явший рядом со  мной
парень был высокого роста в ярко-голубых спортивных штанах Пума и  олимпийке
от темно-синего Адидаса.  Стоявший  на  выходе  у  средней  двери  низенький
плотный парень был одет в красивую серую куртку со множеством ярких замочков
и зеленые просторные джинсы. За такую фигуру у нас в учаге  его  обязательно
прозвали бы бочонком. Вообще-то вряд ли, лицо у него было невероятно борзым,
он бы выбрал кликуху посолиднее. Третьего скрывали  пассажиры,  и  я  только
изредка видел его рыжую макушку.
   Проехав несколько остановок, я подумал, что неплохо бы  уйти  и  на  этот
раз.
   Теперь предстояло выбраться из троллейбуса и запутать  преследователей  в
бесконечных дворах. Беда в том, что я раньше никогда здесь не бывал.
   И все же, решившись, я стал  пробираться  к  передней,  незаблокированной
двери. Это явилось неожиданностью для моего сторожа, который полагал, что  я
уже осознал свое недостойное поведение и больше не буду рыпаться. Поэтому он
слегка затормозил и бросился за мной с некоторым  опозданием.  В  это  время
двери распахнулись, я мигом вылетел  из  троллейбуса.  А  выходивший  следом
мужик застрял в дверях,  вытаскивая  объемную  сумку.  Обозленный  задержкой
водитель мстительно закрыл двери и поехал. Мужик со своей сумкой  остался  в
салоне, но там же остался и мой высокий сторож,  который  теперь  растерянно
выглядывал из окна.
   От одного я отделался. Но оставались еще двое.  Быстро  свернув  за  угол
ближайшего дома, я перемахнул через низенькую каменную оградку  и  спрятался
за кустами, выставлявшимися из-за  нее.  Двое  парней  крутились  на  месте,
оглядывая окрестности, буквально в пяти шагах от меня. Медлить было  нельзя,
и я ползком, по-партизански, стал пробираться, скрытый ровным рядом  кустов.
Дорог эта привела меня к церкви.
   Церковь была так себе, не слишком большая, но вблизи  оказалась  довольно
красивой. Вся она аккуратно  была  покрашена  в  голубой  цвет.  Над  входом
красовалась вмурованная в стену искусно выполненная икона.  Изящная  башенка
взмывала в небо, такое  же  лазурное,  как  и  она  сама.  Венчал  церквушку
позолоченный крест, ярко сверкавший на солнце.
   Я нерешительно зашел внутрь. Ох,  как  много  здесь  оказалось  людей:  и
верующих, и экскурсантов. Уютно и красиво  -  несмотря  на  такое  скопление
народа.  Небольшое  помещение   полностью   освещалось   сотнями,   тысячами
электрических ламп в форме свечей. Были тут и настоящие свечи в  специальных
подставках - множество свечей.
   И иконы, иконы повсюду.
   Больше я ничего разглядеть не успел, ибо возле меня уже стоял  священник,
опытным взглядом выделив страждущего человека из толпы, и участливо  смотрел
на меня.
   - Что привело тебя в храм божий, сын мой? - ласково спросил  он.  Молнией
промелькнула мысль в моей голове:  А  если  он  укроет  меня  здесь,  может,
кончатся тогда мои страдания, может,  здесь  я  обрету  долгожданный  покой?
Уставшими, полубезумными глазами взглянул я на священника. Крохотный  огонек
надежды вспыхнул в душе.
   - Не таись, сын мой, господь выслушает и поймет.
   А впрочем, мне уже нечего было терять.
   - Видите ли, батюшка, я - оборотень...
   В одну секунду, в один неприметный миг исказилось лицо священника.
   - Прочь, - прошептал он. - Прочь из храма господня.
   Священник отшатнулся в испуге, а я стоял и смотрел на него с надеждой.  Я
еще ничего не понял.
   - Верующие, прихожане, - завопил батюшка, - вышвырните паршивую  овцу  из
стада божьего. Не дайте лукавому глумиться над нами в храме господнем.
   Сразу же вокруг места, где я стоял, образовалась пустота. Сотни  взглядов
уперлись в том направлении, куда указывал трясущийся палец священника.  А  я
все еще находился в каком-то оцепенении.
   - Изыди, изыди, сатана! Прочь, прочь отсюда,  детище  дьявола!  -  взывал
священник.
   - Да че с ним разговаривать, - произнес  кудрявый  мужик  в  рубашке,  из
закатанных рукавов которой выставлялись накачанные волосатые руки. Грудь его
также была открыта свежему воздуху, а на густом  волосяном  покрове  солидно
лежал золотой крестик.
