ое окно состояло из  трех  секций.  В  окнах  нижнего  этажа
угадывались решетки, в форме встающего солнца  с  лучами.  Все  окна  были
темными. Правда, еще не было достаточно поздно, чтобы  кто-нибудь  включал
свет. Юлиан Мюри заметил светлые ящики в окнах  второго  этажа,  но  затем
понял, что видит не ящики, а прямоугольники окон с противоположной стороны
здания. Второй этаж просвечивался насквозь.  Значит,  он  был  пустым  или
почти пустым. Ему показалось, что он видит пятнышко электрического света в
одном  из  окон  первого  этажа.  Впечатление  было  такое,   будто   свет
пробивается сквозь рваную плотную штору. Немного подумав,  он  решил,  что
это не свет,  а  только  яркое  оранжевое  пятно  неизвестной  природы.  С
большого расстояния не особенно разглядишь.
     Он  обошел  здание  и  зашел   с   задней   стороны.   Здесь   дорога
разветвлялась:  одна   ветка   шла   вниз,   к   городу,   другая   делала
невразумительный зигзаг и направлялась в поля. По дороге  из  города  полз
белый автомобиль с двумя усиками-антеннами на лбу, как у насекомого. Юлиан
Мюри мысленно проклял водителя и пошел, теряя время, вдоль забора.  Вперед
и назад. Когда он вернулся назад, автомобиль еще был около фабрики.
     Забор был  невысоким  и  решетчатым,  напоминающим  сетку.  С  задней
стороны здания он почти вплотную  подходил  к  стене  одноэтажной  длинной
пристройки без окон. Должно быть, это был склад. Отсутствие окон и  дверей
несколько затрудняло  проникновение  внутрь.  Однако  предприимчивые  люди
изменили первоначальный замысел архитектора - вплотную  к  пристройке  они
построили еще и сарайчик из металлических листов. Сарайчик  тоже  не  имел
окон или дверей. Значит, он открывался внутрь.
     Дальше поднимался второй этаж, ступенькой, над  ним  нависала  крыша,
козырьком. Крыша второго этажа  была  плоской,  как  теннисный  корт.  Над
крышей поднималась еще одна пристройка, маленький третий этаж. Юлиан  Мюри
решил, что на третьем этаже расположены комнаты и кабинеты  администрации.
Это  было  видно  по  величине  окон.  На  крышу   третьего   этажа   вела
металлическая лестница из прутьев.
     Узкое пространство у задней стены было  завалено  разным  хламом,  до
которого, видимо, просто не доходили руки. Юлиан Мюри  поискал  глазами  и
увидел обрезок стальной полосы. Это то что  нужно.  С  внутренней  стороны
забора росло несколько деревьев - клены, судя по неопавшим пучкам крылатых
семян. Кора на стволах кленов была почему-то закручена так, будто  деревья
росли спиралью, делая один оборот за жизнь. Пока он размышлял,  на  дороге
появился мальчик с собакой. Собака, довольно хищного вида,  изо  всех  сил
тянула поводок; мальчик  сплевывал  каждые  два  шага.  Юлиан  Мюри  снова
прошелся вдоль забора, чтобы не привлекать внимания. Он взглянул на  небо.
Небо почти очистилось от облаков. На фоне начинающегося заката  совершенно
черным силуэтом летела дикая утка. Он узнал ее по несоразмерно длинной шее
и быстрому трепыханию крыльев. А здесь, наверное, неплохая охота,  подумал
он. Когда мальчик с собакой  прошел,  Юлиан  Мюри  взялся  за  решетку.  С
внутренней стороны забора шла кошка, серая, с белыми тапочками  шерсти  на
задних лапах. Поймав его взгляд, кошка приостановилась, но  потом  подошла
поближе и сделала шеей явно дружественное движение - будто  ласкаясь  -  и
ушла.
     Он без труда перелез на другую сторону,  еще  раз  оглянулся.  Теперь
поблизости явно никого не было. Если послышится  мотор  машины,  то  можно
просто лечь на землю  или,  лучше,  спрятаться  за  стволом.  Если  машина
повернет, то нужно спокойно идти. Тогда на него не  обратят  внимания.  Но
машины не было.
     Он подобрал кусок стальной полосы и поддел им один из  нижних  листов
металла. Лист держался  на  четырех  заклепках.  Заклепки  лопались  почти
бесшумно. Он оторвал три, а  одну  оставил,  чтобы  придерживала  лист  на
месте. Потом он повернул лист по  часовой  стрелке.  В  получившуюся  дыру
вполне можно было пролезть.
