водник. Иди вон лучше свой чифирь завари,  а
то еще не все остатки  зубов  пожелтели,  -  бросил  тот  хмуро,  однако
пообещал:
   - Подумаю! - Сказал он это лишь для того, чтобы отвязаться; вообще-то
Мышастого просьба рецидивиста насторожила - распустился  вконец.  А  это
значит, стал  опасен.  Ишь,  чего  удумал,  пень  трухлявый,  Ольгу  ему
подавай! Да это же просто смешно! Такую королеву...
   Предварительно  постучав,  как   и   подобало   галантному   мужчине,
переступающему порог женских покоев, Мышастый застал "королеву", как  он
только что выразился про себя, сидящей на кровати. Она куталась в  халат
и глядела  на  него  исподлобья  презрительно-ненавидящим  взглядом.  Он
протянул молодой женщине приготовленный заранее пышный букет роз, но, не
видя никакого отклика с ее стороны, положил цветы на стол.
   - Ну что, Оленька, будем  сердиться,  да?  -  невинно-ласковым  тоном
поинтересовался "режиссер",  словно  между  ними  произошло  всего  лишь
какое-то маленькое недоразумение - так, пустячок. - Право же, зря вы  на
меня так сильно дуетесь.
   - Что, пришли пригласить меня на очередные съемки?  -  изо  всех  сил
стараясь сохранять спокойствие, спросила Ольга, не отводя  от  него  все
того же презрительного взгляда.
   Мышастый, который про себя решил сначала поломать для смеха  комедию,
признаваясь в любви, убеждая ее, что  просто  не  выдержал,  сорвался  и
набросился на нее опять же из-за той самой любви; намеревался стоять  на
коленях, умолять о прощении - в  общем,  нести  всяческую  галиматью,  -
вдруг изменил решение и уже совсем по-деловому, сухо продолжил:
   - Ладно, принцесса,  не  желаешь  по  хорошему...  Раздевайся.  -  Он
протянул руку и потянул за поясок шелкового халата.
   Оля, памятуя наставления Филипыча, решила  следовать  его  советам  и
бороться за сохранение своей жизни. Почти не препятствуя обрадовавшемуся
ее покорности режиссеру, она позволила себя раздеть.
   - Вот так-то лучше, принцесса... - мгновенно наливаясь  желанием  при
виде ее обнаженного тела и рывками сбрасывая с  себя  одежду,  сдавленно
произнес Мышастый. - Так-то  оно  гораздо  лучше,  -  повторил  он,  уже
разводя в  стороны  ее  ноги  и  намеренно  наваливаясь  на  Ольгу  всей
тяжестью, чтобы она твердо уяснила, кто отныне является ее  хозяином.  -
Вот так... - последний раз повторил он, уже  входя  в  ее  тело  и  тоже
намеренно делая это как можно более жестко,  врываясь  в  напрягшуюся  в
ожидании женщину одним резким ударом. - Так-то...
   Ольга прерывисто вздохнула. Какое-то время она из последних  сил  еще
пыталась хоть как-то сдержаться, чтобы не доставить негодяю ни малейшего
удовольствия  своей  ответной  реакцией,  но  уже  через  мгновение   ее
подхватил знакомый, такой сладкий вихрь.  Вскоре  руки  молодой  женщины
нежно, против ее собственной воли обвили шею мужчины, а  бедра  подались
вперед, в безудержном  ответном  порыве  устремляясь  навстречу  толчкам
сильного, властвующего над ней тела...
   Мужчина, приподняв голову,  налившимися  кровью  глазами  смотрел  на
искаженное  страстью  женское  лицо  с  плотно  зажмуренными  глазами  и
полуоткрытым ртом, с губ которого  слетали  прерывистые  стоны.  Он  уже
чувствовал, как подступает неизбежное, приятное, и  подивился,  до  чего
быстро довела его  девчонка  до  такого  состояния  -  словно  какого-то
неопытного юнца. Тем не менее, он  изо  всех  сил  старался  сдержаться,
чтобы девушка достигла пика первой, сейчас это казалось ему очень важным
для самоутверждения, пусть это будет еще одной его победой...