   - Спаси, господи, и сохрани, - крестился кто-то в толпе.
   Мужик тем временем обошел меня со всех сторон,  остался  позади  и  вдруг
сильно ударил меня в спину. Да, силушкой его бог не обидел;  я  пролетел  на
пять метров вперед, чуть не врезавшись в поспешно расступившуюся толпу.
   - Пшла прочь, сучара, отседова, - мужик одним прыжком подскочил  ко  мне,
схватил за волосы и потащил к выходу. Следом  за  ним  семенил  священник  и
что-то неразборчиво бубнил себе  под  нос.  А  сверху  на  все  происходящее
смотрел с потолка бог и одобрительно усмехался, торжествуя  законную  победу
над силами зла.
   Мужик столкнул меня с крыльца и, вытерев потные  руки  об  свою  Карреру,
удалился обратно. Толпа сразу  же  потеряла  ко  мне  интерес,  а  я  понуро
поплелся подальше от ярых поборников веры божьей.
   Вот тут-то меня и выцепили те двое. Однако, они показались слишком  рано,
и я успел сориентироваться, развернуться и дать деру. Я бежал  и  слышал  за
спиной их сопение. Но  тут  обстоятельства  сложились  явно  в  мою  пользу:
обернувшись на  повороте,  я  увидел,  что  меня  преследует  только  рыжий.
Толстяк, видимо,  не  выдержал  быстрого  темпа  и  отстал.  С  моим  опытом
отделаться от одного преследователя было  проще  пареной  репы.  К  тому  же
оказалось, что я уже преодолел  порядочное  расстояние:  вблизи  маячил  тот
самый пустой дом, где я провел первую половину этого дня.  Чтобы  не  выдать
свое убежище, я запетлял по дворам, постепенно  приближаясь  к  дому,  затем
завернул за угол его забора, нырнул в знакомую дырку, в три прыжка подскочил
к подъезду, подтянулся на карнизе и мигом юркнул в разбитое окно.  Пришлось,
правда,  расстаться  с   продуктами,   кинув   кулек   в   кучу   досок   из
полуразвалившегося штабеля, иначе я не смог бы подтянуться. Но это меня мало
огорчало. Главное - я запутал след, а кулек можно было  подобрать  и  ночью,
когда преследователи уберутся восвояси...
   ... Через пять  минут  возле  четырехэтажного  дома  с  двумя  подъездами
встретились  Паша,  потерявший  пацана  из  виду,   и   Хома,   благоразумно
сокращавший путь по соседним дворам.
   - Ну что? - первым делом ехидно спросил Хома.
   - Упустил, - только и вымолвил Паша, сгибаясь от усталости пополам.
   - Спокуха, не гнуси, - успокоил его Хома. - Здесь пацан. Вон в том пустом
доме.
   - Да? - оживился Паша. - А что будем делать? Заберемся туда?
   - Нет! Дом большой, скоро вечер. Там нам  его  не  словить.  Надо  ждать,
когда он сам оттуда выберется.
   - Тогда я побежал за Федей, а ты тут сторожи.
   - Ладно, быстрей только. И курева захвати побольше. Чую,  нам  здесь  всю
ночь торчать...
   ... Сумерки подкрались незаметно. Контуры стен сливались в неопределенное
темное месиво, а входные отверстия подозрительно смотрели  на  меня  пустыми
темными глазницами. Тишина пустого дома вместе  с  полутьмой  начала  пугать
меня, и я уже был готов покинуть  свои  владения,  как  вдруг,  спасаясь  от
страха, догадался перейти в  соседнюю  комнату,  окна  которой  выходили  на
улицу.
   Я находился сейчас на  пятом  этаже,  куда  мигом  влетел,  разгоряченный
погоней. А перед моими глазами развернулась величественная картина заката. В
эту минуту я больше всего хотел бы стать художником,  чтобы  запечатлеть  на
века всю эту яркую палитру сиявших на  небесах  красок.  Над  крышами  домов
полыхал наполовину скрывшийся багровый диск солнца, окрашивая окружающее его
пространство в ярко-красный свет. Чуть повыше этот расплескавшийся  багрянец
имел более светлый оттенок. И чем выше поднимался мой взгляд, тем бледнее он
становился.
