утях к новой школе", 1926, Э 11, стр. 9.

     И  ведь  рада,  ведь  горда воспитательница, что мальчик оказался такой
умный  и  трезвый:  она  приводит  его  слова  как образец для других, хотя,
повторяю,  в  каждом,  кто  любит и знает детей, этот ребенок вызывает такую
щемящую жалость, словно он слепой или горбатый.
     Не  подозревая  о  его  страшном  изъяне, с ним пробуют говорить, как с
нормальным   ребенком.   Возбуждая   его  детскую  фантазию,  кто-то  сказал
необдуманно:
     - Ты маленькая белочка! Вот твои лапки!
     Он рассердился и возразил свысока:
     - Я не белочка, я Лева, и у меня не лапки, а руки!
     Конечно,  Менделеева  из  этакого  солдафона  не  выйдет,  а  разве что
Кувшинное рыло.
     К счастью, такие калеки - редкость.
     Огромное  большинство  четырехлетних  детей при помощи самочинных игр и
самоделковых  сказок отстояли свою нормальную детскую психику от душителей и
душительниц детства.
     Из  вышеизложенного  вовсе  не  следует, будто я только о том и мечтаю,
чтобы  советских  ребят  с  утра  до  ночи ублажали волшебными сказками. Тут
нужна  дозировка  -  и  самая строгая. Конечно, монархическую и клерикальную
сказку  нужно  изгонять  беспощадно.  Но  нельзя же было допустить, чтобы на
основе  своих  мелкоутилитарных  теорий  горе-педагоги  отнимали у советских
детей великое наследие мировой классической и народной словесности.
     Владычество  мнимых  борцов  за  мнимое реалистическое воспитание детей
оказалось  весьма  кратковременным.  В Москве, в Ленинграде и других городах
выступила   целая  когорта  пламенных  защитников  сказки,  вдохновляемая  и
руководимая Горьким.
     Гонители  сказок  отступили  с  уроном, и всем одно время казалось, что
они посрамлены окончательно.


III. ПОРА БЫ ПОУМНЕТЬ!
                                    1934

     Для  такой  иллюзии  было  много  причин,  потому что уже в 1934 году -
особенно  после  памятного  выступления Горького на Первом Всесоюзном съезде
советских   писателей   -  всюду  стали  появляться  раскаявшиеся  педагоги,
редакторы,  руководители  детских  садов,  которые  с  такой  же  ретивостью
занялись насаждением сказки, с какой только что искореняли ее.
     "Молодая  гвардия",  а  потом  и  Детиздат  стали  в ту пору печатать в
несметном   числе   экземпляров   и   "Гайавату",   и  "Конька-горбунка",  и
"Мюнхаузена",  и  "Сказки"  Пушкина,  и  русские  народные  сказки, и всякие
другие создания фантастики.
     Но  праздновать  победу  было рано. В этом я мог убедиться на основании
личного  опыта.  Случилось  мне  в  том  же  году  напечатать в журнале "Еж"
пересказ  гениального античного мифа о Персее, Андромеде и Медузе Горгоне. И
тотчас  же  в  редакцию  "Ежа"  было  прислано такое письмо - из Гомеля - от
одного педагога:

     "Уважаемый  товарищ  редактор!  Прочитав  в  Э  1  вашего  журнала "Еж"
помещенную  на  стр.  24  греческую сказку "Храбрый Персей", дети моей школы
окружили  меня  с вопросами, зачем такую чепуху пишут в нашем журнале... Как
можно  объяснить  детям  всю  нелепость  и  бессмысленность описанных в этом
рассказе   эпизодов,   насыщенных  самым  грубым,  нелепым  и  бессмысленным
суеверием?
     По   моему   мнению,   эта   сказка   лишена  всякой  художественной  и
литературной красоты...
                                             Заведующий школой А.Раппопорт".

     Я  хотел было смиренно указать Раппопорту, что этот миф о Персее именно
своей  красотой  и  художественностью  притягивал  к  себе  из  века  в  век
первоклассных  скульпторов,  драматургов,  поэтов  -  и Овидия, и Софокла, и
Еврипида,  и Бенвенуто Челлини, и Рубенса, и Тициана, и Корнеля, и Эредиа, и
Канову.
     Я  хотел напомнить о Марксе, который неоднократно свидетельствовал, что
древнегреческий    эпос    и    древнегреческое   искусство,   выросшие   на
мифологической  почве, "продолжают доставлять нам художественное наслаждение
и в известном отношении служить нормой и недосягаемым образцом"*.
     ______________
     * К.Маркс и Ф.Энгельс, Сочинения, т. 12, стр. 737.