     Внутри лежали бумажные  коробки.  Он  толкнул  их  рукой,  и  коробки
неожиданно легко провалились внутрь -  так,  будто  они  были  пустые.  Он
протиснулся в дыру и оказался внутри. Затем он поставил лист  на  место  и
расчистил себе проход от коробок, стараясь  не  поднимать  шум  -  на  тот
случай, если внутри кто-то есть. Коробки  были  мягкими,  но  не  пустыми.
Должно быть, какая-то бумажная дребедень, подумал Юлиан Мюри.
     Он оказался в маленьком светлом чуланчике  с  окном  во  двор.  Дверь
легко открывалась изнутри и вела в коридор.  Помещение  было  складом.  На
полу и стенах лежали розовые прямоугольники солнца. Перед тем  как  зайти,
солнце снова показалось из-за туч. В коридоре ощущалась тишина и пустота -
и странный запах давно покинутого места. Юлиан  Мюри  шел  не  опасаясь  -
теперь он был уверен, что внутри никого нет. Он осмотрел несколько  комнат
и убедился, что склад будет хорошо гореть. В  одной  из  комнат  он  нашел
несколько баллонов с газом. Если поджечь в этом месте, то рано или  поздно
баллоны взорвутся, и пожару будет легче проникнуть  на  второй  этаж.  Это
была разумная мысль. Он вытряхнул бумажное и ватное содержимое  нескольких
больших коробок. Содержимое было разноцветным. Чтобы не терять времени, он
не стал открывать остальные коробки, а только свалил их в кучу.  Потом  он
присел на корточки и щелкнул зажигалкой.  Огонек  неохотно  пополз  вверх,
съедая зеленую вату, прорвался длинным голубым язычком с  яркой  желтизной
на конце.
     Перед тем как уйти, Юлиан Мюри сделал поджог еще  в  четырех  местах,
чтобы фабрика загорелась сразу со всех сторон. При таком количестве бумаги
и ваты она обязательно сгорит дотла. Нужно только  подождать,  пока  огонь
разгорится. Тогда в коридоре запахнет дымом и навсегда  исчезнет  странный
запах пустоты. Последний поджог он сделал в маленькой  комнате  без  окон.
Было так темно и так приятно смотреть на  огонь.  Огонь  быстро  вырос  до
размеров небольшого костра, но дальше  расти  не  спешил.  Юлиан  Мюри  не
спешил тоже. Он решил дождаться запаха дыма. Он сел на пол и  стал  ждать.
Пол был холодным, и пришлось  подложить  длинную  плоскую  коробку.  Огонь
пожелтел и осветил комнату. Темнота отодвинулась, но не ушла, а  собралась
в  углах.  Глядя  на  огонь,  он  чувствовал,  как  меняется,   постепенно
раздвигаясь, его сознание - будто перед пыльным зеркалом  кто-то  поставил
еще одно зеркало и начал протирать пыль. Наверное, подобное чувство всегда
приходит, когда смотришь на огонь. На огонь, на морской прибой, на текущую
воду, на лицо человека - на  все  бесконечное.  Он  вспомнил  свой  первый
огонь; это было невообразимо давно, это было  одним  из  самых  дальних  и
самых искаженных отражений в зеркале, - была рождественская елка в доме со
сверчком - теплый дом, полный родных, дом защищал от всего, потому  что  в
мире не было ничего, кроме дома. Кроме огня свечей был тогда и свет лампы,
почему-то зеленый, так запомнилось. Такого оттенка он не встречал  никогда
больше, хотя иногда вспоминал. Он вспомнил один из своих последних  огней.
Это был костер в лесу. Тот лес  был  в  двухстах  километрах  к  югу  и  в
полугоде прошедшей жизни. У костра сидел парень лет четырнадцати - один из
случайных людей, которых можно встретить  путешествуя.  Парень  имел  лицо
старика, он слишком много пил. Так много, что Юлиан Мюри удивился. Два дня
до того парень чуть было не умер от перепоя. Юлиан  Мюри  купил  в  аптеке
какой-то рвотной гадости, и парень остался жить. Это происшествие сблизило
их на  несколько  дней.  Парень  рассказывал  странные  вещи.  Юлиан  Мюри
полагал, что он знает жизнь, но тогда усомнился в своем знании.
     - Да, мы живем очень просто, - говорил тогда парень, - очень  просто,
больше ничего не надо. Мы воруем лошадей в селах.
     У него был короткий плетеный хлыст  с  деревянной  ручкой.  Время  от
времени он прижимал хлыст к щеке. Костер горел мягко и уютно;  темнота  то
приближалась, то отступала, но оставалась такой же плотной  и  по-осеннему
молчаливой.
