ин. Они, конечно, чувствовали
- ибо не могли не чувствовать - ненависть Даборы. Лица  утомленных  бойцов
покрывали грязь и пыль, татуировка казалась поблекшей и стершейся  военной
раскраской. Но Дорон знал, что придет время  -  и  гвардейцы  натрут  лица
маслом, напрягут мускулы и тогда знаки Города Ос снова разгорятся в  лучах
солнца, и горе тем, кто выйдет драться против Шершней.
   За отрядом следовали боевые псы с  собачарами.  Замыкала  отряд  группа
рабов.
   Гвардейцы  шли  через  Дабору  неприступные   и   непобедимые,   внешне
спокойные, но готовые в любой  момент  схватиться  за  топорища  и  начать
кровавую пляску смерти.
   Они явились за данью,  наложенной  на  каждого  жителя  Даборы  и  всех
Лесистых  Гор,  и  приветствовали  гвардейцев  не  крики  радости,  а  гул
ненависти,  злой  розблеск  в  глазах  мужчин,  проклятия,   выкрикиваемые
беззубыми ртами старух,  плач  детей.  Барабанщик,  как  требовал  обычай,
всегда вел отряд прямо к крепости Пенге Афры.


   Холм, на котором стояла крепость, круто обрывался к  реке.  Со  стороны
города еще в стародавние времена прокопали ров, вытащив уйму земли,  щебня
и песка, дробя и убирая камень. Теперь крепость на острове возвышалась над
домами Даборы. Последний раз Горчем отстраивали после пожара почти полвека
назад. Тогда прикончили множество рабов, отрубили им головы и уложили тела
под бревнами вала. Кровь напоила дубовые клети и  лучше  всякого  раствора
скрепила землю и насыпь.
   Мост к воротам Горчема шел серединой рва вдоль вала, поэтому идущие  по
нему люди долгое время находились  в  поле  досягаемости  стрел,  которыми
воины Пенге Афры могли осыпать сверху неприятеля. Помост сворачивал  около
ворот и резко обрывался. В крепость входили по разводному  мосту,  который
опускали днем, а ночью снова поднимали.
   Дабора охватывала Горчем с юго-запада, упираясь на севере и  востоке  в
реку.  При  этом  самые  близкие  к  крепости  постройки  размещались   на
расстоянии двух полетов стрелы. На предместье - пустыре, отделяющем Горчем
от города - были выкорчеваны все деревья, засыпаны ямы, выровнены бугры.
   Гвардейцы вышли из-за домов, и разводной мост начал опускаться.


   Ведущий сильнее ударил  в  барабан,  собаки  яростно  заворчали,  воины
выровняли шаг - близилась церемония встречи.
   На сторожевой вышке над воротами появились несколько воинов Пенге Афры.
Трое перегнулись через деревянный частокол и наблюдали за Шершнями.
   Ритм учащался. Барабанная дробь делалась все быстрее,  ноги  гвардейцев
отбивали по мощеной дороге ровный ритм, собаки лаяли словно бешеные.
   Трое  солдат  на  башне  исчезли  за   укрытием,   почти   одновременно
наклонились, чтобы поднять кверху что-то тяжелое и большое.
   Человека.
   Что лучше крови может подарить один владыка другому? Нет  жертвы  более
достойной и более истинной, нет более дружественного приветствия.
   Ведущий крикнул.
   Воины перевалили тело через частокол и сбросили вниз.
   Теперь настал черед гвардейцев. Им оказали честь, значит, и они  должны
достойно ответить на приветствие.
   Лежащий на мосту мужчина застонал, слегка приподнял  голову,  пошевелил
сломанной рукой. У него был выбит левый глаз, а на  щеке  выжжено  клеймо,
говорящее о том, что его поймали в тот момент, когда он крал  корову.  Ему
не повезло. После клеймения грабителей всегда отпускали. Он попал в тюрьму
как раз в то время, когда Гвардия приближалась к Даборе.
