дом стоял  еще  один  мужчина...  -  Магвер  заметил,  что  Ильоми
вздрогнул, братья переглянулись. - Не помню лица, но я ощущал исходящую от
него силу и мощь.  Он  наблюдал  за  вами,  а  когда  вы  кончили  биться,
обратился к старику со словами, которых  я  не  сумею  повторить.  Говорил
что-то о лжи...
   Ильоми засопел от изумления.
   - Но желал вам добра. Тогда старик поблагодарил  его  и  произнес  ваши
имена. Такой я видел сон, солдат.
   Они секунду перешептывались. Взглянули на удаляющихся танцоров.  Ильоми
резким движением  рассек  копьем  кожу  на  груди  Магвера.  Теплая  кровь
медленно потекла по напряженному животу.
   - Сейчас мы не можем тебе помочь,  человек,  видевший  нас  во  сне,  -
наконец сказал Ильоми. - Останься здесь и  притворись  мертвым.  Если  все
пойдет хорошо, мы придем за тобой.


   Тоши послала гонцов на правое крыло своей  армии,  туда,  где  боролись
регулярные  подразделения  ольтомарской  пехоты.   Засвистели   сигнальные
свистки, руки барабанщиков сбавили темп, а потом  ритм  ударов  изменился.
Солдаты Гнезда начали пятиться. Но это не было  отступлением,  просто  они
приводили в порядок строй, группировались около десятников. Ненадолго поле
боя сделалось шире, просторнее. Но  тут  же  свистки  и  барабанная  дробь
отдали солдатам новый приказ. Вперед!
   Она двинулась почти в тот же момент,  когда  в  центре  поля  гвардейцы
сошлись с отборной частью повстанческой армии.
   Сам Гарлай Одноглазый вел своих людей в бой.  Перед  боем  он  покрасил
воткнутый в левую глазницу камень красным, как предвестник крови,  которая
будет пролита.
   Мало кто из обычных людей мог сравняться  ростом  и  крепостью  тела  с
Шершнями, и Гарлай был в числе этих немногих, превышал ростом  большинство
гвардейцев на полголовы. Палица в  его  руках  выкручивала  жуткие  круги,
помечая в воздухе свой путь каплями крови. Рев ликования вырвался из сотен
глоток. Вот их вождь убил первого Шершня, вот и второго! Значит, их  можно
убивать, этот волчий помет, этих полулюдей, значит,  они  смертны,  как  и
все, надо только побольше прыти, меткости, силы...
   Но Гарлай был один - может, и более сильный, чем  гвардейцы,  но  один.
Никто в  армии  Белого  Когтя  не  мог  с  ним  сравниться.  Поэтому  пока
Одноглазый и его сподвижники били солдат  Гнезда,  вокруг  шел  иной  бой.
Используя численное  превосходство,  бойцы  Когтя  наступали  без  устали.
Падали мертвые, раненые ползали по земле, но следующие ряды шли  по  телам
товарищей. Не беда, что в этой толкучке они зачастую  больше  мешали  друг
другу, чем помогали. Гвардейская  шеренга,  хоть  и  поредевшая,  все  еще
держала линию. Каждый  боец  дрался  со  своим  противником,  одновременно
прикрывая бока соседей. Если  же  он  падал,  его  место  тут  же  занимал
кто-нибудь из второй шеренги. Лавина гвардейцев застряла лишь  на  Гарлае,
огибая  его,  как  натянутая  тетива  огибает  палец  лучника.   А   потом
разорвалась. Атака Шершней захлебнулась, бой в центре развалился на  сотни
поединков, в которых каждый гвардеец дрался с несколькими противниками. Но
чаще на землю мертвыми падали даборцы. Даборцы...


