реулка, я оказался на довольно людном  месте  и  поэтому  в
максимально короткие сроки придал своему лицу человеческий вид.
   Федя тоже не растерялся. Упустив меня  у  общаги,  теперь  он  умело  вел
погоню, ловко огибая прохожих, не имевших отношения к предмету его  поисков.
Пятерка крепких парней не отставала от меня и готовилась использовать  любой
шанс, чтобы взять меня в кольцо и отбуксировать в менее оживленное место.
   Но я и не собирался сдаваться. Я как  рыба  лавировал  в  толпе,  мельком
оглядывая    полупустые    витрины    длинного    магазина,     торговавшего
электротоварами, если они, конечно, имелись в  наличии.  Волшебный  неоновый
свет зеленый, голубой, фиолетовый мягко освещал пирамиду  красиво  уложенных
выключателей. В этот миг мне до ужаса хотелось оказаться  там,  внутри,  где
сейчас спокойно и  темно,  но  ничуть  не  страшно,  а  наоборот  совершенно
безопасно (вот бы взбесились мои преследователи). Но  это  было  не  в  моих
силах, и я продолжал продираться сквозь  толпу,  чувствуя  затылком  злобные
взгляды.
   Вновь и вновь, шаг за шагом уже почти бесцельно я переставлял свои  ноги,
двигаясь вперед. Зачем? Куда можно было скрыться от  навязчивой  погони,  от
неизбежной расплаты? Уклоняясь от идущих навстречу прохожих, я не смотрел  в
их лица, не мог. Что им до меня? Кто я им? Никто из них  не  сумел  бы  меня
выручить.
   Находясь в толпе,  я  вновь  и  вновь  чувствовал  страшное  одиночество,
заполнившее, казалось, каждую клетку моего тела. Тупое безразличие  овладело
моей человеческой сущностью, и только какой-то инстинкт заставлял  двигаться
вперед, одновременно наблюдая за пятеркой, неотступно следовавшей  за  мной.
Начали уставать ноги, дико болела шея, которую я постоянно выворачивал  чуть
ли не на 180 градусов.
   А мои новые друзья, похоже не торопились в полной уверенности, что никуда
я от них не денусь, не оставляя мне ни единого шанса.
   Краем левого глаза я отметил автобус. Это был  обычный  рейсовый  Икарус.
Посадка уже завершилась, и я своим обостренным от напряжения слухом  услышал
характерное  шипение  сжатого  воздуха,  предшествовавшее  закрытию  дверей.
Словно какая то пружина ударила меня под  ботинки  и  забросила  в  автобус.
Дверь захлопнулась за спиной, отделив меня от преследователей. Они  явно  не
ожидали такого поворота событий.  Резко  повернувшись,  я  разглядел  сквозь
стекло их растерянные лица, искаженные изморозью.
   Вот и все. Как поется в таких  случаях:  мы  ушли  от  проклятой  погони,
перестань  моя  крошка  рыдать  Автобус  уже  ехал,  унося  меня  от   этой,
действительно, проклятой погони. Я немедленно успокоился и прошел вперед  по
салону. Несмотря  на  скопление  пассажиров,  большинство  мест  в  автобусе
пустовало. Пассажиры предпочитали стоять, избегая заледеневших  поверхностей
сидений. Я протолкался к кабине водителя и уставился вперед.
   Окно водителя было идеально чистым, словно  на  улице  не  свирепствовали
морозы. За ним  стремительно  разворачивалась,  пролетая,  панорама  ночного
города.  Нервы  уже  давно  пришли  в  порядок,  но  настроение  ничуть   не
улучшилось. Куда теперь? У общаги, наверняка, засада. А впереди еще ночь.  Я
сильно устал и замерз, но идти было некуда. У меня не было дома.
   Но если бы даже у общаги меня никто не ждал мог ли  я  назвать  ее  своим
домом?
   Когда вместе на крохотных метрах комнаты  живут  четыре  чужих  человека,
когда в комнате нельзя хранить приличные вещи, иначе в ваше отсутствие они с
чистой совестью бесследно испаряются, когда в вашу комнату в любой час  ночи
может ввалиться пьяная толпа и избить или устроить  импровизированный  театр
такое место нельзя назвать своим домом. Нет, дом это совсем другое, это там,
где хозяин ты, только ты и никто другой.