     - А что люди? - спросил Юлиан Мюри.
     - Да что люди - стреляют. В том году убили одного. Тогда зима была, и
они его загнали на реку. Лед стал проваливаться и он не пошел дальше.  Тут
его и  пристрелили.  А  потом  бросили  в  прорубь.  Они  думали,  что  мы
испугаемся.
     - Он был твоим другом? - спросил Юлиан Мюри.
     - Не-а. У меня друзей нет. У него тоже не было. Зато жизнь веселая.
     - А дорого дают за лошадь?
     - За какую как. Но мы дорого не берем. Нам ни к чему это. Что  делать
с деньгами?
     - А с вещами?
     - А что делать с вещами? Потом, если надо, можно  украсть,  -  парень
неожиданно рассмеялся. Его лицо напоминало высохшую кожаную  маску.  Когда
он смеялся, лицо морщилось, будто кожа была очень тонкой.
     - Ну а за сколько продашь лошадь? - спросил Юлиан Мюри.
     - Тебе даром отдам. Украду и отдам, хочешь?
     - Мне лошадь не нужна. Но - спасибо.
     - Вообще мы берем ведро водки, - стал вспоминать парень. -  Продавать
- это опаснее, чем воровать. Как-то мне ногу прострелили.  -  Он  завернул
штанину и показал шрам. Юлиан Мюри ничего не увидел, но поверил на  слово.
- Ведро водки - это лучше всего. Без водки куда ж денешься?
     - И всегда только водкой берете?
     - Всегда, но не обязательно. У меня сейчас кобыла есть, плохая, много
не дадут. Я за нее ведро малины попрошу. Так малины  хочется,  а  собирать
лень. Давно уже малины не ел. Завтра возьму ведро малины. Тебя тоже угощу.
     - Странная у тебя жизнь, - сказал Юлиан  Мюри,  -  если  разобраться,
очень странная.
     - Зато интересная. А если разобраться, то у всех  жизнь  странная.  У
тебя что ли нет?
     - У меня - да.
     - Вот, - сказал парень, - у всех она такая.  Живи,  пока  живется,  а
потом помирай. Какая разница?
     На следующий день парень пошел в село за ведром  малины.  Юлиан  Мюри
долго ждал, но парень не вернулся. Прождав до вечера, он сам пошел в село.
Там он услышал то, что ожидал услышать. Парня застрелили за ведро  малины.
Сначала дали ведро - для смеху и чтоб труднее было убегать, - а уже  потом
застрелили. Если бы он бросил ведро, то бежал бы быстрее.  Мог  бы  успеть
убежать. Но он давно не ел малины и ему очень хотелось. Он так и не  успел
попробовать. Когда он упал, малина рассыпалась. Потом ее подобрали местные
беспризорные малявки. Странная у него была жизнь. Как  и  у  всех  нас.  А
впрочем, какая разница - живи, пока живется.
     Огонь разгорелся и в комнатушке стало совсем светло, Светло и  жарко.
Юлиан Мюри выглянул в коридор. Под потолком тянулась  тонкая  нитка  дыма.
Нитка ползла медленно, местами останавливаясь и  сбиваясь  во  вращающиеся
клубки. Самое время уходить. Солнечные квадраты переместились  на  среднюю
часть стены. Обратно он шел не спеша, любуясь  природой.  Людей  почти  не
было, машины проезжали редко. На полпути к дому Якова  Йеркса  он  заметил
женщину в зеленом плаще.  Женщина  приближалась,  и  цвет  плаща  менялся,
становился ярко-голубым. Это либо оптический обман,  либо  дефект  зрения,
подумал Юлиан Мюри. Бывают же люди,  которые  не  различают  цвета.  Когда
голубой плащ приблизился, Юлиан Мюри разглядел девушку,  очень  молодую  и
совсем не пучеглазую. Конечно, это могла  быть  совсем  другая  девушка  и
совсем другой плащ.
     - Здравствуйте, - сказал Юлиан Мюри.
     Девушка задумалась, пытаясь вспомнить, и вяло кивнула - здравствуйте.
     - Всего доброго, - сказал Юлиан Мюри.
     Девушка остановилась, вспоминая.  За  ее  спиной,  слева  от  дороги,
стояла большая старая береза, вся черная от старости. Вокруг ствола дерева
ходила ворона, невесть откуда прилетевшая. Наверное,  спрыгнула  с  ветки.
