й вечерний костюм не уменьшал впечатления. Вацлав  видел  лишь
узловатые кисти  рук,  запястья,  толстые  и  жесткие,  как  бревна,  шею,
вздувавшуюся  холмами  при  каждом  движении  головы   -   признак   почти
невероятной силы. Вацлав  попробовал  прощупать  этого  человека,  но  без
всякого успеха. Тим имел не только железные мускулы, но и железные  нервы.
Выцлав не смог узнать даже самого простого: влюблен ли он, или разыгрывает
комедию. Это пугало.
     Тим и Маргарет не расставались до позднего вечера. Они выглядели  так
глупо и понятно, что даже перестали привлекать  внимание.  Глядя  на  них,
Вацлав думал о Норе. Она весь день не выходила из комнаты - у  нее  болела
голова. На ужине ее тоже не было. После ужина  Вацлав  защел  к  ней.  Она
читала книгу.
     - Нора?
     - Ты наконец вспомнил обо мне, спасибо.
     - Ты злишься, да?
     - Ничего подобного.
     Он подошел и мягко отобрал книгу. Книга  была  открыта  на  девяносто
третьей странице.
     - Нора, о чем писалось на девяносто первой?
     - Не знаю.
     - У тебя не получится меня обмануть. Если бы ты  знала,  как  ты  мне
нужна. Но я был занят.
     - Интересно, зачем я тебе нужна?
     - Без тебя моя жизнь бессмысленна.
     - Это банально, выдумай что-нибудь поновее.
     - Жизнь спрессована так плотно, что напоминает пустоту.
     - Это что, еще одна из твоих загадок?
     - Нет, это ответ. Иногда, нет, почти всегда, когда я сам, я  чувствую
бессмысленносто жизни и чувствую себя пустым именно потому, что  плотность
чувств не позволяет им выйти наружу. Во мне так много всего, что я  ничего
не могу выразить. Душа - будто книжная полка, которая  так  плотно  забита
книгами, что я не могу вытащить и прочесть ни одну из  них.  Не  могу  без
твоей помощи. Разве только обрывки, несколько случайных страниц. Я сам  не
знаю, что в тех книгах. Я могу прожить жизнь и не узнать  этого.  Но  ведь
это ужасно - всю жизнь читать только чужие книги. Я  ничего  не  могу  без
тебя. Те слова, которые я говорю тебе сейчас - это истина. Я бы никогда не
мог сказать их, если бы в моей жизни не было тебя. Ты мне веришь?
     - Да.
     - У тебя дейстительно болела голова?
     - Нет, но сейчас болит.
     - Хочешь, я сниму боль?
     - Как ты это сделаешь?
     - Просто проведу рукой.
     - И боль исчезнет?
     - И боль исчезнет.
     - Неправда, боль не может  просто  исчезнуть.  Наверное,  есть  закон
сохранения боли.
     - Часть боли я заберу себе.
     - Тогда я не хочу.
     Она сидела на кровати и говорила, глядя в сторону; она еще ни разу не
подняла на него глаза. Ее волосы рассыпались по плечам. Ему  не  нравились
ее волосы, не нравился затененный контур лица, не  нравились  контуры  ног
под тонким платьем - она была не очень красива, но она нравилась  ему  вся
целиком и отдельные детали не имели значения. Он заметил это и удивился.
     - Я хочу забрать себе твою боль, - сказал он. - Даже твоя боль  будет
моим счастьем.
     Она подняла глаза, и он почувствовал, что  погружается  в  водоворот.
Она заговорила так тихо, что ему пришлось читать движения губ.
     - Кто ты? Я тебя совсем не знаю. У  тебя  славянское  имя  -  почему?
Почему ты появился в моей жизни? Чем была твоя жизнь до меня?
     - Ничем. Жизнь началась с момента нашей встречи.
     - Это слова, которые говорят всем женщинам.
     - Да, но никогда они не были так правдивы, как сегодня.
     - Я не выходила весь день, мне было так  плохо,  я  не  знаю  отчего.
Расскажи, что произошла сегодня?
     - Сегодня начался роман. Помнишь Уолеса?
     - Такого огромного - еще бы!
     - У него любовь с одной девчонкой.  Кажется,  это  любовь  с  первого
взгляда и на всю жизнь.
     - Как им повезло...
     - Нам повезло намного больше.
     - А ты не боишься?
     - Я боюсь только одного - если сейчас постучат в дверь...
     В дверь постучали.
     Нора улыбнулась и встала.
