со  всех  сторон.  Над
крышей поднималось зарево, как над жерлом  вулкана.  Возможно,  крыша  уже
провалилась. В стене появилась заметная  трещина;  из  трещины  вырывались
дымовые всплески - один за другим, так,  будто  кто-то  выталкивал  дым  с
большой силой.
     - Как хорошо, что мы познакомились, - сказал Юлиан  Мюри,  -  дело  в
том, что я тоже хорошо знаю папашу Йеркса. Он не такой  злодей,  каким  ты
его описала, но мне он тоже не нравится.
     Винни резко повернулась.
     - Ты его знаешь?
     - Да, я даже живу с ним в одном доме и приехал сюда вместе с ним.  Но
мне тоже нравится этот пожар. Только я думаю, что пожар маловат.
     Ее взгляд стал внимательным.
     - Маловат? Но ведь сгорит все, не так ли?
     - Но ведь это не плата за смерть отца. Это слишком  маленькая  плата.
Это даже не месть, если только не ты подожгла фабрику.
     - Не я. Но я мечтала об этом. И не только об этом. Но это месть - Бог
отомстил ему за меня.
     - Фу! - сказал Юлиан Мюри, - ты говоришь совсем как папаша Йеркс.  Ты
знаешь, что он заявил мне только что? Он сказал, что Бог  ни  капельки  не
стесняется показывать себя, вмешиваясь в нашу жизнь. Могу тебя  порадовать
- после удара молнии Йеркс слегка тронулся и теперь говорит в  основном  о
Боге. Или он всегда был таким?
     - Нет, не всегда, - ответила Винни. - Но раз так, я не буду  говорить
о Боге.
     Невдалеке от них стояла пожарная машина с приоткрытой дверцей. Машина
говорила сама с собой металлическим голосом.
     - Третий, третий, вызываю четвертого, - сказала машина.
     - Третий, третий, вызываю четвертого, - передразнил ее  мальчишка.  -
Агент 007 задание выполнил.
     - Будем отрезать, - сказала машина, не обращая внимания на мальчишку.
- Как обстановка?
     - Как обстановка? - передразнил мальчишка.
     Машина грубо выругалась.
     - Ого! - удивился мальчишка, - сама ты...!
     Он отошел.
     - Слушай, - сказал Юлиан Мюри, - у меня есть идея.
     В  этот  момент  послышался  взрыв.  Над  крышей  поднялся  невысокий
огненно-пятнистый купол, завис на мгновение и провалился.
     - Что это? - удивилась Винни.
     - Что-то взорвалось.
     - Нечему там взрываться, там только бумага и вата.
     - Угловая комната на первом этаже, склад,  -  сказал  Юлиан  Мюри,  -
помнишь, там стояли баллоны с  газом.  Я  удивляюсь,  что  они  взорвались
только сейчас.
     - Откуда ты об этом знаешь?
     - Я бывал на фабрике.
     - Я тебя там не встречала.
     - А я тебя встречал, ты просто не замечала меня. Я хотел  заговорить,
но очень стеснялся. Я вообще очень стесняюсь. Если честно,  то  ты  первая
девушка, с которой я заговорил.
     - Что-то не верю, - сказала Винни.
     - Это только потому, что ты мне очень нравишься. Я как  в  тумане;  я
даже не знаю, что говорю.
     - Все равно не верю, - сказала Винни.
     Огонь вырвался из окон второго этажа. Сейчас взобраться на крышу было
невозможно. Одна из собак, сидящих рядом, подняла морду и завыла.
     - Кажется, собаки умнее людей, - сказал Юлиан Мюри.
     - Некоторые, - ответила Винни, - воют  только  умные  собаки.  Глупые
заводят новые знакомства. Нельзя делать и то, и другое одновременно.
     Начинало темнеть.  Люди  стали  расходиться,  убеждаясь,  что  ничего
нового уже не произойдет. Маленький местный нетопыришка  летал  кругами  в
полупрозрачных вращающихся дымовых облаках. Странно, откуда  в  это  время
года летучие мыши, подумал Юлиан Мюри, и сразу понял откуда.
     - Смотри,  -  сказала  Винни,  -  летучая  мышь.  Ей  тоже  любопытно
посмотреть, что здесь делается.
     - Должно быть, она просто жила под крышей, а  огонь  ее  разбудил,  -
ответил Юлиан Мюри. - Жалко ее, бедную.
     - Да, жалко, - согласилась Винни. - Но ты говорил, что  у  тебя  есть
идея.
     - Ты бы хотела отомстить по-настоящему?
     - Как по-настоящему - подсыпать яду в пиво или нанять банду убийц?
