвалось  в  ней  страшным
зудом. Она начала царапать шею, колени, снова шею, потом руки. Со  слезами
стыда она чесалась в паху, вздрагивая,  словно  от  ударов  кнута.  На  ее
подбородке и возле ушей виднелись красные пятна с ранками от ногтей.
     - Давно? - прошептала Джехан.
     - Со вчерашнего вечера. Я не хотела, чтобы ты узнала...
     - Как же я могла не узнать? Сильно чешется?
     Талот всхлипнула.
     - Очень, все время. Не подходи ко мне!
     - Не глупи, - сказала Джехан, делая шаг к подруге, но Талот вскочила,
сжимая в руке нож.
     - Я ударю, Джехан, не подходи! Я не хочу, чтобы ты подхватила заражу.
     - Не подхвачу. А если и заражусь,  то  мне  будет  легче,  чем  тебе.
Говорят, чем тоньше кожа, тем хуже. -  Все-таки  она  остановилась.  Какую
чушь она городит! Любовь  и  страх  боролись  в  ней,  выводя  девушку  из
терпения. - Не глупи, Талот, не подхвачу я чесотку. Бадр давно заболела, а
ее любовница, Сафия, здорова. А тот брат, забыла, как  его  зовут,  прятал
друга в своей комнате чуть ли не десятицикл, пока его не выследили...  Они
все время жили вместе, и он не заболел.
     Талот ухватилась за слова Джехан, как утопающий за соломинку.
     - Тогда я могла бы... я не хочу идти к гедам, Джехан. Никто  из  тех,
кто ушел, еще не вернулся. Однажды я уже входила в Стену, чтобы попасть  в
Эр-Фроу, но тогда я не знала тебя, и я... - Ее голос вдруг оборвался. -  Я
была сильнее.
     У Джехан перехватило горло. Это правда. Талот ослабела, будто  что-то
умерло в ней со смертью Джаллалудина, после позорного рождения  "Кридогов"
под началом Белазир. Но слабость Талот не  отталкивала  Джехан,  напротив,
Талот стала ей еще дороже, и это тоже было загадкой в этом городе загадок.
Тьфу! Когда же она наконец избавится от этих нудных мыслей!
     - Тебе совсем не обязательно идти туда. Я приведу жреца!
     У Талот начался еще один приступ зуда. Когда  он  немного  утих,  она
попросила:
     - Не бросай меня, Джехан.
     - Никогда.
     Джехан привела жрицу, ту самую, что  лечила  Эйрис.  Молодая  лекарша
только покачала головой и сказала, избегая смотреть в глаза подруг:
     - У меня нет лекарства.
     - Ты же дала что-то той делизийке! А  перед  нами  стоишь  и  качаешь
головой, как...
     - Будь у нас лекарство от этой болезни, - огрызнулась девушка,  -  мы
не отправляли бы людей к гедам. Но его нет. Если Талот не пойдет к ним, ей
никто не сможет помочь. Разве что...
     - Что? - встрепенулась Джехан.
     Сестра-жрица колебалась.
     - Поговаривают, будто в Доме Обучения гед и эти шестеро готовят новое
лекарство. - Лекарша поджала губы. Изгнанный первый лейтенант, у  которого
на плече еще остался след от двойной спирали, был среди этих  шестерых.  -
Спроси у них, если хочешь. Но, думаю, тут никто не поможет...
     - Почему?
     - Что знают о наших болезнях эти чудовища? А делизийцы? Они  способны
только на предательство. Хотя предают не только делизийцы.
     Она ушла. Джехан захлопнула дверь и подумала, до  чего  же  скользкие
эти красно-синие! Может, в рассказах о жрецах, пьющих человеческую  кровь,
и есть доля правды.  Девушка  повернулась  и  склонилась  над  Талот.  Она
старалась не делать резких движений.
     - Не подходи близко, Джехан.
     - Ладно... не буду. Послушай, Талот. Сегодня я  в  карауле,  но,  как
только освобожусь, сразу приду.  Я  не  брошу  тебя  и  никому  не  отдам.
