ни  кусочка
нетронутого тела, какой-то глухой, идущий сверху голос произнес:
   - А теперь, сопля, мы превратим тебя в бабу.
   Он не был уверен, что застонал, или ему только так  показалось,  но  он
подтянул ноги к груди, прикрывая низ живота. Услышал далекий хохот,  серые
пятна приблизились к нему,  только  хватка  на  плечах  была  единственным
определенным ощущением, идущим из темного, размытого  мира.  Резкий  рывок
раскрыл Магвера  словно  створки  речной  ракушки.  Грязные  сильные  руки
принялись ощупывать его тело. И когда все  уже  казалось  конченым,  когда
Магвер уже несколько раз умер, он неожиданно почувствовал ядовитый  запах,
услышал хриплый,  идущий  ото  всюду  кашель.  Через  секунду  и  на  него
навалилась ядовитая вонь. Он перевернулся на бок, раскашлялся так  сильно,
что, казалось, еще немного, и он вытошнит собственные внутренности,  глаза
залились слезами, начала гореть даже кожа.
   При всем  том  он  ухитрился  настолько  овладеть  своим  телом,  чтобы
принудить его подняться. С каждым движением он  отдалялся  от  заходящихся
кашлем хулиганов, словно верил, что сможет от них убежать. И так он  полз,
измазанный кровью и навозом, изрыгая  желтую  блевотину,  пока  дорогу  не
преградила стена камеры. Дальше он убежать  не  мог.  Развернулся  и  сел,
опершись спиной о холодные камни.
   Плотный дым заполнил яму. А над клубами дыма в  открытом  люке  торчали
четыре хохочущие  физиономии.  Солдаты  валились  от  смеха,  наблюдая  за
блюющими узниками. Магвер  понял,  что  случилось.  Услышав  звуки  драки,
стражники бросили в яму  горсть  какой-то  вонючей  горящей  травы.  Зачем
спускаться,  нарываться  на  неприятности,   разбивать   головы   палками?
Достаточно сыпануть немного дымящей отравы, и узники смирятся сами.
   Магвер резко наклонился в сторону, почти коснувшись лицом пола,  и  его
вытошнило.
   Когда, кашляя и отплевываясь, он поднял голову,  то  увидел,  что  все,
кроме него, все еще извиваются на земле от боли. Видимо, вжавшись лицом  в
грязь и солому, он вдохнул  меньше  ядовитого  дыма.  Сейчас  этот  глоток
относительно свежего воздуха давал ему перевес. Преимущество,  которое  он
тут же мог потерять. Неуверенными шагами он двинулся  к  своим  мучителям.
Первого, который в этот момент поднимался с земли, он  схватил  за  горло,
приглушил хриплое дыхание, крепко прижал дергающуюся голову. Ноги  мужчины
колотили по земле, руки пытались  оттолкнуть  Магвера.  Впустую.  Все  еще
заполняющий  легкие  дым  отнял  у  мускулов  силу.  Через  минуту  Магвер
почувствовал, что сжимает труп.
   Он услышал крик -  это  следующий  противник,  уже  пришедший  в  себя,
навалился на него всем телом. Магвер схватил его за космы. Ударил кулаком,
охнул сам, получив в живот твердым  коленом.  Однако  не  отпустил,  снова
вцепился в волосы мужчины, треснул его головой о пол раз, другой.
   Быстро вскочил, ожидая очередного нападения,  но  уже  не  с  кем  было
драться. Последний враг лежал в  двух  шагах  от  него  с  лицом,  залитым
кровью. Над телом стоял Селезень, держа в руке вымазанный грязью и  кровью
камень.


   Дорону не  удалось  обойти  стороной  все  холопские  деревни.  Вечером
следующего дня он увидел столбы дыма из печей. Однако он был доволен.  Ему
необходимы были новые сведения, а дать их мог только кто-нибудь из живущих
поблизости от обиталищ Гвардии. У Листа был шанс добраться до Круга лишь в
том случае, если армии Города выйдут оттуда полностью.
   Круг Мха охраняли тщательно, свободно входить в священное  место  могли
только бан и его сын. Когда Дорон стал Листом, он получил право доступа  в
Круг, но никогда им не пользовался. Сейчас ему пришлось бы  раскрыться,  а
это было нежелательно.
   Быстро опускались сумерки, следовало поторопиться.  Он  миновал  лесные
пожоги, пересек уже вспаханные поля и добрался до околицы. Здесь,  видимо,
жил не особо  богатый  род,  подобный  многим  другим  в  Лесистых  Горах.