     - Не обязательно так грубо. Но ты права -  смерть  искупается  только
смертью.
     - Я не собираюсь доживать свою жизнь в тюрьме.
     - Я тоже, - сказал Юлиан Мюри, - но  вместе  мы  могли  бы  придумать
что-нибудь стоящее. Как он к тебе относится?
     - Он меня жалеет. Когда-то, когда я была  ребенком,  он  меня  любил.
Теперь его просто мучит совесть, я знаю.
     - Тогда давай к нему в гости. Поживешь недельку.
     - Никогда. Я никогда не переступлю порог его дома.
     - Не стоит так поэтично выражаться: "не переступлю порог",  -  сказал
Юлиан Мюри, - а не то я просто расплачусь. Приезжай в  гости  обязательно.
Пусть  он  подумает,  что  ты  его  простила.   Пусть   он   растрогается,
расчувствуется, начнет каяться и вспоминать, пусть он раскроет душу. Тогда
мы и ударим. По-настоящему больно бывает ведь только от  несправедливости.
Любую другую боль можно стерпеть. Ты согласна?
     - Да, - сказала Винни, - теперь согласна.


                                    6

     Прошло два дня. Винни выполнила свое обещание - приехала в  гости.  С
Яковом она говорила тепло и любезно; она оказалась хорошей актрисой.  Яков
появлялся  дома  только  по  вечерам  -  из-за   пожара   возникло   много
непредвиденных проблем, требующих срочного решения.
     Юлиан Мюри рассказал Винни историю своих отношений  с  Эльзой  и  они
весело посмеялись.
     - Бедняжка, ты  такой  стеснительный,  -  сказала  Винни,  -  я  тебя
насквозь вижу, не верю тебе ни вот на столько, -  она  сложила  в  щепотку
пальцы. - Со мной у тебя не пройдет.
     - Совсем не пройдет?
     - Ну, если для тебя это так важно, то пожалуйста, - сказала Винни,  -
мне наплевать. Но знай, что я тебя раскусила.
     Они были вдвоем в его комнате. Винни сидела на том же диванчике,  где
любила сидеть Эльза. Больше в доме никого не было.
     - Тогда и мне наплевать, - сказал Юлиан  Мюри,  -  давай  говорить  о
деле.
     Винни улыбнулась своей неприятной хищной улыбкой. Во всем ее существе
было нечто неприятное и хищное.  Это  не  бросалось  в  глаза  при  первой
встрече, но тем сильнее обращало на себя внимание  потом.  В  детстве  она
была испорченной девчонкой,  подумал  Юлиан  Мюри,  сущим  наказанием  для
родителей. Потом,  повидав  жизнь,  она  успокоилась,  но  не  изменилась.
Обычная история. Я не раз встречал таких.
     - Когда ты улыбаешься, ты становишься похожа на щуку, - сказал  Юлиан
Мюри.
     - Врешь, я не такая худая.
     - Конечно, у тебя лицо круглое, как луна, но все равно, как у щуки.
     - Ты потише, щуки, они умеют кусаться.
     - Я знаю, - сказал Юлиан Мюри. - Я сказал тебе комплимент.
     - Слабенькие у тебя комплименты. На такие щуки не клюют.
     - Слабенькие, зато оригинальные. Давай думать, уже два дня прошло.
     - Ты мужчина, ты и думай, - сказала Винни, - ты думай, а я послушаю.
     - Так, - сказал  Юлиан  Мюри,  -  есть  три  варианта:  самоубийство,
несчастный случай и, понятно, убийство.
     - Ты говоришь прямо как прокурор. Мне не по себе становится.
     - Рассмотрим первый случай. Как люди убивают себя? Вешаются, травятся
газом, режут вены, выбрасываются из окон, желательно при свидетелях.
     - Давай не будем говорить об этом, - сказала Винни, - я не хочу.
     - Тогда другой вариант  -  несчастный  случай.  Можно  споткнуться  и
неудачно упасть, попасть под машину или под  поезд,  можно  выпить  не  то
лекарство. Еще бывает несчастный случай на охоте. Убийство нам не подходит
-  слишком  мало  вариантов,  например,  нападение  в  темноте   с   целью
ограбления.
     - Это слишком опасно, я не буду.
     - Конечно, нужно придумать что-то лучшее.
     - Слушай, - сказала Винни, - а чего ты так стараешься? Понятно  я,  у
меня есть причина. Он ведь тебе ничего плохого не сделал.
     - Только хорошее.
     - Тогда в чем дело?
     - Ты не поймешь.
     - А ты расскажи, я понятливая. Если будешь что-то скрывать, я сегодня
же уеду. Говори правду.
