рхность. А теперь приходилось ждать  до  послезавтра,  а  кто
знает, что может случиться за это время
    Неизвестно, как сложился бы дальнейший ход следствия, если бы исключительно 
красивая девушка не пришла бы в кабинет Соколова совсем или хотя бы задержалась 
на полчасика. Но вечером этого дня состоялся серьезный разговор между Валеркой - 
Хомутом и Баранкой - Шевченко Борисом Петровичем. 
   - Слышь, Боря, меня следователь вызывал на счет Эди.
   - Ну и что ты ему наплел?
   - Да я ему все как есть рассказал.
   - У тебя что, крыша поехала? Сколь лет  живу,  а  такого  дурака  еще  не
встречал.
   Что все? и, не услышав ответа, Боря добавил:
   - Ну ты, козел. А ты знаешь что тебе за бабу срок припаяют, а?
   - Так ведь ничего же не было.
   - Так ведь не было. А за попытку тоже дают. Понял, не было?
   - А что нам теперь?..
   - Молчи. Или говори как  я  И  вот  теперь  Шевченко  угрюмо  смотрел  на
лейтенанта, медленно перебирая ногами,
на которых Соколов с удовлетворением увидел Адидасы. 
   - А что рассказывать. Шли мы с дискача.  Глядим  один  чувак  к  девчонке
клеится. Мы подошли надо же разобраться
   - Стоп! А Крохалев рассказывал по другому.
   - Да, да, конечно. Он вам, наверное, и про оборотня  наплел.  С  горящими
глазами и большущими зубами. Товарищ лейтенант, у него сдвиг по  фазе  после
этого случая.
   - А что, никто Полынцеву горло не рвал?
   - Да этот тип с собакой гулял.
   - Какой тип?
   - Да который к девахе клеился.
   - Что-то ты неправ немного. Собака была, а следы тю-тю?
   - А, точно! Ну ладно, пошутил я товарищ лейтенант.
   - Странные у вас шутки с Крохалевым.
   - Дайте я скажу все, как было.
   Соколов даже придвинулся поближе.
   - Когда мы подошли, тот пацан сказал, чтобы мы  катились  подальше  и  не
мешали разборке с его шалашовкой. А Эде, видать, понравилась шалава эта.  Он
подскочил к пацану. Пацан руку протянул, из руки что-то прыгнуло  и  Эде  по
лицу, а затем в горло вцепилось. Ну мы долго ждать не стали ноги  в  руки  и
домой.
   - Что же это вы: слиняли, а товарищ ваш пропадай?
   - А тут уж как получится, товарищ лейтенант. Нынче время такое каждый сам
за себя. Что же нам вместе с Полынцевым помирать прикажете?
   - А в милицию почему не заявили?
   - Ха, заявишь! Вы его поймайте сначала, а  уж  мы  показания  какие  надо
дадим. А самим нарываться себе дороже. Хомуту не верьте, у  него  шарики  за
ролики закатились какой из него теперь свидетель.
   - А вот указывать здесь не надо. Иди, завтра придешь вместе с  Крохалевым
Утро следующего дня выдалось солнечным и удачным. Два часа Соколов  потратил
по
делу о все тех же грабежах, а когда он снова появился у себя в отделе, Бахарев 
во всю глотку заорал ему навстречу: 
   - Нашел!
   - Что именно и где?
   - Хозяйку дубленки. Утром приходила. Вот  у  меня  тут  записано:  Кузина
Светлана Федоровна. Я ее после обеда попросил зайти, чтобы ты был в курсе.
   - Вот уж спасибо! У меня после обеда как раз вызваны Крохалев и Шевченко.
   - Ну не злись! Бог с ними, устроим очную ставку.
   - Ладно, чего там. Что уже успел узнать?
   - В общем эти трое Полынцев,  Шевченко  и  Крохалев  намеревались  то  ли
грабануть ее, то ли поразвлечься. Но  тут  в  действие  вступил  решительный
незнакомец, который разогнал их всех.
   - А она почему убежала.
   - Говорит лицо больно страшным показалось, все кровью было забрызгано.
   - Да, ночью чего только не привидится. Вот и  Крохалеву  оно  чрезвычайно
странным показалось
    Хомут и Баранка шли по коридору первого этажа ОВД к лестнице, как вдруг 
Баранка замер, словно наткнувшись на невидимую преграду, схватил за рукав Хомута 
и зашипел ему на ухо: 
   - Гляди, та самая шалашовка.
   Невысокая девушка неторопливо шла шагах в десяти впереди.