   Магвер висел на кресте, опустив голову и полуприкрыв  глаза.  Кровь  на
груди уже засохла. Потрескавшиеся губы слегка, почти незаметно дрожали.
   Дорону еще не приходилось видеть бьющихся гвардейцев. И он  не  мог  их
себе  представить,  потому  что  трудно  понять,  как  это  один   человек
укладывает троих. Не герой какой-нибудь,  единственный  богатырь  в  своем
народе, а обычный рядовой солдат. А они именно так убивали.
   Ведь ему доводилось видеть гвардейцев, участвующих в турнире.  Уже  там
они показывали себя прекрасными фехтовальщиками. Но турнирный поединок  не
говорит о бойце всю правду. Там борются на ограниченном  пространстве,  не
используют щитов, там судья в любой момент может прервать стычку.
   Здесь кароггу не требуется сдерживать, когда она падает на  неприкрытую
голову или пробивает  горло  врага.  Здесь  не  имеет  значения  изящество
движений. Важны лишь сила и точность.
   Гвардейцы на боевом плацу выглядели не так,  как  на  турнирном.  Запах
крови раздувал им ноздри, заполнял легкие. Барабаны  Ведущих  давали  телу
нужный  ритм,  содержащий  все  -  атаку,  отходы,  удар,  стон,  крик.  В
гвардейцах пробуждался инстинкт хищника, непонятный обычным людям, так  же
как непонятны им обычаи  Шершней.  Древнейший  инстинкт,  передающийся  из
поколения в поколение, наследуемый этим кланом воителей, которых часто уже
не считали людьми.
   Да, они погибали. Ведь гвардеец,  которому  пробили  сердце,  разорвали
горло, разбили череп, так же становится мертвецом, как и обычный  человек.
И тела Шершней тоже покрывали землю, хотя всюду рядом с одним черно-желтым
трупом валялись три-четыре даборца.
   Всюду, кроме самого центра поля боя. Там рубился Гарлай  Одноглазый,  и
там стояли несколько его товарищей, которые ходили  на  бановых  сборщиков
еще под Белым Когтем. А вокруг собрались другие повстанцы,  воодушевленные
их  примером.  По  флангам   гвардейцы   уже   начали   теснить   отборные
подразделения белых, здесь же, в  центре,  Гарлай  сопротивлялся  Шершням.
Около тридцати бойцов Города лежали недвижимо, а Гарлай не отступал ни  на
шаг.
   Тоши, видя, что творится, послала на поле боя гонца.  Парень  промчался
между бьющимися ловко,  словно  белочка.  Направился  к  колышущемуся  над
головами солдат зеленому знамени. Там дрался Ког, сотник гвардейцев, самый
сильный из них.
   Гонец остановился около знамени Кога. Ударил по прикрепленному к  поясу
барабанчику. Его рука стала отбивать ритм призыва: "ра-та,  ра-та,  та-та,
ра-та". Вскоре из клуба дерущихся воинов вынырнул Ког.  Его  не  прикрытые
шлемом волосы слиплись от крови, лицо было измазано землей, кровь текла по
латам и рукам, капала на башмаки и покрывала темными пятнами штаны.
   Ког отряхнулся, словно вышел из воды, приблизился к  гонцу,  пригнулся.
Лицо воина оказалось напротив глаз парня.  У  Кога  не  было  левого  уха,
черный шрам шел по его подбородку к шее. Спекшиеся губы приоткрывали десны
с выбитыми зубами. Парень передал воину  приказ  Тоши.  Шершень  кивнул  и
поднес ко рту правую руку. На опоясывающем кисть кожаном  браслете  висела
свистулька. Из этого маленького инструмента вырвались пронзительные звуки,
более тихие, чем из сигнального рога,  но  достаточно  громкие,  чтобы  их
услышали ближе других дерущиеся солдаты Кога.
   Спустя минуту рядом с ним стояли  несколько  Шершней.  Маленький  отряд
свернул налево. Не ввязываясь в поединки, он направился к тому месту,  где
люди Гарлая бились на равных с Гвардией.