   Я был чужим в этом городе, где у жителей  существовал  свой  обособленный
мирок, теплый и надежный. И там не было места мне  голодному  и  оборванному
пацану. Я сам должен был построить свой дом свою крепость, чтобы  замкнуться
в ней, успокоиться и не обращать внимания на тех,  кто  мечется  по  ночному
городу, работать и мирно вращаться в круговороте жизни. Но я не мог  Я  стал
оборотнем, но что с того? Жизнь крутила и бросала меня как хотела.  Пусть  я
вывернулся сейчас, что дальше? Кто позволит мне создать свой  мир,  чтобы  и
мне было тихо и хорошо? Не потом, сейчас Почему  я  не  могу  получить  свою
порцию счастья? Можно  было  бесконечно  отвечать  на  этот  вопрос.  Не  те
обстоятельства?!
   Обстоятельства На них кивают только слабаки, это я знал. Впрочем я и  был
одним из них. Ибо, получив огромную силу, я не знал, как ей воспользоваться.
   И  все-таки  мощным  усилием  воли  я  откинул  эти   мысли.   Не   время
расклеиваться, особенно сейчас. Нужно было найти решение. И позволив  мозгам
работать на всю  катушку,  я  вновь  взглянул  вперед,  в  темноту  позднего
мартовского вечера.
   Из дальней точки возникли крохотные  домики  со  светящимися  звездочками
окон. Они росли, разбегались в стороны,  выстраиваясь  одни  справа,  другие
слева. И вот уже окна взмывали вверх, а крыши  возвышались  на  недосягаемой
взору высоте. Дома проносились мимо автобуса и исчезали  позади,  теперь  не
доступные моему взгляду.
   Смотреть на это было жутко интересно, лишь бы маршрут  не  повторялся,  и
для меня уже не существовало иного мира, кроме темноты за окном, разрываемой
сиреневыми фонарями, желтыми прямоугольниками окон, да неоновыми  вывесками.
Некоторое разнообразие так же  вносили  подмигивающие  светофоры  или  лампы
дневного света в витринах. И вдруг все это исчезло. Лишь тьма царила вокруг.
Автобус выскользнул из жилого массива,  проехал  по  короткому  мосту  через
небольшую, скованную льдом речку  и,  увеличив  скорость,  понесся  в  гору,
навстречу новым домам.
   Проехав  еще  несколько  остановок,  я,  наконец,  решил  куда  податься.
Разумеется на вокзал. Я уже недоумевал, как эта мысль не пришла в мою голову
раньше. Однако, вокзал находился в направлении, обратном маршруту  автобуса.
Тогда я сделал шаг к дверям, они распахнулись и выпустили меня на промерзшую
улицу, где за меня принялись отнюдь не весенние холода.
   Вокруг высился район пятиэтажной застройки. Автобус  окатил  меня  теплой
струей бензиновых выхлопов и уехал. В его  окнах  таинственно  мерцал  свет,
пробиваясь сквозь замерзшие стекла.
   Сзади  зашуршали,  разбрасывая  измолоченный  снег,  колеса,   и   вблизи
автобусной остановки остановилось такси. Я чуть не  заплакал  от  бессильной
злости. Из желтой Волги неторопливо вылезали уже знакомые мне лица. Ребятки,
действительно, взялись за меня всерьез, и теперь вряд ли что-нибудь могло им
помешать. Я сам заманил себя в ловушку.
   Здесь было пустынно. Только вдалеке маячила парочка, да старик  переходил
дорогу, еле слышно стуча палкой по мостовой. Такси, включив зеленый  огонек,
скрылось за поворотом. Федя засунул руку в карман, а затем резко выдернул ее
оттуда. В руке оказался пистолет.
   И тогда я побежал. Я не знал, за что должен умереть, но знал, что умереть
должен. Может быть за то, что из-за меня посадят двух  фединых  корешей,  но
скорее из-за порванной фединой щеки. Шрамы, конечно,  украшают  мужчину,  но
перепаханное лицо выглядит уродливым, а не героическим.
   Я нырнул в проход между  двумя  домами,  пронесся  мимо  трансформаторной
будки.
   Погоня не отставала. За спиной я  услышал  хлопок  выстрела  м  внутренне
сжался. В книжках я часто читал, как главный герой  бодро  шел,  не  обращая
внимания на свист пуль над головой. Странно, но мои уши не уловили  никакого
свиста. Тем не менее я прибавил хода, так как последовал второй  выстрел,  а
затем еще один. Я резко свернул  вправо.  Под  ногами  то  и  дело  исчезала
тонюсенькая тропка, а левым плечом я чуть не  цеплялся  за  железные  прутья
изгороди, за которой раскинулась территория детского сада с угрюмыми темными
окнами. Впрочем нет, от волнения я спутал стороны: слева высился пятиэтажный
дом. За светлыми окнами его квартир отдыхали те, кому повезло  со  спокойной
жизнью.