   - Давй побазарим, будто она нас не видела, - предложил в ответ Хомут. Она
ведь нас заложит!
   - О, уберите от меня этого тупаря. Ясно,  что  идет  она  к  следователю,
значит он все знает. Если она нас не видела, значит поймал ее кто-то другой.
А если ее заловил другой, то и мы спасли другую девчонку!
   - А мы разве кого-то спасли?
   - Вот идиот! Почему бы нам и не спасти девчонку. Тем более, она сама  это
подтвердит.
   - А она подтвердит?
   - Подтвердит, куда денется.
   Баранка в три  прыжка  догнал  Кузину  и  толкнул  ее  к  стене.  Девушка
непонимающе улыбнулась и вдруг узнала.
   - Слушай, ты, - зашипел Шевченко, - не дай  бог  расколешься  следователю
всю душу вынем. Если мы сядем у нас друзей много, они быстро разберутся, кто
на нас настучал. Поняла?
   Девушка испуганно кивнула.
   - Значит скажешь так: шла домой, начал приставать какой-то пацан. Ты  его
не знаешь. А мы втроем стали тебя выручать. А как Эдю убили  ты  не  видела.
Поняла?
   Девушка  вновь  кивнула  и  стала  подниматься  по  лестнице,   испуганно
оглядываясь на стоящих внизу парней
    - Но послушайте, Кузина, ведь утром вы говорили совсем иначе, - Бахарев устало 
вздохнул. Соколов сочувственно взглянул на него. 
   - А девочке стало стыдно. Увидела нас, и сразу вспомнила, кто нападал,  а
кто выручал.
   - Шевченко, вам слова не давали.
   - Молчу, молчу, товарищ лейтенант.
   - Ну что же будем делать с вами, Кузина. Почему вы так часто меняете свои
показания?
   - Я испугалась, сильно испугалась, товарищ следователь.
   - Вот видите, она тоже его видела! издал торжествующий вопль Крохалев, но
тут же смолк, получив чувствительный пинок от Шевченко.
   - В чем дело, Крохалев? Кого она видела?
   - Ну того, кто на нее напал, - замялся Хомут.
   - Очень ценное наблюдение, - заметил Бахарев. Ну хорошо, кто  видел,  что
находилось в руках у неизвестного в  тот  момент,  когда  он  наносил  удары
Полынцеву?
   - Нет, не видела, - замотала головой Кузина.  По  крайней  мере  на  этот
вопрос она ответила искренне.
   - Я не видел, - промямлил Крохалев.
   - Поди, разбери! Тогда уже не до того было, - заверил Шевченко.
   Соколов крутанулся на стуле. Неувязочки! Но как от них  избавиться,  если
все свидетели уже спелись друг с другом. Ни допрос Кузиной, ни очная  ставка
ничего не дала. Все  сходилось  на  каком-то  никому  неизвестном  парне,  у
которого было какое-то новое, непонятное орудие убийства.
   Отпустив Шевченко и Крохалева, Соколов сунул Кузиной пачку фотографий, на
которых мог быть изображен тот самый  неизвестный.  Но,  просмотрев  снимки,
Кузина не опознала никого. Кто же мог быть там, и что же такое находилось  у
него в руках? В это время принесли подробное заключение экспертов.
   - Ого, они утверждают, что следы на  горле  Полынцева  оставлены  клыками
крупной собаки или волка, - сказал Соколов, вскочив со стула и усаживаясь на
краешек стола.
   - Ну не было там собаки, остался бы хоть один след.  Ты  ведь  не  хочешь
сказать, что собаку  спустили  на  веревочке  с  балкона,  а  затем  подняли
обратно.
   - Но что тогда было у него в руках?
   - Да бог его знает. Чего только люди не придумают.
   - Я не бог, поэтому не знаю  какое-такое  оружие  может  разорвать  горло
подобным образом.
   - Так ты что, предлагаешь поверить Крохалеву?
   Соколов пожал плечами и промолчал.
   Вечером все собранные материалы  были  представлены  майору  Колбину.  Он
задумчиво полистал принесенные бумаги и произнес:
   - Значит никто ничего?
   - Никто ничего, товарищ майор, не  знают,  не  предполагают,  но  обещали
опознать при очной ставке.
   - Фотографии показывал?
   - Разумеется, товарищ майор.
   - Хорошо, можете идти.
   Конец рабочего  дня.  Еще  раз  следствие  зашло  в  тупик.  Кто  же  он,
таинственный незнакомец, перепугавший всех  своим  видом.  По  свидетельским
показаниям  это  пятнадцатилетний  пацан,  хладнокровно  убивший  почти  что
сверстника каким-то таинственным предметом.