     - Правду, - он задумался, - правду. Если бы я мог знать правду.  Есть
арабская сказка о джине, который много тысяч лет сидел в бутылке.  Сначала
он поклялся, что исполнит желания любого, кто освободит  его  из  бутылки.
Когда прошла тысяча лет, он решил не исполнять желаний. Но никто не спешил
его спасать. Когда прошла еще тысяча лет, он поклялся убить  каждого,  кто
его освободит. Слышала?
     - Да, - сказала Винни, - я знаю.
     - Я раньше не понимал этой  сказки.  Мне  казалось,  что  чем  дольше
пробудешь в неволе, тем больше  полюбишь  своего  спасителя.  Но  потом  я
понял. Есть грань,  за  которой  все  изменяется,  переворачивается.  Есть
предел любому терпению и любому пониманию. На месте того джина я  бы  тоже
стал мстить. И не только своему спасителю, а всему миру, который  обошелся
со мной так жестоко. Тебе это трудно понять.
     - Нет, - сказала Винни и положила обе руки на ручку дивана, так,  как
раньше Эльза, - я понимаю, говори.
     - Меня никто не запирал в бутылку на тысячи лет. Но мне  и  не  нужно
было тысяч лет. Для меня тысячи лет прошли за  несколько  часов.  Я  видел
однажды, как убили мальчишку за ведро малины. Я видел однажды, как погибли
в огне сотни человек - просто ни за что. Они были невиновны. Они сгорели в
огне. Для них ад начался еще на этом свете. И я понял, что наша  жизнь  не
стоит того, чтобы ее любить, если происходит такое. Она не стоит  и  того,
чтобы к ней относиться с безразличием. Она заслуживает лишь того, чтобы ей
мстить. И начинать нужно с того человека,  который  тебя  спас.  Это  джин
придумал правильно. Ну что, тебе понятно?
     - Да, понятно, я однажды тоже думала так, - сказала  она.  -  Смотри,
какая погода сегодня. Кажется, что скоро лето. Так хорошо и  так  приятно.
Ты заметил?
     - Заметил. Наверное, это из-за солнца.
     - Нет, не из-за солнца. Ты знаешь, как это было с моим отцом?
     - Знаю.
     - Ничего ты не знаешь. Слушай. Это было два  года  назад.  Тогда  мне
было всего семнадцать и я была не такая, как сейчас. Два года  меня  очень
изменили. Тогда с нами уже не было мамы, она ушла раньше. Отец был  болен.
Не только тогда, всю жизнь. У него болело сердце. Часто болело,  я  знала.
Он вставал по ночам, потому что боялся лежать; часто  вообще  не  ложился.
Это с ним было всегда. По утром он шутил и ничего не объяснял. Его  работа
была связана с поездками. Ему было  очень  тяжело;  из-за  болезни  он  не
успевал. В конце концов он уволился. Он  очень  переживал  и  у  него  был
инфаркт. Тогда мама еще была с нами. Мы думали, что он не переживет, но он
очень любил жизнь. Он всегда очень любил жизнь, можешь ты это понять?
     Она замолчала, вспоминая. Молчание натягивалось,  как  резина  -  все
напряженнее и напряженнее, вот-вот порвется. Юлиан Мюри пошевелился и  сел
иначе.
     - Да, - она продолжала, - еще он верил в загробную  жизнь.  Читал  об
этом в книгах. Наверное, верил от страха. Верят ведь всегда от страха  или
от глупости.
     - Не всегда, - сказал Юлиан Мюри, -  иногда  из-за  доброй  души  или
понимания чего-то важного.
     - Но он-то верил от  страха,  я  знаю.  Он  читал  книги,  в  которых
говорилось о том, что будет после смерти, и мне давал читать. Они написаны
убедительно, некоторые из них. И там говорится, что  нет  большего  греха,
чем самоубийство. Поэтому я знала, что это ему не грозит. И еще  он  очень
любил жизнь. Я никогда не верила, что это произойдет. После того,  как  мы
разорились из-за этого подонка (он еще заходил к нам, до самого последнего
дня!), у отца осталось много долгов. Он не мог  заплатить.  Все  произошло
так быстро, мы стали нищими. В последний вечер его жизни я собиралась уйти
с друзьями, а он меня не отпускал. Он вдруг стал смотреть фотографии  -  и
смотрел их так медленно,  будто  картины  в  музее.  Я  не  понимала  этой
сентиментальности. Я  тогда  еще  многого  не  понимала.  Он  просил  меня
остаться и показывал фотографии, что-то вспоминал. Меня  эти  воспоминания
не трогали. Так бывает всегда - твои  воспоминания  нужны  только  тебе  и
никому больше, особенно самые дорогие воспоминания. Короче  говоря,  мы  с
ним поссорились, я наговорила ему много грубого, а потом ушла. Я старалась
вернуться попозже и гуляла половину ночи, часов  до  двух.  И  мне  совсем
плохо было на душе. Я думала, что он будет спать, когда я вернусь.  Но  он
все еще смотрел фотографии.  Я  легла  спать,  ничего  ему  не  говоря.  Я
подумала, что он опять не будет ложиться всю ночь. А утром он был добрым и
ласковым, будто мы и не ссорились совсем. Я подумала, что  ему  что-то  от
меня нужно, Я так прямо ему и сказала, но он не обиделся. Тогда было лето.