   Вновь послышались выстрелы пушка, судя по всему была не только у Феди.  Я
выдыхался и мечтал только дотянуть до поворота. И вдруг толчок,  болезненный
удар под правую лопатку. Пуля прошла навылет. Я схватился рукой за  грудь  и
ощутил теплое, липкое прикосновение крови.
   За поворотом оказался двор, большой  и  темный.  Лавируя  между  детскими
горками и турниками, я быстро проскочил его и, обогнув дом, перебежал  через
дорогу, чудом не поскользнувшись и не угодив под колеса синего жигуленка.  Я
бежал вдоль улицы, где слева  тянулся  ряд  капитальных  гаражей,  а  справа
шеренга пятиэтажных домов, стоявших торцами ко мне. Дорога шла под  гору.  Я
без особых усилий мчался по ней, старательно избегая скользких мест.  И  все
же преследователи  неумолимо  приближались.  Выстрелы  раздавались  один  за
другим, и федины парни радостными выкриками  приветствовали  каждое  удачное
попадание.
   Пули  впивались  в   мое   тело   Черт   побери,   красиво   сказано.   В
действительности все было гораздо прозаичнее. Болезненные судороги сотрясали
меня, кровь заливала одежду. Правая нога, в которой  уже  сидели  две  пули,
почти не слушалась. Но я не сбавлял скорости и не позволял усталости и  боли
завладеть мной.
   Улица  круто  повернула,  и  передо  мной  раскинулся  лабиринт  гаражей.
Строились они на протяжении лет двадцати и поэтому  образовали  не  стройные
ряды, а путанные переходы.
   Я без промедления нырнул в первый же проход. Преследователи, потеряв меня
из виду, заматерились  в  пять  голосов  и  ринулись  на  поиски.  Но  здесь
обнаружить меня было не так то просто. Я  использовал  каждую  щель,  каждый
переулок. Мне сопутствовало дикое везение,  и  только  благодаря  ему  я  не
застрял нигде, даже в самых узких местах.  Погоня  продолжалась,  но  федина
пятерка уже не была командой.
   Они потеряли  друг  друга,  заплутав  в  бесконечных  поворотах.  Тяжелое
дыхание выдавало их присутствие, и я, заслышав его, вжимался в темные  стены
или исчезал в заснеженных закоулках.
   Внезапно гаражи остались у меня за  спиной,  я  оказался  перед  десятком
деревянных  домов,  за  которыми  возвышались  девятиэтажки.  Я  затравленно
оглянулся, преследователи вроде отстали. Я перевел дух  и  пошевелил  правой
ногой. Колючая боль выросла в нестерпимую и я не сдержал стона.
   - Э, вот он, - донесся до меня  торжествующий  крик  сзади.  Я  с  трудом
повернулся.
   Два темных силуэта, прыгая по крышам  гаражей,  приближались  ко  мне.  Я
бросился вперед к высоченному забору. Вдруг тихий шорох раздался  оттуда.  Я
приготовился к неминуемому нападению, но лишь шепот выскочил из темноты.
   - Эй, иди сюда.
   Я замер и прислушался.
   - Ну быстрее же.
   Голос был незнакомый, но к беспощадной пятерке он не относился. Выбора  у
меня не оставалось; я из последних сил перемахнул через забор и  приземлился
рядом с сараем, из которого исходил неизвестный мне голос.
   На пороге сарая стоял пацан, мой одногодок. Уж на что я был худой, но  он
был еще более хлипким на вид. Впрочем, народная пословица говорит: не родись
шкафистом, родись каратистом.
   Шатаясь, я едва смог сделать несколько шагов, чтобы добраться  до  сарая.
Парень приоткрыл дверь, и я ввалился вовнутрь.
   Здесь было тепло. Горела лампа ватт на двадцать пять или пятнадцать. И  в
этом неярком свете я разглядел небогатую обстановку сарая: стол, два  стула,
полки,  набитые  железяками  непонятного   предназначения,   полуразобранный
мотоцикл в центре, диван,  камин  в  углу  и  несколько  цветных  ящиков  от
стеклотары, поставленных вдоль стены.
   Мой спаситель заботливо прикрыл дверь. Он был в старых, вытертых джинсах,
на которых густо были разбросаны темные пятна  (скорее  всего  от  машинного
масла), и в свитер черного цвета.
