ким  присовокуплением  новых слогов к тем, которые
были  добыты  прежде,  создавал  он  всякую  новую  форму,  а другими, более
изощренными способами:
     Сначала: пиф.
     Потом: пиф-пиф.
     Потом: аппф.
     Потом: капиф.
     Потом: каапиф.
     Потом: патиф.
     Потом: копатиф.
     И наконец: кооператив.
     Сын  Н.А.Менчинской,  судя  по  ее  дневнику,  больше  двух с половиной
месяцев овладевал словом "лампа":
     Сначала: ям.
     Потом: яма.
     Потом: тапа.
     Потом: ляпа.
     Потом: лямпа*.
     ______________
     *  Н.А.Менчинская,  Развитие  психики ребенка. Дневник матери, М. 1957,
стр. 57-58.

     Чтобы  овладеть  словом "пуговица", ему, как видно из того же дневника,
понадобилось четыре месяца:
     Сначала: пу.
     Потом: пуга и пуца.
     Потом: пугитя и т.д.*
     ______________
     *  Н.А.Менчинская,  Развитие  психики ребенка. Дневник матери, М. 1957,
стр. 55.

     Все  это  очень  близко  к той схеме, которая дана известным физиологом
Н.И.Красногорским, одним из учеников и сотрудников И.П.Павлова.
     "Новые  наблюдения  показывают,  -  пишет  Н.П.Красногорский, - что при
образовании   слов  огромное  значение  имеет  сила  раздражителя,  то  есть
звуковая  сила  фонем  и  слогов,  из  которых составляется слово. Ребенок в
первую   очередь  берет  и  упрочивает  повторением  первый,  последний  или
наиболее   сильный   ударный   слог   в  слышимом  слове.  В  дальнейшем  он
присоединяет  к  этому  слогу второй по силе раздражитель и уже только после
этого  вводит  в  формирующееся  слово относительно слабый, ранее опускаемый
слог.  Образовывая  слово  "молоко",  ребенок фиксирует и произносит сначала
слог  "мо", как первый раздражитель, связывая его с оптическим раздражителем
при  виде  молока. В дальнейшем он присоединяет к этому слогу второй ударный
слоговой  раздражитель  -  "ко" и, смотря на молоко, говорит "моко". Наконец
он  вводит  третий  слог  -  "ло"  в  конце или в середине слова, произносит
"моколо" и наконец "молоко".
     В  другом  случае ребенок при виде молока произносит сначала "ням-ням",
то  есть  отвечает  генерализованной  речевой  реакции. Затем, дифференцируя
молоко,  он  синтезирует сразу два ударных слога и, заменяя "ло" звуком "я",
говорит "маяко"; наконец, вводя "л", произносит "маляко".
     "Поразительным   фактом,   -  указывает  ученый,  -  является  огромная
синтетическая  объединяющая  сила головного мозга у детей уже в самом раннем
возрасте"*.
     ______________
     *  Н.И.Красногорский,  К  физиологии  становления  детской речи. Журнал
высшей  нервной  деятельности  имени  И.П.Павлова, вып. 4, т. II, 1952, стр.
477.


     Добавлю  от  себя,  что  эта "огромная синтетическая объединяющая сила"
мышления  чудесным  образом проявляется у детей уже в период пассивной речи,
когда  ребенок  еще  не  умеет  произнести ни одного слова. Период пассивной
речи,  которая  поверхностному наблюдателю кажется просто молчанием, - самое
творческое время развития речи ребенка.


