ду вас.
   И он  исчез.  Едва  заметным  дуновением  воздух  заполнил  пространство,
которое только что  занимал  Рубай.  Мы  долго  молча  смотрели  то  на  это
опустевшее место, то друг на друга.
   - Квиксилвер. Джули, это был он. Вот здесь.
   - Сам Квиксилвер? Ты хочешь сказать... - Она  замолчала,  оглядываясь  по
сторонам и пытаясь сконцентрироваться.
   - Ты можешь расслабиться, если даже он слушает нас.  Если  он  собирается
узнать о конечной цели наших занятий, лучше, если он сделает это сейчас. - Я
почти желал этого. - Пока для нас это не зайдет слишком далеко. -  Я  провел
пальцами по горлу.
   - Он может убрать нас и ничего не почувствовать при этом, это так?
   Я кивнул. Вспомнив о тех картинах, которые он мне показал, я похолодел.
   Квиксилвер был словно изо льда, он мог сделать кому угодно что угодно, не
испытывая  никаких   угрызений   совести.   Когда-то,   возможно,   он   был
чувствительным и даже сентиментальным, а я не раз наблюдал, как люди  такого
типа под давлением жизни в Старом городе утрачивали человеческие  черты.  Но
неужели мы похожи на него?
   - Первый раз я видела не человеческое существо, - Джули  обняла  себя  за
плечи, как будто ей было холодно.
   - Так значит, тебе повезло,  -  пробормотал  я.  Нечеловек,  недочеловек,
чужак, пришелец... Мои глаза... Что он говорил про мои глаза?
   - Нужно немедленно найти Ардана. - Джули уже  поднималась.  -  Мы  скажем
ему... Я пожал плечами:
   - Рубай, наверное, уже делает это за нас.
   - Но мы же не могли его удержать.  Мы  не  скажем  Ардану,  что  это  сам
Квиксилвер. Ардан не представляет, с кем имеет дело. Он не читает мысли...
   - Да все с ним будет в порядке. В конце концов,  Рубай  не  будет  ничего
предпринимать в этих стенах. Да и потом  -  у  Зибелинга  хорошее  чутье  на
подонков. - Я скрестил руки на груди.  -  По  крайней  мере,  мне  он  часто
повторяет это.
   Джули села.
   - Не надо. - Она вновь нахмурилась, прочитав мои мысли. - Не сейчас. Если
сейчас мы не будем держаться вместе...
   Я не пытался уйти от разговора.
   - (Это не моя вина!) Зибелинг всегда препятствует этому. Ты  знаешь,  что
не я! - Тут я сообразил, что именно пытался сказать. -  Тебе  известно  это,
Джули, разве не так? - Я придвинулся к ней.
   Она кивнула, сжав губы.
   - Да, конечно. - Ее голос почти умирал. - Но попытайся... не испытывать к
нему такой ненависти. Кот. У него внутри  глубокая  рана,  нечто  невыразимо
трагическое. - Она сделала движение рукой, как будто стряхивая видение. -  Я
еще не знаю, что именно, это очень запутанно и  скрыто.  Но  это  связано  с
тобой... - Она старалась не смотреть мне в глаза. - Он не желает делать тебе
больно.
   - А мне-то что? Это не дает ему право постоянно ранить меня!
   Что-то, связанное со мной. Что-то в моих глазах, как сказал Рубай.
   Зибелинг тоже упоминал об этом, пытаясь начать  разговор,  который  я  не
хотел продолжать...
   - Джули, - перевел я дыхание, - что он хотел сказать о моих глазах?
   - Кто? - Она вошла в мои мысли, прослеживая их ход.
   - Рубай. И Зибелинг. Оба говорили что-то о моих глазах.  У  меня  зеленые
глаза. Но у всех псионов они такие. - Я представил глаза Рубая -  бирюзовые,
как лед на море. - Разве не так?
   Она  взглянула  на  меня  своими  серыми  глазами  с  круглыми,  обычными
зрачками.
   Я пристально смотрел на нее. Перебирая бахрому шали, она воскликнула:
   - Я знаю, все  так  говорят.  Но  для  большинства  псионов  это  уже  не
актуально. Далеко не у всех такие изумрудные, цвета травы глаза, как у тебя.
У многих глаза зелено-карие, смешанного оттенка.
   - А у тебя?
   Она жестко улыбнулась, глядя на меня, затем смягчилась:
   - Просто курьез. Никто  в  моей  семье  не  думал...  Мои  родители  были
уверены, что наша порода никогда не испытает смешения. Они хотели забыть  те
дни, когда Транспортная Служба  Созвездия  Центавра...  Нет,  у  псионов  не
бывает зеленых глаз, - почти раздраженно  сменила  она  тему.  -  Больше  не
бывает. Это было давно.