   Первые ряды Шершней вступили на мост. Мост  был  широк,  на  нем  могли
разминуться даже две телеги, однако  гвардейцы  начали  перестраиваться  -
теперь они шли уже не шестерками, а парами.
   Палочки Ведущего били по барабану  так  быстро,  что  уже  нельзя  было
различить отдельные удары, а слышен был только плотнеющий,  усиливающийся,
перекрывающий топот солдатских башмаков гул.
   Они шли.
   Тело мужчины было все ближе.
   Они шли.
   Первый боец был уже в пяти шагах от него. В четырех.
   Они шли.
   Он крикнул только раз.
   Ноги быстро поднимались и опускались, подошвы били по  бревнам,  ступня
за ступней, ступня за ступней, ноги в кожаных  башмаках  на  твердой,  как
камень, подошве.
   Шершни прошли через мост, миновали место, где только что лежал человек.
Тянувшие тобогганы собаки брели, опустив морды к  земле,  но  почувствовав
запах крови, оскалили вечно голодные  пасти.  Кровь  жертвы  останется  на
мосту до первого дождя.
   Церемониал встречи был соблюден полностью.


   Внутреннее пространство крепости - дворище -  было  застроено  негусто.
Прямо напротив ворот располагался дом бана - солидное  двухэтажное  здание
из сосновых бревен. Все знали, что его подвалы уходят в глубь холма на три
уровня. Воспоминание о самом нижнем наполняло  ужасом  тех,  кому  удалось
оттуда  вернуться.  Впрочем,  мало  кому  удавалось  выбраться   из   этих
подземелий живым.
   К валу примыкали амбары и бараки для рабов. Площадь  между  постройками
была усыпана гравием. В самом  центре  виднелись  два  колодца.  Над  всем
вздымалась Башня Дымов.
   Шершни  вступили  на  плац,  снова  сменили  строй,  выстроились  тремя
шеренгами,  перед  которыми  стояли  только  Ведущий  и   эйенни.   Позади
столпились рабы, стерегущие вьючных собак. Больше во дворе не было никого,
хотя во многих окнах виднелись лица любопытных.
   Ведущий продолжал бить в барабан, но ритм успокоился,  звуки  поутихли.
Как того требовал обычай, они ждали. Наконец  выкрашенные  красным  ворота
отворились.
   Барабан умолк.
   Бан ступал медленно, вплотную за ним двигались четверо телохранителей в
цветах Даборы - с желтыми щитами, в зеленых куртках, в брюках лосиной кожи
и шлемах из волчьих черепов.
   По одну сторону бана  шагал  Харко  Афра,  его  брат,  единственный  из
семерых родственников, которому Пенге  Афра  дозволил  выжить.  По  правую
семенил сын владыки, малолетний Бальд Афра. Руки  у  него  были  вывернуты
назад, кисти стянуты ремнем - знак того, что он еще не имеет власти.
   Бан остановился в пяти шагах от эйенни. Покровительница возложила  руки
на живот и склонила голову.
   - Матерь видит свет над твоим домом, слышит плеск камней,  бросаемых  в
твои колодцы, чувствует, как дрожит Земля Родительница под  стопами  твоих
бойцов. Будь здрав.
   - Мои глаза, уши и ноги принадлежат Матерям Внешнего Круга.



        "3. ИСПЫТАНИЯ"

   Дорон перешел на  другую  сторону  улицы,  миновал  лавочки  пекарей  и
направился к Западным Воротам. Однако не успел сделать  и  десятка  шагов,
как услышал позади шепот:
   - Лист...
   Он остановился и медленно повернулся. Его редко  зацепляли  на  улицах.
Люди уже успели привыкнуть к присутствию Листа  да  и  слегка  побаивались
его.