Несколько землянок и шалашей, один дом из толстых  бревен  -  почерневших,
потрескавшихся от времени. Людям не было смысла  строить  крепкие  жилища.
Они выжигали все новые участки пущи, а спустя годы их дети возвращались на
старые места, где лес  уже  подрос  и  земля  отдохнула.  Новое  поколение
являлось на свет во время передвижения, ставило новые дома,  и  мало  было
людей, которые больше двух раз возвращались на место своего рождения.
   Дорон внимательно оглядывал деревушку, однако не смог рассмотреть,  что
за флажки стоят перед домами. Лишь повторяющийся мотив кружка указывал  на
то, что род приписан к Кругу.
   По деревушке  шаталось  немного  людей.  Маленькие  ребятишки  в  одних
набедренных повязках, несмотря  на  холод  и  позднее  время.  Женщины  со
слипшимися  волосами,  узловатыми  руками  и   отвислыми   грудями,   едва
прикрытыми обрывками шкур. Грязные, обросшие мужчины в курточках из козьих
шкур и льняных штанах. Они отличались от селян из окрестностей Даборы, как
деревенская дворняга - от боевого пса. Чем дальше от столицы, чем глубже в
пущу, тем более дикими становились люди. Особенно здесь, на  востоке,  где
жило множество семей и  каждая  владела  небольшим  наделом.  Истощившаяся
земля давала мало плодов, люди тощали тоже. В двух  днях  пути  к  востоку
начиналась другая страна - там Гвардия держала своих рабов каменной рукой,
землей распоряжалась с умом, давала ей много лет передыха. Здесь же,  хоть
люди тоже служили Кругу,  они  были  существами  дикими,  не  знающими  ни
письма, ни искусства. Находились в постоянном страхе из-за близости воинов
Гнезда; их похищали для свершения кровавых обрядов, подвергали  нападениям
ради утехи солдат, накладывали дополнительные  налоги  и  повинности.  Они
жили, словно животные, ничего не зная  об  окружающем  мире.  Вероятно,  и
Шепчущие не добирались сюда со своим учением, потому что  это  могло  быть
опасно. Однако эти люди, столь зависимые от Гвардии, должны были знать все
о перемещениях и переходах войск Гнезда. Здесь Лист мог  "взять"  хорошего
языка.
   Сумерки уже опустились, и только луна освещала деревья, когда из  одной
лачуги вышла темная фигура и ближайшей просекой направилась в глубь леса.
   Дорон  усмехнулся.  Именно  такого  человека  он  и   ждал.   Охотника,
направившегося на ночную  ловлю,  женщину,  идущую  искупаться  в  озерке,
знахаря, ищущего траву при свете луны. У встречи с любым из них могли быть
свои добрые стороны. Знахарю было известно о передвижении войск,  хорошему
ловчему - о ведущих к  Кругу  стежках,  а  женщина...  Дорон  почувствовал
неожиданный прилив крови, давно у него не  было  женщины.  Внезапно  перед
глазами возникла Солья, дочь  Салота,  сильная,  полная.  Некоторое  время
потребовалось Дорону, чтобы успокоиться.  Наконец  он  двинулся  вслед  за
исчезающим между деревьями человеком. Собственно, он мог бы  схватить  его
сразу, но хотел, чтобы жертва удалилась от поселения.
   Ярко серебрилась луна. Прекрасная ночь, ясная и  теплая,  окутала  лес.
Ветер  легко  шевелил   ветви   деревьев,   негромко   шелестели   листья,
перемигивались звезды. В такие ночи хищники забивают много жертв, в  такие
ночи мох покрывается кровью. Прекрасная ночь для леса.
   Человек  миновал  березовую  рощицу  и  направился  к  густым  зарослям
орешника, покрывающим небольшую поляну. Здесь наконец остановился. Подошел
к одному из деревьев, вытащил из-за пояса каменный нож и  отрезал  кусочек
коры. Теперь Дорон мог рассмотреть его получше. Это был невысокий  мужчина
с короткими, прямо-таки карликовыми ногами и странно длинными  руками.  Он
мог  быть  знахарем.  Собирателем  ядов.  В  любом  случае  его  следовало
обезвредить и расспросить. Однако  Дорон  медлил;  его  интересовало,  что
мужчина может искать в лесу в эту пору.
