луослепнув  от
заливающего глаза пота, измученный болью. Он  колебался.  Задумываться  не
было времени, и все же он колебался.
   - Отпусти, - тихо проговорил Магвер. - Со мной ты не убежишь.
   По телу Дорона пробежала дрожь. Голос  паренька  вернул  Дорону  полную
ясность мыслей. Не для  того  он  потратил  столько  времени  на  спасение
Магвера, чтобы теперь отступать. Это была первая мысль.  Этот  парень  ему
нужен. Мысль вторая. И третья - самая главная - вовсе не в том дело. Не  в
том, что массу времени он посвятил пареньку,  который  неизвестно  на  что
может пригодиться. Ведь Магвер, хоть он молод и наивен, стал  в  последнее
время не только слугой или полезным инструментом.  Теперь  это  спутник  в
скитаниях, борьбе, это друг...
   Дорон вдруг забыл,  где  он,  что  делает,  что  ему  угрожает.  Мысль,
захватившая его сознание, поразила своей ясностью. Этот паренек  стал  ему
близок, нужен, как никто другой. Ольгомар - брат, предательски убитый,  за
смерть которого надо отомстить и ради этой мести  отдать  жизнь.  Брат,  с
которым его связала воля Священных  Деревьев.  А  этот,  обычный  паренек,
каких сотни бродят по Даборе во время турнира. Однако именно теперь  Дорон
почувствовал, что с Магвером его связывает нечто большее, чем общее  дело.
Дружба.
   Он забыл о грузе, который тащил, ноги словно стали резвее, ушли колики,
успокоилось дыхание. Дорон, все еще наклонившись, прижимая  к  плечу  тело
Магвера, бежал, словно обретя новые силы.
   Шершни гнали к Даборе массу бегущих людей, будто пастухи овец в  загон.
Сьени справа, ольтомарцы слева - словно овчарки не позволяли отделиться от
стада бегущим людям. И на пути этой многотысячной толпы стоял бан с  тремя
сотнями бойцов. Там ждали семьдесят Шершней и сотня телохранителей. Однако
даже такие солдаты не задержат восемь  тысяч  перепуганных,  разгоряченных
боем людей. Убегающие повстанцы снесли банов эскорт, как река  в  весеннее
половодье разрушает мосты.
   На западном краю Даборы возник огонь.  Неизвестно,  то  ли  его  разжег
грабитель, чтобы скрыть грабеж,  то  ли  Шершни,  а  может,  и  повстанцы,
рассчитывая на то, что пожар даст им время для бегства.  Соломенные  крыши
домов разгорались юркими светлыми языками,  и  разбуженная  алчность  огня
была беспредельна. Ветер переносил горящие головешки на соседние строения,
и за короткое время уже три квартала полыхали огнем. Веющий от реки  ветер
разносил пожар по всему городу.
   Дабора пылала.


   Он споткнулся и упал. Тело Магвера  свалилось  на  землю,  парень  тихо
застонал и замер. Дорон тут же встал, осмотрелся.
   С холма, словно загонщики, которые гонят на охотника зверей, спускались
к Даборе враги. Шершни восстанавливали ряды. Тоши, видимо, опасалась,  что
возбужденные погоней группки бойцов могут попасть в ловушки. Поэтому, хотя
правый фланг уже уперся в реку, а левый охватывал Дабору с  запада,  фронт
армии еще  не  добрался  до  границы  города.  Это  дало  немного  времени
беглецам. Кое-где командиры ухитрились собрать вокруг себя немного  людей.
Как знать, если б не пожар, возможно, в городе удалось бы  устроить  новую
линию обороны. Но наползающий  с  севера  огонь  все  перемешал.  Разделил
отдельные отряды повстанцев и начинающих  грабить  пригороды  ольтомарцев.
Где-то между столкнувшимися бойцами и  огнем  находился  бан  с  небольшой
группой солдат.
   Однако стоящий над телом Магвера Дорон этого знать  не  мог.  Он  видел
приближающихся  желто-черных  воинов,  все  еще  пробегающих   мимо   него
повстанцев, паренька у своих ног.
   Надо попытаться сейчас. В этой спешке, в  этом  страхе,  в  этом  шуме.
Необходимо!
   Он наклонился к Магверу, резким движением сорвал с его  бедер  повязку.
Перевернул на живот, широко раздвинул руки и ноги. Присел  у  его  головы,
положил руки на волосы, прижал лицо к земле. Прикрыл глаза. Надо  отогнать
мысли, чувства, забыть обо всем, что видел сегодня. И он сделает это.