X. ДЕТСКАЯ РЕЧЬ И НАРОД

     Разнообразными  и  пестрыми  кажутся  факты,  изложенные  на предыдущих
страницах.  Но  кто захочет пристально вдуматься в них, тот увидит, что если
не   все   они,   то   огромное   их   большинство   служит  доказательством
одной-единственной мысли, которая и связует их в единое целое.
     Эту   мысль  провозглашали  не  раз,  но  чаще  всего  в  виде  некоего
абстрактного  догмата. Между тем давно уже назрела потребность обосновать ее
фактами, наполнить ее конкретным, живым содержанием.
     Мысль   эта   очень   проста:   ребенок  учится  языку  у  народа,  его
единственный учитель - народ.
     Задача  настоящей  главы  - утвердить эту мысль, сделать по возможности
так,  чтобы  читатель  на  основании  наглядных  свидетельств самостоятельно
пришел  к  убеждению, что здесь не декларация, не звонкая фраза, а подлинное
явление  действительности, что в деле языкового воспитания детей взрослые, к
какому  бы социальному слою ни принадлежали они, в сущности, являются только
посредниками между детьми и народом.
     Прежде  всего  нельзя забывать, что, как уже сказано, взрослые с самого
рождения  ребенка щедро снабжают его такими корнями, флексиями, приставками,
суффиксами,  которые  будут  служить  ему до конца его дней. Все эти морфемы
народны,  и,  таким образом, дети, принимая языковое наследие предков и даже
создавая  из  предоставленного  им  материала  свои  "собственные"  слова  и
речения,  тем  самым  приобщаются  к  народному  творчеству,  ибо ни один из
неологизмов  ребенка  никогда  не  выходит  за рамки, установленные народной
традицией.
     Недаром  сплошь  и  рядом  оказывается,  что дети сочиняют такие слова,
которые  уже  существуют  в народе ("людь", "сольница", "смеяние", "обутка",
"одетка"  и  т.д.).  Это  было  бы  невозможно,  если бы самый дух народного
словотворчества  не  был  в  значительной мере усвоен детьми еще раньше, чем
спи овладели первыми десятками слов (даже в период пассивной речи).
     Только  благодаря  этому  они  могут  легко  и свободно создавать такие
слова,   как   "тормозило",   "расширокайтесь",  "отмухиваться",  "кустыня",
"красняк" и т.д., обладающие чисто народной экспрессией.
     В  один  и  тот  же день - в январе 1955 года - я получил два письма от
читателей. В одном сообщали мне о таком диалоге:
     - Майя, что ты делаешь?
     - Я заключаю дверь. (То есть запираю на ключ.)
     В другом письме приводилось восклицание четырехлетнего Бори:
     - Нелина  мама  уехала  и  заключила  мой стульчик! (То есть опять-таки
замкнула на ключ, - очевидно, в чулане.)
     И,  конечно,  я  не  мог  не  вспомнить, что прежде в слове "заключить"
корень  ключ ощущался гораздо сильнее, чем нынче. У Барсова, например, в его
книге  "Причитания  Северного  края",  в  фольклорной легенде "Происхождение
горя  народного",  говорится  о  каких-то  ключах,  что  они  приладились "к
тюрьмам заключенным" (то есть именно к запертым на ключ)*.
     ______________
     *  Характерно,  что  Некрасов, списывая для себя эту легенду, предпочел
придать   слову   "заключенный"   его   современное   значение:  "к  тюрьмам
заключенных",  то  есть  "к  тюрьмам  узников", потому что в эпоху Некрасова
редко   говорили   "заключенные   двери",   "заключенные  тюрьмы",  и  слово
"заключенный"  стало  применяться  к людям (Н.А.Некрасов, Полн. собр. соч. и
писем, т. III, М. 1949, стр. 636).

     Ребенок  не  мог  бы самостоятельно воссоздать это старорусское слово в
его  первоначальном  значении (которое нынче уже совершенно забыто), если бы
родной  народ,  снабдивший  его материалами для построения слов, не вооружил
его - одновременно с этим - нужными методами для их построения.
     Вспомнилось  также  у  Николая  Успенского: "Мужики заключались в эвтой
риге"*.
     ______________
     * Н.В.Успенский, Повести, рассказы и очерки, М. 1957, стр. 67.

