ла Котауси.

                У Котауси злые глазауси
                И злые-презлые зубауси.

                Подбежала Котауси к Мауси
                И замахала хвостауси:

                - Ах, Мауси, Мауси, Мауси,
                Подойди ко мне, милая Мауси!

                Я спою тебе песенку, Мауси,
                Чудесную песенку, Мауси!

                Но ответила умная Мауси:
                - Ты меня не обманешь, Котауси!

                Вижу злые твои глазауси
                И злые-презлые зубауси!

                Так ответила умная Мауси
                И скорее бегом от Котауси!

     Дети  именно  потому  и  смеются,  что  правильные  формы этих слов уже
успели утвердиться в их сознании.
     Мою  песенку  очень  бранили  в  печати  за "коверкание родного языка".
Критики  предпочитали не знать, что такое "коверкание" с незапамятных времен
практикуется  русским  фольклором и узаконено народной педагогикой. Вспомним
хотя  бы  известную  сказку  "Звери  в яме", где несколько раз повторяются в
различных вариантах такие стихи:

                Медведь-медведухно - имечко хорошее.
                Лиса-олисава - имечко хорошее,
                Волк-волчухно - имечко хорошее,
                Петух-петушихно - имечко хорошее,
                Кура-окурова - имя худое.

     Почему  же,  спрашивается,  всевозможные  человеки  в  футлярах нещадно
преследуют  подобные  словесные  игры, столь необходимые детям в процессе их
языкового развития?
     С   великим   удовольствием   я   вспоминаю,   как   яростно  встретили
леваки-педагоги мои игровые стишки о лягухах, впервые увидавших черепаху:

                И они закричали от страха:
                - Это Че!
                - Это Ре!
                - Это Паха!
                - Это Чечере... папа... папаха...

     Покойный  академик  Игорь Грабарь сообщил мне, что в детстве ему, как и
всем   его  товарищам-сверстникам,  очень  нравилась  такая  вариация  басни
"Мартышка и очки":


ОЧКИШКА И МАРТЫ

                Старишка в мартости глаза слабами стала,
                А у слухей она людала...

     Весело  и  озорно,  совсем  по-детски  увлекался  такой словесной игрой
молодой  поэт Даниил Хармс. Нужно было видеть, каким восторгом встречали они
своего любимого автора, когда он читал им с эстрады:

                А вы знаете, что у,
                А вы знаете, что па,
                А вы знаете, что пы,
                Что у папы моего
                Было сорок сыновей?

     И дальше:

                А вы знаете, что на,
                А вы знаете, что не,
                А вы знаете, что бе,
                Что на небе
                Вместо солнца
                Скоро будет колесо?
                                   и т.д.

     Совсем  по-другому,  но  так  же  аппетитно  и  весело играет он словом
"четыре" в своей последней книжке "Миллион":

                Раз, два, три, четыре,
                И четыре на четыре,
                И четырежды четыре,
                И потом еще четыре.

     Одним  из  лучших  памятников его словесной игры останется "Иван Иваныч
Самовар",  где всему повествованию придана такая смехотворно однообразная (и
очень детская) форма:

                Самовар Иван Иваныч,
                На столе Иван Иваныч,
                Золотой Иван Иваныч
                Кипяточку не дает,
                Опоздавшим не дает,
                Лежебокам не дает.

     Такие  же  игровые стихи создал в свое время поэт Александр Введенский.
Особенно было популярно в детской среде его шуточное стихотворение "Кто?":

                Дядя Боря говорит,
                         Что
                Оттого он так сердит,
                         Что
                Кто-то на пол уронил
                Банку, полную чернил,
                И оставил на столе
                Деревянный пистолет,
                Жестяную дудочку
                И складную удочку.

                Может, это серый кот
                   Виноват?
                Или это черный пес
                   Виноват?
                                   и т.д.

     С  таким  же  озорством  Наталья  Кончаловская изобрела такие небывалые
овощи:

                Показал садовод
                Нам такой огород,
                Где на грядках, засеянных густо,
                Огурбузы росли,
                Помидыни росли,
                Редисвекла, чеслук и репуста,
                Сельдерошек поспел
                И моркофель дозрел,
                Стал уже осыпаться спаржовник,
                А таких баклачков
                Да мохнатых стручков
                Испугался бы каждый садовник.