   Ольга содрогнулась всем телом, окончательно растворяясь  в  яростной,
разрушительной, бьющей в нее энергии, и наконец полностью, уже  всю  без
остатка отдала себя на милость сумевшего победить ее мужчины...
   - А ведь тебе понравилось, девочка... - Услышав хриплый голос,  Ольга
пришла в себя. Какое-то время  она  не  решалась  открыть  глаза,  боясь
наткнуться на взгляд опять  надругавшегося  над  ее  телом  мужчины.  Но
гораздо более омерзительным, чем сам факт  изнасилования,  было  другое.
Она испытывала жгучий стыд оттого, что он совершенно  прав,  он  все  же
сумел ее сломить, а она... Она просто ничтожество, если могла  поддаться
его напору и получать с ним наслаждение. И  куда  ей  сейчас  деться  от
этого нестерпимо сладкого  зуда  в  районе  липкой  от  мужского  семени
промежности...
   Эти мысли о собственном бессилии и такой постыдной своей  реакции  на
насильно подаренное наслаждение сейчас просто сведут ее с ума...  В  эту
минуту женщина испытывала искреннее отвращение к своему  телу,  красотой
которого она так гордилась прежде  и  которое  так  жестоко  подвело  ее
сейчас; оно ее просто предало, выставив свою хозяйку на посмешище.
   Мышастый поднялся одновременно с Ольгой и уловив ее движение,  поймал
женщину за руку.
   - Подожди, ты куда?
   - Пустите меня... - Ольга всхлипнула,  пытаясь  высвободиться.  -  Ну
пустите же, пожалуйста, мне нужно... -  Она  лепетала  что-то,  сама  не
осознавая значения своих слов,  уже  пребывая  в  состоянии,  близком  к
истерике. Видимо, мужчина это понял, потому  что  отпустил  ее  с  явным
сожалением. Проводив Ольгу взглядом, он ухмыльнулся.
   - Ладно, иди подмывайся, королева, - нарочито грубо, чтобы еще больше
унизить, бросил он ей вдогонку. - И вечером  жди  меня  вновь!  Ты  меня
слышишь?
   Закрывшаяся в ванной  Ольга  ничего  не  ответила,  а  через  секунду
послышался шум душа. Как догадался Мышастый,  судя  по  чересчур  мощной
струе,  она  сделала  так  нарочно,   очевидно,   эта   была   маленькая
демонстрация протеста.
   - Я же знаю, что ты все слышишь, - негромко сказал  он,  улыбаясь.  -
Ничего, вечером еще наговоримся.
   Он принялся одеваться, с удивлением отмечая, что после  пережитого  у
него слегка подрагивают руки.
   - Нет, ну  какая  женщина...  -  уже  намереваясь  выйти,  напоследок
произнес он почему-то шепотом, хотя его никто не мог услышать - в ванной
продолжала литься вода, сквозь шум которой, кажется, пробивался  женский
плач, если только его не подводил слух. - Она поистине  великолепна,  на
такое я даже и не рассчитывал... Говорю же, настоящая королева...

***

   Сергей, стоя в тамбуре мчащегося в  направлении  Приреченска  поезда,
курил вторую сигарету подряд. Интересно,  как  его  встретит  бабка?  Да
собственно, жива ли она вообще? Он укорял себя, что за  столько  лет  не
удосужился к ней не то что приехать, но  даже  написать.  Что,  не  было
времени? Заработать хотел, мудак, шлялся, этакий супермен, солдат удачи,
пока не прибился к сестре... Зарабатывал, видите  ли!  В  основном  одни
неприятности - вот что он везде  зарабатывал,  больше  ничего...  Он  не
жалел, что дав волю расшатанным нервам, от души врезал двоим ублюдкам  -
борову и сутенеру, которого, возможно, откачивают  сейчас  где-нибудь  в
реанимации.