     Но Раппопорту ни Маркс, ни Еврипид не указ. Он твердо стоит на своем:
     "По   моему   мнению,   эта   сказка  лишена  всякой  художественной  и
литературной красоты".
     И  ссылается  при  этом на детей: будто бы вверенные его попечению дети
были  чрезвычайно  разгневаны, когда увидели "Персея" в журнале, и тотчас же
заявили коллективный протест против печатания древнегреческих мифов.
     Этому  я,  извините, не верю. Не может быть, чтобы во всей его школе не
уцелело  нормальных ребят с живым поэтическим чувством! Не может быть, чтобы
ему  удалось  окончательно вытравить из всех малышей присущее им тяготение к
фантастике!
     А  если  и нашлось двое-трое таких, которые не поняли этой легенды, так
ведь на то им и дан Раппопорт, чтобы объяснить непонятное.
     Воспользовавшись  "Персеем" для школьной беседы, он мог бы поговорить с
ними  о  происхождении  мифов, о созвездиях Кассиопеи, Андромеды, Персея, он
мог  бы прочитать им научно-атеистическую лекцию о насыщенности христианской
религии  мифами  языческой  древности,  о связи матери Персея с богоматерью,
"девой  Марией", о сходстве дракона, который должен был пожрать Андромеду, с
китом библейского пророка Ионы и т.д., и т.д., и т.д.
     Все  это,  конечно,  в том случае, если он человек образованный. А если
нет,  он  науськивает  детей  на  ценнейшие  создания  искусства  и докучает
редакциям детских журналов нелепыми и смешными придирками.
     Нелепость  подобных  придирок  заключалась, по-моему, в том, что всякое
гениальное  произведение  поэзии, издаваемое для советских детей, - будет ли
то  былина  об  Илье  Муромце,  или  "Рейнеке  Лис",  или  "Мюнхаузен",  или
"Персей",  -  эти  люди  объявляли  политически  вредным  и  с помощью такой
демагогии оправдывали свое мракобесие.
     До  сих  пор,  из сострадания к Раппопорту, я не приводил тех строк его
письма,  где  он,  подобно  прочим  гонителям сказок, изображает напечатание
"Персея"  чуть  ли  не  контрреволюционной  интригой.  Но теперь я, пожалуй,
приведу  эти  строки, так как без них не обходится ни один из этих душителей
детства.
     В  чем  же, по Раппопорту, политическая зловредность "Персея"? А в том,
что  "Персей",  как это ни дико звучит, наносит ущерб... ленинизму. Какой же
он  наносит  ущерб  ленинизму?  А он, видите ли, напечатан в том номере, все
страницы которого посвящены будто бы памяти Ленина.
     Раппопорт так и пишет в редакцию:
     "Особенно  не  дает  мне  покоя  мой  девятилетний  сын,  ученик второй
группы, который с негодованием упрекает меня (как будто я в этом виноват):
     - Смотри,  папа,  весь журнал посвящен памяти Ленина, а тут вдруг такая
бессмыслица о какой-то (!) Медузе, о серых бабах (!) и тому подобное!"
     И   Раппопорт   похваляется,   что  он  постиг  "всю  правоту  детского
негодования" и вознегодовал вместе с сыном.
     А  между  тем  если  ему  и  следовало  негодовать  на  кого-нибудь, то
исключительно  на  своего  коварного сына, который обманул его предательским
образом.  Ибо  про тот номер "Ежа", где напечатан "Персей", никак невозможно
сказать, что он "весь посвящен памяти Ленина".
     - Иль  ты ослеп и не видишь, - так должен был сказать сыну Раппопорт, -
что  тут же, на этих страницах, напечатан рассказ о зайце? А вот карикатуры,
где  изображается  цирк.  А  вот  поэма  о  героях-водолазах, а вот статья о
кукольном  театре,  а  вот  о  самодельных  Петрушках, а вот об апельсиновых
плантациях,  - и все это, по-твоему, посвящается памяти Ленина? Не стыдно ли
тебе лгать, милый сын?
     Но  ничего  этого  Раппопорт не сказал, а, напротив, обрадовавшись, что
может   подвести   под   ненавистную   сказку   такую  сокрушительную  мину,
использовал  детскую ложь, чтобы придать напечатанию античного мифа характер
политической крамолы.
     В  этом-то  вся  цель  его  письма:  хотя  бы  при посредстве фальшивки