   Колбин поднялся из-за стола, подхватил угрожающе накренившийся  портфель,
выключил свет в кабинете и закрыл дверь на ключ. Он  медленно  спустился  по
лестнице, прошелся по коридору первого этажа и вышел на улицу.
   Было холодно. Ветер гнал поземку  по  темной  заснеженной  улице.  Колбин
поднял воротник пальто и быстро зашагал к остановке автобуса.
   Итак, еще одно нераскрытое дело на его отдел. И это в тот  момент,  когда
начальство требует как можно скорее разобраться с квартирными грабежами. Как
невовремя!
   Неясное кольцо вокруг  луны  предвещало  морозы.  На  стене  трехэтажного
здания новой школы две девочки-первокласницы выкладывали  снежками  огромные
буквы матерных слов.
   Глава восьмая.
   Ночные прогулки.
   Не прочитав обо мне лично  ни  единого  слова  в  предыдущей  главе,  вы,
наверное, подумали, что у этой истории сменился главный  герой.  Как  бы  не
так. Просто наиболее значительные события шли теперь без моего участия. Я не
знаю, кем выгляжу в ваших глазах сейчас: последней  сволочью  или  бездумным
героем. Я убил человека, загрыз, растерзал и, честно  говоря,  не  испытываю
никаких угрызений совести. Как ни  крути,  а  мне  пришлось  его  убрать,  и
страшно подумать, чтобы  произошло,  не  сделай  я  этого.  Ну  да  плевать.
Неуловимые мстители постреляли раз в десять больше народа, за что им слава и
почет. А мне не нужно ни первого, ни второго. Пусть лучше никто и никогда не
узнает о моем подвиге.
   Утром следующего дня я не пошел на занятия, а отстирывал от крови  свитер
и  неуклюже  зашивал  порванное  ножом  место.  Рана  к  утру   окончательно
затянулась и  только  небольшие  белые  шрамы  отмечали  теперь  места,  где
побывало лезвие ножа. Я отлично понимал, что афишировать ночное  приключение
не стоит зачем наживать себе лишние неприятности. Безусловно, это подняло бы
меня в глазах Кирпича и его команды, но их мнение меня уже не  интересовало.
Кроме того, длинный язык уже сгубил немало народа, и над этим тоже следовало
задуматься. Но у меня теперь была своя, особая, отличная от других жизнь,  и
мне требовалось только одно чтобы в нее никто не лез и не вмешивался.
   Дни снова катились один за другим. Учага, общага, недолгий сон и  встреча
с городом.
   Я полюбил эти прогулки. Это было уже не ночное, а вечернее  время,  когда
жизнь еще во всю кипит или только-только начинает стихать.
   Море огней. Конечно не  Лас-Вегас,  но  и  наш  городок  имел  достаточно
световой  рекламы,  начиная  от  скромного  зеленого  обрывка   Б..очн.я   и
заканчивая розово-голубой надписью, тянувшейся через весь дом, - Пользуйтесь
услугами только межбанковского объединения МЕНАТЕП.
   Море людей. Каждый спешит, торопится по своим делам, не обращая  никакого
внимания на окружающих. Жизнь не сахар. Большинство хмурятся, сморщив и  без
того недовольные лица, спины согнуты под грузом повседневных проблем,  глаза
отводят. И вправду, чего уставился, отойди, не мешай, у меня свое.  Не  лезь
мне в душу, и без тебя погано. А если и слышался смех,  то  обычно  это  шла
мощная кодла, от которой за квартал несло водярой. Впрочем, от хорошей жизни
тоже до чертиков  не  надираются.  Как  я  их  всех  понимал!  Когда  я  еще
принадлежал к числу дойных коров,  мне  безумно  хотелось  влиться  в  число
избранных, тех, от кого шарахались прохожие, не успевшие заранее  обойти  их
стороной. Какой прекрасной казалась такая  жизнь:  никого  не  боишься,  все
есть, любая проблема заведомо решена. И вот я не принадлежу ни к тем,  ни  к
другим. Может поэтому я сейчас спокойно иду и наблюдаю за ними всеми.
   Теперь я свободен. Свободен от страха, когда идешь и трясешься  от  того,
что не знаешь как к тебе отнесутся  два  битюга,  которые  с  грозным  видом
двигаются навстречу.  Свободен  от  извечной  проблемы,  где  взять  деньги,
которых всегда не хватает. Государство кормит, одевает, а волку между прочим
все равно во что одет: в заштопанную робу или в  приличную  фирму.  Главное,
чтобы было тепло и уютно.