     Я  не  говорю,  что  детские  писатели  все,  как  один,  должны сплошь
заниматься  такими  словесными  играми,  забыв  о  других  воспитательных  и
литературных  задачах  (это было бы ужасно и привело бы к деградации детской
поэзии),   я   только  хочу,  чтобы  наконец  была  признана  педагогическая
целесообразность  и ценность литературного жанра, который недаром так богато
представлен в устной народной поэзии (см. главу "Лепые нелепицы").
     Мастером  этого  жанра  был  С.Я.Маршак. Его знаменитое четверостишие о
вагоновожатом   словно   затем   и   написано,  чтобы  разъярять  скудоумных
филистеров и восхищать детвору:

                Глубокоуважаемый
                Вагоноуважатый!
                Вагоноуважаемый
                Глубокоуважатый.


VII. ПОСЛЕДНИЕ ЗАПОВЕДИ

     Итак,  мы  видим,  что  стихи для детей нужно писать каким-то особенным
способом  -  иначе,  чем  пишутся  другие стихи. И мерить их нужно особенной
меркой. Не всякий даже даровитый поэт умеет писать для детей.
     Такие,  например,  великаны,  как Тютчев, Баратынский и Фет, несомненно
потерпели  бы в этой области крах, так как приемы их творчества враждебны по
самому своему существу тем приемам, которые обязательны для детских поэтов.
     Но  отсюда  не  следует,  что  детский поэт, угождая потребностям малых
детей,  имеет  право  пренебречь  теми  требованиями,  которые предъявляют к
поэзии взрослые.
     Нет,  чисто  литературные  достоинства детских стихов должны измеряться
тем  же  самым  критерием,  каким  измеряются  литературные достоинства всех
прочих стихов.
     По  мастерству, по виртуозности, по техническому совершенству стихи для
советских  детей  должны  стоять  на той же высоте, на какой стоят стихи для
взрослых.
     Не  может  быть такого положения, при котором плохие стихи оказались бы
хороши для детей.
     В  сущности,  совершается  злое  и  вредное  дело:  вместо  того  чтобы
подготовлять   детей  к  восприятию  гениальных  поэтов,  их  систематически
отравляют  безграмотной  и бездарной кустарщиной, убивающей в них то горячее
чувство стиха, которое сказалось в экикиках.
     Итак,  двенадцатая заповедь для детских поэтов: не забывать, что поэзия
для маленьких должна быть и для взрослых поэзией!*
     ______________
     *  Теперь  она  звучит тривиально, но, когда писались эти строки, в них
увидели  формалистическую  ересь,  ибо  всякий  разговор о поэтической форме
считался тогда формализмом.

