пугаются:  не  повредила бы незрелому мозгу такая
тяжкая стиховая нагрузка.
     Но  для  ребенка  она  не  тяжка, тем более что по миновании надобности
ребенок  сам  освободится от нее: после того как эти сотни стихов, усвоенные
изумительной   детской  памятью,  сыграют  свою  немаловажную  роль  в  деле
умственного   и   эмоционального   развития   ребенка,   ребенок  тотчас  же
разгрузится  от них и сохранит в памяти лишь сотую долю тех текстов, которые
он знал наизусть в возрасте от двух до пяти.
     Здесь   сказывается  с  особой  наглядностью  диалектичность  духовного
развития  детей. Ведь и собственное их стихотворство, и их неодолимая тяга к
стихам,    к    слушанию    и   запоминанию   стихов   отвечают   временной,
скоропреходящей, но очень сильной потребности их интеллектуального роста.
     Воспитателям  нельзя  не  воспользоваться  этим  "стиховым  периодом" в
жизни  своих  малолетних  питомцев,  памятуя, что именно в этот период стихи
являются  одним из сильнейших средств педагогического воздействия на мысли и
чувства  ребенка; я не говорю уж о том, что они помогают ему ориентироваться
в  окружающем  мире,  а также плодотворно способствуют совершенствованию его
языка.
     Благодаря  этим  изящным  словесным  конструкциям,  подчиненным гибкому
музыкальному  ритму,  богато  украшенным  звонкими рифмами, ребенок играючи,
без   малейших   усилий  еще  прочнее  закрепляет  в  уме  словарь  и  строй
общенародной речи.
     А  если  это  так, нам, пишущим стихи для детей, необходимо обсудить со
всей  серьезностью,  каким образом должны мы ответить на эти жизненно важные
запросы  ребенка,  какую  форму  должны  мы придать создаваемым нами стихам,
каких  художественных  методов  должны  мы  придерживаться,  чтобы стихи эти
полюбились ребенку, стали для него желанны и близки.
     Проблема  эта  не  представляет  особенных  трудностей, ибо здесь у нас
немало  учителей  и  предшественников.  И  первый учитель, конечно, - народ,
создавший  в  течение  веков  чудесные стихи для детей, недосягаемые образцы
национальной поэзии.
     Второй   наш  учитель  -  ребенок.  Конечно,  мы  не  должны  раболепно
приспособляться  к  нему и отказываться от суверенной роли его воспитателей,
но  если мы самым пристальным образом не изучим его вкусов и требований, нам
никогда  не  удастся  творчески  влиять на него и все наши усилия закончатся
горестным  крахом,  ибо  ребенок  настоятельно  требует  от  нас  таких-то и
таких-то  стихов,  оформленных  так-то  и  так-то, и знать не желает других.
Знаменитая  мысль Толстого о том, что мы должны учиться писать у детей, была
воспринята  когда-то педагогами как эффектный парадокс гениального "чудака",
но вся наша литературная практика служит подтверждением этой мысли.
     Впрочем,  обо  всем  этом  речь впереди, а теперь мне хотелось бы снова
вернуться к стиховому воспитанию детей.
     Здесь   советским   педагогам   приходится  идти  по  целине,  так  как
педагогическая   практика  старого  времени  даже  не  ставила  перед  собою
подобной  задачи.  Детское стихотворство трактовалось тогда как сумасбродная
блажь,   которую   никоим   образом   нельзя  поощрять.  Сохранилось  немало
свидетельств  такого  презрительного  отношения к детским стихам. Думаю, что
иные из этих свидетельств будет, пожалуй, небесполезно напомнить.


VIII. ПРЕЖДЕ И ТЕПЕРЬ

     Молчаливый,  насупленный  мальчик  поступил в Царскосельский лицей, где
когда-то  учился  Пушкин.  Вскоре оказалось, что он пишет стихи. Начальник и
учителя  всполошились.  Изобличенный  поэт был наказан. Но он не раскаялся и
продолжал  стихотворствовать,  пряча свои стихи то в рукав, то в сапог. Их с
торжеством  извлекали  оттуда  и  снова присуждали преступника к заслуженной
каре.
     Звали  его  Михаил Салтыков. Впоследствии, уже великим писателем, он не
раз  вспоминал, как усердно гасила в нем поэтический дар эта хваленая школа.
Из  автобиографии  Салтыкова мы знаем, что за "стихотворную деятельность", а
"равным  образом  за  чтение книг" его особенно преследовал учитель русского
языка,   тот   самый,   которому   больше   всего  надлежало  бы  радоваться
литературным тяготениям даровитого мальчика*.
     ______________
     *  Н.Щедрин  (М.Е.Салтыков),  Полн.  собр.  соч.,  т.  I, М. 1941, стр.
81-82.

