стигло моего сознания с  опозданием
на секунду, и стул, стоявший в другом конце комнаты, материализовался  прямо
за мной. Я сделал шаг назад,  прежде  чем  смог  остановиться,  оступился  и
приземлился на тяжелый ребристый узор кафельного пола. Это вновь была работа
Зибелинга. Он хорошо постарался на этот раз, просто классно.  Я  валялся  на
полу и передавал ему такие мысли, которые никогда не  рискнул  бы  облечь  в
словесную форму, но его сознание было крепко защищено, и он  не  читал  моих
пожеланий.
   - (Ничего не воспринял этот негодяй), - передала мне Джули, вздрогнув  не
то от моего  гнева,  не  то  от  боли,  которую  причинило  мне  падение.  Я
почувствовал себя виноватым и решил сдерживаться,  чтобы  не  ранить  Джули.
Остальные стояли, переминаясь с ноги на ногу. Меня взяла злость на их  вялые
мысли и чувства.
   - Ну же, - произнес наконец Зибелинг, и по его тону  никто  не  догадался
бы, какое удовольствие ему доставляет картина моего унижения. - Вставай,  ты
выбиваешься из ритма...
   - Вы чуть не сломали мне шею. Почему  ваши  шутки  всегда  направлены  на
меня?
   - Потому что тебе больше всех необходима учеба, - произнес он  совершенно
спокойным тоном.
   - Да нет, это оттого, что вы преследуете меня! - Постепенно я приходил  в
себя.
   - Если я уделяю тебе много внимания, то для твоей же пользы. Если  бы  ты
обладал достаточным опытом, ты бы не упал. Кончай пререкаться.
   Я встал, потирая ушибы, и пнул ногой стул по направлению к Зибелингу. Тот
посмотрел на меня тем взглядом, который я уже успел хорошо изучить, взглядом
чернее ночи, в глубине которой шевелилось нечто, что невозможно постичь. Как
будто он сам спрашивал себя, почему один  только  мой  вид  вызывал  у  него
смертельную ненависть. Затем он поглядел на  Джули,  и  его  напряжение  как
рукой сняло. Зибелинг опустил глаза, пожал плечами и произнес:
   - На сегодня достаточно. Вернемся к этому завтра.
   Жестом он показал на  дверь  в  дальнем  конце  зала,  отвлекая  от  меня
всеобщее внимание.
   Когда он обернулся, я услышал, как Кортелью негромко сказал ему:
   - Ардан, прекрати придираться к парню.  Ему  от  тебя  нужно  другое.  Ты
заставляешь Кота поверить в его неполноценность...
   Я поспешил отойти от них, размышляя, было ли  зрелище  моего  падения  не
тем, что хотел видеть Зибелинг. Едва я достиг  двери,  меня  вдруг  настигло
головокружительное видение: мысленным зрением я увидел себя, подобно зеркалу
отражая образ, запечатленный в сознании другого псиона.  Но  видение  пришло
откуда-то извне, не от находившихся в зале людей.  Я  остановился,  обхватив
голову руками. Кто-то наблюдал за нами, ожидая в холле. Но холл был пуст.  Я
вызвал лифт и нажал на кнопку. Никто не следовал за мной.
   Я вышел в тихую комнату отдыха в верхнем  этаже  одной  из  башен  здания
института. В изрезанной, как торос, структуре здания были  десятки  подобных
комнат отдыха. Это помещение обычно пустовало, поскольку из него нельзя было
увидеть океан. Сегодня покрытое облаками небо плакало дождем, завернув башни
Куарро в грязно-серую вуаль. Комната была пуста. Это вполне устроило меня. Я
удобно устроился на бесформенном мягком сиденье посреди  комнаты,  развернул
камфорную таблетку  и,  откинувшись  в  кресле,  стал  смотреть  на  ливень,
хлеставший по прозрачной стеклянной крыше башни.  До  этого  я  видел  дождь
всего один раз - на площади Божественного Дома. Дождь был  теплым  и  бурым.
Мне показалось, что Куарро мочится на меня, и  мне  это  не  понравилось.  Я
вспомнил, что всю жизнь не знал, что такое небо.
   Поднявшись в эту пустую комнату, я рассчитывал дать волю своему гневу, но
силы мои иссякли. Я очень устал. Мое сознание было полностью открытым, серым
и пустым, как небо. Я закрыл глаза, слушая  шум  дождя  и  стук  капель,  но
пустоту сразу заполнили картины Старого города. Они подступили как слезы,  и
я вновь открыл глаза.