   Магвер отважился пошевелиться. Он не предполагал, что кто-нибудь сейчас
смотрит на него. Конечно, он боялся, но любопытство превозмогло страх.  Он
поднял голову как раз в тот момент, когда отряд Кога напал на людей Гарлая
Одноглазого.
   Тени от крестов сократились, превратившись в бесформенные пятна. Солнце
взобралось на самую вершину Горы.
   Дрогнул строй Гарлая. Но Одноглазый не отступил ни на шаг, палица в его
руках продолжала вертеть  смертоносные  круги.  Треснул  череп  очередного
гвардейца. Следующий Шершень умер с переломленной шеей.
   Но  вот  против  Гарлая  появился  Ког,  задыхающийся,   окровавленный,
разгоряченный.
   Они двигались навстречу друг другу так, словно вокруг них не  шел  бой,
словно смерть и страдания не окружали их со всех сторон, словно только они
двое стояли посреди поля.
   Они шли вначале медленно, постепенно ускоряя шаг, нетерпеливо  жаждущие
сойтись в смертельном поединке. Когда столкнулись их палицы, они уже почти
бежали. Первым ударил Ког, а потом удары посыпались поочередно.  Они  били
изо всей силы, думая только о том, чтобы не открыться. Колотили  неистово,
стремясь повалить и раздавить противника.
   Гарлай с кроваво-красным камнем в левой глазнице.
   Ког в желто-черных цветах Города.
   Они не замедлились ни на мгновение. Клинч за клинчем, напор за напором.
Гарлай кричал, нанося удары. Ког хрипел при каждом вдохе.  Пот  давно  уже
размазал на их лицах боевую раскраску. Длинные, заплетенные в косы  волосы
Гарлая блестели на солнце. Костяные трещотки на башмаках Кога  при  каждом
шаге отбивали дробь.
   Магвер забыл об опасности. Вглядывался в  бой,  щуря  глаза,  вытягивал
шею, захваченный и  возбужденный  таинственным  ужасом.  Словно  два  тура
столкнулись в период спаривания, сильные и быстрые, с паром,  вырывающимся
из  ноздрей.  То  и  дело  сталкивающиеся  лбами,  в  сумасшедшей  вере  в
нерушимость своих лбов.  Насколько  же  сильными  должны  были  быть  руки
бойцов, чтобы не выпускать  колотящих  одна  о  другую  палиц.  Какими  же
твердыми кости, что они не ломались, когда гигантской силы удары падали на
ивовые щиты.
   По их лицам почти ничего нельзя было прочесть. Ни утомления, ни ярости,
ни ожесточения... Ког был удивлен. Мало кто из гвардейцев мог  бы  устоять
против него. Здесь,  как  равный  перед  равным,  стоял  обычный  человек.
Огромный, как медведь, сильный, как зубр, гибкий, как лесной кот.  Обычный
человек.
   Они ни минуты не стояли на месте. Наскакивали друг на друга, отступали,
все время кружась со скоростью, определяемой ритмом  шагов  и  ударов.  Их
фигуры то и дело исчезали из глаз Магвера. Однако он увидел самое важное.
   Ког и Гарлай на мгновение разошлись.
   Лучник продвинулся вперед. Это заметил один  из  солдат  Белого  Когтя,
что-то крикнул, указал рукой. Ряды солдат зашевелились.
   Гарлай прыгнул в сторону.
   Стрела пробила ему горло, когда он еще  был  в  воздухе.  Мертвое  тело
свалилось на землю. Кровь Одноглазого впиталась в Родительницу.
   Ужасающие крик и рев поднялись  в  рядах  бунтовщиков.  Он,  их  вождь,
выступивший против другого вождя, предательски убит! Месть! Месть!
   Они ринулись на гвардейцев, словно вода из прорвавшейся плотины. Первым
напором оттеснили их так, что Ког  едва  успел  спрятаться  между  своими.
Рубили и били, рвали голыми руками, раненые хватали  ноги  врагов,  зубами
впивались в их штаны. Шершни  начали  отступать,  изумленные  их  силой  и
беспощадностью.
   Но с повстанцами не было Гарлая. Руки обычного человека не в  состоянии
не прекращая работать за пределами сил. Утомление  растекалось  по  телам,
распаляя суставы, спазматически стягивая мышцы, не давая  засохнуть  крови
на стертых ладонях.
   Атака захлебнулась. Шершни снова начали наступать, ломая оборону белых.
Гвардейцы  шли  вперед,  гоня  перед  собой  все  еще  многочисленные,  но
измученные и напуганные смертью командира отборные повстанческие войска.
   На левом крыле ольтомарцы и подымная пехота  напирали  на  родовых,  на
правом храбро стоявшие до тех пор ополченцы, видя отступающий центр,  тоже
начали пятиться.
   Тут же после полудня наступила последняя фаза битвы.
   Вначале отступление повстанцев.
   Потом бегство, все более сумбурное.
   Потом избиение.


   Дорон видел отступающую толпу. Людская масса вползла на холм, стекла  с
него, растянулась по полю.  Часть  бунтовщиков  разбежалась  по  сторонам,
самые ближние солдаты, бегущие прямо на  Дорона,  были  уже  недалеко.  Но
большинство направлялось к Даборе. Видимо, таков  перед  боем  был  приказ
Белого Когтя. Ведь в городе можно еще долго сражаться, скрываясь в домах и
тесных улочках.
   Когда Дорон решил, что вокруг крестов и позиции красняков  образовалось
достаточно сильное замешательство, он вскочил с земли и помчался к холму.