   Поэтому, когда крестьянин остановился между  редко  растущими  соснами,
Лист подошел к нему как можно ближе. Но не нападал. Ждал, наблюдал. В  это
время мужчина вынул из-за пазухи небольшой округлый предмет.  Положил  его
на землю, опустился на  колени.  Мгновение  спустя  Дорон  сообразил,  что
мужчина разворачивает тряпку, в которую завернул  что-то  ценное.  Достал,
некоторое время внимательно рассматривал. Потом вынул из-за пазухи  что-то
еще. Что-то живое, пищащее, трепещущее в крепких  руках,  прежде  чем  эти
руки свернули ему шею. Мужчина одним движением разорвал мертвое  тельце  и
тихо шепча намазал себе кровью  лицо.  Потом  ловкими  движениями  пальцев
выпотрошил птицу, а, как Дорон наконец рассмотрел,  на  место  выброшенных
внутренностей вложил таинственный предмет. И снова полез за пазуху, извлек
оттуда клубок ниток. Ниток...
   Дорон понял. Он стал свидетелем  страшного  обряда  -  мужчина  насылал
чары, и чары жестокие. В Даборе они именовались муравьиной смертью, на юге
- муравьицей, на востоке - дырявиной. Предположения  подтвердились,  когда
мужчина, обмотав труп этой нитью - не из пряжи,  нет,  а  из  человеческих
волос, - встал и подошел к небольшому  холмику.  Муравейнику.  Остановился
рядом и принялся напевать тихую  молитву,  то  и  дело  резко  наклоняясь,
чтобы, опустив лицо к самому муравейнику, громко  произнести  имя  жертвы.
Муравьи должны его услышать и запомнить.
   Он закончил, смял в руке мертвую птицу,  выжал  на  муравейник  струйку
крови, затем положил сверток на  верхушку  холмика.  Если  обряд  проведен
правильно, то до рассвета с муравейника исчезнет птичье мясо и  спрятанная
внутри, вылепленная из хлеба фигурка, изображающая жертву.
   Человек, на которого наведены чары, чувствуя странный зуд во всем теле,
начнет чесаться. Но зуд не прекратится, будет  усиливаться,  переходить  в
боль. Страшную,  сотрясающую  все  тело,  разрывающую  мышцы,  выгрызающую
внутренности... На коже появятся сотни  ранок,  и  тогда  человек  поймет,
какой  конец  его  ждет.  Он  попытается  встать,  чтобы  покончить  жизнь
самоубийством, но у него  недостанет  сил.  Он  начнет  просить  помощи  у
близких, но те убегут, ибо мало кому известно, что муравьиная смерть -  не
заразная болезнь, а порча. Переждут несколько дней и сожгут его шалаш, его
собаку и корову, его детей. Но прежде чем все это  случится,  человек  еще
будет жить полдня, день. И увидит, как из  каждой  ранки  потечет  струйка
мурашей, выедающих его плоть изнутри, чтобы он жил  как  можно  дольше.  А
когда он умрет, муравьи мгновенно обратятся в прах.
   Дорон вздрогнул, представив себе все  это.  Жестокая  смерть,  страшная
даже сейчас, когда война убивает сотни  людей,  когда  перерезают  глотки,
пробивают сердца, разбивают черепа. Немногие  знали  правду  о  муравьиной
порче. И совсем мало тех, кто умел ее наводить. Этот оборванец,  вероятно,
получил знание в наследство от своего отца и передаст  сыну.  Тайна  будет
скрыта, а смерть достанет каждого,  кто  решится  противодействовать  воле
колдунов.
   Дорон не знал ни палача, ни жертвы, да ему это было безразлично. Однако
же ему был столь же противен способ  убиения,  как  страшен  и  такой  род
смерти. Гораздо честнее, когда люди сходятся с  ножами  из  серого  камня,
стреляют отравленными стрелами, ведут борьбу  на  палицах.  Но  муравьиная
смерть...  Когда  мужчина  начал  последнюю  фазу  наведения  порчи,  Лист
выглянул из кустов.
   - Стой!
   Мужчина замер. Медленно обернулся.
   - Кто это? - спросил он с певучим говором,  свойственным  жителям  этой
местности.
   - Кто ты такой, что наводишь на людей порчу? - Дорон сделал шаг вперед,
грозно поднимая кароггу.
   - Смилостивься, господин. Здешний я, из деревни, тут, рядом...
   - Ты хотел умертвить кого-то?
   - Хотел, хотел, у-у-у... Что я могу хотеть? Зачем мне людей умертвлять?
Попросили, вот и делаю. Яйца и мед за это получу, что мне до убиения.
   - Ладно. Что знаешь о Гвардии? Сидят в Круге?
   - Сбирается, господин, у-у-у... сбирается и грозится. Два  дня  тому  в
деревню  заявились  сборщики.  Хлеб  забрали,  коров   у-у-у...   хороших,
молочных, и четырех парней.  Сильных,  работящих.  Вот  я  из-за  этого  и
заклинаю...
