янулась за знатью. У этих уже
не было никакого оружия, если не считать крепкой жерди,  и  мало  кто  мог
похвастаться более крепким щитом, чем кусок кожи.
   Солдаты Гнезда не дрогнули, лишь гонцы помчались с приказами.  Стоявшие
в первом ряду ольтомарские лучники потянулись к колчанам, остальные  воины
крепче сжали копья.
   Ряд повстанцев приближался. Стоявшая на возвышении Тоши  уже  различала
родовые знаки на флажках, цветные картинки  на  кафтанах  и  цвета  бород,
покрашенных кланами перед боем. Движением руки  она  подозвала  одного  из
гонцов. Наклонилась,  отдала  приказ.  Парень  во  всю  прыть  помчался  к
командиру наемной пехоты, ольтомарцу  Гаебожу.  Тот  внимательно  выслушал
гонца и отправил обратно.
   Снова запели трембиты в лагере Когтя. Вперед двинулось правое  крыло  -
почти   шесть   тысяч    солдат.    Этим    предстояло    столкнуться    с
вольноотпущенниками и гвардейцами.
   Там временем родовые приблизились к ольтомарцам  на  расстояние  полета
стрелы. Запели тетивы.
   На землю пролилась первая кровь.


   Сотники дали знак  барабанщикам.  Те  ударили  в  барабаны,  приказывая
родовым ускорить шаг. Чем скорее побегут воины, тем меньше их погибнет  от
стрел, выпущенных длинными ольтомарскими  луками.  Во  главе  своих  людей
бежал Грег Медведь. Палица в его  руках  дрожала,  алкая  кровавой  жатвы.
Томтон вел своих так, чтобы ударить в самую слабую  точку  левого  фланга,
туда, где строй ольтомарцев смыкался с двойным рядом подымной  пехоты.  Он
намеревался разделить оба отряда, чтобы потом разбить их  по  отдельности.
Но ни люди Грега, ни Томтона, ни Усатника не дошли до пехоты Гнезда  -  по
знаку сотников  дисциплинированное  войско  начало  пятиться.  Не  нарушая
строя, осыпая бегущих врагов тучами стрел, шаг за шагом. Они шли медленнее
даборцев,  но  достаточно   быстро,   чтобы   серьезно   оттянуть   момент
непосредственного столкновения. Они использовали  меткость  и  обученность
своих лучников, чтобы уменьшить численное превосходство врага.
   Тем временем на другом крыле войска уже столкнулись. И  здесь  даборцев
было в два раза больше. Но тут стояла Гвардия.
   В первом ряду - щитоносцы с большими продолговатыми щитами из  каленого
дерева, в меховых шапках и йопанах  из  оленьей  кожи.  У  всех  топоры  с
короткими топорищами и остриями из желтого камня. Во  втором  ряду  стояли
лучшие рубаки. Они несли легкие овальные ивовые щиты, руки сжимали карогги
или тяжелые молоты. В третьем ряду ждали копейщики, их длинные  дротики  с
обожженными  остриями  выглядывали  над  головами  щитоносцев   и   словно
частоколом были направлены на набегающих противников.
   Ополченцы ударили по кордону на полном бегу. Наткнулись на стену щитов,
а потом, расколотые и изрубленные, вынуждены были отступить.
   Ольтомарцы наконец остановились, не сломав рядов, ожидая приближающихся
врагов. Первым на их шеренги налетел  Грег  Медведь.  Закрутил  палицей  и
начал дубасить по кожаным щитам и шлемам, ломать руки и разбивать  черепа.
Вот уже и люди Томтона сошлись с наемниками.  Усатник  со  своими  бойцами
бросился на подымную пехоту.