   Только ряд крестов устоял в людской суматохе. Так же, как течение  реки
ломается на  опорах  моста,  так  же,  как  его  быстрина  петляет  вокруг
скользких бревен быков, так  и  человечья  река  именно  здесь  рвалась  и
разделялась. Группы мужчин мчались с холма к Даборе. Уже через  минуту  за
спинами беглецов могли появиться воины в желто-черных кафтанах.
   Дорон бежал к крестам, зная, что мало просто  продраться  сквозь  толпу
перепуганных людей. Надо еще освободить Магвера, а  потом  вместе  с  ним,
наверняка ослабшим и одеревеневшим, убежать от Гвардии.
   Он бежал, получая толчки и толкая сам, в поднятой  тысячами  ног  пыли,
под белым от полуденного солнца небом. Только ряд крестов стоял нетронутым
среди толпы... Только ли?
   Нет! Дорон даже замер от неожиданности. На холме, на деревянном помосте
все еще стоял Белый Коготь. Отражающиеся от деревянных когтей лучи  солнца
прямо-таки резали глаза. Его окружали воины из Красной Сотни. Они  уже  не
пытались сдерживать бегущих солдат,  чтобы  набрать  себе  помощников  для
последней смертельной схватки. Стойкие бойцы, слепо послушные  Когтю,  они
презирали толпу, которую их господин вел в бой. Теперь  они  ждали,  чтобы
своей смертью дать этому сброду возможность убежать. А Листу,  хоть  никто
из них его не видел, дать время на то, чтобы отбить Магвера.


   Первые  ряды  бегущей   к   Даборе   толпы   затормозили.   Изогнулись,
разорвались.
   Из пробелов между домами выползла длинная  черная  змея,  ощетинившаяся
сотнями остриев.
   Гвардейцы, телохранители, простые солдаты, холопы, рабы. Бан  выбирался
из осажденного Горчема и шел на помощь Гвардии.
   Дорон снова бросился бежать. Он был уже на холме.
   Тремя прыжками оказался перед крестом Магвера.
   - Ты жив, парень?


   Черные птицы кружили над полем боя.  Сверху  человеческое  единоборство
должно было выглядеть иначе. Туда не доходил визг убиваемых, радостный рев
победителей, беготня преследуемых и преследующих. По-иному  видели  птичьи
глаза этот бой.
   Остатки  повстанческой  армии,  сгрудившиеся  вокруг  красняков.  Сотни
людей, на первый взгляд бесцельно мечущихся,  ищущих  места,  все  сильнее
теснимых. Птичьи глаза могли бы видеть эту желто-черную  шеренгу  на  фоне
буро-грязной земли. С правого фланга знатные вели своих сьени, все сильнее
тесня  ополченцев.  С  левого  ровная  линия   ольтомарцев   напирала   на
продолжающие - правда, все слабее - упираться остатки родовых.  Бегство  в
сторону повстанцев отрезали собачары. Линия солдат напирала  все  сильнее,
опоясывала холм, на который взбирались теперь гвардейцы. Никто  не  верил,
что красняки сумеют сдержать Шершней. Тем более что  на  холме  оставалось
все меньше бойцов из других сотен. Они видели, к чему идет дело -  вот-вот
холм будет окружен, а его защитники безжалостно  уничтожены.  Поэтому  они
бросали Белого Когтя с такой легкостью, с какой еще недавно присоединились
к бунту. В сторону они бежать не  могли,  оставалось  одно  направление  -
Дабора.
   Птицы увидели бы сотни мужчин, бегущих к  городу.  Некоторые  полностью
поддались страху. Бросив оружие, сорвав с голов шлемы, они  мчались  прямо
вперед, только бы забиться в какой-нибудь безопасный угол. Другие  помнили
приказы Белого Когтя. В назначенных местах их ждут новые командиры.  После
перегруппировки еще долго можно будет  защищаться  на  улочках  Даборы.  И
именно ради того, чтобы дать  время  беглецам,  Белый  Коготь  пожертвовал
своими лучшими людьми.
   Для птиц сотня была всего  лишь  красным  пятном,  таким  маленьким  по
сравнению с окружающей его желто-черной полосой.
   Все это могли видеть птицы.
   А потом триста бойцов бана вынырнули из-за домов и  встали  на  границе
города. Поток человеческой  реки  замедлился.  Некоторые  повстанцы,  видя
перед собой нового врага, пытались рассеяться по сторонам. Но  большинство
белых бежали дальше, прямо на линию солдат Пенге Афры.