В нашем доме не было горячей воды. Мы не очень расстраивались, потому  что
летом  она  не  нужна,  и  слишком  много  было   других   причин,   чтобы
расстраиваться. Так вот, в  то  утро  он  звонил  и  договаривался,  чтобы
починили трубы. Меня это удивило. Я спросила, почему это он надумал чинить
трубы сейчас, если до зимы еще много времени. Он не объяснил. Он ничего не
говорил мне. Кончилось тем, что мы  поссорились  снова  и  я  снова  ушла.
Больше я его не видела живым. Я часто думала, что бы он мог мне сказать  в
последний раз, если бы я вела се бя по-другому? Что он хотел сказать  мне?
Ведь ему больше некому было сказать. Трудно  уходить  из  жизни,  если  не
можешь никому сказать последних слов - так, чтобы  эти  слова  кто-то  еще
помнил долго-долго... Потом  он  разбился,  а  через  три  дня  нашли  его
записку, где он просил никого не  винить.  Эту  записку  он  почему-то  не
оставил дома, а вложил в конверт, надписал адрес и направил на нашу  дачу.
Там конверт и нашли. Еще в конверт он  вложил  фотографию  мамы,  одну  из
старых фотографий, очень старых. Он просил никого не  винить,  потому  что
всегда был добрым и потому что так  принято  писать.  Но  я-то  знаю,  кто
виноват во всем. И тогда я поклялась отомстить папаше Йерксу.
     - Это ты ходила под окнами  клиники?  -  спросил  Юлиан  Мюри,  -  Ты
проходила там каждое утро?
     - Я. Мне было приятно знать, что он лежит там и мучится  от  боли.  Я
надеялась, что он умрет. Я получала удовольствие, проходя по аллее, -  это
было как сумасшествие. Но он не умер.
     - Он умрет.
     - Но как?
     - Давай начнем с самого простого и самого  безопасного.  Например,  с
угроз или шантажа. Письмом или по телефону. Лучше по телефону, потому  что
так быстрее. Эти вещи  иногда  дают  неожиданной  результат.  Попробуем  и
посмотрим, что получится.
     - Когда?
     - Сегодня.
     - Хорошо, сегодня - это мне нравится, - сказала она.
     Вечером они бродили по  городу.  Дважды  они  звонили  из  телефонных
будок, но Яков Йеркс еще не возвращался домой. Они гуляли обнявшись, чтобы
не привлекать внимания. После семи,  когда  на  улицах  стало  темно,  они
попробовали позвонить еще рая.
     Юлиан Мюри взял трубку  и,  прежде  чем  набирать  номер,  попробовал
голос.
     - Алло, узнаешь меня? - голос был низким и грубым.
     Винни рассмеялась и прижалась к нему плечом.
     - У тебя здорово получается, я бы никогда не узнала твой голос.
     Он набрал номер. На другом конце линии Яков поднял трубку.
     - Алло?
     Да, твои дела плохи, подумал Юлиан Мюри, это слышно даже  по  голосу.
Ты давно не говорил так - так бесцветно и устало.
     - Алло, узнаешь меня?
     Молчание.
     - Не узнал? - Юлиан Мюри думал, что сказать дальше.
     - Узнал, что вам нужно?
     - Ах, узнал, хорошо.
     Винни сделала удивленное лицо.
     - Что вам нужно? - повторил Йеркс, - Мы же обо всем договорились.
     - Изменились обстоятельства, - сказал Юлиан Мюри, - ты слишком  много
знаешь. Мы не можем этого оставить просто так.
     - Но ведь до сих пор я молчал, и вы сами понимаете, что говорить  мне
невыгодно. Что бы стало со мной, если?...
     -  Мне  плевать,  -  сказал  Юлиан  Мюри,  -   повторяю,   изменились
обстоятельства.
     - Может быть, я  мог  бы  заплатить?  -  спросил  Яков,  -  или  дать
расписку?