   Лишь часть тянувшейся за армией черни  ввязалась  в  бой  с  регулярным
войском Гнезда. Остальные обошли ряды  подымной  пехоты  со  спины,  чтобы
устремиться к обозам. Тоши увидела эту  беспорядочную  толпу,  в  основном
состоящую из молодых ребят, жителей самых бедных  кварталов  Даборы.  Дала
знак. Собачары наклонились к псам. Прикрыв глаза, начали  короткий  ритуал
уговора. К их певучей молитве тут же  присоединилось  тихое,  предвещающее
смерть ворчание  собак.  Блестели  обнаженные  клыки,  напряглись  хвосты,
вздыбилась шерсть.
   Собачары почти одновременно выпрямились и тут же  помчались  на  помощь
ломающемуся строю крестьянской пехоты. Собаки бежали рядом,  яростно  лая.
Они доходили своим хозяевам до  пояса,  мускулы  играли  под  кожей,  пена
выступила на мордах.
   Собаки  налетели  словно  стадо  чудовищ.  Они  рвали  глотки  и   шеи,
перегрызали руки, с разгона  валили  на  землю.  Точно  отличали  своих  и
врагов. Минутой позже собачары сами включились в борьбу.
   Даборцам много не потребовалось. Измазанные  кровью  и  пылью,  яростно
лающие собаки, вероятно,  показались  людям  болотными  чудищами.  Они  не
обращали внимания ни на боль, ни на раны, ни на усталость. Пока были  живы
- убивали. Нападение собачьей своры отбросило  даборскую  голодрань.  Люди
растерялись, часть убежала  с  поля  боя,  остальные  просто  отступили  и
поддержали родовых.
   У даборцев было численное превосходство. Но в армии  Гнезда  служили  в
большинстве своем солдаты умелые, опытные, наученные не только драться, но
и дисциплинированно исполнять команды.  Да  и  у  Тоши  под  началом  было
пятьсот гвардейцев, словно нападающий зубр уничтожавших все на своем пути.


   Распятый  на  кресте  Магвер  широко  раскрытыми  глазами   глядел   на
человеческое бурление. Он видел массу  сплетающихся  тел,  пыль,  поднятую
тысячами  ног.   Видел   качающиеся   и   падающие   штандарты,   безумных
барабанщиков, пляшущих в такт отбиваемым ими ритмам, гонцов,  мечущихся  с
приказами. Все это он мог увидеть издалека, оттуда, где стоял  его  крест.
Но в то же время он видел битву иначе. Возможно, голод и страдания сделали
восприятие тоньше, возможно, дурманящие настои, выпитые  утром,  обострили
разум.
   Он различал с этого расстояния и  отдельных  людей.  Татуировку  на  их
щеках, кровь на руках, ему казалось, что он может даже  выделить  в  общем
гуле отдельные голоса.
   Вот  собака  прыгает  к  горлу  лесоруба  из  клана  Косманов.  Мужчина
замахивается топором, но бурое тело проскальзывает под его рукой, кидается
на  грудь,  переворачивает.  Они  борются  на  земле,  собака  раздробляет
челюстями правую руку лесоруба, тянется окровавленной мордой к его  горлу.
Мужчина резко поджимает  ноги,  левой  рукой  выхватывает  из-за  голенища
кремневый нож. В тот момент, когда собака хватает его за горло, он вонзает
острие в живот зверю. Хрип собаки и крик человека  сливаются  в  ужасающий
вой, оба тела замирают. Они мертвы.
   Вот два ольтомарца ворвались в самую середину большой  группы  крестьян
из клана Петушиной  Шпоры.  Спина  к  спине  они  отражают  удары  врагов.
Крестьяне, уверенные в численном превосходстве, идут  вперед,  неосторожно
подставляя себя под удары. Ольтомарец громко хохочет, но не может отразить
удар копья. Опускается на землю. Его  друг,  не  чувствуя  уже  за  спиной
опоры, оборачивается. В тот же момент удар кремневого  топора  раздробляет
ему череп.