доказать неблагонадежность великого произведения поэзии.
     Да  и  откуда  они  взяли,  эти два Раппопорта, что памяти Ленина будет
нанесено  оскорбление,  если  советские  дети, наследники всего лучшего, что
создано  старой культурой, мало-помалу узнают классические творения мирового
искусства?
     Ведь  если  командующие  классы  всех  стран  до  сих  пор  отнимали  у
трудящихся  масс  и  Еврипида,  и Софокла, и Овидия, и Бенвенуто Челлини, то
теперь,   именно   благодаря   ленинизму,   эти  массы  возвращают  себе  те
колоссальные культурные ценности, к которым у них не было доступа.
     Если  тысячи  и сотни тысяч рабочих у нас в СССР услаждаются Шекспиром,
Моцартом,  эрмитажными Рибейрами и Рембрандтами, если дети рабочих наполняют
теперь  и  консерватории,  и  академии  художеств,  -  во  всем  этом победа
ленинизма.
     И  нужно  быть  беспросветным  тартюфом,  чтобы  утверждать, будто делу
Ленина  нанесен хоть малейший ущерб, если с педагогическим тактом и в строго
обдуманной  форме  мы  дадим  советскому ребенку и миф о Прометее, и стихи о
полете Икара, и "Одиссею", и "Илиаду", и сказание о великом Геракле...
     Но  тут  я  снова  всмотрелся в письмо Раппопорта и увидел изумительную
вещь.
     Ведь  этот  человек не догадывается, что перед ним древнегреческий миф!
Он  умудрился  каким-то  фантастическим  образом  так  изолировать  себя  от
литературы  всего человечества, что ему ни разу не случалось наткнуться ни в
одной   из  читаемых  книг  ни  на  Андромеду,  ни  на  Медузу  Горгону!  Он
чистосердечно   уверен,  будто  все  эти  гениальные  образы  выдуманы  мною
специально  для  журнальчика  "Еж",  и вот делает мне выговор за то, что я -
гений и сочиняю такие шедевры!
     И  все  это  было  бы только забавно, если бы под письмом Раппопорта не
красовалась невероятная подпись: заведующий школой такой-то.
     Читая  эту подпись, мы должны не смеяться, а плакать, ибо перед нами не
случайный  прохожий,  имеющий право городить безответственный вздор, а самый
авторитетный  педагог во всей школе, самый образованный, самый культурный. И
если  таков  этот  лучший,  то  каковы  же  другие?  Каковы сведения и вкусы
рядовых  педагогов, если один из наиболее квалифицированных, чуть дело дошло
до  литературных  суждений,  обнаружил  в  этом  деле  такое невежество, что
принял меня за Овидия!
     Я  потому  и  печатаю  письмо  Раппопорта,  что Раппопорт и посейчас не
одинок.  У  него  немало  союзников,  и,  хотя  они уже не имеют возможности
демонстрировать  свое  узколобие в журнальных и газетных статьях, они упрямо
ведут  свою  линию  в  школьно-педагогической  практике  и отметают от детей
всякое  -  даже  гениальное  -  произведение  искусства, если оно называется
сказкой,  не  стыдясь  обнаруживать при этом такое невежество, которое равно
их апломбу.
     Я  понял  бы  Раппопорта,  если  бы он возражал против того оформления,
которое  я  придал  Персею.  Было  бы  весьма поучительно сопоставить данную
версию  мифа  с  теми,  которые  были  созданы для англо-американских детей,
например  Натаниэлем Готорном и Чарльзом Кингсли. Но Раппопорту этот труд не
под  силу,  так  как  тут  необходимо  знать  и  думать,  а не только махать
кулаками.
     Я  уделяю  Раппопорту  так  много  внимания  потому,  что  эти левацкие
фребели  все  чаще пользуются квазиреволюционными лозунгами, чтобы тормозить
и коверкать литературное развитие советских детей.
     В  Москве  и  в  Ленинграде  они  приутихли,  но  на  периферии  бушуют
по-прежнему.  И  всякий  раз,  когда  молодой Детиздат или "Молодая гвардия"
издают  для  детей  "Гайавату",  или  "Маугли",  или  "Сказки"  Пушкина, или
"Мюнхаузена",  эти  душители  детства  кричат:  "Революция в опасности!" - и
спасают революцию... от Пушкина*.
     ______________
     * Напоминаю, что это писано в 1934 году.