     Когда   на  одной  из  предыдущих  страниц  я  приводил  детское  слово
"ещекать"  (от  наречия  "еще"),  мне  и  в  голову не приходило, что это же
новообразование  может  параллельно  возникнуть  среди  взрослых  в народной
среде.
     В.О.Перцов  сообщил  мне  такой эпизод, слышанный им от П.П.Бажова. Был
когда-то  на  уральском  заводе  один  инженер,  любивший  при всякой оказии
произносить  утомительно  длинные  речи. Каждую речь он неизменно заканчивал
традиционным   призывом,   где  часто  повторялось  словечко  "еще"  ("Будем
работать  еще продуктивнее, еще энергичнее" и т.д.). Это "еще" произносилось
им  особенно  громко.  Слушатели  подметили однообразный покрой его обильных
речей,  и  один  из  них,  когда  в речи оратора появилось "еще", облегченно
вздохнул и шепотом утешил Бажова:
     - Ну,  теперь  скоро конец! Уже начал ещекать (по местному произношению
- "ишшокать").
     Не  показательно  ли,  что  неологизм  малыша  ленинградца совпадает до
полного  тождества  с тем словом, которое создал экспромтом на далеком Урале
взрослый "простой человек"?
     Если  бы  речь  и  мышление двухлетних, трехлетних, пятилетних детей не
были  проникнуты  общенародными  нормами  языка,  мы  никогда  не  могли  бы
наблюдать  отмеченную  выше  особенность  детского  словотворчества, которая
заключается  в  том, что разные, очень разные дети, отдаленные друг от друга
большими   пространствами,   из   поколения   в   поколение   самостоятельно
придумывают  одни  и  те  же  слова - будь это в Крыму, или в Новгороде, или
где-нибудь у китайской границы.
     Так,  например, слово "кусарик" я услышал впервые от трехлетней девочки
в  1904 году, потом через двадцать лет я прочитал в "Дневнике" А.Д.Павловой,
что  ее Адик тоже "изобрел" это слово. И вот через полвека, минувшей осенью,
костромская  жительница  Наталья  Борщевская  сообщает  мне в письме о своем
внучатном  племяннике  Вове  (двух  с  половиной  лет), что он тоже называет
сухарик "кусариком".
     Таких  фактов  великое  множество,  и, конечно, они никогда не имели бы
места,  если  бы  дети  в своем словотворчестве не опирались на одни и те же
законы развития языка, надолго установленные русским народом.
     Выше я привел одно слово, изобретенное трехлетним ребенком:
     - Мама сердится, но быстро удобряется.
     Это  слово  вызывает  у  взрослых  улыбку,  ибо  связывается в их уме с
удобрением  полей.  Между  тем  ребенок самостоятельно произвел его от слова
"добрая"  (в  смысле "сердечная") и знать не знает ни о каком удобрении (где
"добрый" означает "унавоженный", "тучный").
     Замечательно,  что в старорусском языке, лет триста назад, "удобряться"
и  значило сменять гнев на милость, размягчаться душой. Протопоп Аввакум так
и  писал  в  своей  книге:  "бабы  у  добрились".  Та же форма сохранилась в
народной пословице: "Удобрилась мачеха на пасынка".
     Здесь  одно  из  наиболее  наглядных  свидетельств,  что  при  создании
всякого  нового  слова  ребенок  почти  всегда применяет те же самые методы,
какие применяет народ.
     И  разве  не  знаменательно, что слово "всколькером", которое у меня на
глазах   создал   четырехлетний   ребенок   под  Брянском,  оказалось  давно
существующим  в  речевом  обиходе  народа!  Ю.Трапезников сообщил мне, что в
Вологодской  области,  в  деревне  Горке  (Ковжевского сельсовета), принято,
например, говорить:
     - Всколькером, бабы, завтра по ягоды пойдем?
     Это ли не доказательство близости детского языка и народного!
     Или  возьмем  хотя  бы  слово  "льзя",  которое снова и снова создается
детьми, услышавшими от взрослых "нельзя".
     Ведь  оно  и  сейчас  существует в народе, о чем недавно напомнил мне в
письме  П.В.Зимин.  "Я живу, - пишет он, - в г.Вельске, Архангельской (ранее
Вологодской)  области  и как любитель занимаюсь изучением здешнего диалекта.
Так вот я слышал здесь такие выражения:
     - А льзя ли, батюшка, здесь пройти-то?
     - Силуян Ликарионович, льзя ли так делать-то?"
     Полное совпадение детского языкового мышления с общенародным.
     Или,  например,  слово "ворк" вместо нашего взрослого слова "ворчание".
Алена, внучка художника В.М.Конашевича, однажды заявила ему:
     - Я  бабушке  не спускаю: она ворчит, а я строптивлюсь. Один ворк, один
строптив.
     Ворк  не  может  быть чужд языку, в котором, как указывал Пушкин, "хлоп
употребляется в просторечии вместо хлопанье", "шип вместо шипение":

                Он шип пустил по-змеиному.