   Тот, кто окликнул его, был уже в годах,  среднего  роста,  одет  скорее
бедно: льняные штаны и рубаха, на ногах  лапти,  на  голове  -  соломенная
шляпа. Прочесть клановую татуировку на щеке старика Дорон не смог.
   - Да будут  руки  твои  сильны,  -  проговорил  незнакомец  приветствие
свободных дровосеков.
   Лист наклонил голову с уважением, полагающимся старшему по возрасту.
   - Господин, я из рода Оми, мы валим лес  к  востоку  от  Хоевли.  -  Он
говорил быстро, будто боялся, что Дорон уйдет, не дослушав. - Мой  старший
внук, Ильоми, пришел  на  турнир.  Ты  не  посмотришь,  господин,  как  он
борется?
   Дорон молчал. Человек, сразу же отвечающий на вопросы,  незамедлительно
выполняющий просьбы, теряет уважение людей. Однако человек, отказывающий в
просьбе, тоже особым уважением не пользуется.
   - Где тренируется твой внук?
   -  Тут  недалеко,  господин.  Вместе  с  братом,  который  тоже   хочет
участвовать в турнире, но он еще мальчишка.  У  свояченицы  дом  на  улице
Горшечников, там есть двор...
   Они пошли. Дровосек -  немного  впереди,  словно  не  желая  раздражать
Дорона своей близостью.
   Дошли до Хмельных Ворот. Вал, окружавший Дабору,  в  принципе  не  имел
оборонного значения. Война, не считая бунтов и междоусобицы  в  борьбе  за
власть, не доходила сюда несколько десятилетий. В мирное время вал отделял
от остальной части города кварталы, заселенные  лучшими  ремесленниками  и
богатыми купцами. В его пределах  располагались  площади,  на  которых  во
время ярмарок разрешалось торговать. Приезжие купцы ежегодно  оставляли  у
сборщиков при четырех воротах Даборы значительную пошлину. Через два  дня,
когда начнется турнир, у сборщиков работы будет навалом. Сейчас же  у  них
было достаточно времени,  чтобы  приветствовать  Дорона.  Сбор  пошлины  в
Даборе входил в обязанность войска, а военные  всегда  проявляли  к  Листу
особое уважение.
   Дорон ответил, старик гордо выпрямился - хотя и нет ничего особенного в
том, чтобы подойти к Брату Деревьев и попросить у него совета,  а  все  же
страшновато. Страх, подобный тому, какой  испытывает  человек,  доверивший
плотнику построить  дом.  Ведь  плотник  обладает  особым  даром  -  может
сотворить затес на пороге дома и наслать на обитателей смерть  или  хворь.
Или вот горшечник: возьмет и выдавит пальцем свой таинственный знак внутри
горшка, и ежели кто сварит в таком горшке суп, то это все одно что  варить
яд. Однако ж дом рубить надо, горшки покупать тоже, а с Листом болтать  не
обязательно, вот и выходит, что мало кто вступает с ним в разговоры:  ведь
Лист в сотни раз сильнее всех этих плотников,  горшечников  да  ядовщиков.
Вот почему старик гордо шествовал впереди, а Дорон следовал за ним.
   Густая застройка Даборы уступила место разбросанным там и сям  домишкам
пригорода. Здесь уже стояли  не  деревянные  дома  -  признак  достатка  и
власти, да и каменных было раз, два и обчелся. У большинства  домов  стены
были из высушенных на солнце кирпичей либо из ивовых  циновок,  обмазанных
глиной.
   На принадлежащей к городу земле  обычно  обитали  пять  тысяч  человек.
Сейчас же, когда на ярмарку стекались жители окружных сел и  пришельцы  из
удаленных краев, их могло быть в Даборе раза в два больше.
   - Здесь, - сказал старик, указав на ряд землянок с плоскими соломенными
крышами. У каждого домишки было по два  небольших  окна  из  закопченного,
неровного, но все же настоящего увегнского стекла.
