всплеск ныряющего тела, порой ночь освещали бледные  огоньки
чужих глаз, носились по болоту стенания.  Но  болотные  твари  чувствовали
силу Дорона и не нападали. Тольпава застала его врасплох.  Теперь  он  мог
сразиться с кем угодно.
   Однако Дорон  знал,  что  если  в  течение  ближайшего  дня  не  отыщет
оборотника, придется возвращаться, потому что кончится  пища.  К  тому  же
если он быстро не вернется к укрытию, парню уже ничто не поможет.
   Дорогу перед собой он проверял сучковатой палкой. Когда чувствовал, что
земля не дает достаточной опоры, тут же  надевал  овальные  ивовые  стопы.
Шаг, палку вперед, еще шаг. Такое движение отнимало много времени и быстро
утомляло.  Но  усилия  не  мешали  Дорону.  Он   чувствовал,   что   тело,
обленившееся  от  многолетнего  покоя,  вновь  обретает  пружинистость   и
бодрость.
   В тот вечер он нашел цветок оборотника и направился к краю трясины.



        "12. МУЖЧИНА И ЮНОША"

   - Благодарю тебя, господин. - Голос был тихий, хрипловатый, усталый.
   Дорон поднялся от костра, встал над закутанным в покрывало телом.
   - Привет.
   Из-под покрывала торчала только голова Магвера.  Болезнь  изменила  его
лицо - обострились скулы, потухли глаза, почернели губы. Прошло два дня  с
тех пор, как Лист вернулся с болот и подал ему цветок оборотника.  Вернись
он днем позже, застал бы в укрытии не юношу, а огромного роста чудовище  с
разбухшей головой и короткими ногами.
   - Будь благословен, Лист. - Губы Магвера едва шевелились.
   Дорон вернулся к костру. Вытянул воткнутую наклонно в землю палочку, на
которой шипел кусок жареного мяса.
   - Хочешь?
   Магвер только покрутил головой.
   - Пить.
   Дорон отложил мясо. Взял бурдюк с водой. Попробовал, достаточно ли  она
холодна, присел рядом с Магвером. Но глаза юноши  уже  закрылись,  дыхание
выровнялось, рот слегка приоткрылся. Магвер снова уснул. Дорон натянул ему
покрывало до носа, сам принялся за еду.


   - Почему ты спас меня, Лист? - Магвер проснулся на рассвете  следующего
дня. Дорон тоже уже не спал. Успел принести воды из ручья, раздуть тлеющие
угли костра. Было самое время рассказать пареньку все. Утром  ум  человека
быстрее находит слова, чтобы описать произошедшее, к тому же утром  лучше,
чем вечером, принять чужой рассказ.
   - Потому что мне нужна твоя помощь.
   - Моя? - Магвер даже приподнялся на подстилке. Тут же снова упал на нее
и замолчал, мысленно переваривая услышанное. - Ты - Лист. Зачем тебе нужен
такой, как я, человек, проклятый своими братьями!
   - Я тебя видел раньше.
   - Я знаю.
   - Ты служил Шепчущим, выступал против бана.  Палачи  Пенге  Афры  долго
забавлялись с твоим телом.
   - Я знаю, - повторил Магвер.
   - Но твои друзья тебя прокляли. Бановские пытки ничто  по  сравнению  с
обвинением, которым заклеймил тебя Острый. Ты -  предатель.  Однако  я  не
нахожу в  тебе  следов  клятвопреступления.  Впрочем,  посмотри.  -  Дорон
развернул покрывало. - Знаки позора исчезли с твоей груди.
   Глаза Магвера блеснули. Он  несколько  секунд  мял  затянувшуюся  кожу,
словно подозревал подвох. Однако это была правда - распухшая кожа затянула
раны, знаки проклятия заросли.
   - Никому ты не нужен, парень, - продолжал Дорон. - Тебе нечего  терять,
а мне ты обязан жизнью. Значит - нужен.
   - Я буду служить  тебе,  господин,  -  кивнул  Магвер  после  недолгого
раздумья.
   - Тогда послушай. - Дорон присел рядом с подстилкой, на  которой  лежал
юноша, поджал ноги, обхватил  руками  колени.  -  Я  родился  в  не  очень
богатом, но и не бедном доме. Моя  мать  унаследовала  несколько  десятков
холопов и большой участок земли. Я был пятым ребенком в семье  и  третьим,
которого удалось вырастить. Лошлю, старшую сестру, быстро выдали  замуж  в
дом Эдгов. Она должна была унаследовать родовое  имущество.  Отец  неплохо
владел кароггой и с малых лет приучал меня к бойцовскому делу.  Когда  мне
исполнилось семь лет, в наше село пришел Ор-данаб,  бродячий  учитель.  Он
увидел меня во время тренировки, и я ему понравился. Он сказал матери, что
из меня получится боец и я быстро найду службу у бана. Мать  обрадовалась,
еще два года продержала  меня  дома,  присматривая  за  тем,  чтобы  я  не
прекращал тренировки, а потом повела в Дабору. Меня взяли слугой вместе  с
другими мальчишками. Учителя сразу же взялись за  работу,  чтобы  поскорее
сделать из нас солдат. Впервые я бился на турнире, когда мне был  двадцать
один год, тогда один из гвардейцев здорово меня отдубасил. Но  уже  спустя
три года меня одарили своей  милостью  Братья  Деревья.  Я  победил  всех.
Получил палицу, выращенную в Гае из живой ветви. А потом оказалось, что  я
- Лист.
   Я  пошел  к  Священному  Гаю,  чтобы   поклониться   моим   братьям   и
добродетелям. А дорога это длинная, ибо Гай лежит уже на Земле Ос, хоть  и
неподалеку от границы. Действительно - место  изумительное,  но  страшное.
Кругом степь, насколько хватает глаз  -  равнина,  а  на  ней  -  Деревья.
Огромные, гордые, величественные, кронами, кажется, касаются неба, а корни
их - как корни гор. В них пребывают мудрость и сила. Гаю поклоняются  люди
всех краев. Там живут Пестунья и Придающий Формы, а они могуществом  почти
равны Матерям и Ловцу Земель.
   В Гае я получил пророчество. Лист, который  расцвел  на  моей  карогге,
высох и опал,  а  мгновение  спустя  три  листа,  как  три  птицы  Даборы,
сорвались с ветви Дуба и, кружась вокруг его ствола, пали на землю.  Потом
я видел сон, а в нем услышал такие слова:

   Пока жив будешь ты, избранник Древ Святых,
   Жив будет Афра, бан, владыка душ живых,
   Даборы властелин, но не Лесистых Гор...
   И не подвластен Круг ему с прадавних пор...
   Но если ты свою прольешь на камень кровь,
   То знай: он в Тень уйдет и не вернется вновь.

   Легко понять, что означают эти слова. Бан умрет лишь после того, как я,
когда внезапно умру, вернусь в Землю  Родительницу.  Однако  пока  я  жив,
смерть ему не угрожает. Страшное это предсказание. Пенге Афра поселил меня
на хорошей земле, одарил богатством, людьми. А я поклялся не драться ни  с
человеком, ни со зверем, не заплывать на большую глубину, не  выходить  во
время бури. Я обучал молодых борьбе, но  сам  не  выступал  против  них  с
кароггой. Я ел медвежьи лапы, но не ходил на ловлю с копьем. Я  возвышался
над всеми силами, будучи Листом,  Братом  Деревьев.  И  над  человеческими
законами, ибо оберегало меня уважение и слово бана.
   Что произошло в последние  дни,  ты,  вероятно,  знаешь.  Деревья,  мои
благородные братья, вновь отметили своего избранника,  и  я  отпил  с  ним
кровь, и мы поклялись в нерушимом братстве. Нас соединила дружба, большая,
нежели кого-либо на свете.
   Но вот его предательски убили, и я знаю, кто это сделал: люди  бана  по
его приказу. Не понимаю зачем, но охотно узнал бы  правду.  Однако  прежде
всего я должен отомстить. Кровь за кровь.
   Дорон замолчал. Магвер все это время внимательно и молча слушал его.
   - Мои мысли и руки принадлежат тебе, Лист.  Но  одного  я  не  понимаю.
Чтобы  отомстить,  ты,  в  соответствии  с  обычаями,  должен  убить  бана
собственными руками.  Нож,  который  ты  держишь,  должен  перерезать  ему
глотку, либо вспороть живот, либо твои пальцы должны сжать его  горло.  Но
ведь ворожба говорит, что бан умрет только  после  того,  как  умрешь  ты.
Этого я не понимаю. Ты хочешь, чтобы я после твоей смерти  убил  бана?  Но
ведь тогда не исполнится пророчество,  твой  брат  останется  неотмщенным,
опозоренным. Но и ты тоже не можешь убить бана сам, потому что вначале  он
прикончит тебя...
   Дорон улыбнулся:
   - Быстро ты сообразил, что это нелегкая задача. Продолжай думать, авось
придумаешь, как взяться за дело.