     -  Вот  видишь.  Придется  открыть.  Угораздило  же  меня   встретить
человека, который предсказывает будущее.
     Она открыла дверь.


                                    7

     По дороге в операционную ему  рассказали  обо  всем,  что  произошло.
Никакого сомнения, обыкновенный несчастный случай. Вечером около  пяти,  в
санатории  ненадолго  отключилось  электричество.  Неполадки  на  станции,
возможно, из-за  погоды.  Человек  находился  один  в  комнате  и  смотрел
телевизор. Когда телевизор отключился, он, скорее всего, решил проверить в
чем дело. В комнате еще было достаточно светло. Его сестра рассказала, что
он хорошо разбирался в электронике и вообще в электроприборах.
     - Его сестра? - Вацлав сразу все понял.
     - Да, сейчас она в операционной. Ее брата  все  же  пытались  спасти,
хотя с самого начала было понятно, что это безнадежно.
     - Ее зовут Маргарет?
     - Да.
     - Тогда я знаю, о ком вы говорите. Как она перенесла несчастъе?
     - Она вела себя очень спокойно. Но на всякий случай...
     - На всякий случай вы послали за мной и правильно сделали. Моя помощь
может понадобиться.
     Тело лежало на операционном столе. Похоже, что никто не знал,  что  с
ним делать дальше. За последние тридцать лет никто не умирал в  санатории.
Тело было накрыто простыней - все, кроме лица. Кожа лица казалась  желтой,
даже в голубоватом свете бестеневой лампы. Лицо покойного было холодным  и
бесстрастным - таким же, каким оно было сегодня утром. В комнате толпились
человек шесть из персонала и несколько отдыхающих. Маргарет с Тимом стояли
чуть в стороне. Вацлав подошел к ним.
     - Тимоти Уолес?
     - Да.
     - Что вы здесь делаете?
     - Я помогал перенести тело. И мы с Маргарет...
     Он выглядел несколько растерянным.
     - Так странно, - заметил Вацлав, - я говорил с покойным сегодня днем.
Он рассказывал много интересного. Он говорил о себе,  о  Маргарет,  о  вас
обоих. И знаете, чем закончился наш разговор?
     - Чем же?
     - Он сказал, что боится. Боится, что с  ним  случится  несчастье.  Он
сказал, что если с ним что-нибудь произойдет, то Маргарет останется совсем
одна.
     Маргарет начала тихо плакать
     - Он именно так и сказал?
     - Да, и, знаете, меня почему-то поразили его последние слова. Я  веду
дневник, куда записываю в основном клинические наблюдения.  Но  не  только
их. Я подробно записал весь наш разговор. И вот, спустя  несколько  часов,
этот человек мертв.
     - В наше время редко встретишь  кого-нибудь,  кто  ведет  дневник,  -
сказал Тим.
     - Да, но это часть моей работы. У меня уже заполнены четыре  тетради,
недавно я начал пятую - это наблюдения за несколько  лет.  Я  храню  их  в
кабинете и иногда записываю что-нибудь новое.
     Маргарет вмешалась в разговор. Сейчас она  снова  успокоилась.  -  Вы
дадите нам это прочитать?
     - Да, но не сегодня и не завтра. Вам нужно прийти в себя. Вы с братом
были очень близки?
     - Нет, не очень. Но, когда я увидела его...
     - Вы вели себя очень сдержанно.
     - У меня внутри будто все окаменело. Я никогда не видела  смерть  так
близко. Я просто не знала, что делать; мне все время казалось, что я делаю
что-то не то. Я хотела плакать, но не могла. Это плохо?
     - Так всегда бывает, - ответил Вацлав.
     Он помолчал и добавил: - Я видал смерть, но я тоже был поражен.  Ведь
он  словно  предчувствовал  свою  смерть.  Как  вы  думаете,  возможно  ли
предчувствие смерти?
     - Нет, -  вмешался  Тим,  -  но  возможны  совпадения.  Иногда  самые
невероятные совпадения.
     - Вы тоже это замечали?
     - Да.
     - А я знал это с самого детства, - сказал Вацлав, - и это меня  очень
интересовало. Я хотел бы поговорить с вами завтра.  А  с  вами,  Маргарет,
особенно.
     Он отошел к столу. Лицо покойного уже было накрыто белой  тканью.  От
человека осталась только тайна, известная немногим, и опасность,  грозящая
тем, кто эту тайну знает.