   Темно-красный, красный, светло-светло  красный,  розовый,  нежно-розовый,
почти незаметный розовый  и,  наконец,  такой,  что  мой  глаз  уже  не  мог
отличить, то ли это розовый с голубым оттенком,  то  ли  голубой  с  розовым
отблеском. Там незаметно вступали в свои права краски ночи. Чем дальше  было
расстояние от почти уже скрывшегося  солнца,  тем  больше  сгущался  голубой
цвет. Вот он уже  приобрел  яркость,  вот  потемнел,  превратился  в  синий,
темно-синий, а над моей головой стал уже сине-фиолетовым.
   Нежный переход от багрово-красного до фиолетового был выполнен  настолько
мастерски, что я жалел о невозможности тут же  схватить  кисти  и  краски  и
остановить все это великолепие  навсегда.  Сотни,  тысячи  раз  до  этого  я
наблюдал закат, но сейчас  сидел  потрясенный  до  глубины  души.  Необычная
обстановка и непреходящее чувство опасности настолько обострили мои чувства,
что крыши города, красные от лучей солнца,  и  панорама  заката  на  полнеба
запечатлелись в памяти до  конца  моих  дней.  Долгие  годы  спустя,  удобно
расположившись в мягком и уютном кресле, я буду вспоминать  все  происшедшее
со мной, и закат, этот закат будет одним из редких светлых участков на  моем
мрачном пути.
   Но закат догорел. Лишь красная полоса еще выделялась на темном фоне неба.
   Сумрачная улица  стояла,  раскинувшись  внизу,  перед  моими  глазами,  а
чувство одиночества давило, как никогда.
   Я  набрался  смелости  и,  зажмурив  глаза,  словно  боялся  неосторожным
взглядом  разбудить  притаившихся  здесь  призраков,  прошелся   по   темным
коридорам и комнатам, пока не забрался в комнату, где  нашлась  только  одна
дверь.
   Нерешительно я приоткрыл один глаз. Мне очень бы  не  хотелось  оказаться
сейчас в кладовке без окон, где царила исключительная тьма, но, по  счастью,
моему взору  представилась  небольшая  комната,  в  окне  которой  виднелась
хрущевка, стоящая напротив.
   Понемногу я успокоился. В доме напротив ярко горели  огни  многочисленных
окон. Я сел на подоконник и уставился во двор, оставив страшную  пустоту  за
спиной.
   Впрочем, во дворе тоже никого не наблюдалось, но почему-то это еще больше
укрепило мое спокойствие, и я перевел взгляд на дом.
   Окна, сиявшие желтым электрическим светом, словно убеждали меня, что я не
один.
   Перед моим взором открывались кухни, спальни, гостиные, детские. В каждой
из квартир кипела  своя  собственная,  обособленная  жизнь,  но  вместе  они
составляли тот огромный мир, который зовется человечеством. Окна  гасли,  но
словно на смену им вспыхивал свет в других. Женщины  старательно  копошились
на кухнях,  а  там,  где  горел  голубоватый  или  радужный  отблеск  экрана
телевизора, мои комментарии были уже, так сказать, излишни.
   Две маленькие фигурки - мальчик и девочка - увлеченно плевали  сверху  на
темный асфальт. Чуть выше и правее на балконе виднелось несколько сигаретных
огоньков.
   В третьем окне от угла второго этажа вовсю веселились огни цветомузыки. И
хотя никому не было дела до меня, скрывающегося  здесь,  в  пустом  доме,  я
почему-то уже не чувствовал себя исключительно  одиноким.  Мне  было  хорошо
сидеть и наблюдать за  всеми  происходящими  вокруг  событиями,  и,  что  ни
говори, для этого стоило очутиться в Питере и забраться в  этот  заброшенный
дом. Я сидел и смотрел, а жизнь продолжала катиться дальше.
   На четвертом этаже распахнулась  створка  рамы,  и  на  меня  выплеснулся
обрывок песни:
   ... И эти розы -
   - уже не проза.
   Надоело нам на дело Свои перышки таскать.
   Мамы, папы, прячьте девок, Мы идем любовь искать.
   Надоело...
   Рокот мотоцикла, на котором  лихо  пронесся  запоздалый  рокер,  заглушил
несколько слов.
   ... день-деньской.
   Отпусти, мамаша, сына.
   Сын гуляет холостой.
   Окно  звонко  захлопнулось,  и  дальнейшие  куплеты  песни  вновь   стали
недоступны для моего слуха.
   Я поднял взгляд вверх, выше обступавших дом деревьев, выше  крыши.  Сотни
звезд сияли там. Луна отсутствовала, и это почему-то  казалось  мне  хорошим
знаком.
   Картина мерцающих  звезд  на  иссиня-черном  небе  была  ничуть  не  хуже
ослепительного заката.