   Эти ребята явно того заслужили. Единственное, что во всей истории его
немного смущало - это сестра. Не добрались  бы  до  нее  всякие  поганые
крыши или кто там еще. Ничего, пусть только попробуют  к  ней  сунуться!
Стоит ей написать о чем либо подобном, он тотчас вернется и тогда одними
только реанимациями эти уроды уже не обойдутся - он объявит им войну  по
полной программе... Пока его самого не отправят на  кладбище,  он  будет
крушить этих уродов до конца - или он, или они.
   Слишком уж много разной шушеры повылазило в последнее  время  подобно
тараканам из щелей. И где только раньше находились все эти  бритоголовые
тупицы, у которых шея непременно оказывается  толще  самой  головы,  как
будто именно по этому критерию их и отбирает чья-то  рука,  не  лишенная
чувства своеобразного юмора? А может, так и есть на  самом  деле  -  как
только шея стала толще ляжки взрослого  мужчины  -  все,  пожалте  сюда,
получите кожаночку, вот вам костюмчик спортивный, не побрезгуйте также и
собачьей цепью на эту же вашу толстенную и немытую шею, примите еще  там
всякое, и вперед, громите и без того донельзя запуганных обывателей!
   - Да и хрен с ними со всеми... - пробурчал Сергей вслух  и  попытался
перевести мысли на что-нибудь приятное.  Сразу  же  вспомнилась  Вика  -
разбитная во хмелю на  работе,  и  такая  ласковая,  нежная,  доверчивая
наедине с ним, с Сергеем. Как только все это в ней уживается? И какова в
действительности ее натура? Сергей  полагал,  что  все  же  та,  вторая,
которая ласковая. И не дай бог, если альбинос  вздумает  попробовать  на
ней отыграться! Приеду - убью, как за сестру, - решил  Сергей  и  только
тогда сообразил с некоторым запозданием, как это иногда  бывает  -  ведь
если он приравнял  ее  к  сестре,  значит...  С  неожиданно  нахлынувшей
нежностью Сергей припомнил, как она ему обещала каждый  день  ходить  на
почтамт, ждать получения письма, написанного до востребования, и тут  же
поклялся сам себе: немедленно, как только доедет  до  бабки,  тотчас  ей
написать...
   - Слышь, второй раз уже спрашиваю... Мужик, огоньку  не  найдется?  -
Услышав чей-то неприятный тягучий голос, Сергей не сразу сообразил,  что
обращаются именно к нему - до того увлекся своими мыслями.  Окончательно
очнувшись, он узрел прямо  перед  собой  преомерзительнейшую  рожу  явно
уголовного происхождения, которая действовала ему на нервы и раньше, еще
на вокзале.
   Когда он стоял в очереди за билетами, этот наглый крепыш с исколотыми
кистями рук все вертелся рядом, то занимая за ним место  в  очереди,  то
отбегая к своему дружку - поганцу той же породы, только повыше ростом  и
с золотыми фиксами.
   Кажется, сученыш просто хотел  подпасти,  сколько  у  меня  денег,  -
запоздало догадался Сергей.  Ну  да,  ведь  он  как  раз  доставал  свой
бумажник, и тот вполне мог заметить пачечку долларов, оставшихся у  него
после того, как он  поделился  с  сестрой.  Баксов  восемьсот,  кажется,
осталось, - подумал Сергей - он пытался скопить на автомашину.  А  потом
этот же ублюдок заглядывал к  нему  в  купе,  предлагая  перекинуться  в
картишки "по маленькой", а сзади маячил его дружок. И, кажется,  с  ними
есть  еще  третий,  он  тоже  крутился  где-то  рядом  -  такой   весьма
угрожающего вида здоровяк, похожий на киноактера, как его там...  Дольфа
Лундгрена, точно. И купе их, кажется, где-то в этом же вагоне, в  другом
от Сергея конце...