Ворона шла по  кругу,  останавливаясь  через  каждые  два  шага,  нагибала
голову, вытягиваясь вперед, и тихо  каркала,  стесняясь  пробовать  полную
силу голоса. Потом ворона снова делала два шага.  Увидев,  что  привлекает
внимание, ворона совсем  застеснялась,  остановилась,  каркнула  совсем  с
человеческой  интонацией  -  обиженно  и  удивленно  -  дважды   прыгнула,
разбегаясь, и уверенно полетела в сторону заката.


                                    5

     - Как ваша нога? - спросил Яков.
     - Гораздо лучше, - ответил Юлиан Мюри, - гораздо лучше.
     - Помогают прогулки. Скоро вы будете совсем здоровы.
     - Я уже здоров, - сказал  Юлиан  Мюри.  Он  ждал  звонка,  но  звонка
почему-то не было. Наверное, пожар еще не разгорелся  по-настоящему.  -  Я
гуляю просто потому, что мне надоело сидеть в доме и ничем не заниматься.
     - Я могу вам помочь.
     - А я думал, что у вас пропало желание мне помогать.  Вы  предлагаете
мне работать на фабрике?
     - Да.
     - Я вас не подведу. Никто из ваших служащих не будет работать  лучше,
чем я.
     - Ну, не преувеличивайте.
     - Я вам гарантирую, - сказал Юлиан Мюри, - никто  не  будет  работать
лучше, чем я. Вы скоро убедитесь,
     - Хорошо, - сказал Яков, - а что вы умеете делать?
     - Любую работу. Я не думаю, что у вас найдется работа, которую  я  бы
не смог  выполнить.  В  ближайшее  время  не  найдется.  И  мне  бы  очень
понравилось работать на фабрике игрушек.
     - Почему же?
     - В этом есть что-то благородное. Я  буду  приносить  радость  людям,
детям.
     - Верно, - сказал Яков, -  я  тоже  всегда  считал  это  благородным.
Иногда мы даже отдаем  игрушки  бесплатно  -  бедным  или  больным  детям.
Прибыль ведь не самое главное.
     - Желаю удачи, - сказал Юлиан Мюри, - желаю удачи вашим добрым делам.
     И в этот момент зазвонил телефон.
     Пока Яков говорил по телефону, Юлиан Мюри вырвал листок из  блокнота,
согнул его так, чтобы получить квадрат, аккуратно оторвал лишнее. Потом он
стал сворачивать из листка фигуру. Закончив, он нарисовал две точки -  это
будут глаза - потом перевернул бумагу и нарисовал  плавники.  Он  дунул  в
отверстие и фигурка раздулась, превратившись в прелестную рыбку с  большим
ртом. Он очень хорошо умел делать фигуры из бумаги.
     Яков вошел в комнату.
     - Смотрите, - сказал Юлиан Мюри, -  какая  красивая  фигурка.  И  как
просто делается. Ее можно делать  из  цветной  бумаги,  а  плавники  можно
приклеивать. Можно приклеивать и хвост, а саму рыбку  посыпать  чем-нибудь
блестящим.  Получится  очень  красивая  игрушка.  Можно   сделать   только
раскрашенный листок, а дети будут сворачивать рыбку сами. Как вы  думаете,
неплохо? Я знаю много таких вещей. Видите, я полезный человек.
     - Да, - сказал Яков, - наверное. Можно посмотреть?
     Он взял рыбку и сделал вид, что рассматривает ее.
     - Что случилось? - спросил Юлиан Мюри, - Откуда звонили?
     - Это фабрика.
     - Фабрика? Какое совпадение. Мы только что о ней говорили.
     - Да, - сказал Яков, - совпадение. Сейчас я должен ехать.
     - Я поеду с вами, - сказал Юлиан Мюри.
     Вскоре они увидели дым. Дым поднимался неспешно,  наклонным  столбом;
ветра почти не было. На  фоне  заката  дым  смотрелся  угрожающе  красиво.
Поднимаясь,   дым   растворялся   в   зареве   заката,    окрашивая    его
кроваво-коричневыми тенями. Облака, оседающие к  горизонту,  вытянулись  в
удивительное подобие грозящего или указующего перста. Небо грозило  земле.
Или земля небу?
     Они подъехали и остановились у развилки двух дорог.
     - Странно, так много людей, - сказал Юлиан Мюри. - Здесь  всегда  так
много людей?
     Яков не ответил.
     Фабрика горела давно. Люди тоже собрались  давно  -  собрались  целым
полчищем. Людям нравится смотреть на огонь,  особенно  на  пожар,  поэтому
никто не поспешил позвонить и  позвать  на  помощь.  Пожар  красив  только
тогда, когда сгорает  все.  Есть  изначальная  порочность  в  человеческом
существе - любая катастрофа  радует,  и  хочется,  чтобы  катастрофа  была
большей. Потом ползут слухи, и слухи раздувают  катастрофу  до  совершенно
невообразимых размеров. Людям мало того, что сгорел только  один  дом  или
разбился только один самолет, или  сошел  с  рельсов  только  один  поезд.