   Дорон еще раз выбрался в Дабору. Магвер приходил в себя после  болезни,
он был молод и силен, и подаваемые ему Листом травы действовали  быстро  и
эффективно, но пока он остался в укрытии, а  переодевшийся  в  деревенскую
одежду Дорон отправился в город.
   До казней оставалось два дня. Бановы глашатаи  неустанно  напоминали  о
них, описывая, какие пытки ожидают Острого и его  приспешников.  Множество
людей задержались в городе, да и новые торопились  застать  последние  дни
ярмарки. Сейчас в городе было  очень  людно.  Толпы  шатались  по  улицам,
толкались на площадях, стычкам и дракам не было конца.  Гвардия  разошлась
по казармам, готовясь к отходу, который намечался сразу же  по  завершении
зрелища. После последней облавы исчезли помощники Шепчущих.
   Даборцы много говорили об этом, а в их  голосах,  кроме  любопытства  и
возбуждения, вызванных предвкушением кровавого зрелища,  звучали  страх  и
ненависть. В их словах Острый становился не  только  учителем,  не  только
стражем памяти о предках. Понемногу о нем начали  говорить  как  о  друге,
близком  товарище,  действовавшем  от  их  имени,   за   них   поднимавшем
вооруженную десницу на сборщиков бана.  Он  стал  даже  знаменитее  Белого
Когтя. И вот теперь его привяжут к столбу, а на  его  теле  палачи  станут
демонстрировать народу свое искусство. Страшная судьба! И в людях вскипала
горячая злоба, все большая неприязнь к бану, ненависть к Гвардии.
   Поговаривали  также  об  исчезновении  обоих  Листьев.  Объясняли   это
по-разному, предполагали, что и старый  мэтр  Дорон,  и  молодой  Ольгомар
скрываются где-то в лесу.
   Большинство вслед за бановскими осведомителями  повторяло,  что  Листья
отправились к Священному Гаю поклониться Деревьям, подтвердить свою дружбу
и услышать пророчество для Ольгомара.
   Впрочем,   некоторые   говорили    другое.    Слухи,    неведомо    кем
распространяемые,  кружили  по  городу,  вызывая  страх.  Говорили,  будто
гвардейцы, мстя  за  свое  поражение  на  турнире,  напали  на  Листьев  и
прирезали их где-то в лесу. Или просто похитили, чтобы привезти в Гнездо и
бросить к ногам Матери. Слыша такое, люди скрежетали зубами, их руки  сами
сжимали рукояти палок.
   Дорон весь день кружил по городу, ловя сплетни в трактирах  и  кабаках,
подслушивая перешептывания торговцев. В полдень снова наблюдал за  обходом
стен Горчема, а к вечеру отправился в обратный путь.  Через  два  дня  бан
должен умереть.


   - Почему они так со мной поступили? Скажи,  Лист,  ты  человек  мудрый.
Почему они назвали меня предателем и покрыли позором мое имя?
   - А может, ты и верно предатель...
   Магвер вскочил с земли, его щеки пылали, глаза превратились в щелочки.
   - Лист, - прошипел он, - я не...
   Дорон спокойно смотрел на него.
   - Сядь, Магвер. Я ведь знаю, что это не так. Я чувствую.  Я  знал,  что
должен тебе помочь.
   - Скажи, Лист, что мне делать?  Позор  обрушился  на  мою  голову.  Как
изменить судьбу? Я должен встретиться с Острым, объяснить ему все, узнать,
почему он меня обвинил.
   - Ты еще слаб...
   - Я чувствую, что ко мне возвращаются силы, еще  день-два,  и  я  смогу
отправиться в долгий путь. Я должен туда вернуться.
   - Глупишь, парень, словно  волк  у  тебя  разум  выгрыз.  Сначала  надо
узнать, кого из твоей группы схватили городовые. Только потом можно  будет
что-то установить. Впрочем, думается, это не самая удачная мысль.
   - Почему, Лист?
   - Подумай: тебя сочли предателем.  И  вот  теперь,  вместо  того  чтобы
находиться в руках палачей или подыхать от яда оборотника, ты ни с того ни
с сего появляешься целехонький и здоровый. Кто тебе поверит? Подумают, что
тебе помогли знахари бана и ты расставляешь очередную ловушку. Так что  не
спеши.
   Лист замолчал.  У  него  возникли  подозрения,  которыми  он  не  хотел
делиться с юношей. Возможно ли, чтобы Острый не различил  предателя?  Ведь
он - Шепчущий, человек, владеющий магией,  умеющий  заглянуть  человеку  в
мысли и душу. А может, именно поэтому? Может, подготавливая разум  Магвера
к овладению собачьим  телом,  он  что-то  увидел,  предчувствовал?  Может,
почуял в мыслях след  предательства,  может,  скверные  намерения,  может,
другое решение?
   - Магвер, попытайся вначале  подумать.  Быть  может,  отыщешь  какую-то
причину, из-за которой Острый мог назвать тебя предателем?
   - Я сказал тебе, господин...
   - Нет, я не о том, хотел ты его выдать или нет. Но может, сказал что-то
такое, что дало ему повод к подозрениям. Или о чем-то  таком  подумал.  Он
уловил твои мысли и чувства. Ведь он должен был прощупать твой ум,  прежде
чем научил нападать на другие разумы, даже собачьи. Может, отыскал в твоих
желаниях что-то такое, что его удивило. Подумай, вспомни...
   - Ничего такого я не помню, - сказал Магвер. Он смотрел на  Дорона  как
человек, который знает, что говорит, и  не  испытывает  никаких  сомнений.
Неожиданно он что-то припомнил, стиснул губы.
   - Ну?.. - тихо спросил Лист.
   Магвер застыл, его руки дрожали.
   - Что-то было, - медленно  проговорил  он.  -  Сейчас,  когда  я  начал
задумываться, мне кажется, будто бы что-то было...
   - Что?
   - Что-то очень важное, настолько важное, что  может  объяснить  все.  -
Удивление и тревога появились на его лице.
   - Что?
   - Не помню, - сказал Магвер. - Не могу вспомнить.