   Я  не  знаю,  сколько  прошло  времени,  пока  мое   внимание   привлекал
вышеописанный пейзаж. Но завтра мне предстояло продолжить  путь,  и  поэтому
просто необходимо было выспаться, чтобы восстановить силы.  Кроме  того  (вы
уже, наверное, забыли), рука так и не заживала, а зубы  не  успокаивались  -
боль толчками ворочалась в десне, но я еще надеялся, что она утихнет к утру.
   Выше моих сил было смотреть в глубину темной квартиры, а свет зажигать не
представлялось возможным. Любой отблеск в пустом доме мог привлечь первый же
милицейский патруль. Я лег на пол, уткнулся  лицом  в  угол  между  полом  и
стеной и приложил все усилия, чтобы  заснуть.  Впрочем,  для  этого  особого
старания  не  потребовалось.  Усталость,  вызванная  бесконечными  погонями,
описание которых заколебало вас, скорее всего, до последней степени (тут  уж
ничем помочь не могу
   - жизнь такая), затуманила голову и отключила сознание...
   ... Двое крепких молодых мужчин, имеющих вид тех, кого в рекламах принято
называть  деловыми  людьми,   встретились   на   самой   обычной   остановке
троллейбуса.
   - Все в порядке? - спросил один из них.
   - Разумеется, - кивнул другой. - На этот раз не было никаких проблем.
   - А что за пацаны с ним были?
   - Мелкая шушера. Я еще не понял, что им от него надо, но в  любом  случае
они нам только помогают.
   - Где именно?
   - Гляди, - его собеседник  махнул  рукой  вперед.  В  двух  кварталах  от
остановки виднелся мрачный пустой дом.
   Глава двадцатая Расправа Крепко заснуть мне так и не удалось. Зубная боль
донимала и зверски хотелось есть, а сумка  с  продуктами  была  так  близка.
Полтора дня я вообще ничего не ел и поэтому не мог думать ни о  чем  другом,
кроме содержимого моей сумки.  Я  встал  и  тихонько  прошелся  по  комнате.
Тишина, мертвая тишина.  Наконец,  чувство  голода  пересилило  страх,  и  я
решился  отправиться  в  путешествие  по  темным  квартирам   пустого   дома
немедленно. Не буду рассказывать о том, что я пережил за эту  четверть  часа
(у меня даже зубы прошли!), но я стоял на площадке около маленького окошка -
единственной дороги в мир людей.
   Выбравшись на карниз, я спрыгнул на закаменевшую землю бывшего  газона  и
отправился к штабелю досок, раздумывая о том, что неплохо  бы  остаток  ночи
провести здесь, потому что обратный путь в этой ужасной тихой  темноте  меня
не привлекал.
   Осколки стекла громко треснули  под  моими  ботинками.  И  тут  же  из-за
поваленной скамейки выскочили две  темные  фигуры  и  метнулись  ко  мне.  Я
подскочил от ужаса и ринулся обратно. Один из напавших на  меня  незнакомцев
запнулся и рухнул в развороченный тюк стекловаты. Но другой уже настиг меня,
и вот-вот мог схватить сзади. С разбегу я подпрыгнул, ухватился  за  карниз,
подтянулся и оказался наверху. В ту же секунду чужие руки также вцепились  в
край карниза. Не помня себя от страха, я замолотил по  ним  каблуками.  Руки
исчезли, преследователь полетел вниз, коротко вскрикнув в скрывшей его тьме,
и снова наступило безмолвное спокойствие. А я бросился  вверх  по  лестнице,
чуть не порвав куртку проскальзывая в окно, и затаился, вслушиваясь в каждый
шорох, но никто не пытался пролезть за мной, никто не нарушил  эту  поистине
дьявольскую тишину...
   ... Хома и проснувшийся Ринат с тупым ужасом смотрели на  лежащего  Пашу.
Лицо его уставилось немигающими глазами на звездное небо.  Из-под  черных  в
темноте   волос   выползала   страшная   черная   лужа.    Обрезок    трубы,
вцементированный  в  крыльцо,  который  предназначался  для  очистки  обуви,
насмерть пробил пашин затылок.
   - Чего стоим? - зло толкнул в бок Рината Хома. - Гнать надо отсюда, а  то
засветимся вместе с ним, - он кивнул на неподвижное тело Паши.
   - А его оставим? -Ринат легонько дотронулся носком кроссовки  до  пашиной
ноги, согнутой в неестественном положении.
   - Бери с собой, если хочешь, а я умываю руки...