Всегда хочется большего.
     Пожарные  копошились,  как  муравьи,  и  изредка  ругались  матом   в
мегафоны. Юлиан Мюри рассматривал людей  -  обычная  мелкая  шпана;  шпана
взрослая, но сохранившая свою сущность; группы неизвестно  зачем  гуляющих
женщин;  пьяные,  выпившие,   продолжающие   пить   на   ходу;   несколько
автомобилей, остановленных зрелищем; несколько влюбленных парочек и  много
парочек, притворяющихся влюбленными; случайные люди, о которых не  скажешь
ничего определенного; высокомерные старушки, выгуливающие пудельков. Пахло
до неприличия приятно  -  пахло  лесным  костром  из  сосновых  бревнышек,
разложенном на лугу у молчаливой и по-дружески спокойной реки. Все  вокруг
были веселы - так приятно смотреть на огонь, жаль, что он скоро  потухнет,
- и только собачки изредка скулили. Их инстинкты  правильнее  затуманенных
человеческих чувств.
     - It was  special  pleasure  to  see  things  eaten,  to  see  things
blackened and changed <Было особое удовольствие в том, чтобы  видеть,  как
вещи исчезают, как вещи чернеют и изменяются (англ.)>, - сказал Яков.
     - Откуда эта фраза? - спросил Юлиан Мюри.
     - Ею начинается одна знаменитая книга. Я начал читать эту  книгу  час
назад. Я прочел эту фразу и подумал, что она правдива. И вот  сразу  после
этого -  такое  подтверждение  моих  мыслей.  Это  не  может  быть  просто
случайностью.
     - Да, удивительное совпадение.
     - Не совпадение, - медленно произнес Яков, - это воля провидения. Оно
не скрывает своей воли.
     - Бросьте, - сказал Юлиан Мюри, - чего доброго вы и  сейчас  скажете,
что Бог поступает справедливо, сжигая все ваше имущество.
     - Бог всегда справедлив. Вы даже не представляете насколько, - сказал
Яков и вышел  из  машины.  Его  присутствия  не  требовалось.  Было  сразу
понятно, что фабрику не спасти.
     Юлиан Мюри тоже вышел из машины и пошел в противоположную сторону.  У
ограды стояла девушка в  голубом  плаще.  Оказывается,  ей  тоже  нравится
смотреть на пожар. Он приблизился к ней сбоку; она заметила его  только  в
последний момент. Его поразило выражение лица девушки - она торжествовала.
     - Привет, Винни! - сказал Юлиан Мюри.
     - Привет, - она обернулась, но выражение ее лица не  изменилось.  Она
не пыталась скрывать свою радость.
     - Ты так радуешься, будто видишь огонь впервые в жизни, - сказал он.
     - Я видела уже четыре пожара за зиму и много пожаров раньше,  но  это
первый, который доставил мне удовольствие.
     - Не стоит быть такой кровожадной в восемнадцать лет. В восемьдесят -
другое дело, - сказал Юлиан Мюри.
     - Ты знаешь, что это горит? - спросила Винни.
     - Фабрика игрушек.
     - Вот именно, фабрика игрушек, фабрика Якова Йеркса.
     - Ах, так ты знакома с хозяином?
     - Очень хорошо знакома, - ответила Винни, - я его знаю с детства.  Он
был другом моего отца много лет. Они вместе учились. Последние два года  я
работала на этой фабрике.
     - Тогда ты должна плакать, а не смеяться. Или это нервное?
     Винни рассмеялась. Ее  смех  был  тихим  и  холодным.  Когда  человек
смеется так, ничего хорошего не жди.
     - Папаша Йеркс, - сказала она, - разбил мою  семью  и  разорил  моего
отца. Отец был вынужден покончить с собой. Прости, что я это тебе  говорю,
тебя это совсем не касается, но я должна сказать кому-то.  Наконец-то  это
произошло! Я так долго ждала. Наконец-то!
     Начали взрываться электрощиты -  ярко,  как  ракеты  фейерверка,  они
разлетались слепящими брызгами; оставляли в глазах пятна слепоты. Один  из
пожарных, уже почти поднявшись на крышу, остановился на лестнице и прикрыл
голову руками. Искры летели прямо на него.  Когда  взрывы  ослабевали,  он
делал  несколько  шагов  вниз  и  останавливался  снова,  чтобы  переждать
огненный ливень. Было видно, что здание горит сразу