Оставайся здесь и никому не открывай.
     - Я не могу, я не выдержу, Джехан. Стены - все время стены, ни одного
окна, ни глотка свежего воздуха... Тут никакая болезнь не пройдет...
     Обе они с детства привыкли к тяжелым упражнениям, суровому  вельду  и
вольному ветру. Джехан хорошо понимала подругу.
     - Тогда выходи только ночью,  избегай  встреч  и  держись  поближе  к
Стене.
     - Хорошо.
     - Я люблю тебя, Талот.
     - Даже такую? - Талот горько усмехнулась.
     - Молчи. Мы будем вместе всегда, что бы ни случилось.
     - Да, - отозвалась Талот и снова принялась чесаться.
     Джехан пора было заступать на пост. Она  сбежала  вниз  по  лестнице.
Выглядела она так ужасно, что ни одна сестра не решилась с ней заговорить.
     Никогда еще часы в карауле не казались ей такими долгими.
     Время текло гнетуще  медленно,  и  Джехан  вся  извелась.  Неумолимой
вереницей передней проносились знакомые образы: тело подруги,  испещренное
красными точками; бледное лицо Эйрис, неумело сопротивлявшейся нападавшим;
странные плоские лица трехглазых чудовищ; белая прядь, серебрившаяся среди
рыжих волос Талот...
     Справа от нее кто-то ломился сквозь кусты.
     Сжимая в одной руке  дробовую  трубку,  а  в  другой  кинжал,  Джехан
поднялась и прислушалась. Шум приближался, ветви хлестали. Наконец  завеса
кустарника раздвинулась, и таинственное  существо  выбралось  на  врофовую
дорожку в нескольких шагах от притаившейся Джехан.  Тощий,  едва  окрепший
детеныш кридога. Шерсть  на  нем  висела  клочьями.  Джехан  с  удивлением
наблюдала за зверем: охотники давно истребили дичь  в  лесу.  Кто  бы  мог
подумать, что не  всю?  Какого  черта  сюда  притащился  этот  щенок?  Тем
временем шелудивый звереныш бешено закрутился на месте, пытаясь дотянуться
слюнявой пастью до собственной спины,  начал  катался  по  камням,  тереть
морду передними лапами - и все это в полной тишине. Вероятна, вой  уже  не
облегчал  его  страданий.  Джехан  быстро  прикинула  направление   ветра,
раздвинула ветви, которые могли помешать... Не спугнуть бы...
     Но животное даже не почуяло ее запаха, и девушка все поняла. Она  как
можно точнее прицелилась и выстрелила. Дробь попала  зверю  в  голову.  Он
взвыл, но вскоре замолк.
     Джехан не сразу покинула свое убежище. А вдруг кридог  -  всего  лишь
ловушка, расставленная врагом? Кроме  того,  его  вой  мог  привлечь  сюда
людей. Наконец она решила, что все в  порядке,  выбралась  на  тропинку  и
склонилась над телом зверя. Оружие все-таки держала наготове.  Она  должна
была убедиться...
     Даже в сером предрассветном сумраке Джехан различила, что это  самка.
Серую кожу на животе, почти лишенную шерсти,  сплошь  покрывали  гноящиеся
язвы. Давно ли кридожка заболела? У людей чесотка завелась дней сто  назад
- почти три десятицикла. Уже тогда в Эр-Фроу не осталось зверей. Во всяком
случае, Джехан могла поклясться, что кридогов почти не осталось.  У  этого
кожа на боках присохла к ребрам. Ему было нечего есть,  или  он  настолько
ослаб от чесотки, что не мог  осилить  даже  самого  хилого  делизийца.  А
может, болезнь отбивает аппетит?
     Джехан вздрогнула. Талот...
     Однако пора в укрытие,  не  то  можно  по  глупости  превратиться  из
стрелка в хорошую мишень. Джехан снова спряталась,  приказала  себе  стать
звеном цепи караульных постов и замерла, пытаясь впасть  в  легкий  транс.
Обычн