   В другом месте сошлись двое мужчин с зелеными бородами. Друзья из одной
деревни, один служит бану, другой - повстанцам. Но колебание длится  всего
секунду. Руки тут же вздымаются для удара, а  рты  выкрикивают  одинаковые
клановые кличи.
   Магвер видел умирающих людей,  все  еще  пытавшихся  убивать.  Собак  с
перебитыми лапами, продолжавших кусать ноги врагов. Кружащих над полем боя
кричащих птиц, у которых растоптали гнезда.
   Эти два видения как бы взаимодополнялись. Первое - сверху,  издалека  -
помогало оценить ход боя.  Это  походило  на  смотр  глиняных  солдатиков,
расставленных на песке малышами. Второе - позволяло видеть истинную битву,
ощутить ее вкус, запах и прикосновение.
   Вслушаться в ее пение.


   На правом фланге войск Белого  Когтя  шел  ожесточенный  бой.  Родовые,
благодаря многочисленному перевесу,  сломали  линию  обороны  ольтомарцев,
врезались в ряды подымной пехоты.  Однако  их  напор  заглох  -  собаки  и
собачары устроили даборцам кровавую баню.
   Подобная ситуация сложилась и  на  левом  фланге  повстанческой  армии.
Здесь ополченцы сошлись с равными  им  по  вооружению  и  умению,  хоть  и
несколько менее численными отрядами Гнезда. Возможно,  будь  здесь  только
мобилизованные пехотинцы, фланг бы развалился.  Но  предвидевшая  развитие
боя Тоши оставила на нем еще знать с их сьени, а сьени, как  известно,  не
отступают. Будут стоять, даже если начнут гибнуть, как мухи, удержат линию
обороны, пусть их останется  пятьдесят  или  десять.  Сьени,  оставшись  в
одиночестве, все равно будет биться с врагом.
   Очень трудно одолеть армию, которая не отступает. Обычный солдат,  видя
падающих товарищей, вдыхая аромат Черной Розы, когда  его  окружает  толпа
врагов, - показывает спину. В панике или без паники  уступает  поле  один,
второй, десятый, а потом уже никто не в состоянии  сдержать  бегства.  Нет
ничего легче, чем сесть беглецам на шею и безжалостно рубить  их.  С  поля
могут бежать и наемники, и благородно рожденные, дружинники  и  повстанцы.
Но не сьени-вольноотпущенники. Эти сопротивляются до конца, молча  убивают
и погибают молча.
   Так же, как и победоносная Гвардия.
   Если на флангах шел сравнительно равный  бой,  то  в  центре  побеждали
солдаты Гнезда. Сразу это заметить было сложно.  Небольшой  отряд  Гвардии
стоял недвижимо, как скала, и солнечные блики играли на  сотнях  кремневых
остриев.   Напротив   них   клубилось   гораздо    более    многочисленное
подразделение.
   После первой атаки на земле остались два гвардейца. Щиты  их  товарищей
тут же сомкнулись и вновь замкнули строй. Напротив же траву покрывала гора
трупов. Много раз еще приходилось ополченцам отступать, оставляя на  земле
убитых и раненых. И вдруг оказалось, что их численное превосходство уже не
столь велико, правда,  они  еще  покрывают  Шершней,  как  вязанка  веток,
придавливающая костер, но рано или поздно огонь пожрет их и вновь вспыхнет
ярким пламенем.
   Тем более что напуганные гибелью товарищей и тщетностью  своего  напора
ополченцы начали пятиться, разбегаясь в тыл и по сторонам.
   Белый Коготь, видя, что в центре его армии вот-вот  может  образоваться
огромная дыра, кликнул гонцов. Они помчались  к  Гарлаю  Одноглазому.  Две
тысячи стоявших до  сих  пор  в  бездействии  бойцов  повстанческой  армии
двинулись вперед.
   Тоши словно только этого и ждала. Теперь  уже  почти  все  силы  Белого
Когтя вступили в бой. Гвардейские барабанщики сменили ритм.