     В  ту  пору  Царскосельский  лицей  кичился  своей верностью "традициям
Пушкина",  и  если  уж  он  преследовал  детское поэтическое творчество, как
недопустимый  порок, что же сказать о школах обычного уровня, не притязавших
на "литературный уклон"!
     Одаренных  детей  и  тогда было множество, но в тех условиях, в которых
они  находились  тогда,  только  чудо могло спасти их таланты от гибели. Как
нечто  стыдное,  как скверную болезнь, приходилось им скрывать свои таланты.
Одиннадцатилетний   Шевченко,  чувствуя  неукротимое  влечение  к  живописи,
должен  был  прятаться  со  своими рисунками в колючий бурьян, "щоб не почув
хто,  не  побачив",  и  горе было бы ему, когда бы об этих рисунках проведал
его драчливый учитель...
     И  в  литературе  того  времени  неуважение  к детскому творчеству было
самым  заурядным  явлением.  У  Николая  Успенского  есть  забавный рассказ:
пустяковые  люди  от  нечего  делать издают в деревенском захолустье газету.
Чтобы  показать,  какая дрянь была эта газета, автор одним из ее сотрудников
выводит десятилетнего мальчика и тут же сообщает образец его творчества:
     "Появилось  солнце,  улыбаясь,  точно юноша, беспечно играющий на руках
(!) своей матери"*.
     ______________
     *   Н.Успенский,  Повести,  рассказы  и  очерки,  М.  1957,  стр.  148,
"Деревенская газета".

     Такая  ахинея  казалась  в  то  время типичной для литературных попыток
детей.
     Автор   "Антона   Горемыки"  Д.В.Григорович  в  своем  "физиологическом
очерке"   "Скучные  люди",  перечисляя  разные  категории  унылых  и  нудных
субъектов,  не  забыл  также и "всех мальчиков от двенадцати до восемнадцати
лет   включительно,   одаренных  каким-нибудь  талантом".  Сочиняют  ли  эти
мальчики   стихи,   рисуют  ли  картинки,  они  равно  вызывают  в  писателе
брезгливую скуку, и он ставит их на одну доску с тупицами.
     "Таких  юношей,  -  с  горечью  пишет Д.В.Григорович, - является год от
году  больше  и больше; они распложаются, как кролики. Дай только бог, чтобы
скука  (!), которую они наводят в юношеских летах, вознаградилась чем-нибудь
в зрелом возрасте"*.
     ______________
     *  Д.В.Григорович,  Скучные люди, Полн. собр. соч., Т. VIII, СПб. 1896,
стр. 32.

     Нынче   эти   строки  кажутся  нам  непонятными.  У  нас  так  привыкли
интересоваться  художественным  творчеством одаренных детей, что мы часто не
в  силах  представить  себе  зевоту,  с  которой старик беллетрист говорил о
пишущих и рисующих детях.
     Другой  влиятельный писатель сороковых - пятидесятых годов А.В.Дружинин
в  своем  шуточном  романе  "Чернокнижников"  посвящает целую главу осмеянию
мальчика,  который  пишет стихи. Глава так и называется: "Опыты девятилетней
музы,  или  Удивительный  крошка, подающий большие надежды". Как явствует из
романа,  никаких  надежд  этот  крошка  не мог подавать никому, а просто его
чванные  родители разжигали в нем зуд честолюбия, похваляясь его творчеством
перед  своими  гостями, и, когда он читал им кривые стишки, его возносили до
небес  как  великого  гения. Несмотря на хихиканье автора, чувствуешь острую
жалость к несчастному, ни в чем не повинному мальчику.
     "Лицо  его,  - читаем в романе, - было необыкновенно худо и зелено. Он,
казалось, едва передвигал ноги.
     - Отчего он так худ? Видно, болен...
     - О  нет,  не  думайте.  Он  часто  работает  ночью  и  оттого  немного
ослаб..."*
     ______________
     *  "Чернокнижников", Собр. соч. А.В.Дружинина, т. VIII, СПб. 1867, стр.
28-36.