   "Земля,  матерь  людей  и  деревьев.  Кость  твоя  -  камень,  что   из
человеческой кости возникает. Тело твое - плодородная  земля,  порожденная
телами деревьев. Ты  матерь  и  людей,  и  деревьев,  а  ведь  я  -  Лист,
избранник. Помоги мне, Матерь, помоги спасти этого парня, верни ему  силы,
верни ему зрение и слух, дай мощь рукам его. Он  нужен  мне,  Матерь,  для
мести, для кровной  мести  предателю,  убийце  моего  брата.  Помоги  мне,
Матерь, помоги!"
   Теперь дрожал и Дорон. Жар охватил его тело, на один, кратчайший миг он
увидел изумительную  картину  -  мешанину  цветов  известных  и  невидимых
человеческим глазом, путаницу форм  понятных  и  чуждых,  звуков,  которых
никогда еще не слышал, прикосновение странное и возбуждающее  каждый  нерв
тела. Изображение исчезло  так  же  неожиданно,  как  и  появилось.  Дорон
раскрыл глаза, отнял руки от  головы  Магвера.  Замер  на  мгновение.  Его
ладони оставили на светлых волосах паренька следы -  словно  Лист  вымазал
пальцы в саже или грязи. Нет, волосы Магвера почернели в тех  местах,  где
их касались ладони Листа. Дорон поднял глаза. Шершни были не дальше, чем в
шестидесяти шагах. С такого расстояния он мог  уже  различить  рисунки  на
прикрывающих их лица масках.
   - Лист! - Магвер смотрел на него осмысленным взглядом.
   - Быстрее! - Дорон вскочил, потянул Магвера за собой. Они что было  сил
помчались  к  домам  Даборы,  каждое  мгновение  ожидая,  что   стрелы   с
желто-черными перьями пробьют им спины. Но то ли  у  гвардейских  лучников
кончились стрелы, то ли их изумил вид убегающего нагого мужчины, то ли они
почувствовали, что от них убегает необыкновенный  человек  -  главное,  ни
одна стрела не полетела в сторону бегущих.
   Они остановились только между домами.
   - Неужели ты  испугал  их  своей  голой  задницей?  -  выдохнул  Дорон,
улыбнувшись.
   - Ты опять спасаешь мне  жизнь,  Лист,  -  серьезно  начал  Магвер,  не
задумываясь над тем, что был совершенно гол.
   - Ну-ну, - прервал его Дорон.  -  Лучше  стащи  штаны  с  какого-нибудь
трупа.
   Они двинулись к Горчему.



        "23. КРОВЬ И КАМЕНЬ"

   Несколько птиц все  еще  кружило  над  полем  боя.  Большинство  черных
стервятников давно  уже  пиршествовало  на  усеянной  телами,  истоптанной
земле. Птичьим глазам бой видится иначе, чем людским.
   Вначале пространство бурой земли на востоке - это  поля,  принадлежащие
бану, с которых хлеб убрали еще до турнира. Дальше к западу  узкая  желтая
полоса ржи, протянувшаяся от реки  до  охватывающих  Дабору  лесов.  Затем
вытоптанная земля. Горы трупов там, где сошлись две армии.  Острое  птичье
зрение даже из-под облаков различало мертвых  солдат  -  цветастые  одежды
родовых, одноцветные  -  наемников  и  подымной  пехоты,  немногочисленные
желто-черные тела Шершней. Еще дальше плывущая на воздушных потоках  птица
увидела бы  холм,  с  которого  совсем  недавно  Белый  Коготь  командовал
многотысячной армией. Теперь холм покрывали трупы красняков. Ни один  воин
не  пережил  своего  командира  -  те,  что  не  пали  в  бою,   предпочли
самоубийство рабству.
   Полоса вытоптанной земли тянулась от холма  до  границы  города.  Здесь
было значительно меньше трупов, зато валялась масса оружия.
   Потом теплый воздух  ударил  бы  впереди  в  крылья  птицы,  поднял  ее
восходящим потоком. Птица повисла бы над горящим городом. И если б  ее  не
ужаснули дым и пожар, гул рушащихся домов и крики людей,  она  увидела  бы
маленьких человечков, борющихся за жизнь. Отдельные  фигурки,  бегущие  по
улицам. Это были самые испуганные беглецы,  думающие  лишь  о  том,  чтобы
выбраться из кошмара этого дня. Или же грабители, ищущие оказии поживиться
именно сейчас, когда никто уже не заботился о городе. Еще парящая  в  небе
птица увидела бы группки нападающих и обороняющихся, гоняющиеся по улочкам
и закоулкам предместья. Сталкивающихся на площадях и в  сквериках.  И  эти
стычки, зачастую оборачивающиеся бегством отдельных людей,  врывавшихся  в
дома, вдруг резко обрывались, когда огонь или дым охватывали воинов.