     - В комнате осталась кошка, - сказал кто-то, - когда  я  уходил,  она
забилась в угол и шипела. Кошки тоже чувствуют, когда приходит смерть.
     Вацлав коротко переговорил с нужными людьми и вышел.
     Он вошел в  комнату  No  16,  где  произошло  несчастье.  Дверь  была
открыта, сейчас комната никого не интересовала. Он  подошел  к  столу.  На
полированной поверхности лежал листок бумаги с неровно  оборванным  краем.
Лампа над столом была включена. Он присел и посмотрел на отражение  лампы.
Лак на поверхности стола был аккуратно протерт - нет ни  одного  отпечатка
пальца, локтя или ладони.
     Он позвал кошку и услышал жалобное  мяуканье.  Кошка  была  где-то  у
окна.
     В комнату вошли двое  отдыхающих.  Одним  из  них  был  тот  человек,
который говорил о кошке.
     - Вы слышали, она там сидит!
     - Ну и что?
     - Я же говорил, что кошки чувствуют смерть.
     - Давайте проверим, - сказал Вацлав.
     Он нагнулся, аккуратно вытащил  кошку,  забившуюся  под  тумбочку,  и
положил животное на диван. На спине кошки была бумажка -  сложенная  вдвое
бумажная полоска.
     - Смотри, как это держится? - спросил один из вошедших.
     - Не трогайте, - сказал Вацлав, - бумага приколота иглой.
     Игла была почти незаметна - обычная длинная игла  для  инъекций.  Она
входила под лопаткой, а выходила спереди - конец иглы прощупывался  сквозь
мягкую длинную шерсть. Кошку просто проткнули насквозь. Несмотря на  такой
прокол, кошка была жива. Она только  поджимала  лапу.  Человек,  сделавший
это, хорошо понимал, куда нужно  колоть.  И  он  наверняка  разбирался  не
только в кошках. Такой человек очень опасен.
     Вацлав выдернул иглу. Кошка слегка дернулась, спрыгнула  с  дивана  и
захромала к выходу.
     - Господи, кто такое мог сделать?
     Вацлав  посмотрел  на  говорившего.  И  отвращение,  и   испуг   были
непритворны.
     - Какой-то садист, я думаю. Кошке очень повезло - игла ничего важного
не задела.
     Вацлав развернул бумажку. Полоска была чистой. Это была часть листка,
лежавшего на столе.
     Двое мужчин подвинулись ближе. Они были разочарованы.
     - Ну, я думал, что это послание, - сказал один из них.
     - Это и есть послание, - ответил Вацлав,
     - Предсмертное?
     - Не совсем.
     - А вы могли бы так обойтись с животным?
     Вацлав подумал.
     - Нет, не смог бы. Я боюсь причинять боль.  У  меня  это  с  детства.
Когда я был школьником, мне постоянно доставалось от одноклассников и даже
от младших. Не потому, что я был слабым, а потому, что я не умел причинять
боль. Я и сейчас этого не умею.
     - 3начит, вы слабовольный человек.
     Вацлав усмехнулся.
     - Сознаю, это недостаток. Я не смог бы быть хирургом или боксером.  Я
даже просто санитаром не смог бы  быть.  Я  чувствую  чужую  боль  гораздо
сильнее, чем свою.


                                    8

     Он вошел в кабинет и запер дверь изнутри. Несмотря на  то,  что  было
поздно и времени оставалось мало, он  не  сразу  начал  писать.  Некоторое
время он сидел, ничего не делая, опираясь подбородком о большие  пальцы  и
прикусив зубами косточку указательного. Он ждал, пока придут нужные слова.
Потом он вынул  ящик  и  достал  пять  толстых  тетрадей.  Четыре  из  них
выглядели потертыми  и  распухшими,  пятая  была  новее.  Он  пронумеровал
тетради и открыл пятую. Поставив число, он начал писать. Он  писал  долго,
иногда останавливаясь и глядя в окно, за которым все так  же  падал  снег.
Если снегопад не прекратится до утра, подумал он, то  не  поможет  никакой
снегоочиститель. Уже сейчас из-за необычной погоды  прервалась  телефонная
связь  и  санаторий  остался  отрезанным  от   всего   мира.   Собственной
радиостанции санаторий не имел. Еще несколько  дней  им  придется  быть  в
изоляции - несколько десятков человек, среди которых есть один,  прекрасно
умеющий убивать и нисколько не скрывающий своего присутствия.