   Дорон перерезал удерживающие Магвера веревки. Тело  паренька  бессильно
повалилось на Листа. Он подхватил его, чуть  не  перевернувшись.  А  когда
укладывал Магвера на землю, почувствовал сильный удар по шее.
   В тот же момент гвардейцы  сшиблись  с  красняками.  Бой  шел  шагах  в
тридцати от крестов.
   Удар был достаточно сильным, чтобы перевернуть Листа. Но  не  настолько
сильным, чтобы лишить его сознания. Тело Магвера ударилось о землю, а Лист
покатился следом. Однако тут  же  поднялся  и  повернулся  к  нападавшему.
Пораженный, он даже засопел.
   Перед ним было лицо чудовища.
   Миг неуверенности мог стоить  ему  жизни.  Сучковатая  палка  совершила
оборот и еще немного - и ударила бы Дорона  по  черепу.  Однако  Лист  уже
пришел в себя, уклонился, скинул  покрывающий  плечи  плащ,  схватился  за
кароггу.
   То, что он принял за морду болотного  существа,  было  татуированным  и
раскрашенным лицом человека. Пот  размазал  рисунок,  частично  смыл  его,
превратив черты лица человека в страшную маску. Напротив Дорона стоял один
из певцов, сопровождавших обряд жертвоприношения.
   Дорон краем глаза заметил какое-то движение. Второй кастрат  прыгнул  к
нему,  сжимая  в  руке  кремневую  шпилю.  Дорон  ударил,  распоров  живот
нападавшему. Смертельно раненный певец еще мгновение стоял, потом колени у
него подломились и он рухнул лицом на землю.
   Никто из бегающих кругом солдат не обратил внимания на эту стычку: надо
было заботиться о себе - первые гвардейцы  уже  были  на  середине  склона
холма. Дорон слышал, как сталкиваются деревянные палицы.
   Он перекинул безвольное тело Магвера через плечо и направился к Даборе.
Не успел сбежать с холма, как Шершни пробились сквозь строй  красняков,  а
Белый Коготь вонзил себе нож в голову.


   Дольше всех сопротивлялись те, от кого этого  ожидали  меньше  всего  -
ополченцы. На противоположном фланге давно уже сломался строй  родовых.  В
центре пали все красняки, а  гвардейцы  пересекли  линию  крестов.  Но  на
правом фланге все еще продолжался бой. Ополченцы не имели перевеса,  но  и
сами не уступали поля боя. Однако они не могли изменить  судьбы  сражения.
Увидев, как колеблются и ломаются отборные повстанческие сотни, как Шершни
захватывают холм, как гибнет Белый  Коготь,  они  тоже  начали  отступать.
Сокол и Ольшин больше не рассылали гонцов. Сами бегали вдоль рядов, уже за
спинами дерущихся, подставляя себя стрелам и ударам. Выкрикивали  приказы,
пытались удержать слитность рядов. Но разве могут двое удержать  несколько
тысяч? Ополченцы отступали медленно, еле удерживали строй, но - отступали.
Когда же большая часть гвардейцев, вместо того чтобы броситься в погоню за
убегающими родовыми, ударила по ним сбоку, то уже ничто не могло  удержать
поток. Четыре тысячи человек - а их оставалось именно столько  -  кинулись
бежать, валя на землю и стоящих на пути противников, и своих командиров.
   Альгхой  Сокол,  друг  Белого  Когтя,  погиб  от  топора  лесоруба   из
Вересковых Лесов. Похожего на него как  на  двойника  Ольшина  повалила  и
растоптала мчащаяся в панике толпа.


   Все это происходило за спиной Дорона. Если б  ополченцы  сопротивлялись
не так долго, если б красняки не преградили путь Шершням,  его  уже  давно
нагнали бы враги. Однако он получил от умирающих бойцов  ценнейший  дар  -
время. Лист бежал с такой быстротой, какую позволял ему  обременяющий  его
груз. Магвер пришел в себя, но кровь все еще  почти  не  поступала  в  его
исстрадавшиеся руки и ступни, он был не  в  состоянии  сделать  даже  трех
шагов. Поэтому Лист плелся,  пригнувшись  к  земле,  не  имея  возможности
оглянуться или защищаться. Он не знал, далеко ли  Шершни,  но  чувствовал,
что они вот-вот настигнут его. Усталость  давала  о  себе  знать,  он  шел
медленнее, его обгоняло все больше беглецов. Дорон знал, что так не  может
продолжаться долго. Можно было оставить здесь Магвера, рассчитывая на  то,
что ни один из гвардейцев не захочет проткнуть тело мертвого парнишки.  Но
знал он и то, что, рассуждая так, обманывает самого  себя.  Шершни  всегда
добивали повергнутых на землю противников. Законы военного ремесла требуют
убивать как можно больше врагов и  запрещают  жалеть  побежденных.  Короче
говоря, он мог бы пожертвовать Магвером и ему незачем было винить себя. Он
спас паренька, он делал все, что мог, но... не получилось...  Такие  мысли
пронеслись в голове  Дорона,  пока  он  шел,  задыхаясь,  по