   Теперь я мог оглядеть и себя. Вид у меня был такой, как  будто  я  только
что  принял  участие  в  Бородинском  сражении.  Левый  рукав   куртки   был
располосован. На груди, животе и правой ноге  расползались  кровавые  пятна.
Еще три отверстия чувствовались на спине. По обычным меркам  я  уже  полчаса
должен был валяться в сугробе и подыхать. Но я был оборотнем.
   - Я сейчас, подожди минутку, - мой спаситель критически  оглядел  меня  и
исчез за входной дверью, а я, не в силах стоять, опустился на стул.  Парень,
действительно, скоро появился. Он притащил ведро теплой воды и поставил  его
предо мной.
   - Отвернись, - попросил я, и он понимающе сел спиной ко мне. А я принялся
вытаскивать застрявшие пули.
   Ничего мучительнее этой процедуры я  до  сих  пор  не  испытывал.  Каждое
прикосновение к ранам причиняло жгучую  боль.  Раздвигая  живое,  трепещущее
мясо пальцами, я, стиснув  зубы,  продвигался  внутрь,  с  трудом  нащупывая
твердые инородные куски. Это было не столько больно,  сколько  противно,  но
совершенно необходимо. Вытащив обе пули  из  ноги,  я  минуты  три  отдыхал,
скрипя зубами, а затем принялся за спину. Вот где начались трудности. Выгнув
руку неестественным образом,  я  извлек  третью  пулю,  испытывая  при  этом
неимоверные страдания. Мне оставалось только благодарить судьбу за  то,  что
остальные две пули, попавшие  в  спину,  прошли  навылет.  Закончив  с  этой
неприятной процедурой, я промыл раны и деликатно кашлянул, намека,  что  уже
можно поворачиваться ко мне лицом.
   Он развернулся, и мы молча смотрели друг на друга, не зная с чего  начать
разговор.
   - Зачем меня спас? решил я сразу пойти с  места  в  карьер,  так  как  не
привык, чтобы кто-нибудь принимал такое деятельное участие в моей судьбе.
   - Просто меня один раз вот также гоняли по гаражам,  -  ответил  он  и  с
грустью добавил, - только поймали.
   - Расскажи, - попросил я, так как сам не в силах был что-нибудь пояснить,
а сидеть в  молчании  было  невыносимо:  жизнь  в  общаге  приучила  меня  к
бесконечным разговорам.
   Парень кивнул и начал:
   - Когда родители разошлись, нашу  двухкомнатку  разменяли  на  комнату  в
пригороде и этот дом. Отец с новой женой туда укатил, а нам  с  матерью  эта
вот развалюха досталась. Но не это оказалось плохо. Ребята  слишком  крутые,
чужих здесь не любят. И как только я появился, стали меня гонять,  а  гоняют
они жестоко. Один раз форменную облаву устроили. Загнали меня в эти гаражи и
большой кодлой ловить стали. Как кто-нибудь на меня напорется, сразу камнями
закидывает. А потом окружили и стали запинывать. Думал не выживу. Да ничего,
часок отлежался в грязи, встал кое-как и сюда, в  сарайчик,  чтобы  мать  не
увидела. Потом уж наврал ей, что по стройке лазил,  да  сорвался.  Худо  мне
было, не знал что делать.
   - А сейчас как? поинтересовался я.
   - Сейчас все в норме. Я понял, что мне надо выжить,  любым  способом,  но
выжить.
   - И что? спросил я, с трудом ворочая языком от усталости.
   - Штуку интересную придумал. Ведь эта компаха здесь  не  основная.  Здесь
всех в руках держат фашисты.
   - Кто? не понял я.
   - Фашисты!  Ну  в  кожаных  куртках  ходят,  со  свастикой,  с  крестами,
некоторые еще бреются налысо.
   Я кивнул, хотя видеть таких пацанов мне пока не доводилось.
   - Купил значок на толкучке за стольник, - парень достал потертую  кожаную
куртку коричневого цвета, на отворот которой был  прикручен  значок:  черная
свастика на белом фоне, а вокруг красный с рельефными  зубчиками  ободок,  и
продолжил, - стричься я не стал, а значок нацепил и вышел.  Гляжу,  идут.  Я
навстречу.
   Взглянули, увидели значок, расступились и больше никаких проблем. Так,  с
осени, и ношу его не снимая.
   - И что, никто и слова не скажет? удивился я.
   - Да кто сейчас вообще  на  других  внимание  обращает!  А  кто  заметит,
пошипит только и все. Боятся! Не меня,  конечно,  а  тех,  -  парень  кивнул
куда-то в сторону, - фашистов. А я теперь спокойно живу. Мотоцикл вот  купил
поломанный, да ничего, починю. Ездить будет.