   - Как это?
   - Ну, которые от набора выкрутились, те в селе остались,  а  один  себе
бабу  присмотрел,  потому  как  надумал,  чтобы  ейный  муж  с  войны   не
возвернулся. Она ему приглянулась, ну так я должен был...
   - Так ее же спалят в халупе.
   - У-у-у... Ежели на войне помрет, то кто ж узнает-то как...
   - Гвардия уже вышла со станов?
   - Дак я ж не знаю. Но люди чегой-то там болтают, я чего  услышу,  то  и
знаю. И по птицам всполошенным, и по дымам на небе. Еще в Круге  сидят.  А
тронутся то и день.
   - Много их?
   - Ага. Говорят, два гросса [дюжина дюжин] гвардейцев и  трижды  столько
других воинов.
   - Пять сотен с лишком, - проворчал Дорон. - Сила. Так когда,  говоришь,
двинутся?
   - У-у-у... болтали чегой-то сборщики, мол, завтра в сумерках.
   - Сколько останется в Круге?
   - У-у-у... а откедова мне знать-то, господин, откедова?
   Лист  внимательно  всматривался  в  лицо  говорившего,  вслушивался   в
звучание его слов. Урод не обманывал. Ну а если обманывал, то делал это на
удивление удачно.
   - Делай свое дело, - сказал Лист и отступил в  лес,  скрывшись  с  глаз
испуганного и удивленного человека.


   Трупы лежали в яме еще целый день, видимо, стражники решили, что  таким
образом отучат узников от взаимного умерщвления. Только через  сутки  было
приказано вынести тела. Потом арестантам связали руки и погнали на  другой
конец города. К счастью, было еще темно и мало кто мог их увидеть. Но  все
равно каждый встречный не  преминул  обругать  узников,  а  то  и  бросить
камень.
   Вначале это ужасало Магвера, он испытывал стыд  и  отчаяние,  но  потом
перестал обращать внимание на проходивших мимо людей. Сейчас его  занимало
другое. Их вели на какие-то работы. Это ясно. Каждому перед отходом надели
на левую руку кожаный обруч с плетеной петлей. Перед отправкой через петли
протянули длинную веревку. Так они и шли, будто гигантская  гусеница  -  о
бегстве нечего было и мечтать.
   Примерно на полпути он понял, что их ведут к пристани.
   - Нас посадят на весла, - буркнул шедший за  Магвером  Селезень.  Юноша
струхнул. Гребцы. Он знал судьбу этих рабов. Короткую жизнь они проведут в
деревянных колодках, согнув от усилий  шеи,  с  выцветшими,  отвыкшими  от
солнечного света глазами. Это хуже, чем яма. Хуже! Оттуда не убежишь.
   Уже чувствовалось  холодное,  тянущее  от  реки  дуновение  ветра.  Они
медленно спускались к портовой набережной. Миновали  ряд  рыбачьих  лодок,
несколько барок, отгороженную часть порта, где некогда стояли  прогулочные
ладьи бана. Издалека донеслись покрикивание людей и рев волов.
   - Нас взяли на плоты, - шепнул кто-то из идущих впереди.
   Вымощенный камнями тракт вел прямо к широкому  заливу.  Здесь  Северная
Река расширялась, образуя небольшой затон со стоячей водой. На  нескольких
помостах двигались - в утреннем сумраке Магвер хорошо видел темные  фигуры
- люди с баграми. По реке плыли плоты из еще  не  ошкуренных  стволов.  По
скользким  бревнам  ловко  прыгали  сплавщики.   Самая   скверная   работа
начиналась именно здесь, где надо было выбивать плоты с главного течения и
направлять вбок, к набережной. Там  уже  ожидали  воловьи  упряжки,  чтобы
тащить  деревья  дальше.  Повстанцам  требовалось  множество   бревен   на
штурмовые башни, тараны,  помосты,  шанцы.  Обо  всем  этом  Магвер  успел
подумать, прежде чем пинок и удары погнали его к воде.


   От Круга Листа отделял день пути. Возможно,  слишком  много,  а  может,
очень мало. Все зависело от того, когда Гвардия  двинется  к  Даборе.  Ему
надо было выйти в район Круга  сразу  после  ухода  войск,  когда  в  Коме
возникнет нужный ему беспорядок. Однако не слишком поздно. Ведь предстояло
догнать и опередить идущую маршем армию, чтобы добраться до Горчема раньше
ее. Намечалась битва, крупное сражение, в котором примут участие все  силы
бунтовщиков, армия бана и войско Гнезда.  Бан  наверняка  присоединится  к
бою. Покинет укрытие. Дорон надеялся, что сумеет перехватить  владыку.  Он
не ожидал легкой гонки с  Гвардией.  Шершни  вполне  могли  идти  без  сна
несколько дней. К счастью, с ними шли союзники, к тому же тащились  обозы.
