Саймон, Саймон, простота,
                Ловит удочкой кита!

     В  другой  песне  из  того  же  цикла  отряд  портных, в числе двадцати
четырех  человек, отправляется походом на улитку, но чуть улитка показала им
рога,  они  кидаются от нее врассыпную. Вот эта песня в приблизительном моем
переводе:

                Наши-то портные
                Храбрые какие:
                "Не боимся мы зверей,
                Ни волков, ни медведей".

                А как вышли за калитку
                Да увидели улитку,
                Испугалися,
                Разбежалися.

                Вот они какие,
                Храбрые портные!

     В  данном  случае  мотивировкой  этой обратной координации вещей служит
забавная  трусость  портных.  Но мотивировка может быть та или иная, лишь бы
осуществлялась игра в обратную координацию вещей.
     Чаще   всего   эта   обратная   координация   мотивируется   в  детских
стихотворениях  глупостью:  Саймон, ловящий маленькой удочкой большого кита,
откровенно  назван в этих стихах простофилей. Не умнее британского Саймона и
наш  русский  Моторный,  который  пил-ел  лапти,  глотал  башмаки.  В Англии
фигурируют  в  песнях  и  сказках  знаменитые  Готемские умники, несомненные
родственники  наших  пошехонцев,  которые  на  каждом  шагу вместо логически
необходимого  действия  совершают  прямо  противоположное.  Эта  мотивировка
перверсии   глупостью   весьма  удовлетворяет  ребенка:  он  чувствует  свое
умственное  превосходство над теми, кто обнаруживает такое глубокое незнание
окружающего    мира.    "Сам-то   я   не   такой!"   -   этому   умственному
самоудовлетворению  ребенка  и  служат всевозможные детские песни и сказки о
дураках, поступающих вопреки установленной координации вещей:

                Что ни делает дурак,
                Все он делает не так!

     Польза  подобных  стихов  и сказок очевидна: за каждым "не так" ребенок
живо  ощущает "так", всякое отступление от нормы сильнее укрепляет ребенка в
норме,  и  он  еще  выше оценивает свою твердую ориентацию в мире. Он делает
как  бы экзамен своим умственным силам и неизменно этот экзамен выдерживает,
что  значительно  поднимает  в  нем  уважение  к  себе,  уверенность в своем
интеллекте,  столь  необходимую ему, чтобы не растеряться в этом хаотическом
мире:  "Я-то  не  обожгусь  холодной кашей"; "я-то не испугаюсь улитки"; "на
дне моря я не стану искать землянику".
     В  этом  проверочном  испытании, в этом самоэкзамене - главное значение
детской игры в перевертыши.
     Для  такого  же "проверочного испытания" утвердился в детском фольклоре
один  из  самых  популярных  перевертышей, начало которого я уже приводил на
предыдущих страницах:

                Ехала деревня
                Мимо мужика,
                Вдруг из-под собаки
                Лают ворота.
                Я схватил дубинку,
                Разрубил топор,
                И по нашей кошке
                Пробежал забор.
                Лошадь ела кашу,
                А мужик овес,
                Лошадь села в сани,
                А мужик повез.

     Этой же цели служит и другой перевертыш, который мне сообщили недавно:

                Бочка сена,
                Охапка воды,
                Окорок капусты,
                Кочан ветчины.