   Если бы птиц интересовали людские заботы, они сумели бы различить лица,
татуировки и знаки различия, возможно, обнаружили бы отряды бана.  Владыка
Лесистых Гор и его небольшая, насчитывающая всего нескольких человек свита
продирались через центральную часть предместья, там,  где  плотнее  стояли
дома, где полыхал огонь и кружила масса войска. Отрядик  этот  старательно
избегал схваток. Останавливался при виде больших групп,  не  задирал  тех,
что поменьше. И хотя из-за этого часто приходилось делать  крюк,  обходить
не только отдельные дома, но и целые улицы, все же направление движения не
менялось. Бан и его люди стремились к Горчему.
   Возможно, инстинкт подсказал бы птице, куда  взглянуть,  чтобы  увидеть
что-либо особо интересное. А ведь в царящем  на  земле  хаосе  можно  было
обнаружить две точки, двигающиеся по ранее установленному, а не случайному
пути. Не исключено, что именно  это  заинтересовало  бы  птичьи  глаза,  а
может, внимание птиц привлекла бы мощь, источаемая одним из этих людей.


   Дорон и Магвер без передышки мчались к Горчему. Лист рассуждал  просто:
если бан успеет вернуться в крепость, то все равно бежать туда уже поздно.
Быть может, однако, он с остатками разбитого  отряда  плутает  по  городу,
скрываясь от людей и огня. Если так, его надо опередить и  перерезать  ему
дорогу. Потом попытаться отыскать его в путанице домов  и  пепелищ,  среди
умирающих и сражающихся за жизнь, среди победителей и побежденных. Напасть
неожиданно и убить. И умереть.
   Птица видела бы, как обе группы направляются к  Горчему,  только  двоим
легче пробираться по городу, избегать встреч с врагом,  протискиваться  по
узким улочкам.
   Лист и Магвер догнали бана.
   Дорон заметил несколько фигур, исчезающих за поворотом.  Никто  другой,
вероятно, не распознал бы бана, но сознание Листа давно уже заполняла одна
мысль - схватить Пенге Афру. Поэтому, увидев перед собой  этих  людей,  он
сразу почувствовал, кто  они.  Лист  вопросительно  взглянул  на  Магвера.
Парень кивнул, но было видно, что он на пределе.
   Птицы,  черные  стервятники,  ощутили  бы,   что   близится   очередное
пиршество.


   Дул северный ветер, прибивавший дым к земле.
   Фигурки воинов  появлялись  и  исчезали  за  столбами  огня.  Маленькая
группка металась из стороны в сторону не только для того,  чтобы  избежать
встреч с  повстанцами,  но  и  чтобы  обойти  горящие  завалы,  в  которые
превратились практически все строения этой части города.
   Дорон не мог подсчитать, сколько людей осталось у бана. Однако  сейчас,
когда он напал на его след и почувствовал, что может исполнить  месть,  он
перестал бояться смерти и ни о чем более  не  задумывался.  Он  бежал,  не
обращая внимания на дым и  пламя,  не  слыша,  как  трещат  обваливающиеся
строения, не замечая криков горящих и убиваемых людей. В его ушах  звучали
только слова Пестуньи Древ:

   Пока жив будешь ты, избранник Древ Святых,
   Жив будет Афра, бан, владыка душ живых,
   Даборы властелин, но не Лесистых Гор...
   И не подвластен Круг ему с прадавних пор...
   Но если ты свою прольешь на камень кровь,
   То знай: он в Тень уйдет и не вернется вновь.

   Значит, время пришло. Может быть,  сейчас.  Сейчас.  Игла  Черной  Розы
пронзит кожу, отведает крови и отнимет жизнь. Но кровная месть свершится.
   Одновременно где-то в глубине сознания - а может, даже глубже, на самом
дне разумения - зародилось беспокойство, подобное тому, которое он испытал
в пылающей  пуще,  уверенность  в  присутствии  силы  чуждой,  враждебной,
служащей огню - стихии, уничтожающей сейчас Дабору.
   Магвер бежал с трудом, тяжело дыша. И его все больше удивляло,  что  он
вообще способен двигаться. После всего перенесенного за  последние  дни...