   - Не желаешь ли напиться, господин, или чего-либо перекусить? - спросил
старик.
   Дорон потер ладонью щеку.
   - Нет. Покажи своих внуков.
   - Изволь сюда, господин. - Старик указал Дорону на узкий  проход  между
стенами  домишек.  Сразу  было  видно,  что  здесь  живут  горшечники.  На
небольшом пространстве между хибарами не росло ни травинки. Землю покрывал
слой  засохшей  глины,  выбрасываемой  сюда  поколениями  ремесленников  и
образовавшей твердейший наст.  Дорон  ощутил  нечто  странное,  непонятное
волнение заставило его сердце биться сильнее. Это  длилось  всего  минуту,
потом его внимание привлекли два юноши, занятых борьбой в центре дворика.
   На обоих были одни лишь набедренные повязки. В соответствии  с  обрядом
они сняли  и  все  свои  амулеты.  По  лицу  первого,  крепко  сложенного,
черноволосого, от уголка губ  до  левого  уха  проходил  коричневый  шрам.
Второй был ростом пониже, худощавее, однако умелый глаз мог  оценить  силу
его мускулов, напрягающихся под кожей.
   Увидев старика и Дорона, они тут же прервали бой.
   -  Приветствую  тебя,  Лист.   Меня   зовут   Ильян,   -   представился
черноволосый.
   - Приветствую тебя, мастер, меня зовут Ильоми, - сказал второй.
   - Да будут ваши пути отмечены победами, - ответил  Дорон.  -  Я  пришел
взглянуть, как вы боретесь.
   - Покажите, на что способны, - махнул рукой старик.
   Дорон кивнул. Юноши встали друг против друга. Скрестили карогги.
   Первым напал Ильян. Он опустил палку и ударил снизу,  стараясь  достать
кисти брата, Ильоми молниеносно отскочил, и палицы несколько раз со стоном
ударились одна о другую.
   Карогга - оружие вождей и героев. Деревянная  палица  длиной  в  четыре
стопы, у одного конца  зауженная,  чтобы  можно  было  ухватить  рукой,  у
другого - расширена и как бы расплющена в перо с острыми краями, к тому же
утыканная камнями, а иногда и оканчивающаяся  роговым  острием.  Турнирные
палицы не снабжают кремнями, у них не заостряют ни краев, ни вершины,  но,
несмотря на это, случается, что  с  поля  боя  приходится  уносить  тяжело
раненных или даже убитых.
   Дорон быстро  обнаружил,  что  Ильян  -  фехтовальщик  получше,  и  ему
требуется меньше усилий, чтобы сдержать напор брата. Наконец юноша  и  сам
принялся нападать - палка задела торс Ильоми,  ударила  по  рукам,  выбила
кароггу.
   - Достаточно, - сказал Дорон. На  турнире  эта  стычка  закончилась  бы
гораздо скорее. Здесь же он знал, что никто из братьев не  причинит  вреда
другому.
   Оба юноши тяжело дышали, пот катился по груди и плечам.  Ильян  откинул
волосы со лба.
   - Вы прекрасные бойцы, - сказал Дорон. -  Думаю,  многим  бы  хотелось,
чтобы рядом были такие рубаки, как вы. Но на турнир съезжаются солдаты  со
всех Лесистых Гор, бойцы из Ольтомара, пастухи из Горнау-Хеми, лесорубы из
Земли  Ос,  ну  и  гвардейцы.  Я  думаю,  тебе,  Ильоми,  надо  еще  много
тренироваться.  Победишь  одного-двух  противников,  а  потом  проиграешь.