   - Как давно?
   - В те времена, когда мы столкнулись с гидранами.
   Я сжал кулаки.
   - Ты знаешь эту историю? - спросила она - точно, как Зибелинг, когда я не
стал продолжать разговор.
   - Не очень. - Мой голос был не намного громче, чем голос Джули. - А в чем
там было дело?
   - Когда человечество получило возможность совершать межзвездные  перелеты
и осваивать другие галактики, обнаружили, что  на  Бета  Гидре  III  обитают
гуманоидные  существа,  распространившиеся  на  близлежащие   планеты.   Они
основали свои колонии в пределах созвездия, и пик  развития  их  цивилизации
закончился задолго до прихода людей. Сперва это  открытие  принесло  чувство
удовлетворения - мы были рады открыть еще  одну  цивилизацию,  доказывающую,
что мы не одиноки  во  вселенной.  Тем  более  что  гидраны  были  настроены
дружественно и  не  представляли  для  Человеческой  Федерации  ни  малейшей
опасности. Это была цивилизация псионов.
   Сперва  это   стало   потрясением   для   людей   -   общество   гидранов
функционировало в совершенно другом ритме и на  других  источниках  энергии,
нежели человечество. Мы многое узнали о гидранах,  но  в  процессе  изучения
стали причинять непоправимый вред их  цивилизации.  Однако  в  первое  время
казалось, будто ничто  не  угрожало  нашему  мирному  сотрудничеству:  между
людьми и гидранами совершались браки, и  появились  дети,  несущие  в  своих
жилах смешанную кровь. Дети обычно наследовали пси-способности родителей,  а
их глаза имели изумрудно-зеленый оттенок...
   - Но как у них могли рождаться дети? Ведь... Я хочу сказать, гидран - это
же не человек. Теперь люди не вступают в брак с пришельцами.  Разве  это  не
считается незаконным или чем-то в этом роде? - Я нахмурился.
   Но Джули по-прежнему смотрела на дождь.
   - Некоторые люди поступают так до сих пор. Одним из них был Ардан. Это не
противоречит закону, просто это сопряжено с  рядом  сложностей.  С  течением
времени взгляды на эту проблему менялись. Гидраны от этого очень пострадали.
В случае подобного брака, Кот, пришельцы должны быть максимально  приближены
к человеческой природе, иначе  не  могло  бы  быть  и  речи  о  зеленоглазых
псионах...
   Или,  возможно,  сами  люди  -  это  пришельцы.  Были  утверждения,   что
человечество - это ответвление, цивилизация мутировавших гидранов. И  только
отсутствие пси-способностей привело человека к потере его истинной сущности.
   - Бред какой-то, - заметил я, сцепив пальцы.
   Она пожала плечами:
   -  Но  до  сих  пор  встречается  большое  количество   зелено-кареглазых
псионов-людей, однако таких  зеленоглазых,  как  ты,  можно  пересчитать  по
пальцам.
   - Потому что ни один человек в здравом рассудке  не  хочет  иметь  вместо
сына какого-то гибрида...
   Джули посмотрела на меня. Она всегда знает - не может не знать  -  почему
же она не понимает? Я поглядел на нее своими зелеными глазами чужака.  Джули
была полна стыда, сожаления, отраженной боли, смятения и раскаяния.
   - (Прости, прости, прости...) - В ее глазах  показались  слезы.  -  Прошу
тебя, не надо!
   Я напряг волю, чтобы перестать чувствовать ее и чтобы она не  чувствовала
меня. Она глубоко и прерывисто вздохнула, прижав руку к губам.
   - Ты не знал, что в твоих жилах течет кровь гидрана? Я думала...  Неужели
ты не знаешь? - Ее голос дрожал. - Разве никто никогда...
   Я покачал головой и произнес с горечью:
   - Мне, думаю, просто повезло...
   Разрозненные эпизоды в моей памяти стали складываться в стройную картину:
шутки, оскорбления, бессмысленные побои имели причиной то, чего я  никак  не
мог понять. Мне такое никогда не пришло бы  в  голову.  Может  быть,  просто
потому, что я боялся этого, опасаясь  взваливать  на  себя  еще  одну  ношу.
Возможно, осознание этого было именно  тем,  от  чего  я  бежал  всю  жизнь,
прячась в темных углах, бесконечных днях одиночества и наркотических снах...
то, что делало меня мишенью и жертвой для охотников.