     - Забудь об этом.
     - Тогда что же?
     - Тебе придется умереть. Мы это сделаем без шума. Вопросы есть?
     - Когда?
     - Скоро. Но я предлагаю тебе самоубийство. Ты понимаешь, что  нам  не
нужен шум. Если ты согласен, то мы не сделаем тебе больше ничего.
     - Если я убью себя, то вы больше мне ничего не  сделаете?  Интересно,
что вы тогда сможете мне сделать?
     - Подумай сам,  -  Юлиан  Мюри  импровизировал,  поэтому  приходилось
говорить медленно и повторяться, - подумай сам. Во-первых,  ты  умрешь  не
сразу; во-вторых, ты умрешь не сам. Сперва твои близкие. Твоя  жена  и  та
девочка, с которой ты живешь.
     - Я подумаю, - сказал Яков.
     - Смотри, не думай слишком  долго.  Мы  не  будем  ждать.  Мы  начнем
действовать. Покончить с собой - самый легкий выход для тебя.
     Он повесил трубку.
     - Где ты научился так менять голос? - спросила Винни.
     - Я не учился. Я сам не знал, что умею это.
     - У тебя получается слишком хорошо.
     - В последние дни у меня многое получается слишком хорошо,  -  сказал
Юлиан Мюри, - так хорошо, что я иногда пугаюсь.
     - А с какой это девочкой он живет? - спросила Винни.
     - С тобой, с кем же еще?
     - Я ничего не понимаю.
     - Я тоже ничего не понимаю, - сказал Юлиан Мюри, -  но  мы,  кажется,
попали в яблочко.


                                    7

     Спустя час они вернулись.  Во  дворе  их  встретил  радостный  Холмс,
удивительно безобидная  собака.  Холмс  прыгал,  провожая  их  к  дому,  и
застенчиво предлагал побегать по двору. Но люди не соглашались. Когда  они
поднялись  на  ступеньки,  Холмс  понял  бесплодность  своих   попыток   и
остановился, по инерции слегка помахивая хвостом, и лег на землю, не  видя
новых развлечений. Юлиан Мюри открыл дверь своим ключом. Яков был в  одной
из комнат второго этажа - там горел свет.
     Они прошли в гостиную. Это была та самая комната с камином, в которой
по вечерам ужинала семья, - когда-то. Теперь традиция разрушилась.  Каждый
из живущих в доме жил сам по себе. В центре комнаты стоял стол с  нечистой
скатертью - здесь недавно обедали. Одна из стен - с большим окном - сейчас
была закрыта тяжелыми голубыми портьерами.  Винни  сняла  плащ  и  села  к
столу. Юлиан Мюри подошел к зеркалу. В зеркале отражалась  комната,  но  в
обратном изображении комната  казалась  новой  и  незнакомой.  Он  замечал
предметы, на которые не обращал внимания до сих пор. Вначале он  посмотрел
на камин, в котором уже несколько дней не было огня. Камин  в  современном
доме - большая роскошь, если только он сделан добротно. Стена над  камином
была вся  в  трещинах,  видимо,  из-за  горячего  воздуха.  Значит,  камин
все-таки сделан плохо. Стена напротив окна была закрыта  ковром.  У  стены
стоял маленький столик с телевизором на нем.  Телевизор  был  из  красного
пластика, переносной. Юлиан Мюри ни разу не видел,  чтобы  этот  телевизор
включали. Над столиком висели две винтовки, закрепленные на ковре. Если на
столе висит винтовка, вспомнил Юлиан Мюри, то она  обязательно  выстрелит.
Занятно.
     - Слушай, Винни, - сказал он, - как ты думаешь, эти ружья стреляют?
     - Почему бы и нет? - это охотничьи.
     - Ты разбираешься в оружии?
     - Нет, но когда-то мы с отцом ходили на охоту. Не только с  отцом,  -
поправилась она, - всегда собиралось много  людей,  человек  двадцать  или
пятнадцать. Йеркс тоже был с нами. Кажется, это  те  же  самые  ружья,  из
которых он стрелял.
     - В здешних местах хорошая охота?
     - Так говорят, но я не уверена. Я была на  охоте  несколько  раз.  Мы
охотились только на уток. Говорят, что в лесах много разного  зверя;  есть
волки, например, и еще что-то вроде маленьких оленей, которые не бегают, а
прыгают, - но этого я не видела. Волчью шкуру видела, а волка никогда.
     - Ты умеешь стрелять?
     - Я хорошо стреляю; здесь многие хорошо стреляют. Многие любят охоту,
не знаю только за что. По мне, это противное и скол