   ... Всю сложность своего положения я понял  утром,  когда  скорая  увезла
моего ночного гостя, а целая команда людей в штатском замеряла и исследовала
каждую травинку. К счастью,  никому  и  в  голову  не  пришло,  что  главный
участник происшествия скрывается здесь же. Никто и не подумал осмотреть дом,
только кто-то из них  раза  три  сильно  пнул  по  дверям,  проверяя  их  на
прочность. Эхо гулко прокатилось по дому и  растворилось  в  его  квартирах.
Приведенная собака первым делом нашла мои продукты, а затем  увела  всех  по
направлению к троллейбусной остановке...
   ... Федя перекатывал в руках одну из серебряных пуль. На этот раз  ювелир
постарался на славу. Он не только мастерски выполнил заказ, но и добавил  от
себя лично десять пуль для пистолета Макарова. Федя смешал полученные пули в
кучу, вытащил наугад две их них и распилил. Серебро лежало по  всему  срезу,
гарантируя качество продукта. Кивком поблагодарив ювелира,  Федя  отправился
обратно в гостиницу, где дал указания своей мафии, спокойно проспал всю ночь
и только под утро был разбужен взволнованными Хомой и Ринатом.
   Молча выслушав их, Федя грозно смотрел в угол, еле  сдерживаясь.  Он  был
взбешен до глубины души. Все накипевшее  за  последние  дни  перехлестнулось
через край, и Федя в ярости заорал:
   - И вы посмели покинуть местечко?!
   - А что нам было еще делать?  Ведь  погиб  Паша,  -  растерянно  пытались
оправдаться неудачники.
   - Не погиб, а разбился по своей же тупости. А два точно  таких  же  дурня
что есть силы рванули сюда. Вы хоть спрятали его?
   - Нет, оставили там.
   - Оставили?! Кому? Ментам? Да они всех нас теперь в два счета накроют.
   - Но у него при себе не было документов!
   - Хоть в этом, слава богу, порядок. А теперь  быстро  туда  и  немедленно
обыщите дом, если мусора не догадались это сделать за вас.
   - Но милиция заинтересуется нами, если мы полезем в дом.
   - Разумеется! А вы лезьте так, чтобы никто не  заметил.  Уяснили?  У  вас
хоть одна пушка есть?
   - Есть, у меня, - ответил Ринат.
   - Отлично! Держи пули для нее, - автомат доверять пацанам Федя не хотел.
   - А чего они странные такие?
   - Они такие, какие надо! Ваше дело оглушить его или ранить не опасно.  Но
стрелять только в крайнем случае.
   - Понятно, - кивнул Хома.
   - Вот и хорошо. А то возишься с вами, как с маленькими. Бабки  предлагаю,
а вы никак их отработать не можете. Ну все, за дело.
   Хома и Ринат исчезли за дверью,  а  Федя  повалился  на  кровать  и  стал
размышлять, что он сделает со Сверчком, когда его приведут сюда...
   ... Больше всего меня огорчила потеря  продовольствия.  Страшно  хотелось
есть, а денег уже не имелось. Я решил немного отсидеться,  а  потом  сделать
вылазку, чтобы на оставшуюся в кармане мелочь купить хотя бы буханку  хлеба.
Вернее, ее четвертинку.
   Размотав повязку на руке, я заметил, что рана  продолжала  гнить.  Срочно
требовалась медицинская помощь, но  я  боялся  обращаться  в  больницу,  где
неизбежно стали бы выяснять, кто я такой и почему не обращаюсь за помощью по
месту жительства. Я решил, несмотря на боль,  дотерпеть  до  Финляндии,  как
вдруг с ужасом понял, что из-за больного зуба не смогу обратиться в волка, а
значит, не смогу и пересечь границу. Как  ни  крути,  а  придется  продавать
старую куртку и опять тащиться к дежурному зубнику, а потом ждать, пока  зуб
окончательно придет в норму. Чем скорее это случится, тем  лучше  для  меня.
Пора было расставаться с моим убежищем.
   Я осторожно выглянул в окно. Тишина и спокойствие, если не считать детей,
которые носились по двору, как угорелые.  Но  отгороженной  площадке  вокруг
заброшенного дома все было как обычно.
   Но, опустив свой взгляд вниз, я понял, что опоздал. Двое  моих  вчерашних
знакомцев из троллейбуса, подставив  пару  высоких  ящиков  к  крыльцу,  без
лишних разговоров забирались на карниз...
   ... Кровавую лужу на крыльце смыл дворник, и уже ничего не  напоминало  о
ночной  трагедии.  Ни  легавых,  ни   штатских   столбиков   поблизости   не
наблюдалось. У милиции