Старайся драться так, чтобы  не  позволять  нанести  себе  увечий.  Многие
смелые бойцы  вообще  не  обращают  внимания  на  более  слабых,  стараясь
победить их как можно скорее, поэтому каждый год погибает множество таких,
как ты, Ильоми, сильных, но  не  настолько  опытных,  чтобы  противостоять
истинным мастерам карогги. - Он обратился ко второму юноше:  -  За  тобой,
Ильян, я буду присматривать постоянно, но в  этом  году  ты  не  добьешься
желаемого. Запомни: каждый бой с сильным  противником  приближает  тебя  к
цели. - Дорон замолчал и повернулся к старику.
   - Благодарю тебя, мастер... У  нас  самый  лучший  мед  в  окрестностях
Воробьиного Потока, может...
   - Мне не нужен твой мед, нужно, чтобы ты объяснил мне одну загадку.
   -  Да,  мастер.  -  Старик  явно  опешил.  Юноши  подошли  ближе,  тоже
заинтересованные.
   - Объясни мне, зачем ты меня обманул?
   - Я? Тебя?! - Голос старика дрожал.
   - Почему сказал, что эти двое - братья? Я  видел,  как  они  двигаются,
слышал их голоса. Их родили разные женщины, зачали их разные мужчины...
   Лицо старика просветлело.
   - Твои глаза, господин, не ошибаются. И все-таки они братья, а  связала
их сила более крепкая, чем родство. Так вот, господин, я - лесоруб, а  эти
двое принадлежат к роду бортников и заключили союз патоки.
   - Что это значит?
   - Понимаешь ли,  господин,  порой  случается,  что  один  из  бортников
выдалбливает новую борть, а у другого пчелы начинают роиться и  новый  рой
поселяется в улье, сработанном первым бортником. Это знак. Пчелы соединяют
их, и пчельники становятся братьями. Когда рой Ильяна занял  борть  Т-оми,
тот принял родовое имя Иль,  и  они  поклонились  друг  другу,  сложив  на
границе леса мед, смешанный с кровью.
   - Я знаю, что значит братство по судьбе, - сказал Дорон после недолгого
раздумья. - Я сам по воле Священного Гая принял в братья всех  Листьев.  Я
приду на турнирное поле в тот день, когда твои внуки явятся на бой.  -  Он
повернулся и медленно ушел.
   Ни старик, ни юноши не стали его догонять, не сказали ни слова,  потому
что, если он не хотел  больше  разговаривать,  их  вмешательство  было  бы
бестактностью.
   Теперь он понимал, откуда взялось то странное  ощущение  и  почему  эти
люди отважились просить его о совете. Они  были  бортниками,  а  пчеловоды
наделены даром не меньшим, чем плотник,  вдобавок  обоих  юношей  отметили
пчелы и каждый в придачу к своей силе обладал еще и  силой  своего  брата.
Потому-то они меньше, чем обычные люди, боялись Дорона. Листа.
   Стражи у ворот вторично поклонились ему. Улицы Даборы  уже  успокоились
после прохода Шершней, люди вернулись к своим занятиям.
   Дорон глянул наверх. Над городом вздымалась Башня Дымов -  знак  власти
Горчемских  банов,  простирающейся  на  все  Лесистые  Горы.  И  знак   их
подданства Матерям Города Ос.
   Дорон направился к Западным Воротам.


   - Ты пьян, - тряхнул Родама Магвер. - Пьян!
   Родам твердо стоял на ногах, но  глаза  его  бессмысленно  смотрели  на
Магвера.
   - Я?.. - пробормотал он так, словно не хотел  раскрывать  рта.  -  Ага.
Выпил.
   - А ну иди  сюда!  -  Магвер  слегка  толкнул  его.  К  счастью,  Родам
упираться не стал, только спросил:
   - Куда ты меня?..
   - Иди же! Окуну твою морду в воду, чтобы ты малость  остыл.  Ума-то  ни
крохи.
   - Магвер... - пробормотал Родам. - Я должен тебе кое-что...
   - Ладно, ладно...
   - Магвер... Я не смогу.
   - Дурья башка! Пить сейчас!
   - Надо было, Магвер!
   - Надо?