     Здесь   третья   причина   веселости,   которую  эти  стихи-перевертыши
неизменно вызывают в ребенке: они повышают его самооценку.
     И  эта причина - немалая, ибо ребенку важнее всего быть о себе высокого
мнения.  Недаром  он  с  утра до вечера жаждет похвал, одобрений и так любит
тщеславиться своими превосходными качествами.
     Для  него  невыносимо  сознание,  что  он  не способен к тем действиям,
которые  у  него на глазах совершают другие. Что бы кто ни делал на глазах у
двухлетнего  мальчика,  он  в  каждом видит соперника, которого ему надлежит
превзойти.  Он  не  может  допустить и мысли, что кто-нибудь другой, а не он
будет действующим, а стало быть, и познающим лицом в этом мире.
     Дети  только  потому  не  пугаются собственной своей неумелости, что не
подозревают  об  истинных  размерах  ее. Но, всякий раз как по какому-нибудь
случайному  поводу  они  почувствуют,  до чего они слабы, это огорчает их до
слез.
     Ребенок  хочет  быть  Колумбом  всех Америк и каждую заново открыть для
себя.  Все  руками,  все в рот, - поскорее бы познакомиться с этим неведомым
миром,  научиться  его  делам  и  обычаям, ибо всякое непонимание, неумение,
незнание  мучает  ребенка,  как боль. Мы все к двадцатилетнему возрасту были
бы  великими  химиками,  математиками,  ботаниками,  зоологами,  если бы это
жгучее  любопытство  ко  всему  окружающему  не  ослабевало  в  нас  по мере
накопления первоначальных, необходимейших для нашего существования знаний.
     К  счастью,  ребенок  не  представляет  себе всех колоссальных размеров
того  непонятного,  которое  окружает  его:  он  вечно  во власти сладчайших
иллюзий,  и  кто из нас не видел детей, которые простодушно уверены, что они
отлично  умеют  охотиться за львами, управлять оркестром, переплывать океаны
и т.д.?
     Великую  радость  должен  почувствовать  этот  пытливый  и честолюбивый
исследователь  мира  сего,  когда  ему становится ясно, что обширные области
знания уже прочно завоеваны им, что ошибаются другие, а не он.
     Другие  не  знают,  что  лед  бывает  только  зимой, что холодной кашей
невозможно  обжечься,  что  кошка  не  боится  мышей,  что немые не способны
кричать  "караул" и т.д. А он настолько утвердился в этих истинах, что вот -
может даже играть ими.
     Когда   мы  замечаем,  что  ребенок  начал  играть  каким-нибудь  новым
комплексом  понятий,  мы  можем  наверняка  заключить,  что  он  стал полным
хозяином  этих  понятий;  игрушками  становятся  для  него  только  те идеи,
которые уже крепко скоординированы между собой.
     Не  нужно  забывать,  что  именно  координация, систематизация знаний и
является важнейшей, хотя и не осознанной, заботой ребенка.
     Умственная  анархия  невыносима для детского разума. Ребенок верит, что
всюду  должны  быть  законы  и  правила,  страстно  жаждет  усваивать  их  и
огорчается, если заметит в усвоенном какой-нибудь нечаянный изъян.
     Помню,   как   опечалилась  моя  трехлетняя  дочь,  когда  услыхала  от
взрослых, что по небу идет большая туча.
     - Как  же  туча  может  идти,  если у тучи нет ног? - спрашивала она со
слезами.
     Эти  слезы  объяснили  мне  многое. Ребенок только что усвоил с большим
напряжением  умственных  сил, что обладание ногами есть единственное условие
ходьбы,  и  вот взрослые (то есть непогрешимые) люди разрушают это обобщение
явно  противоречащим  фактом, снова внося беспорядок в ту область его знаний
о мире, которую он считал забронированной от всякого хаоса.
     На  ребенка ежедневно обрушивается такое количество путаных, отрывочных
знаний,  что,  не  будь у него этой благодатной тяги к преодолению хаоса, он
еще до пятилетнего возраста непременно сошел бы с ума.
     Поневоле  ему  приходится  производить  неустанную  систематизацию всех
явлений  своего  духовного  мира,  и  нельзя не поражаться тому необычайному
искусству,  с  которым  совершается  им  эта  труднейшая работа, а также той
радости, с которой связана каждая его победа над хаосом.
     До  какой  виртуозности  доходит  искусство  ребенка  систематизировать
беспорядочно  приобретенные  клочки  и обломки знаний, показывает хотя бы то
обстоятельство,  что  он  еще  до  пятилетнего  возраста усваивает все самые
прихотливые   правила   грамматики   родного  языка  и  научается  мастерски
распоряжаться его приставками, суффиксами, корнями и флексиями.
     Являясь  таким  непризнанным  гением  систематизации,  классификации  и
координации  вещей, ребенок, естественно, проявляет повышенный интерес к тем
умственным играм и опытам, где эти процессы выдвинуты на первое место.
     Отсюда  та популярность, которой в течение многих столетий пользовались
в детской среде всевозможные стихи-перевертыши.
     Если  бы  нашелся  ученый,  который  захотел  бы  систематизировать все
стихотворения  этого  рода, живущие во всемирном фольклоре, обнаружилось бы,
что  нет  ни  одной  области в умственном обиходе ребенка (от двухлетнего до
пятилетнего  возраста),  которой  не  соответствовал бы какой-нибудь особый,
как бы специально для нее предназначенный стишок-перевертыш.
     Даже  те  немногие  русские  и  английские  народные  песенки,  которые
цитируются  в  этой  главе,  могут  быть  разбиты на группы, соответствующие
отдельным этапам умственного развития детей.
     В  самом  деле,  приводимые  выше  стишки  легко  распадаются  на такие
отделы:

     I. Перевертыши большого и малого

     Малому приписываются качества большого:
     1. Комарище, упавший с дубища.
     2. Муха, утопление которой описано как мировая катастрофа.

     II. Перевертыши холодного и горячего

     1.  Холодному приписываются качества горячего: человек обжегся холодной
похлебкой.
     2.  Горячему  приписываются  качества  холодного:  знойным  летом  дети
скользят на коньках по льду.

     III. Перевертыш еды

     Съедобность несъедобных вещей: пил-ел лапти, глотал башмаки.

     IV. Перевертыши одежды

     1. Лыко мужиком подпоясано.
     2. Мужик подпоясан топорищем.

     V. Перевертыши явлений природы

     1. Море горит.
     2. В поле бежит корабль.
     3. В лесу растет рыба.
     4. В море растет земляника.

     VI. Перевертыши ездока и коня

     1. Конь скачет верхом на ездоке.
     2.  Ездок  скачет не на коне, а на баране, корове, быке, козе, теленке,
собаке, курице, кошке и т.д.

     VII. Перевертыши телесных недостатков

     1. Слепые видят.
     2. Немые кричат.
     3. Безрукие воруют.
     4. Безногие бегают.
     5. Глухие подслушивают.

     VIII. Перевертыши действующих лиц

     1. Ворота лают из-под собаки.
     2. Мужик собакой бьет палку.
     3. Деревня едет мимо мужика.

     Таким  образом,  мы  видим,  что  во всех этих путаницах соблюдается, в
сущности, идеальный порядок.
     У этого "безумия" есть система.
     Вовлекая  ребенка  в "перевернутый мир", мы не только не наносим ущерба
его  интеллектуальной работе, но, напротив, способствуем ей, ибо у ребенка у
самого  есть  стремление  создать  себе  такой "перевернутый мир", чтобы тем
вернее утвердиться в законах, управляющих миром реальным.
     Эти  нелепицы  были  бы  опасны  ребенку, если бы они заслоняли от него
подлинные,  реальные  взаимоотношения  идей  и  вещей.  Но  они не только не
заслоняют  их, они их выдвигают, оттеняют, подчеркивают. Они усиливают (а не
ослабляют) в ребенке ощущение реальности.
     В  этом  воспитательная  ценность всех нелепиц такого рода. Мудрено ли,
что   двухлетние,   трехлетние,   четырехлетние   дети   обнаруживают  такое
пристрастие к ним в течение многих веков!
     Для их ума - они чувствуют - это пища здоровая.
     И  если  вообще  полезны  для  ребенка его детские игры, помогающие ему
ориентироваться  в  окружающем  мире,  тем  более полезны ему эти умственные
игры  в  обратную  координацию  вещей, - а я настаиваю, что это именно игры,
почти ничем не отличающиеся от всяких других.
     Вообще  у  нас  далеко не всеми усвоено, какая близкая связь существует
между детскими стихами и детскими играми.
     Оценивая,   например,  книгу  для  малолетних  детей,  критики  нередко
забывают  применить  к  этой  книге  критерий  игры, а между тем большинство
сохранившихся  в  народе  детских песен не только возникли из игр, но и сами
по себе суть игры: игры словами, игры ритмами, звуками.
     Перевертыши есть такое же порождение игр.
     Существенное  достоинство  этих игр заключается в том, что они по самой
своей  природе  комические:  никакие другие не подводят ребенка так близко к
первоосновам  юмора.  А  это  задача  немалая:  воспитать  в  ребенке юмор -
драгоценное   качество,  которое,  когда  ребенок  подрастет,  увеличит  его
сопротивление  всякой  неблагоприятной  среде  и  поставит  его  высоко  над
мелочами и дрязгами.
     У  ребенка вообще есть великая потребность смеяться. Дать ему добротный
материал  для  удовлетворения  этой  потребности - одна из непоследних задач
воспитания.
     Я  потому  и  счел  необходимым посвятить особую главу изучению явных и
нарочитых  бессмыслиц, дабы обнаружить, что даже такие бессмыслицы, которые,
казалось  бы,  не  смеют  притязать  на  какой  бы то ни было педагогический
смысл, - даже они в высшей степени ценны, закономерны, полезны.
     Эти  стишки  привлекли  меня  именно  тем,  что они презираемы с давних
времен  как вздорные и притом заведомо вредные; что нет такого доморощенного
Фребеля,  который  не  считал  бы  своим долгом охранять от них малых детей.
Исследуя  эти  стишки  в русском и отчасти зарубежном фольклоре, наблюдая из
года  в  год, как реагирует на них малый ребенок, я в конце концов не мог не
прийти  к  убеждению,  что  они  опорочены зря, так как отвечают насущнейшим
потребностям   детского  разума  и  служат  немаловажным  подспорьем  в  его
познавательной деятельности.
     Реабилитируя  оклеветанные  произведения  народной  поэзии, я тем самым
пытаюсь  установить  непригодность  наивно-утилитарных критериев, с которыми
еще  недавно  подходили  у  нас  ко всяким стихам для детей, да и сейчас еще
подходят во многих статьях и рецензиях.
     Здесь,  на  этом  малом  примере,  мы  в  тысячный  раз убеждаемся, что
обывательский  "здравый  смысл"  -  ненадежная  опора  для всякого, кто ищет
научно  обоснованной  истины.  Здесь наглядная иллюстрация к тому положению,
которое   высказано   в   "Анти-Дюринге"  Энгельсом:  "Здравый  человеческий
рассудок,  весьма  почтенный  спутник  в  четырех  стенах  своего  домашнего
обихода,   переживает   самые   удивительные  приключения,  лишь  только  он
отважится выйти на широкий простор исследования"*.
     ______________
     * К.Маркс и Ф.Энгельс, Сочинения, т. 20, стр. 21.