Но и он чувствовал, что  близится  наконец  та  минута,  когда  он  сможет
отблагодарить Дорона за все: за спасение,  за  внимание,  за  дружбу...  И
одновременно  с  этим  в  нем  вздымался  страх.  Какая   же   это   будет
благодарность?  Размахнуться  широко,  сильно,  а  потом  опустить  топор,
пропороть кафтан и  кожу,  позволить  каменному  лезвию  разрубить  шею  и
пробить сердце. Убить Листа. Что же это за благодарность...
   - Вот они, - прошипел Лист, резко останавливаясь.
   - Вот они, - повторил Магвер, словно  только  это  подтверждение  могло
вернуть его к реальности.
   Бана и его сына окружали несколько телохранителей. Они стояли в  центре
небольшой площади, среди домов. Дома пылали, огонь гудел,  черные  струпья
сажи падали на головы солдат. Никто не протиснулся бы между стенами домов.
Но невозможно было и вернуться тем  путем,  которым  они  пришли.  Большой
отряд белых отрезал им путь к  отступлению.  Повстанцы  напали  не  сразу.
Может, не могли перебороть страх перед  баном,  может,  подумывали,  а  не
присоединиться ли к владыке, рассчитывая на  будущую  награду.  Но  скорее
всего их попросту  застала  врасплох  встреча  с  властелином  тел  и  душ
даборцев. Душ, которые четырнадцать дней чувствовали себя свободными.
   Задыхающийся Дорон присел за срубом колодца,  рядом  опустился  Магвер.
События могли пойти по-разному, дело решало первое слово, первое движение,
первый жест.
   Первые слова были произнесены.
   - Кровь! Кровь!  -  Какой-то  голос,  молодой,  но  уверенный,  гордый.
Бунтовщики кинулись на телохранителей.
   Они шли беспорядочно, заполняя пространство между горящими  строениями,
заслоняя от Дорона людей бана.  Лист  заметил,  что  телохранители  спешно
перегруппировываются. Две  опекунши,  сопровождавшие  юного  Бальда  Афру,
отвели паренька в  сторону.  Наследник  престола  повернулся  к  дерущимся
спиной,  показав  связанные  руки.  Его  этот  бой  не  касался,  его   не
интересовала ненависть, испытываемая даборцами к его отцу. Что бы ни делал
родитель, это не имело отношения к Бальду Афре,  он  будет  чист  до  того
момента, пока сам не обретет власть.  Маленький  черноволосый  паренек  со
связанными руками стоял между пестуньями на  фоне  огня,  пожирающего  его
наследие.
   Взрослые уже сошлись. Выкрикивая родовые  кличи,  покрывая  друг  друга
ругательствами, воя от боли. Палицы колотили по щитам, топоры рубили  шеи,
молоты дробили черепа. В этом кипящем котле белым недоставало места, чтобы
полностью использовать свое численное превосходство.  Пышущий  от  горящих
домов жар выжимал пот не меньше, чем утомление.
   Бунтовщиков было больше, в бой их вела ненависть, жажда мести и  славы.
Ведь будет сложено столько сказаний, и  в  каждом  множество  строк  будет
уделено описанию последнего боя бана.
   Телохранители  и  свита,  хоть  они  и  были   в   меньшинстве,   могли
противопоставить врагу искусство, ярость и  гордость  воина.  Будь  у  них
больше места, чтобы  встать  плотным  строем,  если  б  им  не  надо  было
остерегаться лижущего спины огня, они наверняка отразили бы  беспорядочную
атаку. Да, они убивали, но погибали и сами.
   Лист не видел бана, заслоненного спинами воинов. Бился  ли  Пенге  Афра
или только поддерживал своих людей силой магии? Дорон взглянул на Магвера.
Паренек воспринимал бой всеми органами чувств.
   Число начало брать верх над умением.
   Большинство телохранителей погибли, несколько  человек  еще  сражались,
укрываясь телами павших товарищей. На них  напирали  десятка  полтора  уже
уверенных в победе бунтовщиков. Наконец Лист увидел  бана.  Владыка  стоял
неподвижно за спинами своих людей, почти упершись в стену дома. Пламя  ему
как  будто  не  мешало.  Голова  наклонена,  руки  вытянуты  вдоль   тела,
растопыренные пальцы обращены к огню.
   Упали еще два телохранителя.  Пестуньи  пододвинулись  ближе  к  Бальду
Афре. Но на паренька никто не обращал внимания. Власть мальчика - будущее.
Сейчас необходимо убить тирана и предателя, который притеснял свой  народ,
а потом пошел на него в союзе с Шершнями.
   Покачнулся следующий телохранитель и миг спустя упал на землю.