   - Я должен тебе сказать... но... что-то  меня...  -  Родам  споткнулся,
Магвер не успел его удержать и Родам упал.
   - Подымайся! Уже близко.
   - Что близко?
   - Колодец! Подымайся!
   - Магвер... Он велел... Я...
   Они свернули в боковую улочку, узкую и короткую. Двери и ставни домов в
эту пору уже были закрыты. Издалека доносились чьи-то крики и  лай  собак.
Ночь обещала быть темной, тучи затянули небо.
   В начале улочки стоял колодец, а рядом - до половины наполненное  водой
корыто. Магвер пихнул туда Родама.
   - Я должен тебе сказать... Не хватает слов...
   - Ладно, - Магвер пригнул Родама к земле, ухватил  за  шею.  -  Наклони
морду.
   - Слушай, я...
   Магвер немного придержал голову Родама, отпустил. Родам вскочил, кашляя
и отплевываясь, откинул мокрые волосы со лба.  Глаза  смотрели  уже  более
осмысленно.
   - Ты хотел что-то сказать, - усмехнулся Магвер.
   - Я? Нет... - покрутил головой Родам.


   - Ты дурак! - лицо Магвера покраснело от злости.  -  Проклятый  глупец,
сейчас - пьешь?! Ведь следом мог кто-нибудь идти. Мог...
   - Пью... - Родам серьезно поглядел на него. - Надо было...
   - Ничего не надо было. В чем дело? Ты никогда не наливался пивом  через
край, да и башка у тебя крепкая...
   - Мне никогда не доводилось умирать. Впрочем  -  я  хотел.  Теперь  все
едино. Верно ведь?
   - Хорошо. Все будет хорошо, - успокоил его Магвер. - Завтра  пойдешь  в
Горчем. Все случится там.
   Родам изобразил на лице гримасу, долженствующую означать улыбку.
   - Как?
   - Этого я тебе не скажу. Еще и сам не знаю. Не знаю! Впрочем,  ты  тоже
не сможешь узнать. Это должна быть и будет настоящая смерть.
   - Знаешь, - проговорил Родам после недолгого молчания. - Я боюсь.
   - Страх - хорошее дело. Человек, который боится,  живет  дольше.  Но...
мне нужна...
   - Что?
   - Твоя кровь. Две плошки, Родам.
   Родам стал подворачивать рукав рубахи.
   - Зачем?
   - Не знаю. Но нужна. Это точно.



        "4. КРОВЬ НА ГУБАХ"

   Уже смеркалось, когда Дорон добрался до своего  жилья  в  самом  центре
Ореховой Долины. Жил он  в  большом,  солидном  рубленом  доме  о  четырех
комнатах.  Землянки  ближайших  соседей  располагались  на  склоне   Холма
Живодеров. Дорон жил один и никакого общества ему не требовалось. Род  его
матери был из числа зажиточных, владел землями на  Зарытых  Полях.  Однако
Полонна вышла замуж по  закону  мужского  наследования  и  вынуждена  была
выехать из того района. Отец Дорона, Фаагон, был судьей  клана  лесорубов.
Когда он скончался, мать вернулась на север, к своим, а вскоре и ее  кости
слились с землей. Когда Дорону  исполнилось  восемнадцать,  он  взял  себе
женщину из рода Хонов. В двадцать два года выиграл турнир и  стал  Листом.
Бан пожаловал ему шесть полос земли и двадцать  рабов.  Годом  позже  жена
Дорона родила мертвую девочку, а сама скончалась через  двое  суток  после
родов. Тогда Лист совершил паломничество к  Священному  Гаю,  где  получил
предсказание. С тех пор он ни разу не поднял оружие ни на человека, ни  на
зверя, никогда не ходил на охоту, перестал обучать бою кароггой.
   Но сам тренировался ежедневно.
   Вернувшись домой, он разулся,  скинул  рубашку  и  штаны,  обв