   Свободен от вопроса, который нет-нет, да и кольнет зачем жить, когда  вся
жизнь течет мимо, когда день за днем одно и тоже - серо и  скучно.  В  такие
моменты я перекидывался в волка, и меня охватывало счастье. Счастье от того,
что в желудке не пусто, что  шкура  греет  как  надо,  что  светит  закатное
солнце, и я знаю, что снег под его лучами красиво искрится. Счастье от того,
что просто живешь. Волки никогда не  бьются  над  извечным  вопросом:  каков
смысл жизни. Они даже не задумываются над этим, не тратят время попусту. Они
знают смысл жизни в том, чтобы просто жить.
   Разумеется я не бегал в волчьем виде по городу. Если становилось  трудно,
я влезал на чердак пятиэтажки, замок которого  я  научился  ловко  вскрывать
найденным где-то на свалке ключом, и, прильнув мордой  к  окну,  внимательно
наблюдал закат.
   После этого я снова  обращался  в  человека,  спускался  вниз,  не  забыв
затворить чердак, садился на первый попавшийся автобус и часами  катался  по
городу.
   Особенно я любил кольцевые маршруты, когда  не  требовалось  вылезать  на
конечных остановках.  Появлялись  все  новые  и  новые  пассажиры:  девушки,
старики, дети, но, проехав несколько  остановок,  исчезали,  растворялись  в
шумном пространстве многотысячного города. И только два  человека  неизменно
оставались в согретой дыханьем множества людей  небольшой  коробке  автобуса
водитель, отделенный стенкой кабины, и я, смотрящий в  небольшое  отверстие,
отвоеванное у затянувшего окно льда, на  мелькающие  прямоугольники  окон  и
фонари или на пассажиров, вцепившихся в холодные  от  мороза  стойки.  Сотни
людей проходили за вечер перед моими глазами. Некоторых я уже стал узнавать.
   Крепкий мужик в овчином тулупе  и  черной  нутриевой  шапке  появлялся  с
коричневым кожанным портфелем без десяти семь на одной и той же остановке  у
длинного гастронома. Никогда  не  садился,  предпочитая  стоять.  Выходил  у
стадиона Динамо
    вероятно возвращался с работы. 
   Девушка в пальто с беличьим воротником и  белой  вязанной  шапочке  часто
стояла, прижав к себе футляр для чертежей. Наверняка училась в институте или
каком-нибудь техникуме (благо мне не требовалось делать  таких  внушительных
чертежей, мои  всегда  умещались  в  обычную  сумку).  У  девушки  тоже  был
постоянный маршрут. И только два раза, уже без чертежей, она  выпрыгивала  у
кинотеатра Октябрь, тут уж комментарии излишни.
   Красивая женщина лет тридцати появлялась  в  автобусе  возле  универмага.
Может быть она работала там, а может и в совершенно другом месте,  а  в  ЦУМ
забегала только после работы. Два  дня  назад  ее  правая  рука  в  лайковой
перчатке сжимала букетик гвоздик наверное, был день рождения, а может просто
собралась к кому-нибудь в гости.
   Так, перескакивая из автобуса в автобус, я прослеживал пути  своих  новых
знакомых. Погруженные в себя, они не замечали пацана, чуть ли  не  ежедневно
встречая его на своем пути, но мне это было только на руку. И таких знакомых
я мог насчитать уже более десятка. Кусочки их жизни проносились  мимо  меня,
оставляя свой маленький след на моей. И, наблюдая чужую  жизнь  со  стороны,
мне становилось не скучно отматывать свою.  Если  ты  вдруг  оказываешься  в
тупике не все еще  потеряно,  далеко  не  все.  Главное  не  зациклиться  на
собственных проблемах и несчастьях, а взглянуть на окружающее тебя с  другой
стороны. Счастье уже в том, что ты можешь смотреть, двигаться, думать,  хотя
часто всего этого уже кажется недостаточным.
   С того самого полнолуния я стремился как можно больше узнать о  себе,  то
есть собирал всю информацию об оборотнях. Надо признаться, что ее  оказалось
меньше, чем я рассчитывал в самых осторожных прогнозах. Это была  лишь  одна
статья, в которой какой-то кандидат наук по фольклору на полстраницы  газеты
расписывал, что сказки про оборотней пошли со времен древних гуляний,  когда
кто-нибудь из парней накидывал на  себя  волчью  шкуру  и  пугал  доверчивых
односельчан.  Библиотеки  меня  не  интересовали  я  знал,   что   советское
мировоззрение  отвергало  саму  сущность  оборотня  и  обзывало   так   лишь
комсомольцев, преклоняющихся перед западными рок-группами (да и то в далекие
застойные времена). Прошло около месяца,  пока  я  понял,  что  единственным
источником  получения  жизненно-необходимой   информации   являются   только
видеосалоны.