     Ребенок  работает  ночью!  И  когда он декламирует стихи, родители поят
его вином!
     Для Дружинина все это уморительный случай - и только.
     Но  вот  в  Москву,  в Центральный дом художественного воспитания детей
было  однажды  прислано  свыше  пяти  тысяч детских рукописей со всех концов
Советского  Союза:  из  Омской  области, из Ташкента, из Мурома, из Баку, из
Алтайского  края,  ибо  этот  Дом  объявил  среди школьников всех республик,
областей  и  краев  всесоюзный  конкурс  на лучшее произведение искусства. В
этом  конкурсе  я  принял участие в качестве члена жюри. Конкурс был строг и
требователен.   Все  банальное,  дряблое  отметалось  беспощадной  рукой,  и
поощрялись  произведения  искренние, свежие, подлинно детские, не лишенные в
то же время определенных литературных достоинств.
     Сколько,  например, этой свежести в таком самобытном изображении тыквы,
которое дано белозерским школьником Сережей Орловым:

                Лежит рядочком с брюквой,
                И кажется, вот-вот
                От счастья громко хрюкнет
                И хвостиком махнет.

     Стихи  обрадовали  меня  своей  очаровательной детскостью. Так и видишь
озорную  физиономию  их  юного  автора.  Придавать динамичность неподвижному
образу - эта склонность детского ума нашла здесь блестящее свое выражение*.
     ______________
     * Нынче Сергей Орлов стал профессиональным писателем.

     С  такой же энергией свежего чувства выражено любование летним пейзажем
в стихотворении алтайского восьмиклассника Константина Евстафьева:

                И синевы кругом так много,
                Хоть зачерпни ведром и пей.

     Перечитывая   произведения  ребят,  присланные  в  Дом  художественного
воспитания  на конкурс, видишь, как разнообразны их темы. Этому разнообразию
мог  бы  позавидовать  и  взрослый  поэт. Вот стихи о геологии, вот о биноме
Ньютона. Вот о старике чабане. Вот о концерте скрипачки Марины Козолуповой:

                Нежно звенит и дрожит в тишине
                Песня о счастье в великой стране.

     Вот  -  о  солнечных  зайчиках,  о  лыжах, об утках, о красоте зимней и
летней  природы;  но,  естественно,  больше  всего  в  этих  детских  стихах
воспевается счастье.
     Все  советские  дети-поэты  являются  чуть  не  с  пятилетнего возраста
представителями  так называемой "гражданской поэзии". Подобно своим взрослым
собратьям,  они  не  могут  не петь о героике нашей эпохи, а наряду с этим у
них  пробивается  тема,  которая  до  недавнего  времени считалась почему-то
запретной: любовь.
     Школа   ханжески   притворялась,   будто   ей  совершенно  неведомо  то
обстоятельство,   что   юношам   и  девушкам  девятого  и  десятого  классов
свойственно  порою  влюбляться друг в друга. Любовь третировалась школой как
постыдное  подпольное  чувство, которое необходимо замалчивать. Эти школьные
стихи   о   любви   являются   протестом  против  такой  педагогики.  Виктор
Яконовский, калининский школьник, пишет о разлуке с подругой:

                На листву зеленую, блестящую
                Ветерок веселый набежал -
                Я простился с ней по-настоящему:
                Я ей руку бережно пожал.