   Щитоносцы поднялись с колен. Отбросив тяжелые большие щиты,  схватились
за топоры, палицы и карогги.
   Шершни двинулись на солдат Гарлая.
   Слева до ушей Магвера донесся звук шагов. Оторвав взгляд от  поля  боя,
он насколько мог повернул голову.
   И увидел нескольких мужчин. Музыкантов с флейтами,  певцов-кастратов  и
двух одетых в черное воинов. В этот момент они как раз остановились  перед
одним из крестов. Черный размахнулся и  вонзил  острие  длинного  копья  в
голову распятого человека.
   Белый Коготь решил, что время жертв пришло.


   Истоптанная  земля  отмечала  путь,  который  прошли   тысячи   бойцов.
Повстанческая армия прокатилась  через  даборские  поля,  словно  огромный
валун, сминая траву и еще не сжатый хлеб, сметая хворостяные заборы,  валя
пугала. А совсем рядом росла прекрасная спелая рожь. Как же приятно  взять
в руки такой колос, растереть в ладонях.
   Дорон лежал в хлебах на самом краю поля так, что только одинокие стебли
отделяли его  от  раскинувшегося  дальше  луга.  Полные  колосья,  стебли,
дрожащие под порывами ветра, заставили его на  минуту  забыть  о  мести  и
крови. Мысли полетели к далекому дому, к собственной земле, к своим полям.
Что там творится, остался ли дома кто-нибудь из мужчин, чтобы позаботиться
о земле? Салот наверняка решил, что уже слишком стар для войны, но остался
ли кто еще?
   Однако поверх мягкого шума хлебных колосьев пробивался  другой  звук  -
оглушающий жестокостью, мощью. Гул боя. Крики и  стон,  топот  ног,  хруст
ломающихся  палиц  и  костей,  удары  палок,  бьющих  по  щитам,   выкрики
командиров, звуки сигнальных рогов, дробь барабанов,  пение  заклинателей,
лай собак, восторженные крики детей,  облепивших  деревья.  Все  это  было
перемешано, сплетено, оглушало, вонзалось в  уши,  словно  каменные  иглы.
Дорон чувствовал в этом гомоне победную  мощь,  страшную  и  жестокую,  но
одновременно возбуждающую, принуждающую кровь  быстрее  бежать  по  жилам,
разогревающую мышцы.
   Он почти не видел боя.
   Холм, на котором стоял Белый Коготь  и  Красная  Сотня,  заслонял  поле
битвы. Только край  левого  фланга  был  виден  Листу,  но  и  этого  было
достаточно, чтобы полностью привлечь его внимание. Он  видел,  как  боевые
собаки  врываются  во  фланг  линии  бунтовщиков,  как  наконец   начинают
двигаться вперед ряды ольтомарцев и подымной пехоты,  а  стоящее  напротив
родовое войско начинает пятиться. Оно боролось, не поддавалось панике,  но
уступало поле, оставляя множество убитых.
   Это видел Дорон. Если б  он  передвинулся  на  каких-нибудь  сто  шагов
правее, то прямо перед ним оказалось бы все поле боя. Но,  поднимаясь,  он
вдруг вспомнил, зачем сюда, собственно, пришел.
   Чтобы рассмотреть привязанных к крестам людей, надо было подойти  ближе
к холму, к тому месту, где стоял Белый Коготь. Это  было  небезопасно,  но
возможно;  множество  людей  -  гонцы,  раненые,  беглецы  и  ребятишки  -
крутились на тылах повстанческой армии. Дорон  встал.  И  даже  ахнул  при
мысли, что снова вынужден прикидываться стариком. Сгорбился и  поплелся  к
холму.
   Увидел одетых в черное солдат с длинными копьями. Их окружали  певцы  и
танцоры.