   - Черт побери. - Я ущипнул себя вновь, чтобы убедиться  в  том,  что  все
происходящее не сон.
   - (Кот, выходи из дождя.) Это была Джули,  я  знал  ее  голос  и  быстрый
смущенный шепот ее телепатической речи. Я не слышал, как  приехал  лифт,  но
она могла обойтись и без лифта. Она стояла  передо  мной  с  полуулыбкой,  в
одежде, напоминающей темный саван, с черной тяжелой  косой  до  поясницы.  В
комнате сразу стало теплее и светлее, когда появилась она.
   - Ты все еще здесь?
   Она пожала плечами, опустив взгляд:
   - Мир - это тюрьма, и каждый из нас - камера для самого себя. Я уже  была
здесь, когда в последний раз посмотрела на тебя.
   Джули обладала поэтической душой, а поэзия -  сродни  псионике,  как  она
объяснила, сродни  передающейся  мысли,  она  придает  образам  материальное
воплощение. Иногда Джули прибегала к поэтической речи  как  к  особому  виду
иронии, и к этому все привыкли. Я не обращал на это внимания. Джули  подошла
и села рядом, но на некотором расстоянии. Иногда она напоминала тень, что-то
слишком невесомое для того, чтобы вторгаться в  чужое  сознание.  Ей  всегда
удавалось с точностью определять,  что  происходит  в  моей  душе,  зачастую
лучше, чем мне самому; она всегда знала также, уйти ей или побыть со мной.
   Однажды  я  задал  Джули  вопрос,  что  чувствует   человек,   обладающий
способностью телепортироваться. Не глядя на меня, она ответила:
   - Это удобно, когда хочется убежать от всего этого...
   Образ, который возник затем в ее голове, так поразил меня, что я не мог в
него поверить. Но я знал, что это правда,  и  через  некоторое  время  задал
Джули единственный вопрос:
   - Джули, что заставило тебя прийти сюда?
   Понимая, что частичным ответом стал  образ,  который  она  мне  показала,
Джули произнесла:
   - Ты знаешь, что однажды ночью я пыталась утопиться?
   Она как будто рассказывала о ком-то другом. Службист,  который  тоже  был
телепатом, в последний момент вытащил ее из пруда в парке. Затем  он  часами
расспрашивал ее, пытаясь понять, почему ей была так ненавистна  жизнь,  и  в
заключение поведал о программе исследований, которые должны  помочь  псионам
приспособиться к обстоятельствам. Она пообещала попробовать принять  участие
в этой программе, чтобы вновь обрести смысл жизни, и сдержала слово.
   Я поведал Джули свою историю. Версия Службы Безопасности  уже  была  всем
известна, акценты  расставлены,  и  то,  что  мы  обсуждали,  уже  не  имело
решающего значения, как будто стало понятно, что наше общее мнение ничего не
изменит. Но  Джули  ничего  не  сообщила  о  причине  попытки  самоубийства.
Единственное, что она сказала, - это происходит, когда исчезают  причины  не
делать этого. Я знал некоторые из этих причин.
   Она сидела рядом, глядя на дождь. Я смотрел на ее тонкий профиль и  вновь
пытался найти ответы на свои вопросы. Но я не  пытался  прочитать  их  в  ее
сознании не из-за боязни быть пойманным, а потому что знал  ее  отношение  к
подобного рода вторжениям. Я знал это и по собственному опыту.  Даже  теперь
она стеснялась настолько,  что  почти  не  разговаривала  ни  с  кем,  кроме
Зибелинга. Я не понимал, почему она все-таки проводила время со мной, но это
меня радовало,  и  я  старался  оттянуть  тот  момент,  когда  наше  общение
закончится.
   - У тебя сумрачно на душе, - произнесла она. - Где ты сейчас?
   Джули продолжала смотреть на дождь. Она призналась как-то, что ей  тяжело
долго смотреть на кого-либо, так как глаза - это окна нашей души.
   - В Старом городе. - Я пожал плечами, сцепив руки и глядя на дождь.
   - Старый город. - Она закрыла глаза. -  Здесь,  в  Куарро,  его  называют
резервуаром. Не знаешь почему?
   - Нет. - Я оглянулся. - Может быть, потому, что, раз оказавшись  там,  ты
уже не выберешься.