     Однако,  читая и перечитывая стихи, присланные на конкурс, ясно видишь:
это  самотек. Там, на местах, никто не руководил стиховым воспитанием детей.
Очень  были  рады  их творчеству, проявляли нежнейшую заботу о них и в то же
время  ничему  не  могли научить их, так как и сами не обладали необходимыми
знаниями.
     И  главное:  как  ни  дорого  само  по  себе наше бережное и заботливое
отношение  к талантливым детям, необходимо признаться, что порою оно кое-где
принимало чрезмерные формы.
     Вместо  того  чтобы научить малышей серьезно и требовательно относиться
к  своей  литературной  работе,  курили  им  такой  фимиам,  что  те нередко
задирали  носы  и  начинали  чувствовать себя боговдохновенными гениями, для
которых  никакие  законы  не писаны. Помню, в какой-то школе я поднимался по
лестнице,  набитой  детьми,  -  и  вдруг мальчишка в бархатной артистической
курточке,  протискиваясь  сквозь густую толпу, сильно задел меня футляром от
скрипки,  и  когда я, рассердившись, спросил его, как он смеет толкаться, он
бесцеремонно пояснил на бегу:
     - Я - юное дарование... спешу на концерт.
     Быть  юным  дарованием  сделалось  что-то  вроде  профессии.  "Я - юное
дарование"  -  эти  слова  произносились  таким же голосом, как: "Я - зубной
врач", или: "Я - сотрудник газеты "Известия".
     В  ту  пору  стоило ребенку сочинить какой-нибудь колченогий стишок или
сыграть  на  скрипке  вариации  "Чижика", взрослые тотчас же приклеивали ему
ярлык   "юное   дарование",  причем  все  это  производилось  нередко  самым
бюрократическим  способом.  У меня хранится вырезка из "Красной газеты", где
приводится   текст   удостоверения,  выданного  ленинградской  школой  одной
семикласснице:

     "Дана  сия  справка  ученице седьмого класса пятой полной средней школы
Смольнинского  района Татьяне Хвостаткиной в том, что... ее по стихосложению
можно считать одаренной.
                                                           Завуч такой-то"*.
     ______________
     * "Красная газета" от 19 мая 1936 года.

     В  канцелярии  школы  к  этой  чудовищной  справке  приложили, конечно,
печать,  и  таким образом дарование Тани Хвостаткиной уже не могло подлежать
никакому сомнению.
     Слово  "талант"  - драгоценное, редкостное, огромное слово, а чиновники
педагогического  ведомства  (увы,  они  не вывелись и до настоящего времени)
норовят  сделать  его  дешевою  кличкою,  раздаваемой  направо  и налево при
помощи канцелярских бумажек.
     Замечательно,  что  сами дети, имеющие склонность к искусству, не хотят
мириться  с  подобными  кличками.  За несколько лет до войны в ленинградской
Академии  художеств,  в круглом парадном зале, собралось по какому-то случаю
человек  двести  детей,  стремящихся стать живописцами, и ораторы, обращая к
ним свои слащавые речи, то и дело повторяли заискивающе:
     - Вы - будущие Брюлловы... Вы - молодые таланты...
     Я  тогда  же  взошел  на  кафедру  и  громко  запротестовал против этой
антипедагогической  лести, а потом, поговорив в кулуарах с детьми, убедился,
что среди них немало таких, кому она противна, как и мне.
     - Называть  нас  талантами  вы  будете  лет через десять... а покуда не
мешало  бы нас поучить, - таков был смысл многочисленных откликов, вызванных
среди детворы бестактными дифирамбами взрослых.
     И   характерно:   те   дети,  которые  горячее  всех  возражали  против
навязываемого   им   ярлыка  "юные  дарования",  оказались,  когда  я  ближе
познакомился  с ними, наиболее одаренными. Захваливая авансом того или иного
ребенка,   проявившего   тяготение  к  искусству,  эти  педагоги  тем  самым
развивали  в нем чванство, способствовали его отрыву от коллектива товарищей
и готовили ему судьбу неудачника.
     К  счастью, все это явственно, у нас на глазах, отодвигается в прошлое.
Наряду  с  уважением к детскому творчеству мало-помалу у передовых педагогов
складываются  необходимые  навыки для приобщения детей к подлинной словесной
культуре.  Уже  среди  руководителей  школьных  литературных  кружков  порою
встречаешь  работников, которые способны умело и вдумчиво оказать начинающим
авторам  необходимую  помощь,  оснастить  их  таланты  наиболее  совершенной
писательской  техникой.  Но таких руководителей все еще мало. Здесь нужны не
одиночки,  а  целые  кадры  литературно  образованных  людей,  вооруженных и
вкусом,  и пониманием, и педагогическим тактом. В последние годы уже созданы
все предпосылки для того, чтобы эти кадры могли появиться.
     Да и чуткость взрослых наблюдателей к детским стихам повышается.
     "Я  думаю,  вы  правы,  - пишет мне Н.Дмитриева из Москвы, - что первый
намек на хорей получает ребенок от материнских песен:

                На гусенышке пушок,
                Спи, мой мальчик, кудряшок.