   Видимо, дела шли скверно не только на левом фланге, и  Коготь  приказал
убить узников. Среди них мог быть и Магвер. Если так -  и  Дорон  знал  об
этом прекрасно, - никто уже не сумеет ему помочь.
   Лист почувствовал, как в нем нарастает ярость и тоска.
   Барабанщики забили дробь, заклинатели запричитали,  несколько  танцоров
закружились вокруг крестов. Все это было слишком далеко,  чтобы  услышать,
что они говорят  и  кого  призывают,  но  Дорон  видел  прекрасно.  Острие
вонзилось в лицо, а второе - под живот  распятого  человека.  Узник  начал
рваться, напрягся, словно хотел разорвать ремни, удерживающие его кисти  и
щиколотки. И умер, сделавшись Тенью.
   Дорон подошел  ближе.  Отсюда  он  уже  мог  различить  лица  ближайших
узников. Магвера среди них не было.
   Солдаты  остановились  перед  следующим  крестом,   танцоры   и   певцы
продолжали кружить вокруг первой жертвы.
   Кремневые дротики  прошили  тело  человека,  чтобы  отвлечь  смерть  от
бьющихся солдат Белого Когтя.


   Группа солдат, призванных умерщвлять  жертвы,  разделилась.  Танцоры  и
певцы  остались  позади,  а  солдаты  с  копьями  немного  ускорили   шаг,
останавливаясь перед крестами и приканчивая очередные жертвы.
   Магвер ощутил страх. Сердце забилось как  сумасшедшее,  нагнетая  новые
порции крови в сосуды. Парню даже показалось, что восстановилось  ощущение
в руках и ногах. Мурашки побежали по одеревеневшим пальцам, боль словно бы
утихла. Отступили внезапно тупость и  безразличие.  Мозг  работал  ясно  и
быстро, глаза внимательно вглядывались в приближающихся убийц - потому что
кроме страха Магвер ощутил еще  что-то,  похожее  на  предчувствие,  знак,
пришедший издалека, из-за пределов, досягаемых разумом - так бывало в  тех
снах, которые посещали его, когда он сопровождал Листа.
   - Вон тот, Ильоми, - сказал один из солдат. Лица у  них  были  молодые.
Они входили в кланы, о чем свидетельствовала татуировка на щеках.
   И снова это странное  ощущение.  Магвер  смотрел  на  лица  этих  двух,
возможно, его ровесников, а может, и еще  более  молодых  парней,  которых
назначили исполнить обряд жертвоприношения. Почему их?
   Хрип, вырвавшийся из горла, пробитого острием копья.
   "Теперь уже твоя очередь. Теперь. Сейчас. Через мгновение.
   Не о таком конце ты мечтал, парень. И не такую жизнь хотел прожить.  Не
такую и не так. Слишком много преступлений, слишком много  крови,  слишком
много бегства".
   - Он мертв, Ильян. - Они отвернулись от креста, двинулись к Магверу.


   Отборные повстанческие отряды  навалились  на  отступающих  ополченцев.
Тот, кто не повернулся или не отскочил в сторону, пал  под  ударами  своих
земляков. Воины шли тремя колоннами по  семь  сотен  в  каждой.  Никто  не
дрался здесь босым, ни у кого на ногах не было плетеных лаптей  -  на  эти
подразделения много дней работали все сапожники Даборы. Тела  бойцов  были
защищены мягкими йопанами или же кафтанами из дубленой кожи.
   Крик прокатился по рядам. Начался  он  на  левом  фланге,  где  дрались
ополченцы, окреп, переплыл направо  по  войскам  родовых,  его  подхватили
идущие в атаку воины. И шли, выкрикивая только одно слово:
   - Коготь! Коготь!
   Но вот с противоположной стороны двинулась другая сила. Гвардейцы.  Они
потеряли уже несколько десятков  бойцов,  однако  сумели  удержать  строй.