   - Рыбный резервуар, - вздохнула она, -  питательный  резервуар.  -  Джули
посмотрела на свои руки; ее ногти были обкусаны. - Когда я  была  маленькой,
отец однажды повел меня  в  зоомагазин.  Там  были  сотни  всяких  созданий,
кричащих и стремящихся ко мне всей  душой;  я  не  могла  выбрать.  Затем  я
увидела рыб - две стеклянные стены, полные рыб, прекрасных живых драгоценных
камушков,  и  другой  резервуар,  заполненный  наполовину.  Его  стены  были
зелеными от ила, и рыбешки на поверхности  отчаянно  работали  жабрами  или,
задыхаясь, неподвижно застывали в  воде,  ожидая  смерти.  Я  спросила,  что
происходит, и мне  объяснили,  что  это  питательный  резервуар,  что  рыбок
разводят на корм и никого не волнует,  как  они  живут.  Я  подумала  об  их
страданиях, до которых никому нет дела, и заплакала.
   "Давай купим их, папа, им плохо и больно". И все животные  в  магазине  и
посетители принялись причитать и плакать, потому что я завела их.  Мой  отец
чувствовал себя униженным. - Ее голос стал жестким, она крепко сжала пальцы.
- Трудная дочка опять на публике заставила краснеть своего  добропорядочного
отца.
   Он оставил меня без покупок, и у меня никогда не было домашних  питомцев.
- Наконец Джули посмотрела на меня. - Вот что я знаю  о  резервуарах...  Мне
всегда казалось, что если  бы  они  знали,  что  я  чувствую,  если  бы  они
чувствовали, они никогда бы не...
   Она замолчала в отчаянии, глядя куда-то в сторону. Я еще больше вжался  в
мягкое кресло, сгорбив плечи,  и  молчал.  Острый  край  камфорной  таблетки
резанул меня по языку. Мы  оба  вздрогнули  от  звонка  прибывшего  лифта  и
обернулись, чтобы посмотреть,  кто  это.  Из  лифта  вышел  высокий  мужчина
средних  лет;  хорошо   одетый,   брюнет,   с   модной   прической,   удачно
гармонировавшей с дорогой заколкой  из  золота  ручной  работы  на  застежке
воротника. На нем был летний костюм, драпированный шелком пастельного  тона,
сидевший безупречно и явно сшитый на него. Он был почти таким же худым,  как
я, но обладал тем типом красоты, которая у таких мужчин сохраняется  на  всю
жизнь.
   Однако от его внешности веяло холодным дыханием смерти. Джули вздрогнула,
ощутив то же, что и я: незнакомец не был мертвецом, он нес смерть.
   - Надеюсь, не помешал, - заговорил он и, приближаясь к нам, улыбнулся.  -
Меня зовут Рубай.
   Он  изящно  поклонился  в  сторону  Джули,   продемонстрировав   владение
светскими манерами. На меня, правда, он даже не взглянул, чему я был рад.
   - Вы тоже псион, - тихо произнесла Джули, больше обращаясь к себе, чем  к
нему. Ее руки неподвижно лежали на коленях.
   Незнакомец кивнул:
   - О да! У нас имеется нечто общее.
   Неожиданно мне стало ясно, откуда пугающее ощущение опасности,  возникшее
у меня: незнакомец был недосягаем для прочтения. Но это не было похоже на ту
слабую защиту, которую я обычно пытался построить: он обладал тем  редчайшим
талантом, о котором говорил Зибелинг, тем уровнем, достичь которого никто из
нас не мог даже мечтать.
   - Вы участвуете в исследованиях? - В вопросе Джули слышалась смесь страха
и благоговения.
   - Нет, - учтиво улыбнулся он.
   Его мимика и жесты были столь же совершенны, как контроль над  сознанием.
Я повидал подобных напыщенных петухов в Старом  городе  и  знал  достаточно,
чтобы держаться от них подальше.
   - Что вам нужно от нас? - выпалил я, поскольку было очевидно,  что  такой
человек не пришел бы сюда просто так.
   - Ну что ж, прямо к делу. - Незнакомец продолжал улыбаться. Он присел  на
диванчик у окна, сохраняя дистанцию. - Я знаю, чем в этих стенах  занимается
доктор Зибелинг, и решил лично в этом убедиться. И  предложить  вам  хорошую
работу. Мне повезло, в отличие от большинства псионов...
   Он сделал жест рукой; на пальце сверкнуло кольцо-печатка. В его речи было
что-то  странное  -  не  акцент,  а  скорее  наоборот.  Слова  произносились
настолько правильно, как будто он боялся сделать ошибку.