   Дорон не  хотел  пока  выдавать  Магверу  свой  план.  Паренек  вначале
выспрашивал, потом, увидев, что Лист  не  желает  рассказывать,  перестал.
Однако его любопытство возрастало. Лист не бросал слов на  ветер,  видимо,
придумал что-то удачное. Но  ведь  это  не  умещается  в  голове  -  убить
человека, не имея возможности это сделать, пока ты жив сам.  На  удивление
накладывалось сожаление. Магвер так хотел, чтобы Дорон ему  поверил!  Ведь
достаточно было одного дня, чтобы Магвер стал предан Листу телом и  душой.
Как раньше в Остром, так теперь в  Листе  он  видел  олицетворение  давней
мудрости, праведной мощи, понимания мира. Насколько же различными были два
эти мужчины, и все же похожими. Оба накладывали на человека невидимые узы,
опутывали звучанием своего голоса, взглядом,  малейшим  жестом.  Их  можно
было  любить  или  ненавидеть.  И  когда  мир  Магвера  рухнул,  когда  он
почувствовал себя преданным всеми  -  появился  Лист.  Спас  от  верной  и
мучительной смерти, кормил, поил, давал отвары из трав. Слушал и объяснял.
Этого было достаточно, чтобы Лист занял в мыслях Магвера место, опустевшее
после Острого.