     Защищая от своих критиков слова "хлоп", "молвь", "топ", Пушкин писал:
     "Слова  сии  коренные  русские.  "Вышел  Бова  из  шатра прохладиться и
услышал в чистом поле людскую молвь и конский топ".
     Ворк,   изобретенный   четырехлетним   ребенком,  относится  к  той  же
категории  слов, так как вся фактура этого слова создана по законам русского
народного  языкового  мышления.  К  той  же  категории,  что  "шип", "ворк",
принадлежит и слово "пад" (вместо падение):
     - Проехались по ледяной дорожке и никакого паду.
     Выше  мне  уже  случалось писать, что многие создаваемые малышами слова
ничем  не отличаются по своему построению от тех, какие создавались в разное
время  писателями,  величайшими  мастерами  русской  речи. Например, детские
глаголы    "намакаронился",    "отскорлупать",    "замолоточить"   и   проч.
сконструированы  по  тому  же принципу, по какому русские классики создавали
такие слова, как "стушеваться", "озакатить", "магдалиниться", "выгрустить".
     Этого  не  могло  бы случиться, если бы дети и писатели не пользовались
однородными приемами построения слов - теми, какие внушены им народом.
     И  в  других  областях  детского  словотворчества  наблюдаются такие же
закономерности.  Найдя  в письмах Чехова "стишины" и "спасибище", а в стихах
Маяковского  "огромные  незабудищи"  и  "глаза  тарелины", проф. А.Н.Гвоздев
сопоставляет   с   ними   восклицание   своего   четырехлетнего   сына,  где
использованы такие же экспрессивные суффиксы увеличительности.
     - Смотри,  какую  красоту  я  делаю.  Какую красотищу! Какую красотину!
Смотри: какая красота!*
     ______________
     * А.Н.Гвоздев, Вопросы изучения детской речи, М. 1961, стр. 300.

     Из  чего  автором делается вполне правильный вывод, что по своим формам
создаваемые   ребенком   слова  целиком  совпадают  с  неологизмами  русских
писателей,   "так   как   и   те  и  другие  пользуются  одними  и  теми  же
морфологическими  ресурсами  русского  языка"* - иначе говоря одним и тем же
"стройматериалом".
     ______________
     * А.Н.Гвоздев, Вопросы изучения детской речи, М. 1961, стр. 466.

     Когда  ребенок  произносит  какое-нибудь  слово неправильно или сделает
случайную  ошибку в синтаксическом построении фразы, мы, взрослые, то и дело
заявляем  ему:  "так  не говорят", "так нельзя говорить", "нужно сказать вот
эдак".  Не  значит ли это, что в каждом подобном случае мы выступаем от лица
народа  в качестве его уполномоченных, его представителей? Выражение "так не
говорят",  которым мы всегда корректируем малышей, лишь по внешним признакам
может  считаться  безличным,  на самом же деле оно означает: "так не говорит
наш народ".
     Этим  "нужно"  и "нельзя" мы заявляем ребенку сложившуюся тысячелетиями
волю  народа,  которую ребенок, в свою очередь, будет передавать своим детям
и  внукам,  а  те  -  своим,  обеспечивая этим путем дальнейшую устойчивость
основного  народного  словарного  фонда  и  тех мудрых (опять-таки народных)
грамматических правил, которым этот фонд подчинен.
     Мы   только  что  упомянули  два  слова:  "кусарик"  и  "кустыня".  Они
принадлежат  к  той  же категории слов, что "копатка", "мазелин", "колоток",
"пескаватор",  "лизык"  и  т.д.  Происхождение всех этих слов одинаково: они
порождены  постоянным  стремлением  детей  внести  в звучание каждого слова,
услышанного ими от взрослых, ясный и отчетливый смысл.
     Путь,  который  приводит ребенка к подобным словам, тот же самый, каким
некоторыми  слоями  народа  создавались  слова  типа "вошпиталь", "гульвар",
"мараль"   и  другие.  Знаменательно,  что  этот  прием  реконструкции  слов
относится  к  той  области  лингвистики,  которая  так  и  зовется "народная
этимология".
     Здесь  нам до очевидности ясно, как детское словотворчество смыкается с
народным.
     Настоящая  глава  для  того  и  написана,  чтобы  обосновать эту истину
долголетним  опытом  живого общения с детьми. Между тем еще лет десять назад
нельзя  было  и  заикнуться  о  ней.  Воображая,  будто  язык  есть  явление
классовое,  тогдашние  горе-лингвисты настаивали, чтобы автор этой книжки не
смел  говорить  про общенародную основу детской речи, а непременно доказывал
бы,  будто  речевое  развитие пролетарских детей диаметрально противоположно
речевому  развитию  буржуазных.  Но сколько я ни вслушивался в детские речи,
сколько  ни  раздумывал  над  ними,  я  при  всем  желании не мог уловить ни
малейшего  различия  между  теми  путями, какими приходят к обладанию родным
языком  сын  лавочника,  сын священника и сын пролетария. Пути были те же, и
этапы развития те же.
     Но  можно  ли  было говорить о подобных вещах в той обстановке, которая
господствовала  тогда  в  науке о языке! И так как при таких обстоятельствах
главная  идея  этой  книжки  оставалась  невысказанной,  книжка  теряла свою
целевую    направленность   и   приобретала   характер   пестрого   сборника
разрозненных, бессвязных наблюдений, относящихся к развитию детской речи.
     Лишь  теперь  эти  наблюдения  могут быть сведены в одно целое, ибо при
всем  своем  разнообразии  они  говорят  об  одном: что детская речь на всех
этапах  своего  развития  питается неисчерпаемой жизненной силой народного -
родного - языка.
     Ближе всего к этой истине подошел в свое время Ушинский.
     "Усваивая  родной  язык, - писал он, - ребенок усваивает не одни только
слова,  их  сложения  и  видоизменения,  но  бесконечное  множество понятий,
воззрений  на  предметы,  множество  мыслей, чувств, художественных образов,
логику  и  философию  языка,  -  и  усваивает легко и скоро, в два-три года,
столько,  что  и  половины того не может усвоить в двадцать лет прилежного и
методического учения. Таков этот великий народный педагог - родное слово!"*
     ______________
     *  К.Д.Ушинский,  Родное  слово, Полн. собр. соч., т. II, М. 1948, стр.
560.