   Огоньку он, видите ли просит, урод,  -  мгновенно  наливаясь  злостью
подумал Сергей, - а у самого зажигалка - ведь  он  собственными  глазами
видел, как тот недавно прикурил и сунул ее в карман. Деньги пасет козел,
точно! Неужели прямо здесь хочет отобрать? Ничего,  пусть  рискнет!..  И
только сейчас, с запозданием вспомнив о  собственной  сигарете,  которая
уже начинала жечь пальцы, замечтавшийся и забывший  затягиваться  Сергей
бросил ее в маленький мусорник, висевший на стене.
   - Нету у меня огоньку! - ответил он и  попытался  выйти  из  тамбура.
Попытался - потому что загораживая выход, не давая ему пройти, перед ним
встал крепыш.
   - Нету, говоришь? - притворно удивился он,  ловко  сплевывая  в  щель
между зубами. - А чего сигарету тогда выбросил?
   Мог и от нее дать прикурить. Что, не уважаешь?
   - Это мое дело, - ответил Сергей, закипая, - хочу - даю, хочу -  нет.
Тебе вот, к примеру, не желаю. Дай пройти!
   - Он попытался отодвинуть крепыша в сторону.
   - Твое дело, говоришь? Не желаешь? - зло ощерился тот.
   Он сунул руку в карман, но пока ее не вытаскивал. - А хочешь, я  тебя
научу, что нас нужно уважать?
   - Кого уважать-то? Кого это - вас? Вас - это значит, козлов, что  ли,
долбаных? -  Сергей  нарочито  громко  рассмеялся  и  предпринял  вторую
попытку сдвинуть с дороги мешающего ему крепыша. Если в первые мгновенья
он еще не желал ввязываться в конфликт - после грез о Вике у  него  было
слишком хорошее настроение, чтобы портить его какими-то  разборками,  то
сейчас оно было уже изрядно подпорчено  этим  дешевым  шустрилой.  -  Не
петушись, ты, козлячья твоя морда! А то ишь, как тебя распирает - сейчас
треснет по всем швам харя твоя мудацкая... - Он опять захохотал, и опять
сделал  это  нарочито  громко,  одновременно  внимательно  наблюдая   за
реакцией крепыша - он уже твердо  решил  указать  наглецу  его  истинное
место.
   Организм вновь настойчиво требовал разрядки.
   - Ах ты ж сука! - совсем взбеленился  тот.  -  Как  ты  меня  назвал?
Козлом? Петухом? Да у нас за эти слова знаешь что полагается? Ты за  них
отвечаешь?
   - Отвечаю, отвечаю, козлина  ты  долбаная!  -  еще  сильнее  распаляя
противника, выводя его из равновесия, подтвердил Сергей.
   - Ну все, падла, конец тебе! - Рука, как он и предполагал,  именно  с
ножом, все же вынырнула из кармана и  мгновенно  перехваченная  Сергеем,
так и не успев ничего совершить, резко вывернутая вбок, заставила своего
хозяина упереться головой в дверь перехода между двумя вагонами.
   - Объясняю, - спокойно, даже не запыхавшись, начал Сергей.  -  Насчет
козлов. - Объяснить про "козлов" он однако не успел,  так  как  дверь  в
тамбур неожиданно распахнулась и в проеме появился дружок  крепыша,  тот
что повыше.
   - Лапоть! - позвал тот. - Лапоть, ты чего  тут  застрял...  -  Он  не
договорил, увидев живописную картину -  бодавшего  дверь,  скрючившегося
явно не по своей воле  дружка,  и  спокойно  удерживающего  его  Сергея,
словно они играли в  какую-то  веселую  детскую  игру,  типа  "Допрос  в
гестапо", где роль Мюллера, увы, досталась отнюдь не фиксатому.