     Есть  и  тринадцатая.  Она  заключается  в  том,  что в своих стихах мы
должны  не  столько  приспособляться  к ребенку, сколько приспособлять его к
себе,  к  своим "взрослым" ощущениям и мыслям. Конечно, мы должны делать это
с  большой  осторожностью,  не  насилуя  природы  ребенка,  но если мы этого
делать  не  станем, нам придется отказаться от роли воспитателей. Мы обязаны
мало-помалу   нарушать   многие   из  вышеуказанных  заповедей,  дабы  путем
постепенного   усложнения  поэтической  формы  подвести  малыша  вплотную  к
восприятию  великих  поэтов.  Это  и будет подлинным стиховым воспитанием, о
котором  у  нас  почему-то  все еще очень мало заботятся. Методика стихового
воспитания   старших   дошкольников   заключается   в   выработке   наиболее
рациональных  приемов  постепенного  нарушения вышеизложенных правил - всех,
за  исключением  двенадцатого,  которое  требует  высокого  качества детских
стихов. Это правило нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах.
     К  сожалению,  многие  педагоги,  рецензенты  и критики все еще судят о
детской  поэзии  исключительно  по  ее содержанию, не догадываясь, что самое
ценное  содержание  детских  стихов  будет  безнадежно погублено неудачной и
неряшливой  формой, - так что именно в интересах тематики нужно раньше всего
изучать  формальные особенности детских стихов, а также наиболее эффективные
методы их созидания.
     Всякий,  кто  хоть  бегло  ознакомится  с  тем  золотым  фондом детской
советской  поэзии,  который  создан Маяковским, Маршаком, Михалковым, Барто,
Квитко,  Янкой  Купалой, Забилой и плеядой их младших собратьев, не может не
прийти  к  убеждению,  что  богатейшее  разнообразие поэтических форм вполне
соответствует  здесь такому же богатому разнообразию сюжетов. По сравнению с
литературой  дореволюционной  эпохи  в  нынешних  детских стихах чрезвычайно
умножилось  количество  жанров,  входящих  в  повседневный  обиход  детворы;
советским   поэтам   удалось   приобщить   даже   младших   дошкольников   к
актуальнейшим темам, которыми живет вся страна.
     В  течение  последних  двадцати  лет  я  из  года  в  год  (с небольшим
перерывом)   наблюдаю  несколько  детских  садов  Подмосковья  и  вижу,  как
многочисленны  темы,  входящие нынче в круг интересов ребенка. Вот примерный
перечень  тех  стихотворений  и песен, которые бытуют в этих детских садах и
пользуются  особой  популярностью  среди  малышей.  Уже  самые заглавия этих
произведений  поэзии  показывают,  как расширился в последнее время диапазон
интересов и вкусов ребенка.
     "Песня  о Ленине". - "Первомай". - "Мы - за мир!" - "Полет в космос". -
"Мальчик  и  летчик".  -  "Праздник  урожая".  -  "Мой папа депутат". - "Кто
построил  этот  дом".  -  "Война  с  Днепром".  -  "Елка".  - "Дед Мороз". -
"Дождик".  -  "Журавли".  -  "Усатый-полосатый". - "Детки в клетке". - "Дядя
Степа".  - "Снегирь". - Фольклорные перевертыши, считалки, потешки, загадки,
игровые  стишки. - Озорные развлекательные сказки в стихах - и наряду с этим
такие,  ставшие  народными,  песни,  как  "По долинам и по взгорьям", "Летят
перелетные птицы", "Эх, туманы мои, растуманы" (усвоенные по радио).
     Уже  из  одного  этого  перечня заглавий мы видим, что нет, в сущности,
такого   литературного   жанра,  доступного  пониманию  детей,  которого  не
внедряла  бы  в  духовную  жизнь дошкольника советская педагогика последнего
времени.  Все дело только в соблюдении пропорций - в том, чтобы какой-нибудь
один-единственный жанр не вытеснил всех остальных.
     Так  что  вопрос  о  тематике  стихов  для детей можно считать (в общих
чертах)  решенным. Те жаркие споры по этому поводу, какие так часто велись в
двадцатых - тридцатых годах, нынче остались уже далеко позади.
     Не   так   обстоит   дело   с  вопросом  о  поэтической  форме  стихов,
предлагаемых  детям.  До  сих  пор  этот  немаловажный  вопрос не привлекает
сколько-нибудь   серьезного   внимания  исследователей.  Критики  словно  не
замечают   его.   Педагоги  в  огромном  своем  большинстве  игнорируют  его
совершенно.
     Между  тем  (повторяю  опять  и опять!) в интересах той самой тематики,
которая  дорога педагогам (и не только педагогам, а нам всем), им следует во
что  бы  то  ни  стало  изучить  поэтику  детских стихов. Вот почему меня не
покидает надежда, что мои скромные заповеди будут не совсем бесполезны.
     Конечно,  заповеди - слишком громкое название для этих непритязательных
правил.  Это  просто вехи, поставленные для себя одним из начинающих детских
писателей,  который  стремился  приблизиться  к  психике  малых детей, чтобы
влиять на нее возможно сильнее.
     Мы,  советские  писатели,  имеем  драгоценную  возможность  изучать эту
психику  не  только  келейным  порядком,  в  узком  кругу  семьи, но и в тех
бесчисленных  "громадах" детей, какими являются в нашей стране детские ясли,
детские  сады  и  т.д.  Поэтому  главная особенность наших дошкольных стихов
заключается  именно  в  том,  что  они  должны быть приспособлены для чтения
вслух  перед  большими  коллективами  детей.  Конечно,  их  можно  читать  и
детям-одиночкам,  но  их  композиция,  их  ритмы  и образы организованы так,
чтобы  их могли без труда воспринимать многочисленные аудитории ребят. Здесь
одна  из  наиболее  характерных черт нашей нынешней детской поэзии: когда мы
пишем, мы воображаем себя на эстраде перед множеством юных слушателей.
     Этого   чувства   не   знали  детские  писатели  Запада,  и  оттого  их
произведения в большинстве случаев были камерные, глубоко интимные.
     Много  ли  детей  видел  перед  собой  Эдвард  Лир,  когда  писал  свою
прелестную  "Книгу  нелепостей"?  Только  трех маленьких внучат графа Дарби,
которых в то время учил рисованию.
     И  только  три девочки, сестры Лидделл, слушали Льюиза Керролла, автора
"Алисы  в  стране  чудес",  когда  он  импровизировал над сонной оксфордской
рекой  свою  знаменитую сказку, в которой навсегда сохранились интонации его
тихого голоса.
     Нам  же,  детским  писателям  советских  республик,  если  бы  даже  мы
захотели  быть  камерными,  это  ни  за  что не удалось бы, так как всю свою
жизнь  мы  находимся,  так  сказать,  в  океане детей. Безбрежный океан - от
Артека  до  Арктики.  В  нем-то  и формируется все наше творчество. Я совсем
по-другому   написал  бы  "Муху-цокотуху",  "Бармалея",  "Краденое  солнце",
"Телефон",  если  бы  не  чувствовал  во  время писания, что мне нужно будет
читать  эти  вещи  в  обширных залах, перед множеством маленьких слушателей.
Отсюда  -  то  качество  этих  стихов, которое я назвал бы сценичностью. Эти
сказки  театрализованы: сюжет развертывается в них по законам драматического
действа (завязка, коллизия и проч.).
     Самый  объем  каждой  сказки  определяется  тем,  что  она  должна быть
произнесена  перед  непоседливой  и  нетерпеливой толпой, психика которой не
похожа  на  психику отдельного слушателя. "Краденое солнце" я сперва написал
в виде длинной, монотонной сказки:

                Журавли по небесам,
                А медведи по лесам
                Понеслися во всю прыть,
                Чтобы солнце воротить.
                Долетели журавли
                До Египетской земли...
                                      и т.д.

     Но   так  как  в  таком  оформлении  эта  сказка  годилась  только  для
индивидуального   чтения,   я  сократил  ее  впятеро,  ускорил  темпы,  внес
максимальное   разнообразие   в  ее  ритмику  -  словом,  приспособил  ее  к
восприятию детского коллектива.
     Это  не  значит,  конечно,  что  "комнатное",  уединенное чтение сказок
отошло  в  область  прошлого.  Напротив, никогда еще не было такого изобилия
матерей  и  отцов, которые читают книжки своим маленьким детям. Но пусть эти
книжки раньше всего пройдут испытание в массовых аудиториях детей.
     Это  не  праздное  требование, так как коллективное чтение занимает все
большее  место  в  системе воспитания дошкольников и младших школьников. Все
эти  колоссальные  дома  культуры,  детские  городки  и дворцы, организующие
многомиллионную  массу  советских ребят, предъявляют нам, литераторам, новые
требования,  которых  мы  не  можем  не  выполнить.  Для  того  чтобы вполне
уразуметь  эти  требования,  у  нас  есть  единственный  путь  -  всей своей
деятельностью  приобщиться  к  этой  ребячьей  "громаде". Я, например, как и
прочие  "детские  авторы",  не  могу  себе  представить такого месяца в моей
жизни,   когда  я  был  бы  оторван  от  коллектива  детей.  Подобно  другим
товарищам,  я выступал и выступаю со своими стихами и в Крыму, и на Кавказе,
и  в Ленинграде, и в Колонном зале, и в зале Чайковского, и в Доме Советской
Армии,  и  в  клубе  писателей,  и  в клубе ученых, и во множестве школ всех
районов,  во  множестве  детских садов, детских больниц, детских санаториев,
детских библиотек, детских домов культуры и проч., и проч., и проч.
     Только  такое  беспрестанное, повседневное общение с коллективами малых
ребят   давало   и   дает  нам,  советским  детским  писателям,  возможность
согласовать свое творчество с их массовой психикой.


ПРИМЕЧАНИЯ

     От  двух  до пяти. - Впервые под названием "Маленькие дети", Л. 1928. В
1933  году  вышло  третье  переработанное  издание под названием "От двух до
пяти".  Печатается  по  семнадцатому  изданию: "От двух до пяти", Детгиз, М.
1963.