   - Мой уровень владения псионикой  позволил  мне  достичь  всего,  чего  я
только мог желать. Однако я  никогда  не  забывал  о  страданиях  псионов  в
обществе. И я решил предложить вам работать на меня - участвовать в проекте,
который даст вам богатство, независимость и могущество - то, о чем вы  могли
только мечтать. Я проглотил смешок:
   - Не слишком вы уверены  в  себе,  ведь  так?  Как  вы  используете  вашу
пси-энергию - чтобы стянуть что-нибудь с большого расстояния?  Или  инфаркты
по заказу?
   Я вспомнил о слухах и ужасных историях - все, из-за чего люди  ненавидели
псионов.
   - Телекинез  мы  тоже  применяем.  -  Ледяные  зеленые  глаза  незнакомца
сузились. Неожиданно я по-настоящему испугался, что моя догадка верна. -  Но
ни одно из ваших предположений не попадает в точку.  Мое  предприятие  имеет
совершенно другие масштабы!
   Я  взглянул  на  Джули,  и  по  коже  у  меня  пошли  мурашки.  Ее  глаза
подтвердили, что страшная догадка родилась у нее намного раньше. Я остановил
дальнейшие размышления, пока они не приняли форму осознанных мыслей  о  том,
что  мы,  кажется,  дождались  того,  к  чему   стремились.   Посланник   от
Квиксилвера, человека, настолько овладевшего псионикой, что  даже  его  тень
приводила Федерацию в трепет. Я попытался перевести охвативший меня азарт  в
воодушевление от того, что только что сказал Рубай, не зная,  читает  ли  он
нас в этот момент и можем ли мы это определить.
   - Не слишком ли поспешное предложение? - Джули  подалась  вперед,  удивив
меня своим вопросом. - Вы ведь совсем не знаете нас.
   - Напротив, - Рубай покачал головой. - Я наблюдал за всеми  вами,  будучи
незамеченным, пристально изучал ваши способности, ваш потенциал, сравнивал и
выбирал, кто мне наиболее подходит и кого можно перевести в  резерв.  Я  уже
сделал отбор нескольких кандидатов.
   Я подумал, насколько бы он сузил круг претендентов, если бы  начал  отбор
месяцем раньше и прослушал одну из "специальных лекций", прочитанных нам.  Я
вновь пресек эту мысль как можно быстрее. Каким образом можно  было  следить
за целой командой псионов? От этой мысли меня бросило в жар. Но  если  Рубай
не мог полностью читать мое или чье-то другое сознание, было бы  чрезвычайно
сложно наблюдать и делать выводы даже  для  такого  профессионала,  как  он.
Ложные образы, которые мы в целях защиты  заложили  в  нашу  память,  должны
выполнить свою функцию, и, кроме того, всегда трудно проникнуть  в  сознание
другого псиона. Я всегда чувствую, когда кто-то пытается  это  проделать  со
мной. Мне стало немного легче.
   - Вы владеете телепатией и телекинезом? - спросила Джули.
   Рубай кивнул:
   - А также телепортацией. Я потомственный медиум и  выделяюсь  даже  среди
коллег.
   Мне казалось, что одному  человеку  не  под  силу  обладать  всеми  этими
чудесами. Рубай стал задавать Джули вопросы и  отвечать  ей.  Ее  голос  был
очень тихим, почти неслышным. Я не мог понять, почему он  выбрал  ее,  такую
хрупкую, которую так легко было сломать.
   - А вы, конечно, принадлежите к знаменитой фамилии Та Минг. - Это не было
вопросом. - Ваш клан  управляет  перевозками  с  Созвездия  Центавра.  Редко
выпадет случай встретить псиона из такой высокопоставленной семьи.
   Джули нахмурилась:
   - Большинство из них не доживает до старости.
   Едкий сарказм ее высказывания вызвал усмешку  у  Рубая.  Я  посмотрел  на
Джули, не веря, что она способна была произнести такие слова. Она перебирала
пальцами ткань своей старенькой черной блузки.
   - Я дальняя родственница семьи Та Минг.
   Но она слишком явно захлопнула дверь в свое сознание: даже мне было ясно,
что она лжет. Рубай тоже знал это. Знал он и другое:  кем  бы  она  ни  была
когда-то, все это в прошлом.
   - В любом случае,  -  заметил  он,  -  для  нашей  совместной  работы  вы
обладаете великолепной квалификацией.
   Она не спросила: почему? Зато это сделал я.  Рубай  взглянул  на  меня  и
ласково улыбнулся.
   - Ну  хорошо.  -  Я  уселся  по-турецки.  -  Почему  именно  я?  Если  вы
действительно наблюдали за нашими занятиями, то должны были заметить, что  я
не умею даже сплевывать как телепат. Я могу  оказаться  негодным  для  всего
того, что вы от меня ожидаете.