     Только  выйдя  на  этот  простор, мы могли обнаружить путем тщательного
сопоставления   и   анализа   фактов,  что  та  категория  явлений,  которая
обывательскому  "здравому смыслу" представляется бессмысленной и вредной, на
самом-то деле должна расцениваться как полезная, жизненно важная.
     Я  отнюдь  не хочу сказать, что детей следует воспитывать только такими
"бессмыслицами",  но  я  думаю,  что  детская  литература,  из  которой  эти
"бессмыслицы"   выброшены,  не  отвечает  многим  плодотворным  потребностям
трехлетнего-четырехлетнего  ребенка  и  лишает  его  полезнейшей  умственной
пищи.
     Мне  кажется,  что  неоспоримо  право этого рода стихов занимать свое -
может  быть,  и скромное - место в устной и письменной детской словесности и
что  те,  кто  изгоняет  их  из  обихода  детей,  руководствуются  отнюдь не
какими-нибудь  научными  принципами,  а  так  называемой  логикой  "здравого
смысла", которая не всегда бывает верна.
     Недаром  К.Д.Ушинский,  типичный представитель шестидесятых годов, ввел
"Небывальщины" в свое "Родное слово"*.
     ______________
     * К.Д.Ушинский, Собр. соч., т. VI, М.-Л. 1949, стр. 97.

     И  я дерзаю надеяться, что тот сердитый читатель, который потребовал от
меня  в  грозном  письме,  чтобы  я  "не  забивал головы наших ребят всякими
путаницами",  откажется от своих заблуждений и в конце концов разрешит мне и
впредь сочинять вот такие стихи для детей:

                Рыбы по полю гуляют,
                Жабы по небу летают,
                Мыши кошку изловили,
                В мышеловку посадили.

                А лисички
                Взяли спички,
                К морю синему пошли,
                Море синее зажгли.

                Море пламенем горит,
                Выбежал из моря кит:
                "Эй, пожарные, бегите,
                Помогите, помогите!"
                                    и т.д.