     Он исписал четыре страницы и остался  доволен  написанным.  Потом  он
сложил тетради в ящик, положив пятую под низ.  Сверху  он  положил  листок
бумаги, проколотый иглой в двух местах. Посидев еще немного,  он  взглянул
на часы. Было пять минут двенадцатого. Как много  может  вместить  в  себя
один день, подумал он, время может растягиваться  сильнее,  чем  резиновый
мешок.
     Когда он вернулся к себе, Нора уже обо всем знала.
     - Это ужасно, бедная девочка...
     - Да, бедная девочка, - согласился Вацлав, - она даже не знает, какие
беды ей грозят.
     - Что ей может грозить еще?
     - Не знаю точно, я только предчувствую. С  сегодняшнего  дня  я  буду
верить предчувствиям еще больше.
     - Почему?
     - Человек, которого убили...
     - Человек, которого убили?
     - Которого убил ток, он еще с утра  предчувствовал  свою  смерть.  Он
сказал мне об этом.
     - Просто совпадение.
     - А не слишком ли много совпадений в жизни? Тем более, что многие  из
них трагичны?
     - Ты говоришь о сегодняшнем дне?
     - Нет, я говорю о всех днях. Ты  разве  никогда  не  ощущала  судьбы,
которая ведет  тебя  куда-то,  и  услужливых  совпадений,  которые  судьбе
помогают? Покорного судьба ведет, говорили древние, непокорного - тащит за
волосы.
     - А что же они еще говорили?
     - Говорили о том, что все записано заранее - от начала и до конца, до
мельчайших деталей. О том, что ни одной детали нельзя изменить. О том, что
закончившись, все когда-нибудь повторится снова. Все повторится много  раз
- и мы будем говорить снова, и все те же самые слова, и не будем  знать  о
том, что повторяем  все  в  тысячный  или  миллионный  раз.  Кто-то  будет
пролистывать наши жизни, как роман.
     - Почему?
     - Потому что все записано. Кто-то написал наши жизни,  как  роман,  а
там, где ему не хватило фантазии или логики, он  прибавил  совпадений.  Он
сделал это для собственного удовольствия или для  чужого  удовольствия,  и
заставил людей страдать, сражаться и умирать. Жизнь  жестока  потому,  что
создана интересной. Все религии  говорят  о  доброте  создателей,  но  это
чепуха, потому что создатели заботились о своем развлечении, создавая нас.
Но они не знали главного.
     - Главного - это чего?
     - Они на знали, что их жизнь, быть может, тоже кто-то написал. И  они
тоже знают силу судьбы, тоже удивляются силе и точности  совпадений,  тоже
страдают, сражаются и умирают, тоже верят, что их создал кто-то бесконечно
добрый и разумный. Как бы не так. Они тоже не более чем персонажи.
     - На тебя так подействовала смерть?
     - Не смерть, а убийство.
     - Ты знаешь точно?
     - Да. Убийца был профессионалом,  очень  сильным.  Дело  в  том,  что
покойный не был братом Маргарет. Он зарабатывал деньги, рискуя  жизнью.  И
он сумел бы за себя постоять. А его убили так  быстро,  что  он  не  успел
испугаться. Я видел его лицо в операционной - лицо было  спокойно.  Убийца
специально выдал себя - он взял длинную иглу и  воткнул  ее  в  кошку.  Он
проткнул кошку насквозь, но так умело, что уже завтра она  будет  здорова.
Он не боится никого и ничего. Из-за снегопада к нам  никто  не  придет  на
помощь. И никто не сможет  уйти  отсюда  еще  несколько  дней.  3десь  нет
безопасного места.
     - Ты говорил кому-нибудь?
     - Никому. Нам не нужна паника. Но ты должна знать все.
     - Спасибо, что ты сказал.
     - Я сказал еще не все. Ты  помнишь,  я  просил  тебя  не  купаться  в
источнике?
     - Да.
     - В воде источника - лекарство. Это психотропное вещество.  Я  сделал
несколько проб и не смог определить, что  это  такое.  Скорее  всего,  это
новое вещество, которое испытывают на нас, как на подопытних  крысах.  Оно
дает побочные эффекты. Есть женщина, которая почти сошла с ума, купаясь  в
источнике по ночам. Пока я не могу сказать, что могут  дать  большие  дозы
этого лекарства.
     - Может быть, это связано...?
     - Ты имеешь в виду - с убийством?  Конечно.  Те,  кто  написали  наши
жизни, не оригинальны; они редко обладают хорошей фантазией.
     - Ты собираешься что-то сделать?