Нормальным людям и волам требуется отдых - это заметно задержит  движение.
Дорон хотел войти в Круг, когда Кому окинет  большая  часть  армии,  потом
перегнать солдат, чтобы спокойно подготовиться к бою.
   Интересно, что делает Магвер? Молодой, взбалмошный, но  неглупый.  Даже
умный. Просто ему недостает опыта и умения  выжидать.  Боец  должен  уметь
ждать.  Решающего  удара,  удачного  момента  для  нападения,  возможности
бегства. Он может подчиняться  интуиции  и  предчувствиям,  но  не  должен
доверяться им полностью.
   Круг  призывал  Дорона.  Он  чувствовал  магический,  дурманящий  пульс
священного места, но помнил стоящую перед ним задачу. Если все сложится не
совсем удачно - он откажется от посещения Круга.
   В полдень он миновал Гарволю  -  одно  из  крупных  поселений,  лежащих
вблизи Круга, славящееся могучими старыми дубами. Здесь уже  чувствовалось
солидное движение. По дороге на  Кому  двигалась  масса  народа.  Кома  же
лежала примерно в десяти верстах от Круга Мха  -  там  стояла  крепость  и
казармы Гвардии, а также множество хибар холопов и челяди.
   В Гарволе Лист не увидел ни одного  гвардейца,  по  селу  кружили  лишь
солдатские патрули. Воины были одеты в походную форму, оружие держали  под
мышкой. Выходило, что войска из Круга двинутся в любой  момент.  Но  когда
именно? Через день, полтора, два? А может, сегодня вечером?
   Дорон перепаковал вещи, укрыл кароггу в заплечном мешке и  вышел  прямо
на дорогу. Кому он должен был увидеть к сумеркам.


   Весь день они грузили бревна на сани, которые  тянули  волы.  Возможно,
работа  была  не  тяжелее,  чем  у  валящих  эти  деревья  лесорубов   или
сплавщиков. Однако те могли работать спокойно  и  размеренно,  узников  же
постоянно подгоняли, с утра до темноты у них не было ни минуты покоя.  Они
сжимались от страха, как только приближался кто-нибудь из  стражников.  На
обед получали лишь миску  клейкой  каши,  в  которой  с  трудом  удавалось
нащупать кусочек мяса.
   Поэтому ничего странного не было в том,  что  когда  вечером  их  снова
загоняли в тюрьму, большинство сразу же погружалось в сон.  Стоны  и  храп
неслись со всех сторон.
   Магвер не спал. Стянул мокрый кафтан,  положил  его  рядом.  Скорчился,
прикрыл глаза. Замерзший и мокрый, с побитыми коленями  и  разодранной  на
руках кожей, он пытался спокойно собраться с мыслями. Весь этот  кошмарный
день тянулся медленно, невыносимо медленно. Работа была нетрудной,  просто
бездумной. Стоять по колено в воде и проталкивать  связанные  бревна  либо
закатывать их деревянными слегами на сани.
   Необходимо бежать, пока хватит жизни и  сил.  Такая  работа  вымучивает
человека за один день. Через пару дней может убить. Впрочем, не  только  в
этом дело. Вскоре, вероятно, подойдет  Гвардия,  а  значит  того  и  гляди
начнется штурм. А кто знает, что сделают с узниками, когда в  них  отпадет
нужда. Пошлют на первую линию атаки, на  верную  смерть.  Или  еще  прежде
убьют сами. Ведь люди говорят: кто просыпается утром, не  всегда  доживает
до вечера. Магвер это знал и понимал. Надо бежать.


   Дорон вернулся. Хоть ночь уже завладела лесом и  казалось  невероятным,
чтобы он мог  увидеть  что-либо  вокруг,  Лист  чувствовал,  что  идет  по
тропинкам, по которым хаживал не раз, узнает затаившиеся во  тьме  поляны,
маячащие во мраке стволы  деревьев,  различает  их  сонное  пение.  Магвер
должен ждать в укрытии или по крайней мере оставить какое-нибудь известие.
   Он не дошел до Круга, даже не увидел его издалека. Когда  находился  на
полпути между Гарволей и Комой, увидел марширующие отряды. Сошел с тракта.
Скрылся в лесу и спокойно осмотрел армию Гнезда,  вышагивающую  перед  ним
словно на