     Только  что  было  отмечено, что, вместо того чтобы сказать "запираю на
ключ", ребенок часто предпочитает говорить "заключаю".
     - Дверь заключена.
     - Бабушка заключила буфет.
     - Отключи сундук.
     Я   говорил,   что,   вернув   этому   старинному   слову  его  забытое
первоначальное  значение,  ребенок  тем  самым  обнаруживает свою близость к
основам народного языкового мышления.
     Теперь  мне  сообщают из Болгарии, что в данном случае детьми воскрешен
архаизм,   который   и   поныне   живет   в  родственном  славянском  языке.
Оказывается,  у  болгар  даже нет выражения "запирать на ключ". Там говорят:
"аз  заключвам  вратата"  - то есть именно то самое, что говорят у нас дети:
"я  заключаю ворота". Заключване - запирание на ключ. Заключен - запертый на
ключ, заключенный.
     Об  этом  пишет мне из Софии молодой филолог Калина Иванова, работающая
в   болгарской   Академии  наук.  Ее  письмо  вполне  подтверждает  догадку,
высказанную  мною  в  одном  из  первых  изданий  "От  двух  до пяти", что в
братских  славянских  языках  непременно  должны  отыскаться  слова, которые
"изобретает" русский малолетний ребенок.
     "Вы  проводите  мысль,  -  пишет  Калина  Иванова,  - что у ребят очень
четкая   классификация   словообразовательных   средств.   Свой   тезис   вы
подкрепляете   примерами,   как  ребята,  так  сказать,  "открывают"  заново
существующее  в русских диалектах слово. Очень интересная мысль! Я подумала,
что  вам  не будет безынтересно знать, что некоторые из слов-выдумок русских
детей  совпадают с литературными болгарскими словами и таким образом еще раз
подчеркивают  вашу мысль о лингвистическом чутье детей. Так, например, у нас
солонка  -  сольница;  вполне  живой глагол - пленять, имеется у нас и слово
"плюнка".
     Недаром  (скажу от себя) весло по-болгарски гребло, а подводная лодка -
подводница.
     Эти  "иностранные"  слова  были  в  разное время "изобретены" у меня на
глазах  русскими  детьми  под  Москвой в Переделкине. А сейчас Е.В.Гусева из
Киева  сообщает,  что  ее  внучка Зоя буквально на днях тоже назвала весло -
греблом.
     Калина     Иванова    выражает    мою    заветную    мысль    следующей
многознаменательной   формулой,   открывающей  большие  перспективы  в  деле
дальнейшего изучения речи детей:
     "Таким  образом, малые дети бессознательно обнаруживают общие тенденции
развития  славянских языков, которые иногда получают развитие в одном языке,
а в другом существуют лишь как потенции".
     Эти  потенци