   - Неплохо придумал, - согласился я.
   Парень еще раз сбегал в дом и принес котелок с жареной картошкой и бинты.
Я моментально проглотил картошку,  а  от  бинтов  отказался  раны  уже  сами
перестали кровоточить. После сытного ужина в  тепле  у  меня  уже  слипались
глаза. Мой спаситель заметил это и не стал  меня  ни  о  чем  спрашивать,  а
кивнул на диван и предложил мне располагаться на нем. Сам он положил на ящик
овчиный полушубок, лег на него и завернулся непостижимым  образом  так,  что
укрыл и голову, и ноги.
   На мою долю досталось темно-синее старое одеяло. Я вырубил свет и лег  на
диван.
   Парень уснул мгновенно, а я лежал в темноте,  уставившись  в  потолок.  В
углу мерцала розовым светом спираль камина. Раны зудели, но я  знал,  что  к
утру от них останутся только красноватые следы.
   И мне вдруг подумалось, что парень имел полное право носить  свастику  на
куртке.
   Ведь изначально в древнеиндийских иероглифах она означала добрый  символ,
кажется, знак счастья и благополучия. Пусть потом ее извратили, использовали
люди, погубившие миллионы жизней. Пусть она  стала  символом  зла.  Но  если
теперь, уже в  наши  дни  она  спасла  жизнь  хотя  бы  одному-единственному
человеку, значит она имела право на существование.
   Глаза мои сомкнулись, и я провалился в ослепительно яркий сон.
   Глава одиннадцатая.
   Знак оборотня.
   Федя, нервно подергивая порванной щекой, в сотый раз обводил  пристальным
взглядом окружающую местность. Пацан не мог далеко уйти. Его  темный  силуэт
еще две минуты назад маячил на фоне снега и вдруг исчез.
   Остальные четверо неторопливо курили,  негромко  матерясь  где-то  сзади.
Федя повертел в руках бесполезную уже пушку и двинулся  к  забору.  Четверка
медленно,  словно  нехотя,  направилась  за  ним.   Нагнувшись   поближе   к
заснеженной земле, Федя по следам выглядывал  путь  беглеца.  Следы  вели  к
забору.
   Один только Федя знал каких трудов ему стоило отыскать в  большом  городе
нужного пацана. Другой на его месте уже давно плюнул бы на это дело и жил бы
спокойно дальше. Другой, но не Федя. Он никому никогда ничего не спускал. Он
всегда помнил свои долги, но любил чтобы и ему расплату не задерживали.
   Феде вдруг вспомнился случай еще школьных времен. Классе в четвертом  они
с другом весело толкались в школьном коридоре, и  друг  толкнул  его  как-то
особенно сильно. Федя, разумеется, ответил ему тем же.  Тогда  друг  толкнул
его еще сильнее и вдобавок наступил на ногу. После уроков Федя отвел друга в
школьный сад и на глазах у всего класса как следует отделал, указав  ему  на
свое место. Дружба после не сложилась, зато пришло уважение. Бей своих, чтоб
чужие боялись, - правильная пословица, и Федя на деле  увидел  это.  Потеряв
одного, он приобрел многих. Мощная школьная  компания  приняла  его  в  свои
ряды.  Этому  помогло  и  наличие  у  Фединого  отца  фирменного  импортного
магнитофона, который в Союзе был тогда редкостью  ј1.  Федя  устраивал  дома
вечеринки, на которые собиралась  школьная  мафия  и  классные  девочки.  На
магнитофоне изумительно звучали и переписывались самые новейшие записи. В ту
пору везде звучал Запад, а все советские скотобойные песенки еще рождались в
подвалах и только-только  вылезали  из  них  в  отглаженные  ВИА.  Да,  было
времечко.
   Прошли-пробежали школьные годы, приятели разлетелись кто  куда,  но  Федя
уже знал свое место в жизни. И когда пришли  трудные  времена,  он  не  стал
плакаться в жилетку и жаловаться на жизнь,  а  пошел  работать  продавцом  в
комок. К своей далеко  не  маленькой  зарплате  Федя  прибавлял  и  солидную
разницу между государственной и рыночной ценами, когда  скупал  оптом  товар
где-нибудь на базе и  продавал  в  своем  комке  лохам,  не  видящим  дальше
собственного носа. Он успел приобрести квартиру и обставить ее еще до  того,
как цены резво  поскакали  в  гору,  и  теперь  с  усмешкой  посматривал  на
копошащихся вокруг совков, которые