     - Да. Я знаю единственное  место,  куда  можно  поместить  капсулу  с
лекарством. Сейчас я пойду туда. Если все пройдет  хорошо,  то  я  принесу
купсулу с собой.
     - Ты сможешь сделать анализ?
     - Нет, мне придется ставить опыты на животных и на себе. Но  я  знаю,
как позаботиться о безопасности.
     - Может, не стоит идти сейчас?
     - Все важное нужно делать сейчас. Из этого  правила  нет  исключений.
Исключения выдумывают трусы для своего оправдания. Если я не вернусь через
два часа, значит, что-то случилось.
     - Что?
     - Ничего страшного. Я сумею выпутаться,  я  ведь  работаю  создателем
чудес.


                                    9

     Утром он работал. Первыми на прием пришли две  женщины  -  болтливые,
глупые и слишком уверенные в  себе.  Следующей  была  Нина.  Вацлав  сразу
отметил, что она изменилась. Он привык оценивать людей с первого  взгляда:
по походке, мимике, жесту, по первому слову.
     - Можно? - сказала Нина и остановилась у дверей. Она осталась  стоять
у дверей так же, как и в прошлый раз, но единственное слово,  которое  она
произнесла, говорило о многом. Оно было  сказано  с  интонацией  здорового
человека.
     - Можно. Я вижу, что сегодня вам лучше, - ответил Вацлав.
     Нина села к столу. Ее движния тоже говорили о многом: сейчас  она  не
была бессмысленно открыта, будто рваный зонтик, - она внутренне свернулась
клубком и спрятала все, что могла, от посторонних  глаз.  Отодвигая  стул,
она споткнулась обо что-то и покраснела.
     - Да, лучше, - сказала она, - и намного  хуже.  Я  не  могу  смотреть
людям в глаза. Что я наговорила вам в прошлый раз?
     - Ничего особенного, обычный бред.
     На ее лице ничего не отразилось - слова упали и погрузились словно  в
бездонный омут. Там, в глубине, могло скрываться все что  угодно.  Поэтому
следующая ее фраза будет неожиданной, подумал Вацлав.
     - Я решила больше никогда не петь, - сказала Нина.
     - Вам стыдно?
     - Да.
     - Но ведь пение здесь ни при чем.
     - Я знаю, но все равно.
     - Это смертный грех, Бог не прощает самоубийства, - сказал Вацлав.
     - А кто говорит о самоубийстве?
     - Вы. Вы собрались убивать себя по частям и для начала выбрали  самую
лучшую часть.
     Она улыбнулась. Не ему, а сама себе.
     - Я уже решила.
     - Вспомните, вы это делаете не в первый раз.
     - В первый. Я всегда любила петь.
     - Но отказаться можно  не  только  от  этого.  Вспомните,  как  много
времени вы тратили в детстве и юности, чтобы научиться тому,  от  чего  вы
потом отказались.
     Она немного подумала.
     - Да, я любила вышивать и рисовать. Но оказалось, что в жизни на  это
нет времени. Но ведь все это еще не умерло, я смогу ко всему вернуться.
     - Это еще хуже - сказал Вацлав.  -  Уходить  стоит  только  навсегда.
Будут проходить годы,  вы  будете  возвращаться  к  своим  полуисчезнувшим
талантам снова и снова. Сначала это будут таланты, потом увлечения,  потом
- чудачества. Над вами будут смеяться, вначале скрываясь, потом - открыто.
Но вы ничего не сможете  поделать  с  собой  -  будет  достаточно  мелочи,
полунамека, чтобы воскресить уродов -  духовные  обрубки  былых  талантов.
Убийства наполовину не прощаются.
     - Спасибо. Я пойду, - сказала Нина.
     - Вам уже можно купаться в источнике.
     Уходя, она обернулась еще раз.
     - Скажите, доктор, зачем вы это делаете?
     - Я получаю за это деньги.
     - Нет, деньги здесь ни при чем.
     - Тогда потому, что у меня есть принципы,  -  сказал  Вацлав.  -  Это
полезная вещь, она поддерживает меня, как арматура.
     - Вот как раз принципов мне  всегда  и  не  хватало.  Меня  ничто  не
поддерживает изнутри. Наверное, я похожа на медузу.
     - Нет, на морского ежа.
     Она улыбнулась - на этот раз ему.
     - Расскажите о каком-нибудь из ваших принципов, вдруг он  подойдет  и
для меня.
     Вацлав подумал.
     - Кто-то сказал в прошлом веке: если  не  можеш