   Стоял ли второй уродец за дверью специально, страхуя подельника,  или
пришел искать его случайно, Сергей не знал, да и  знать  не  хотел.  Тем
более,  сейчас  ему  об  этом  просто  некогда  было  думать.  Мгновенно
развернув крепыша головой  ко  второму,  он  словно  торпеду,  не  давая
разогнуться, толкнул его в ноги длинному.
   - На,  получай  своего  Лаптя!  Обуйся!  -  И  не  давая  ни  секунды
передышки,  пока  тот  инстинктивно  прикрывал  руками  пах,  куда  была
устремлена голова таранящего  его  крепыша,  сильно  ударил  кулаком  по
челюсти,  отчего  длинный  улетел  из  дверей  тамбура   обратно   -   в
пространство перед туалетом. Затем Сергей ударил  уже  вскакивающего  на
ноги Лаптя в солнечное сплетение, и пока тот,  согнувшись,  скользил  на
пол, протирая  спиной  стенку  тамбура,  выскочил  за  высоким,  который
напрочь отключившись, валялся перед сортиром.  Схватив  за  шиворот,  он
поволок его в тамбур, к дружку, не  забыв  бросить  внимательный  взгляд
вдоль коридора вагона - к счастью, там никого в тот момент не  оказалось
и короткая драка осталась незамеченной. Бросив длинного, словно какую-то
ветошь,  на  пол,  Сергей  вновь  схватил  уже  чуток  отдышавшегося   и
начинавшего приходить в  себя  Лаптя.  Опять  резко  заломав  ему  руку,
точь-в-точь как это было только что, он вновь  упер  его  физиономией  в
знакомую  тому  дверь  переходника,  словно  намереваясь  продолжить  их
"игру", на мгновенье прерванную посторонним.
   - Так вот, мы вроде как не договорили насчет "козлов" и "петухов",  -
как ни в  чем  не  бывало  обратился  Сергей  к  крепышу.  -  Ты  готов?
Продолжим?
   - Завязывай... Я все понял, - сдавленно, морщась  от  боли,  просипел
тот, делая безуспешные попытки высвободиться.
   - Да нет, ни хрена ты еще не понял,  -  спокойно  возразил  Сергей  и
ударил его головой о дверь - чувствительно, но так, чтобы тот не потерял
сознания. - Так вот, продолжим нашу светскую  беседу...  Я  назвал  тебя
козлом. Допустим. И петухом тоже. Ну  и  что  дальше?  -  спросил  он  у
застонавшего при ударе о дверь Лаптя. - Отвечай! - Он опять  ударил  его
головой, но уже слабее. - Ну!
   -  Ну,  это  плохие  слова,  -  сдавленно,  со  слегка  жалобной  уже
интонацией, начал Лапоть. - У нас за это...
   - Стоп! -  Сергей  еще  раз  чуть  боднул  головой  докладчика  дверь
переходника. - Уточним! Где это - у вас?
   - Ну, у нас в зоне, - окончательно  утратив  силу  духа,  уже  совсем
откровенно заканючил тот.
   - Ага! - Если бы у  Сергея  в  тот  момент  были  свободны  руки,  он
непременно поднял бы назидательно указательный палец кверху.  -  Ага,  у
вас в зоне, значит... А мы сейчас  с  тобой,  по-твоему,  где?  В  зоне?
Отвечать! - И Лапоть уже  в  который  раз  опробовал  головой  дверь  на
прочность.
   - Нет... - промямлил он. - Не в зоне.
   - А где же?  -  с  веселым  интересом  учителя,  слушающего  ученика,
несущего явную галиматью, поинтересовался Сергей.
   - В поезде? - неуверенно предположил Лапоть.