   - Они его убьют, - шепнул Магвер. - Ты должен его спасти,  чтобы  потом
убить.
   - И при этом погибнуть самому.
   Магвер кивнул, стиснув зубы.
   - От твоей руки, парень.
   Опять кивок.
   - Ты знаешь, что сделать?
   - Да.
   Дорон несколько раз пояснял ему. Надо оглушить  бана.  Лист  наклонится
над ним, приставив острие карогги к горлу. Тогда Магвер  топором  перебьет
шею Листу. Дорон, падая, пробьет горло Пенге Афры.  И  умрет  прежде,  чем
погибнет владыка Даборы - пророчество исполнится. Острие  оружия,  которое
он держит в руках, станет иглой Черной Розы, кровная месть свершится.  Так
должно  быть.  Так  быть  должно.  Должно.  Видимо,  этого  хотела   Земля
Родительница.
   Лишь два телохранителя отражали уже натиск противника.  Белых  осталось
тоже немного - восемь. Вполне  достаточно,  чтобы  убить  воинов  владыки.
Достаточно, чтобы убить бана и помешать Листу свершить кровную месть. Да и
определить время его - Листа - смерти. Потому что умереть он должен раньше
бана. Поэтому каждый шаг, сделанный бунтовщиками к  бану,  каждое  острие,
нацеленное в его сердце, приближали смерть Дорона.
   Магвер, хотя и думал об этом множество раз, хотя  часто  казалось  ему,
что он уже понял сложность ситуации, снова почувствовал, что по  правде-то
мало что понимает. Бан  не  умрет,  пока  жив  Лист.  Значит,  если  Дорон
отступится, повстанцы не убьют Пенге Афру. Может, возьмут в  рабство,  или
только поранят, или в последний момент придет помощь. Магвер до сих пор не
мог понять, что действия Листа повлияют  на  решение  этих  людей.  Но  их
поведение, в свою очередь, решает вопрос жизни и смерти Дорона. Мир  един,
любое действие человека изменяет  его,  влияет  на  судьбы  других  людей,
словно эхо, словно отражение света на глади озера. Если  они  решат  убить
бана, то Лист умрет здесь, опершись о сруб колодца. Его убьет  неожиданное
бессилие. Либо ветер направит на него факел огня и  испепелит  тело.  Либо
шальная стрела пробьет ему живот. Множество смертей может  ожидать  Листа,
если они решат убить Пенге Афру.
   Все это можно прочесть в словах Священного Гая. А может,  и  много  еще
другого, чего простой смертный не в состоянии охватить  умом.  Значит,  не
имеет значения, останется  здесь  Лист  или  нет.  То,  что  предначертано
судьбой - должно свершиться. А кровная месть - нет. И поэтому надо сделать
так, чтобы ее осуществить.
   Бан все еще стоял в безмолвной сосредоточенности. Он даже не смотрел на
битву. Сполохи огня вырывались у него из-за спины, почти касаясь  волос  и
одежды владыки, но он не  обращал  внимания  на  жар.  Могучий  седовласый
мужчина в доспехах, сшитых лучшими даборскими йопанщиками. Он не  коснулся
висящего  на  поясе  огромного  топора  с  дубовым  топорищем  и  гладким,
отшлифованным из желтого  камня  лезвием.  Даже  не  дрогнул,  когда  упал
последний солдат, отделяющий его от оставшихся в живых повстанцев.
   Дорон скинул с  плеч  плащ,  крепко  стиснул  рукоять  карогги.  Магвер
чувствовал, что он слаб и утомлен, но встал рядом с Листом, держа в  обеих
руках по кинжалу.
   Лист уже раскрыл рот для крика, когда вдруг бан поднял  голову.  Открыл
глаза, выбросил вверх руки, соединив ладони.
   Магвер увидел, что у него желтые глаза, словно в  них  отражался  блеск
огня. А может, они горели сами.
   Бунтовщики с ревом кинулись на Пенге Афру.
   Голос бана взвился над их криком.  Магвер  уже  слышал  этот  звук.  Не
помнил где, но слышал.
   Из-за спины бана вырвались  струи  огня.  Несколько  мгновений  Магверу
казалось, что языки пламени толкает ветер, что они вот-вот  охватят  Пенге
Афру, испепелят. Но спустя мгновение понял, что огнем управляет  сам  бан,
управляет так же, как охотник управляет своей собакой.
   Бунтовщики вспыхнули почти одновременно. Их  тела  разгорелись,  словно
огромные факелы, огонь прорвался сквозь  кожу,  мгновенно  охватил  людей.
Языки пламени, вырывающиеся из