Кровь текла по щитам и одежде воинов Гнезда, покрывала лица, испарялась на
кремневых остриях топоров, на наконечниках копий. Однако не  их  это  была
кровь, а вражеская. Впрочем, нет, были  и  раненые.  Гвардейка,  стянувшая
культю отрубленной руки кожаным ремнем. Гвардеец с наполовину разрубленным
лицом, выбитым глазом и зубами,  смотрящийся  кошмарно  даже  среди  своих
страшных соплеменников. Другой, которому украшавший его шлем  клык  кабана
вбили в череп ударом молота. Даже такие шли в строю, чтобы биться, биться,
биться. Потому что пока гвардеец жив, пока он может двигаться, пока  запах
крови наполняет его ноздри, а боевой рев разрывает уши -  до  тех  пор  он
дерется.
   Две армии сходились.
   Здесь две тысячи свежих солдат, старых бойцов,  опытных,  закаленных  в
боях.  Две  тысячи  рубак,  сильных,  как  туры,  фехтовальщиков   славных
поединков на турнирах, разведчиков из приграничных станов. Их глаза горели
возбуждением и страхом.
   Там - пятьсот людей-нелюдей, огромных, возбужденных бойней,  с  детства
готовившихся для войн, рожденных на  земле  Круга  Мха.  Их  глаза  горели
ненавистью.
   И Белый Коготь, и Тоши знали, что от этого боя в самом  центре  зависит
судьба битвы.
   "Ильоми, Ильян..." Словно раскаленный  камень  вдруг  опалил  лицо.  Он
помнил! Помнил эти имена, слышал их, точно слышал! Ильоми,  Ильян,  то  ли
сам познакомился с ними, то ли ему о них  кто-то  рассказывал.  "О  Земля,
когда это было, кто говорил и что, Земля, наверняка, да, где,  когда,  вот
они идут, сейчас остановятся у  креста,  сейчас  глянут  наверх,  прищурят
глаза, в которые бьет яркое солнце, и размахнутся, а ведь  ты  знаешь  их,
человек, татуировка на щеках, клан, что это за  клан,  они  уже  подходят,
танцоры далеко позади них, а они здесь, у твоего креста, ведь ты же слышал
о них, ведь ты, дурной баран, когда-то знал, у какого клана  этот  знак  -
желтый цветок, ты должен вспомнить, потому что они уже  готовятся  поднять
копья, пробить твою кожу и кости,  вскрыть  череп,  разорвать  глотку,  ты
должен..."
   - Стой, Ильоми! - прохрипел Магвер.
   Острие дубового копья замерло в пальце от его глаз, чуть отступило.  Но
он все еще чуял запах крови, стекающей по обожженному в огне древку.
   - Я видел тебя во сне.
   Изумление на лицах.
   Музыканты плясали и  кричали.  Барабанная  дробь  и  визгливая  мелодия
свистулек поглотили их целиком,  они  не  обращали  внимания  на  то,  что
творится вокруг. Пот на  коже  блестел,  смывая  красивые  рисунки,  босые
ступни колотили по земле, головы мотались в сумасшедшем ритме.
   - Тебя тоже, его брат.
   Они опустили копья. Нашел! Вспомнил! Это они, конечно, они!
   - Пчелы вас соединили, -  продолжал  Магвер.  Теперь,  когда  отыскался
нужный уголок в памяти, ему казалось, что он может повторить каждое  слово
Дорона. Однажды вечером, у костра Лист рассказал Магверу о встрече с двумя
молодыми бортниками. - Я видел.
   - Многие знают нашу судьбу, - сказал старший после минутного  молчания.
- А имена ты услышал сейчас.
   - Я видел сон, солдат. Вчера, когда связали мне руки и ноги,  притащили
сюда и напоили травами смерти. Я видел двух бойцов с  кароггами  в  руках.
Видел старика, глядевшего на них с любовью, когда  они  тренировались  для
боев. Ря