   У Джули был отсутствующий взгляд, означающий, что она размышляла на свои,
очень личные темы. Я смотрел на дождь и думал,  что  я...  Ну  уж  нет.  Это
только предположение. Может быть, этим  объяснялось  мое  странное  везение,
несмотря на подножки, которые всегда ставила мне жизнь. Может, это прояснило
и поведение Зибелинга - человека, который был женат на женщине-гидране и сын
которого со  смешанной  кровью  затерялся  где-то  во  вселенной...  Который
стыдился своей презренной слабости, ненавидя эту тайну, скрытую  в  глубинах
его прошлого. Кто не испытывал подобных чувств?  Как  отнесся  бы  каждый  к
напоминанию об этой тайне? Зибелинг тогда прямо дал мне это понять. Во время
того разговора с ним я увильнул от возможности узнать правду. И в этот раз я
попытался сделать то же, но теперь мне отвертеться не удалось.
   Вновь раздался звонок прибывшего лифта. Я оглянулся. Джули вздрогнула, ее
лицо  напряглось.  Двери  лифта  открылись,  и  мы  увидели  Зибелинга.   Не
обязательно было быть псионом, чтобы понять, что Зибелинг чем-то не на шутку
озадачен. Он молча направился к  нам.  Джули  просияла  и  ожила.  Одно  его
присутствие наполнило ее горькой радостью. Однако Зибелинг смотрел на  меня,
и я понял, что предстоит серьезный разговор.
   - Ардан, - начала Джули, - он появился. Его зовут Рубай, это один из тех,
кого мы ждали. Он был здесь и сообщил нам о своем предложении. И Кот думает,
что он...
   - Он говорил с вами обоими?
   Она кивнула:
   - Да, с нами обоими. Я... Он был...
   - Тогда это подождет, - покачал головой Зибелинг. - Пока поговорим о том,
что касается только нас.
   Он положил на маленький столик между нами  прозрачный  стеклянный  шарик,
который напоминал кристалл и содержал  в  себе  зеленое  с  золотым  отливом
насекомое, пойманное в полете.
   - Прелестная игрушка. Где ты ее взял?
   Теперь я знал, что случилось. Я позабыл про шарик.
   - Это... это не мой.
   - Допускаю. - Голос Зибелинга звучал угрюмо.
   Я покачал головой.
   - Впервые вижу. - Я не мог оторвать глаз от шарика. Мне  это  никогда  не
удавалось.
   - Тогда, я полагаю, он оказался в твоей  куртке  по  случайному  стечению
обстоятельств?
   - Послушайте, если вы хотите пришить мне воровство, пожалуйста. Вы имеете
в виду именно это. - Я с тоской подумал,  что  сегодня,  пожалуй,  не  стоит
вообще просыпаться.
   - Да, я думаю именно так.
   - Я не крал этот шарик! Я взял его на время - просто хотел посмотреть  на
него.
   Интересно, почему правда всегда больше похожа на ложь, чем сама ложь?
   Наверное, потому, что мои объяснения  были  правдой  лишь  наполовину.  Я
забрал этот шарик со стола  Зибелинга  во  время  второго  собеседования.  Я
сделал это со злости, без всякой задней  мысли,  и  не  собирался  оставлять
вещицу у себя. Но так и не вернул... Я не мог. Когда держишь  этот  шарик  в
руках, он показывает удивительные, невиданные  картины  других  миров.  Если
надоедает одна картина - она заменяется другой или, если вы  хотите  вернуть
прежнюю,  возвращается.  Ничего  подобного  я  никогда   не   видел.   И   я
действительно  не  мог  отдать  шарик  и  держал  его  у  себя.   Я   ожидал
неприятностей в случае, если шарик обнаружится, но запер мысль о нем в своей
памяти. Настоящее преступление.  Я  чувствовал,  что  начинаю  краснеть.  Он
накрыл шарик рукой почти нежно, и образ внутри тотчас поменялся.
   - Зачем? - спросил Зибелинг напряженным голосом.
   - Что?
   - Зачем ты взял его? - Однако он имел в виду вовсе не это.  В  его  мозгу
переплелись пылающие вспышки мыслей, которые я не в состоянии был  прочесть,
и он явно думал не только обо мне... Я вдруг понял: шарик пришел из  другого
мира, из цивилизации гидранов. И принадлежал он  его  сыну-полукровке.  А  я
взял его.
   Идиот, проклятый дурак! Я хмыкнул.
   - Так почему ты взял его?