IV. И ОПЯТЬ О МЮНХАУЗЕНЕ
                                    1936

     Вскоре  после  того,  как  в книжных магазинах явились в моем изложении
долгожданные    "Приключения    Мюнхаузена",    в    редакцию   газеты   "За
коммунистическое   просвещение"   было   прислано   такое  "Открытое  письмо
К.Чуковскому", предназначенное автором для напечатания в этой газете:
     "Товарищ  Чуковский!  Купила  я  своей  восьмилетней  дочке вашу книжку
"Приключения  Мюнхаузена".  Купила и, не читая, подарила ей в день рождения,
чтобы  сделать  ребенку  приятное.  Подарила  книжку,  не читая, потому что,
во-первых,  читать  было  некогда,  а  во-вторых,  на первом листе ясно было
написано: "Для детей"...
     Каково  же было удивление и разочарование дочери, а вместе с ней и мое,
когда  мы  стали  эту  книгу читать. Этот "самый правдивый человек на земле"
так  врет  о  себе  и  своих  подвигах,  что сбивает детишек с толку. У него
отрывается   или   проваливается  голова  внутрь  человека,  а  затем  опять
появляется.  Он  летит  на  луну.  И  если  бы  он  летел с целью дать детям
какие-то  сведения  о  поверхности  луны  и  т.д.,  этот полет был бы хоть и
фантастичен,  но  все  же  интересен,  а  то  какие-то  с  начала  до  конца
неправдоподобные   попытки   взобраться   по   бобовому  растению  на  луну,
спуститься  вниз  по  соломенной  веревке.  Самые  нелепые  представления  о
"жителях луны", их образе жизни и т.п.
     В  том месте книги, где автор рисует животный мир Цейлона, он буквально
сбивает  с  толку  детишек, давая странные картины встречи его (?) со львом,
тигром,  китом.  Местами книга заставляет ребенка смеяться, но обязательно с
восклицанием:  "Вот так врет!" В большинстве же случаев ребенок недоумевает.
Меня  интересует  одно:  для  чего,  товарищ  Чуковский,  вы  переводили эту
книгу?.. Нельзя же врать без оговорки на протяжении сотни листов!"
     Я  уже  успел  привыкнуть  к  таким  письмам, и только подпись под этим
посланием  немного  удивила  меня:  "Вязники, Ивановской области. Заведующая
библиотекой  С.Д.Ковалева".  Странные,  подумал  я, библиотекари в Вязниках!
Считается,    что   библиотекарь   -   человек   образованный,   руководящий
просвещением  обширного  круга  читателей,  а эта Ковалева даже не слыхала о
"Бароне  Мюнхаузене"  и,  нисколько не стыдясь, заявляет, что сюжет всемирно
прославленной книги явился для нее полным сюрпризом.
     Я решил написать ей письмо, пододвинул к себе бумагу и начал:
     "Уважаемая   товарищ  Ковалева!  Педагогическое  значение  "Мюнхаузена"
заключается в том..."
     Но  тут  мне  пришло  в  голову,  что  она  не  ждет  от  меня  никаких
разъяснений,  потому что в таком случае зачем бы она стала обращаться ко мне
при  посредстве  газетных столбцов? Написала бы приватное письмо. Но нет, ее
письмо  есть  статья  для газеты, и она только делает вид, будто спрашивает,
для чего я перевел эту книгу.
     Вопросы   ее   чисто   риторические.   Если   вчитаться   в  ее  строки
внимательнее,  станет  ясно,  что  она обратилась ко мне совсем не для того,
чтобы  получить  необходимые  сведения,  а для того, чтобы публично обличить
меня  в  моем  непохвальном пристрастии к такой чепухе, как "Мюнхаузен". Она
чувствует  себя  судьей,  а  меня  подсудимым.  Мы  имеем  дело  отнюдь не с
любознательным  и  чистосердечным  невежеством,  а с той демагогией, которая
еще так недавно отравляла нашу критику детской словесности.
     Конечно,    спорить    с   С.Д.Ковалевой   я   не   стану.   Достаточно
продемонстрировать  ее  перед читателем: вот из каких персонажей вербовались
у нас "принципиальные" противники сказки.
     Ковалева  да  ее собрат Раппопорт в этом смысле чрезвычайно типичны: их
метод - левацкие лозунги и бравада оголтелым невежеством.