   Все больше возов с  данью  съезжалось  к  Горчему.  Запряженные  волами
телеги тянулись длинными обозами с солью  и  шкурами,  зерном  и  кремнем.
Толпы заполняли улицы, ведь нечасто доводилось видеть в  Даборе  полудиких
лесных людей из-под Урегги,  гордых  вассалов  Ассальдона  с  островов  на
Мокрадлах, холопов из Ариема. Часть товаров, плоды  тяжких  трудов  народа
Лесистых Гор, отберут посланцы Города Ос.
   Зерно не интересовало гвардейцев. Земля  Ос  рожала  достаточно  зерна,
чтобы возить его еще и из Даборы.  Достаточно  кремня  поставляли  копи  у
подножия гор Марке-Диб. Гвардейцы  забирали  у  приезжих  луки  и  йопаны,
вышитые одежды, кремневые инструменты и оружие. Этого было немного: десять
- двенадцать телег. Казалось бы - ерунда по сравнению с длинными  обозами,
съезжающими в Дабору. Но  гвардейцы  отбирали  самое  лучшее,  выполненное
особо  старательно  и  тщательно.  Йопы,  плетенные  из  ремней;   клееные
троегнутые луки; тщательно отшлифованные каменные инструменты.
   Половину полученной осенью дани бан тратил на содержание работающих  на
Город  Ос  ремесленников,  и  люди  знали,  что  эти  десять   упряжек   в
действительности вывозят результат годового труда целого края.
   Половина осенней дани шла в Увегну. Там жили Мастера Стекла. Они делали
стекло для бана и многих сановников, продавали в Ольтомар и кочевникам. Но
самые красивые и ценнейшие изделия мастеров забирала  Гвардия.  Именно  за
ними гвардейцы в основном и приезжали в Дабору. Весь год Шершни  сидели  в
Остроде, крепости, стоявшей у основания  Круга  Лесистых  Гор.  Весной  их
питали поставки из Города, а осенью часть гвардейцев направлялась в Дабору
за данью.
   Так было и теперь.
   Поздним вечером два воза ехали по  главной  улице  Даборы  от  Западных
Ворот к Горчему. Они прибыли из Тулуогре, края, лежащего на  юге  Лесистых
Гор. Их сопровождали меньше десятка солдат бана.
   На улице все еще было много народа. Большинство останавливалось,  чтобы
полюбоваться цветными, плетеными из крашеной  шерсти  шапочками,  которыми
обитатели Тулуогре украшали головы своих волов.
   - Что везете? - крикнул кто-то из толпы.
   Ответа он, конечно, не дождался  ни  от  возниц,  ни  от  солдат.  Зато
какой-то оборванец выскочил на середину улицы и проорал:
   - Знаю я их, ублюдков! Папки для наших спин везут! Палки для городовых!
   Он хотел снова юркнуть в толпу, но в этот момент  из  толпы  неожиданно
выскочили двое стражников. Оборванец метнулся в сторону,  но  к  нему  уже
бежали и те солдаты, которые до того присматривали за возами.
   - Палки!  Палки!  Я  чувствую  их  своей  спиной!  -  верещал  какой-то
сгорбленный дедок, опирающийся на костыль и одетый в рваное тряпье.
   Стражники ворвались в толпу, преследуя оборванца,  вызвавшего  скандал.
При этом они, не щадя никого, раздавали удары палками направо и налево.
   - О Земля! - воскликнула какая-то женщина. С залитым кровью  лицом  она
повалилась на землю. Муж наклонился, чтобы помочь ей встать,  но  на  него
налетел один из стражников. Они перевернулись  и  упали,  солдат  поднялся
первым. Мужчина прыгнул ему под ноги, головка палицы  ударилась  о  землю,
оба покатились по грязным доскам.
   - Палки! Палки! - продолжал верещать старец.
   Солдаты слишком глубоко  врезались  в  толпу.  Осыпаемые  ударами  люди
гневно зашумели.
   Командир  стражников  схватил  свистульку.  Его  повалили   на   землю,
принялись пинать.
   Но солдаты уже  успели  прийти  в  себя  и,  сгрудившись  около  возов,
принялись избивать напирающих людей.
   - Палки везут, чтобы избивать ими нас! - Старик недвижимо  стоял  среди
бьющихся и кричал.
   Опирающиеся спинами об один из возов стражники выдержали бы до  прихода
помощи. Они стояли плечом к плечу, били ловко, крепко, не обращая внимания
на нарастающий напор горожан. Красные от крови  концы  палок  колотили  по
головам, втыкались в животы, переламывали руки.
   Могучий черноволосый мужчина вскочил на воз.  Скинул  возницу,  щелкнул
бичом. Волы двинулись вперед. Стражники лишились опоры. Один упал, его тут
же накрыла толпа. Второму угодил в голову метко брошенный камень.
   В этот момент в начале  улицы  появилась  помощь.  Городовые  бежали  к
дерущимся, крича, потрясая щитами и  копьями.  Даборцы  бросились  бежать,
оставляя на земле убитых и раненых. Прыснули во все стороны,  скрываясь  в
боковых улочках, часть помчалась к  Западным  Воротам.  За  ними  побежали
городовые и солдаты, положив еще несколько человек.
   Рядом с покинутым возом и валяющимися на земле  телами  остался  только
согбенный старик и надрывался:
   - Палки! Палки на наши головы!
   Так он и стоял, пока не вернулась первая  группа  солдат.  Ее  командир
подошел к деду и сильным ударом палицы переломил ему шею.


   - Это бунчук! - крикнул Магвер. Сидящий на  коротком  древке  кремневый
шар был выкрашен зеленым. Рукоять оплетена красным ремнем.  -  А  тебя  не
узнают в воротах?
   - Борода закрыла мне лицо и знак, башмаки у меня  на  толстой  подошве,
кожу я зачернил. - Дорон кончил обгладывать заячью кость, бросил в  огонь,
вытер ладони.
   - А потом? - тихо спросил Магвер.
   - У меня есть вот что. - Лист поднял  лежащий  рядом  мешочек.  Вывалил
содержимое на землю. Там были шлем, кафтан, башмаки и штаны - полная форма
телохранителя бана.
   - И что дальше? - Магвер пытался в который уже раз  выудить  из  Дорона
хоть какие-нибудь сведения, но Лист  покрутил  головой  и  принялся  снова
запихивать одежду в мешок.
   - Где ты взял бунчук?
   - Получил от бана двадцать лет назад.
   - Мало у кого такой есть.
   - Зеленый с красной ручкой? Да, мало у ко