   - Я... я... - Как я мог признаться ему, что мне становилось тепло,  когда
я крутил в руках этот шарик,  когда  смотрел  на  эти  картины?  Как  я  мог
объяснить ему то, что не очень понимал сам? - Это...  занятная  вещица,  она
мне понравилась.
   - Он тебе понравился?
   - Ну да, он... - Я прикусил язык, воздерживаясь от окончания фразы. -  Ну
хорошо. Я взял его и не отдал. Я  поступил  плохо,  простите  меня.  Это  не
повторится, я обещаю. Ладно?
   Кажется, вопрос исчерпан: ведь я признал свою вину. Чего ж ему больше?
   Зибелинг прошептал имя. Очевидно, так звали его жену, которой уже не было
в живых. Боль наполнила душу Зибелинга. Он не отрываясь смотрел на  шарик  и
даже не заметил, что произнес вслух что-то, не предназначенное ни  для  чьих
ушей. Он посмотрел на меня:
   - Он не должен реагировать на тебя. Ты не способен даже понять...
   Зибелинг сказал это так, будто обвинял меня в чем-то. Он  протянул  руку,
чтобы забрать шарик. Я сжал его, картинка в нем поменялась. Зибелинг схватил
меня за запястье:
   - Руки прочь от этой вещи! Ты, очевидно, полагаешь, что быстрое извинение
- это все, что от тебя нужно после того, как тебе в очередной раз что-нибудь
"понравится". Со мной  такое  не  пройдет.  Если  это  единственные  манеры,
которые ты можешь продемонстрировать, значит, ты не годишься для  участия  в
эксперименте. (И ты никогда не будешь...) - Вы не имеете права так говорить.
- Я резко высвободил руку. - У меня такой  же  дар,  как  и  у  вас.  И  мне
осточертело, что со мной так несправедливо обращаются!
   Зибелинг взял шарик.
   - Ты отстранен. Пошел вон, чтобы я больше тебя не видел.
   - Что? - Я был ошеломлен.
   - Ты слышал, что я сказал.
   - Но... - Мне  удалось  подняться,  хотя  я  был  как  парализованный.  -
Кажется, мы оба понимаем, почему вы поступаете таким образом, разве нет?
   Зибелинг молчал. Я обернулся к Джули. Ее лицо сильно побледнело, в глазах
стояли слезы. Она смотрела на свои сцепленные пальцы с обкусанными ногтями.
   - Джули, - позвал я ее тихо, но она не подняла глаз. - Все будет  хорошо,
вот увидишь.
   Я  дотронулся  до  ее  рук,  впервые  прикоснувшись  к  ней.  Ее   пальцы
инстинктивно сжались, и на миг она задержала  прикосновение.  Я  чувствовал,
что ее слезы вызваны не тем, что происходит здесь сейчас.
   - Ну вот, я ухожу. Я... Увидимся?
   Она не отвечала. Ей было нечего сказать мне.
   Когда я выпрямился, Зибелинг встал между нами, почти оттолкнув  меня.  Он
нагнулся к Джули, что-то шепча ей на ухо. Я прошел в открытый лифт.

Глава 5

   Лифт остановился на том этаже, где я обычно выходил, потому что  я  нажал
номер автоматически. Я почти вышел, собираясь вернуться к  себе  в  комнату:
что мне оставалось делать, как не идти туда и ждать?
   Однако я продолжал стоять, глядя в пустой коридор как бы  со  стороны:  я
больше не мог назвать эти стены родными. Зибелинг отсек меня одним ударом, и
очень скоро ребята из Службы Безопасности придут за мной и объявят  об  этом
официально. Я прекрасно понимал: все, что со мной  происходило  здесь,  было
слишком хорошо,  чтобы  продолжаться,  -  как  любой  сон.  Я  сжал  кулаки,
омертвение,  наполнившее  меня  по  самое  горло,   стало   проходить.   Все
закончилось, меня вывели из игры. Я никому ничего не должен. И я перестал бы
уважать себя, если бы остался здесь в роли униженного неудачника, уповая  на
то, что меня возьмут обратно. Дверь лифта закрылась, и я побрел по коридору.
   Так я дошел до главного вестибюля здания. Стены этого огромного помещения
высотой в три этажа были покрыты изоляцией, превращающей любой звук в шорох.
Я шел с таким видом, как будто все еще имел право находиться здесь. Но  если
бы я и не старался изображать это, никто не обратил бы на меня ни  малейшего
внимания. Я двигался среди суетливо снующих по холлу людей, пока  не  достиг
выхода, где не оказалось ни охраны, ни сколько-нибудь солидной двери. Легкая
дрожь, решительный вдох - и я стою  на  широкой  площади  с  фонтаном  перед
зданием института, на той площади, которую я много раз видел сверху.