   - Ответ неверный!  -  засмеялся  "учитель".  -  Точнее,  верный  лишь
частично. - Он еще разок стукнул не правильно ответившего  "ученика".  -
Думать! Где мы, если не в зоне?
   - На свободе? - сделал вторую попытку угадать тот.
   - Правильно! - на сей раз одобрил его ответ Сергей и поощрил тем, что
не стал сейчас портить имущество, принадлежащее железной дороге,  и  без
того еле сводящей концы с концами. - Правильно, на свободе.  Так  какого
же хера ты, чмо болотное, - он все  же  не  удержался,  боднул,  -  свой
поганый язык, придуманный где-то там, среди  таких  же  вот  ублюдков  и
поэтому такой же ублюдочный, как и вы сами, пытаешься  насильно  привить
здесь, среди нормальных людей? А? - Лапоть молчал -  видимо  ему  просто
нечего было ответить.
   - Молчишь? - склоняясь к нему, поинтересовался Сергей.
   -  Нечего  сказать,  да?  -  И  не  получив  вразумительного  ответа,
продолжил:
   - Тогда я тебе скажу, а ты внимательно слушай и запоминай -  потом  и
дружку своему передашь, когда он очухается, а то я ведь больше повторять
не намерен...
   И принялся объяснять Лаптю смысл  жизни.  А  преподавая  благодарному
слушателю свою  теорию,  он  изредка  постукивал  того  головой  в  такт
отдельным ключевым словам своей речи, как бы для закрепления  и  лучшего
усвоения втолковываемого материала. Напарник крепыша валялся в  углу  по
прежнему  без  движения  и  Сергей  ни  на  секунду  не  усомнился,  что
всяческого рода хитрость или притворство со стороны того  отсутствуют  -
он прекрасно знал, куда и с какой силой необходимо бить, а также,  какое
самочувствие после таких ударов обычно бывает.
   - Так вот... Живут там такие вот поганцы вроде тебя самого. Ну, я  не
считаю тех, кто попал туда случайно или старается жить там не  по  вашим
ублюдочным законам. Имеется в  виду,  по  законам  той  погани,  которая
именует себя блатными и к которой  принадлежишь  и  ты,  судя  по  твоим
весьма выразительным наколкам... И вот, проведя там хрен  знает  сколько
времени и уже окончательно выживая из ума от  безделья  -  ведь  вам  по
опять-таки своим же ублюдочным законам работать вроде как не положено, -
вся эта мразь, включая тебя, начинает придумывать всяческого рода дерьмо
- прописки, вопросики всякие подковыристые, в  общем,  всякую  дебильную
срань. И еще словечки жаргонные... Ну ладно, казалось бы,  придумываешь,
ну и придумывай себе на здоровье, да пользуйся этим дерьмом среди  таких
же идиотов, каким являешься и ты сам...
   Сергей очередной раз пристукнул головой подопечного о дверь и поменял
уставшую руку.
   - Так нет же, вам, дерьму собачьему, то есть,  этого  уже  становится
мало. Вы  и  среди  нормальных  людей,  на  свободе,  пытаетесь  привить
придуманный вами, недоумками, дебильный язык. Чтобы все заговорили не на
обычном, русском, а на вашем,  собачьем.  Придумали,  что  козел  -  это
значит, к примеру, стукач или там пидор... И все! Не вздумай теперь  так
говорить, а не то, понимаешь, ответишь! А ведь козел  по  русски  -  это
животное такое есть, понимаешь, да? Козел, и ничего более  того.  А  вот
ослом, к примеру, по-вашему,  можно  называть,  да?  Значит,  ослом  вы,
дерьмо  собачье,  великодушно  нам  позволяете...  Ну  что  ж,   спасибо
превеликое! Или жирафом, верблюдом, бегемотом - тоже пожалуйста.  А  вот
слоном - опять нет.
   И козлом особенно - ни-ни. А я, простой человек, в этом вашем поганом
дерьме должен разбираться, так что ли? Учить