   Но из всего, казалось бы огромного числа ужастиков приходилось кропотливо
выискивать нужные фильмы. А их оказалось не так то много,  а  если  говорить
откровенно всего три. Это была трилогия  Вой,  поставленная  по  одноименным
романам Гарри Брэндера (так по  крайней  мере  я  разобрал  надпись,  неясно
мелькнувшую на экране телевизора). Отбросив напрочь мистику  с  ее  мрачными
замками и серебряными пулями, я изо всех сил стремился проникнуть в сущность
оборотня.
   Что ждало меня в будущем? Я пытался спланировать свою жизнь  хотя  бы  на
ближайшие годы, исходя из своих необычных способностей.  Как  мне  следовало
жить дальше?
   Обратиться к ученым? Они с радостью  приняли  бы  меня.  Но  играть  роль
подопытного кролика я не хотел. Идти к военным? Ну и что бы из этого  вышло?
Я мог стать величайшим разведчиком-суперагентом, неуязвимым, ускользающим от
всех существующих в мире спецслужб!
   Но поразмыслив подольше, я пришел к выводу, что с таким же успехом я  мог
закончить остаток жизни в секретных  лабораториях,  где  ученые  с  большими
звездами скрупулезно копались бы в моем организме, допытываясь, как  привить
свойства оборотня тысячам, миллионам людей, чтобы создать из них непобедимую
армию.
   Впрочем, я сомневался, чтобы  подобная  армия  все-таки  выстояла  против
атомной бомбы.
   Мог ли я жить обычной жизнью? Работать, жениться,  обзавестись  приличным
хозяйством. Но кто согласиться стать женой оборотня?  Кем  будут  мои  дети?
Этого я тоже не знал, а четкого ответа на подобные вопросы фильмы не давали.
   Что я мог взять оттуда? В фильмах оборотни жили стаями. Но где мне  найти
хотя бы несколько человеко-волков? Действительно ли оборотней было множество
или это только фантазия автора разгулялась  на  целых  три  книги?  Оборотни
боялись огня свою огнеупорность я еще не проверял, не было случая, а нарочно
лезть в огонь мне что-то не хотелось.
   И вообще что такое оборотень? Ошибка природы, неведомая  мутация,  ставка
на сверхчеловека или на что-то неуловимое, пока  ускользавшее  от  меня.  Об
этом я думал постоянно: и на прогулках, и в общаге,  и  на  занятиях,  из-за
чего хватал замечания за невнимательность, запорол кучу  деталей  и  поломал
два резца подряд, за что был отстранен мастером от работы на  станке  и  два
дня  подметал  стружку  в  мастерских,  разгружал   грузовики   с   длинными
шестигранными прутьями или переносил заготовки с одного места на другое. Был
ли я игрой природы? Ну уж нет. Я знал твердо, что кроме меня существует хотя
бы один оборотень, тот самый, из-за которого я замучил себя  этими  тяжелыми
раздумьями.
   А жизнь ведь тоже не  стояла  на  месте.  Дни  становились  короче,  ночи
длиннее.
   Старшаки  по  прежнему  гоняли  пацанов,  нещадно   собирая   деньги   на
предстоящий Новый год. Не избежали общей участи Пахан с Лехой и даже Андрей.
Его земляки тоже не собирались ударить в грязь  лицом  и  запасались  водкой
впрок, в связи с  грядущей  либерализацией.  И  только  я  выпал  из  общего
круговорота. Меня никто не трогал, и никого не заботило мое присутствие  или
отсутствие, разве что старосту, кропотливо выставляющего  минусы  за  каждую
пропущенную пару.
   Сначала свобода радовала меня. Я обрел уверенность в своих силах и полную
независимость. Но она воздвигла высокую и непреодолимую стену между  мной  и
более зависимой братией. В эти дни я осознал, что плохонький  коллектив  все
же лучше полного одиночества, хотя Но в глубокие раздумья не  вдавался.  Это
меня пока не сильно беспокоило. Но я  уже  понимал,  что  старшаки  мной  не
интересовались что я им мог дать. Больших денег я не имел,  а  значит  и  не
котировался выше, чем позволяла моя небогатая стипеха.
   А пацаны?