   Я сам не понимал, был ли это вопрос или попытка заговорить ему зубы.
   - Ты можешь думать о себе как о полном нуле в  этой  группе,  но,  поверь
мне, ты обладаешь  потенциалом,  который  превосходит  все,  вместе  взятые,
способности всех участников исследований.
   Глаза Рубая зажглись, как прожекторы, а  мои  напоминали  те  окна,  куда
направлены ослепительные лучи.
   - Ну уж нет, - я опустил глаза и отрицательно покачал головой. - Зибелинг
думает совсем по-другому.
   - То, что говорит доктор Зибелинг, и то, что он понимает, - это далеко не
одно и то же.
   Я почувствовал, что Джули напряглась, между бровями у нее появилась  едва
заметная морщина.
   - Так скажите ему об этом, - предложил я.
   - Я как раз  собирался  это  сделать.  Потому  что  он  квалифицированный
врач-экспериментатор, и по этой и некоторым другим причинам он один из  тех,
кого я выбрал. - Лицо Рубая скривила мрачная усмешка. Его нога  отбивала  на
ковре неслышный ритм.
   - Почему вы так уверены, что я способный ученик?
   - Это очевидно. Твое умение выставить внутреннюю защиту. Твои глаза.  Тот
барьер, который возник в результате психической травмы, можно  разбить.  Эти
дилетанты едва ли преодолеют его. И твой разум засияет, как яркая звезда.
   Мои глаза... Я провел рукой по шраму над левым глазом, вновь почувствовав
тревогу. Лицо Рубая изменилось, изменилась и тема разговора.
   - Сейчас ты как бы отбываешь срок условного наказания за то, что тебе  не
понравилось внимание вербовщиков Контрактного Труда. Неужели это  так  плохо
по сравнению со Старым  городом?  Они  говорят:  "Контрактный  Труд  создает
миры". Что именно там любой приобретает навыки и на него делают ставку.  Что
это возможность убежать из Старого города, что это выбор...
   - А еще говорят, что лучше сразу подохнуть, чем жить в Старом городе.  Но
это не означает, что я хочу попасть из огня да в полымя. По крайней  мере  в
Старом городе я знал, чего ожидать.
   - Понятно, - Рубай внимательно слушал меня. - И чем же ты занимался?
   - По большей части воровал и всегда выходил сухим из воды. А  здесь  я  -
"телепатический клептоман".
   Мои губы дрогнули. И тут я почувствовал, как Рубай впервые  устанавливает
со мной телепатический контакт не для вторжения, не для сбора информации,  а
для передачи затерянных в его памяти образов.  Передо  мной  прошли  картины
жизни оборванного голодного мальчишки с энергией пси, бушующей в его голове,
как пожар; мальчишки, проклятого Даром,  как  и  огромная  армия  псионов  в
сотнях трущоб, городов и миров. Но в этих картинах не было пораженческих или
капитулянтских мотивов - их герой был готов продавать  свои  пси-способности
любому, кто больше заплатит, и делать все, за что платили. Все что угодно. И
ему всегда щедро платили или сожалели, что не могут дать адекватную сумму.
   Через некоторое время бывший оборванец вел уже жизнь, далекую от труда, и
мог себе позволить  не  торговать  своими  талантами.  Однако  он  продолжал
сотрудничество с сильными мира сего, уже диктуя  условия,  если  предложение
было выгодным, потому что он был лучшим и любил доказывать это.
   Рубай сидел напротив меня, его высокомерие было как направленный  на  нас
бесцветный огонь, а небо за окнами в отчаянии плакало: Квиксилвер! Я  понял,
что этот человек был сам Квиксилвер. Он сам пришел за нами, не  замаскировав
свою внешность и оставив в дураках Службу  Безопасности,  настолько  он  был
уверен в себе.
   Его ледяные зеленые глаза неподвижно сосредоточились на  мне:  интересно,
что он мог прочесть в моем  лице  после  того,  как  прервал  телепатический
контакт?
   - Итак, вы готовы выслушать мое предложение?
   - О да! - Мой натужный голос едва достиг ушей, но я  продублировал  ответ
мысленно, чтобы он мог  прочитать  его.  Джули,  в  свою  очередь,  кивнула,
отвечая лишь на устный вопрос.
   - Хорошо! - Рубай встал. Прием закончился и, создавалось впечатление,  не
слишком удачно для нас. - Я скоро опять най