V. ОБЫВАТЕЛЬСКИЕ МЕТОДЫ КРИТИКИ
                                    1956

     Но  прошли  годы,  и все эти мракобесы исчезли под могучим воздействием
советской  общественности.  В  газетах  и журналах все чаще стали появляться
статьи, восхваляющие великое воспитательное значение сказок.
     Теперь    уже    считается    общепризнанной    истиной,   что   сказка
совершенствует,  обогащает и гуманизирует детскую психику, так как слушающий
сказку  ребенок чувствует себя ее активным участником и всегда отождествляет
себя  с  темп  из  ее  персонажей,  кто  борется  за справедливость, добро и
свободу.   В   этом-то  деятельном  сочувствии  малых  детей  благородным  и
мужественным   героям   литературного   вымысла   и   заключается   основное
воспитательное значение сказки.
     Как  же,  в  самом  деле,  не  радоваться  за  новое  поколение  ребят!
Наконец-то  им будет дана, и притом в самом обильном количестве, витаминная,
сытная   духовная   пища,   обеспечивающая  детям  нормальный  и  правильный
умственный  рост.  Давно уже не встретишь в печати таких смельчаков, которые
решились бы открыто и прямо выступить против фантастических сказок.
     Да  и  в  жизни,  в  быту,  на  практике  сказка  уж никому не страшна:
столичные   и   областные   издательства   беспрепятственно  снабжают  детей
украинскими,  азербайджанскими, китайскими, индийскими, румынскими сказками,
не   говоря  уже  о  датских,  французских,  немецких...  Тема  об  огульной
зловредности  сказок  сдана  в архив - и забыта. Теперь вопрос переносится в
более  узкую сферу: не вредна ли ребенку та или иная определенная сказка? Не
наносит ли она его психике какой-нибудь тяжкой травмы?
     Тревога совершенно законная, и к ней нельзя не отнестись с уважением.
     Но   грустно,   что  наш  педагогический  опыт  все  еще  не  выработал
сколько-нибудь  устойчивых  принципов  для  определения вреда или пользы той
или  иной  категории  сказок. Грустно, что здесь открывается широкий простор
для обывательских, произвольных суждений.
     Случилось,   например,   известному  композитору  М.И.Красеву  сочинить
детскую  оперу  по  сюжету  моей "Мухи-цокотухи". Услышал эту оперу по радио
один  из  жителей  Забайкалья,  медицинский работник Владимир Васьковский, и
написал в "Литературную газету":
     "Такие  сказки  не нужно было не только музыкально оформлять, но вообще
выпускать  в свет. Сказка вызывает у ребят определенное сочувствие к бедной,
невинно  пострадавшей  мухе,  к  "храброму"  комару  и  другим  паразитам. И
странно:   с  одной  стороны,  в  нашей  стране  проводится  систематическая
беспощадная  борьба  с  насекомыми,  а с другой - отдельными (?!) писателями
выпускаются   в   свет  произведения  со  стремлением  вызвать  к  паразитам
сочувствие".
     "Литературная   газета"  отказалась  разделить  его  страхи.  Тогда  он
пожаловался  на  нее  в  другую  инстанцию,  откуда  его  письмо переслали в
Комиссию  по  детской литературе Союза писателей. В письме он снова повторил
свои  нападки  на  "Муху",  а  заодно и на отличный рассказ Евгения Чарушина
"Волчишко",  в  котором,  к  величайшему  его  возмущению,  маленьким  детям
внушаются зловредные симпатии к волкам.
     По-моему,  он  поступил  вполне  правильно.  Все,  что  мы, литераторы,
пишем,  читатели  имеют  право судить, как им вздумается, и высказывать свои
суждения  в  любой  форме.  А  если  суждения  эти ошибочны, никто не мешает
любому из нас вступиться за истину и опротестовать приговор.
     Этим  своим  правом  я  и  попытаюсь  воспользоваться,  тем  более  что
суждения  забайкальского  критика  кажутся  мне  чрезвычайно  типичными  для
множества  подобных  высказываний:  он  один  представляет  собою  несметные
легионы  таких  же  мыслителей,  меряющих  произведения  детской словесности
точно такими же мерками.
     Этого,  конечно,  не  могла  не  понять  Комиссия по детской литературе
Союза писателей.
     Уверен,  что она раньше всего указала обличителю "Волчишки" и "Мухи" на
полную  непригодность  утилитарных  критериев, с которыми он так простодушно
подходит к определению вредности или полезности сказок.
     Ведь   если   пользоваться  такими  критериями,  придется  забраковать,
уничтожить  не  только  эт