     Ибо  после  всего вышесказанного даже самый несмышленый догадается, что
в   подобных  стихах  неправильная  координация  вещей  только  способствует
утверждению  правильной  и  что путем такой фантастики мы утверждаем детей в
их  реалистическом  представлении  о  мире.  Я,  по крайней мере, не знаю ни
одного  ребенка,  который  хоть  на  минуту  был  бы  введен  в  заблуждение
небылицами   подобных  стихов.  Напротив,  любимая  интеллектуальная  работа
трехлетних  и  четырехлетних  детей  -  изобличать небылицы, делать им очную
ставку  с  реальными  фактами.  Словно  для  того и созданы эти стихи, чтобы
стимулировать умственные силы ребенка для борьбы с извращением истины.
     Когда  я  начинаю  читать  малышам  про  чудо-дерево, на котором растут
башмаки,  я  знаю  заранее,  что  они  непременно  заявят  мне  с величайшей
горячностью,  что  таких  деревьев  не бывает на свете, что башмаки делаются
так-то  и  так-то  и  покупаются там-то и там-то. Эта небылица тем и забавна
для  них,  что ее легко опровергнуть и полемика против нее становится как бы
игрой, при помощи которой малыши, так сказать, экзаменуют себя.
     Для  этой-то  чрезвычайно  полезной  игры  в фольклоре детей всего мира
существует  множество  стихов-перевертышей,  где  порою  каждая  строка есть
новое нарушение подлинной координации предметов.
     Имеем  ли  мы  право  изгонять  из  обихода  детей  столь  благотворную
гимнастику мысли?


x x x

     Эта  статья  была  опубликована  в  1924  году,  и  вскоре  я с большим
удовлетворением  увидел,  что  предложенный  мною термин "стихи-перевертыши"
вошел в научную литературу о детях*.
     ______________
     *  Георгий Виноградов, Детский фольклор и быт, 1925; О. Капица, Детский
фольклор,   1928.  Недавно  вышла  талантливая  книга  В.П.Аникина  "Русские
народные  пословицы,  поговорки, загадки и детский фольклор", М. 1957. Автор
вполне разделяет мое убеждение в педагогической ценности перевертышей.

     Все   же  меня  часто  беспокоил  вопрос:  не  противоречат  ли  мысли,
изложенные  в  этой  статье, великим идеям и принципам современной советской
науки о детях?
     Нет   ли   какой-нибудь   серьезной   погрешности  в  выдвинутых  здесь
соображениях  о  той  положительной  роли, которую играют перевертыши в деле
внушения детям правильных представлений об окружающем мире?
     Недавно  на  этот  вопрос  был дан авторитетный ответ. Видный советский
психолог  проф. А.В.Запорожец с явным сочувствием изложил основную идею моей
настоящей  статьи  в  такой  четкой и недвусмысленной формуле: "Старшие дети
настолько  укрепляются  в реалистической позиции, что начинают любить всякие
перевертыши.   Смеясь  над  ними,  ребенок  обнаруживает  и  углубляет  свое
правильное понимание окружающей действительности"*.
     ______________
     *  А.В.Запорожец,  Психология  восприятия сказки ребенком-дошкольником.
"Дошкольное воспитание", 1948, Э 9, стр. 30.

     Эти  строки  доставили  мне  живейшую  радость:  значит,  я  не ошибся,
доказывая,  что  перевертыши  есть  один  из  путей  к  укреплению ребенка в
реализме.  Мысль,  которая  когда-то третировалась как пустой парадокс, ныне
находит свое подтверждение в науке.
     Правда,  ученый говорит здесь не о стихах, но о сказках, поэтому любовь
к  перевертышам он приписывает старшим ребятам, но если бы речь у него зашла
о  стихах,  он,  несомненно,  отметил  бы,  что  перевертышами  этого  жанра
увлекаются и младшие дети, едва лишь достигшие двухлетнего возраста.
     Вообще   же   идея   о   педагогической   ценности  таких  небывальщин,
предлагаемых  средним  и  старшим  дошкольникам,  таит  в себе много широких
возможностей,  ибо  она  вскрывает  полную негодность тех наивно-утилитарных
критериев,  с которыми еще недавно подходили у нас к "большой литературе для
маленьких".
     В  советской  литературе  есть  одно