     Я  проверила  на  себе,  что всякий другой ритм совершенно не вяжется с
колыбельной.  Заведешь,  бывало, гречаниновскую: "Спи, моя девочка, спи, моя
милая"  и т.д., и незаметно перейдешь на удобную любимую: "Спи, мой мальчик"
(хоть  и баюкаешь дочь), да еще на самый простонародный, испытанный мотив, и
в  такт  прихлопываешь  рукой по маленькому тельцу - как же могут эти первые
звуки остаться бесследными для ребенка?"
     Жена  композитора Ванелова пишет мне о своей маленькой дочери: "Маринка
с  пеленок  любила рифмы. Я смеюсь, что она начала сочинять стихи с 1 года 5
месяцев. Мы увидели поезд. Маринка замахала ручкой и закричала:

                Дидидади!
                Тети, дяди!

     Обычно  она  вместо  до  свидания  говорила дидади, так что лишний слог
прибавила здесь для размера".
     Наблюдение  тонкое,  требующее  повышенного  внимания к детской речи. И
таких  наблюдений  в  последнее  время становится все больше и больше. Между
тем  в  двадцатых годах, в то далекое время, когда я готовил к печати первое
издание  этой книжки, мне пришлось работать в одиночку, так как ни в семьях,
ни  в  детских  домах  не  нашлось  наблюдателей,  которые  сочувствовали бы
безрассудной затее изучать стихотворство двухлетних-трехлетних ребят.


x x x

     Выше  я  сказал, что у особо одаренных детей влечение к музыке стиха, к
его  ритму  сохраняется  и  после  того,  как  они  выходят  из  дошкольного
возраста.
     Вот,  например,  прекрасное,  богатое  живыми интонациями стихотворение
семилетнего Кости Райкина:


УМ ЧЕЛОВЕКА

                    Быть может, умней человека лисица,
                    Быть может, хитрее бизон,
                    Но, если вдруг дым из ружья заклубится,
                    Тогда убегает и слон.

                    А это ружье ведь придумали люди.
                    И нету ружья у зверей.
                    Не могут медведи, не могут верблюды
                    Быть человека умней.

                    Так, значит, сильней всех зверей он на свете:
                    Хозяин лесов он и рек,
                    Хозяин пустыни и тундры хозяин -
                    Могуч и умен человек.

     И  вот  стихи десятилетнего Володи Лапина с безупречным ритмом и точной
рифмовкой.


МОЛОТОК

                          Я им стучу, стучу, стучу.
                          Я гвоздик им заколочу,
                          Я табуретку им собью,
                          Я им подкову сам скую.
                          Он честный друг,
                          Он лучший друг
                          Моих рабочих рук.

     В тринадцать лет тот же Володя писал:


ВЕСНА

                          Лопнуло терпенье:
                          Пенье ручейков,
                          Первых листьев пенье -
                          Пение без слов.

                          Птиц весенних пенье.
                          Нет, нельзя терпеть!
                          Лопнуло терпенье:
                          Сам хочу запеть!


                                Глава шестая

ЗАПОВЕДИ ДЛЯ ДЕТСКИХ ПОЭТОВ

                          (Разговор с начинающими)


I. УЧИТЬСЯ У НАРОДА. - УЧИТЬСЯ У ДЕТЕЙ

     Удивительная  история  случилась в России с одним молодым человеком. Он
приехал  в  столицу  учиться  и  неожиданно  для  себя,  без  натуги  создал
гениальную  книгу,  бессмертное  творение русской словесности, которое живет
уже больше ста лет и, несомненно, проживет еще столько же.
     Девятнадцатилетний,  круглощекий,  безусый юнец, только что со школьной
скамьи,  -  как  изумился  бы  он,  если  бы  кто-нибудь тогда, в 1834 году,
предсказал ему великую судьбу его полудетского опыта!
     Громко  засмеялись  бы  тогдашние критики, если бы кто заикнулся о том,
что  эта  бедная рукопись угловатого провинциального юноши есть классическое
произведение  русской  поэзии,  которое  и  тогда  будет  волновать миллионы
сердец,   когда  навеки  засыплются