   Все оказалось гораздо проще, чем я ожидал.
   Я стоял на площади, удивляясь, что же мешало мне сделать  это  раньше?  Я
мог преспокойно уйти в любой момент в  течение  последних  недель,  если  бы
только захотел. Я обернулся напоследок, глядя на  открытые  двери  Института
исследований Сакаффа. Потом перевел  взгляд  наверх,  на  стеклянный  фасад,
пытаясь найти окна своей комнаты. И  опустил  глаза,  внезапно  ощутив  себя
оглушенным, опустошенным и совсем одиноким. Теперь я знал, почему никогда не
стремился уйти, но было слишком поздно.
   Я пересек площадь. Дождь  прекратился,  но  в  воздухе  висела  влага,  и
дышалось тяжело. Фонтан выделывал чудеса, я и предположить не мог, что  вода
способна на такое. Когда я проходил мимо, струя брызнула  на  дорожку  прямо
передо мной. Зажмурив глаза, я прошел сквозь этот  освещенный  душ.  Влажный
жаркий воздух  тяжело  давил  на  грудь  после  кондиционированной  прохлады
института. Я успел забыть, что такое лето и как я ненавидел его - почти  так
же, как и зиму. По крайней мере здесь не было летнего  зловония,  которое  в
Старом городе напоминало о разлагающихся мертвецах.
   Я вступил в ущелье между двумя небоскребами. Улица была,  пожалуй,  самой
яркой из всех, какие мне доводилось видеть,  и  в  то  же  время  спокойной,
легкой и чистой. Вокруг было  не  так  уж  много  людей,  большинство  -  на
движущихся лентах-тротуарах или сновали туда  и  сюда,  входя  и  выходя  из
зданий. Высоко надо мной располагались  посадочные  площадки  для  воздушных
такси  и  тоннели  переходов,  связывающих  фасады  небоскребов,  как   нити
ожерелья. Одноместные и многоместные летающие модули сновали между ними едва
не сталкиваясь. Высоко задрав голову, я тем не менее никак  не  мог  увидеть
верхнюю часть башен-небоскребов и даже представить,  насколько  они  высоки.
Мне стало казаться, что я как бы падаю  вверх  в  туман,  окутавший  вершины
зданий: я опустил глаза и больше вверх не смотрел.
   Шел я очень долго, и мои мысли блуждали так же бесцельно, как и ноги. Я с
удивлением обнаружил, что вокруг очень тихо - вся жизнь,  похоже,  протекала
наверху. Время шло, туман рассеялся, и  небо  стало  проясняться.  Солнечные
лучи поблескивали и вспыхивали в стеклянных  стенах  громад,  отскакивая  от
них, проходя сквозь них, проливая на меня теплый душ. Рекламные  дисплеи  по
обеим сторонам улицы расхваливали товары, и  у  меня  разбегались  глаза,  в
ушах, перебивая друг друга, звучали различные голоса, я терял ориентировку и
часто останавливался, уставившись  на  это  многообразие  и  не  веря  своим
глазам.
   Некоторые пытались, протянув руку,  поймать  манящее  изображение  сквозь
экран. Не для меня одного это было в новинку.
   Но когда я попытался сделать то же самое,  моя  рука  уперлась  в  экран,
мягкий и эластичный, но он не пропускал внутрь. Я отдернул  руку,  опасаясь,
что мой неумелый жест  выдает  меня.  Целую  минуту  я  стоял  неподвижно  с
колотящимся сердцем. Но ничего  не  произошло,  на  меня  никто  не  обратил
внимания. Была  по  крайней  мере  одна  причина,  по  которой  я  никак  не
вписывался в окружающее: у меня не было электронного датчика на руке. Это не
принижало меня  в  глазах  жителей  Куарро,  это  лишь  демонстрировало  мою
недостаточную кредитоспособность.
   Я обратил внимание на надпись, нацарапанную маркером кем-то на стене  под
дисплеем, - одно короткое слово. Я знал все буквы, из которых оно  состояло.
Я прочел его вслух и рассмеялся, вспомнив  стены  Старого  города,  до  крыш
разукрашенные подобными словами. Автором некоторых надписей был я сам, но  я
лишь копировал буквы, и мне никогда не приходило в голову  узнать,  что  они
означают: мне было наплевать. Хотелось лишь оставить  какой-то  след  в  том
мире, который даже не знал, что я жил в нем. Для меня стало  открытием,  что
здесь тоже были люди с подобными мыслями; на секунду  я  почему-то  вспомнил
Джули.
   Я продолжал разгулива