х  людей  черт  знает кем  и проч. и  проч. Чистое
наказанье! Ну, я здорово заправился силами и смогу тянуть нагрузку.
     Вообще же сведения из  России неплохие, неурожай, кажется, [не] меньше,
чем сперва предполагали, и вообще настроение, говорят, неплохое.
     Чтобы не задерживать письмо, кончаю, а то опять кто-нибудь перебьет.
     Целую вас всех крепко, мои милые, очень скучаю и прошу мне писать. Herr
Krassin, Lindenstrasse,  24-26,  Berlin.  Если  я  и  уеду,  мне перешлют  с
воздушн[ой] почтой. Не  засиживайтесь  в  Венеции,  поскорее устраивайтесь в
Лондоне на зиму (Лукки=34 и Люба), а маманя и Катя приезжайте в Москву.
     Молитву,  маманичка,  читаю и  очень вас и  отродье ваше люблю.  Крепко
целую. Ваш папаня.

     No 91. 22 сентября [1924 года]
     Милая маманичка и родные мои девочки!
     Получил  письмо мамы  и  Кати  из...=35,  и  хорошо, так  как  я  очень
соскучился и хотел уже запрашивать телеграммой, где вы. В  Берлине  чувствую
себя  уже  почти  как  в  Москве.  Кроме  Турова  и  других  беженцев  здесь
Рабинович=36,  Гарденин, Штоль,  Березин (пом.  Игнатьева=37)  и  затем  еще
полпреды из Праги, Вены и много всяческих других людей со всех концов Европы
- целый съезд=38.
     Поеду в Москву со Свердловым, который был здесь и решил меня подождать,
чтобы   ехать   вместе.  Много  всяких   переговоров  и  свиданий  с  самыми
разнообразными  деловыми  людьми.   То  о  бакинских  нефтепроводах,   то  о
кинофильме, то о  пароходе. Вчера,  в  воскр[есенье],  я  ездил  за  город с
гл[авным] директором киноконцерна "Ufa"=39 осматривать фильмовый  городок  в
Новом  Бабельсберге=40, где на открытом воздухе ставятся разного рода фильмы
и где применяется остроумная система  декораций, комбинируемых с натурой для
достижения всяких  эффектов. Очень подробно  осмотрел  все их  устройство  и
выслушал ряд докладов, в том числе одного из  лучших германских  режиссеров.
Таким  образом  я пополняю  свое кинообразование  и  готовлюсь к  московской
киноработе.   Загар   мой,   увы,   начинает   сходить,   но   все-таки  все
наркомвнешторговцы  не  могут надивиться, как я хорошо  выгляжу. Москва  уже
бомбардирует телеграммами, когда приеду!
     Судя по письмам, там все обстоит all right=41, по крайней мере по НКВТ.
Запрашивают,  присылать  ли вагон:  очевидно, Маринушкин не прочь съездить в
Ригу. К его разочарованию, послал телеграмму - вагона не надо.
     Ну, роднанчики  мои,  как  же вы-то  без мамани  поживаете? Очень  меня
огорчает, что маманя  опять  немного сдала. Я это положительно ей запрещаю и
очень  вас, маманичка, прошу потолстеть, и не скучать, и хорошо кушать. Если
вы  в четверг выезжаете, то это одновременно  со мной: я  тоже  в среду буду
иметь званый  обед у Kriege с  моим докладом, а  в  четверг  уеду,  если  не
случится чего-либо непредвиденного. Во всяком случае я в М[оскву]  спешу еще
из-за отъезда в Крым Аванесова.
     Крепко Вас обнимаю всех и целую.
     Привет Б. С. Ваш папа.

     No 92. 26 сентября 1924 года
     Милая моя мамоничка  и золотые мои Лукки, Катя и Люба! Пишу вам еще  из
Берлина. Не удалось уехать, во-первых, из-за моего доклада германским разным
Geheimrat'ам=42  и  статс-секретарям  о  нашем  хозяйственном  положении,  а
во-вторых,  из-за необходимости дождаться здесь  Старкова, который приезжает
сегодня вечером. Я виделся  с ним в Санта  Маргарите,  но здесь, в  Берлине,
накопилось  много  материала для разговоров. К тому  же  Туров  тоже болен и
немедленно по приезде Старкова  идет в отпуск. Свидание  с В. В. [Старковым]
необходимо, видимо, еще  и потому,  что  из Москвы идут  усиленные  слухи  о
состоявшемся будто бы решении перевести  Ст[омонякова]  на какую-то работу в
Москву.  При  условии  ухода Стом[онякова]  и  болезни  Турова такой перевод
означал бы  полный развал и  разгром берл[инского] отделения, и я  вообще не
понимаю,  какому  черту  нужно  совать нос  в  это  внутреннее распределение
работников НКВТ. Очевидно, что предстоит по этому поводу вести целую баталию
в Москве и сговориться с  В. В. [Старковым] по всем  главнейшим вопросам.  В
Москву тоже надо  поторапливаться, и, хоть я здесь не сижу без дела, там мое
присутствие  еще более  необходимо. Выезжаю  туда  окончательно  завтра,  27
сентября, и буду там, стало быть, 30 сентября.
     Полагаю,  что  вы  сейчас тоже уже в  пути и поэтому шлю это письмо  по
парижскому адресу,  записанному  Любашей в  моей  записной  книжке. Не знаю,
насколько правилен этот расчет, но так выходило по вашему письму.
     Опасаюсь  я, как бы вы не сели на  мель с деньгами из-за изменения всей
поездки.
     Купил пылесос и везу его с собою, равно и электрический чайник.
     При упаковке  вещей  в Лонд[оне] для  отправки  в  Ленинград необходимо
составить в 3-х экземплярах  точную ведомость ящиков, с  указанием номеров и
содержимого (примерно), и послать 1 экз. мне в Москву (курьером через  Аркос
или  торгпредство,  1  экз. в Питер  тов.  Бегге=43,  на имя  которого  надо
отправить транспорт, и 1 экз. ставить  про  запас у себя.  Володя, вероятно,
знает,  как такие  отправки  делаются, если же нет,  возьмите  кого-либо  от
Аркоса.
     27 сентября.
     Милая маманичка!
     Пишу две строчки за несколько минут до отъезда в Москву.
     Едем вместе со Свердловым, чему я рад, так как ехать одному не особенно
удобно в  отношении вещей, тем более в восточных-то государствах. Я доволен,
что вырвался из Берлина, где чем дальше  сидишь, тем больше всяких приемов и
визитов.  Старков вчера  вечером  вернулся,  и главнейшие  вопросы мы  с ним
обсудили, так что и с этой стороны дело в порядке.
     Я  все  еще полон итальянским  солнцем,  с  тою  разницей, что  с  меня
совершенно сошла итальянская лень и я с  большим удовольствием примусь вновь
за работу.
     Купил, маманичка, даже рейтузы!  Надо только молить Богов, чтобы они не
простояли в углу, подобно лыжам.
     А вот для сведения девочкам, старшей и средне-старшей, посылаю газетную
вырезку,  доказывающую, как опасно излишнее увлечение "похудением". Пусть-ка
каждая из них прочитает эту заметку и переведет ее для контроля тебе.
     Ну, пока  до  свидания. 30-го надеюсь  быть в Москве, откуда  вам пошлю
телеграмму.  Крепко вас  всех целую и обнимаю. Читаю все положенные большие,
средние  и  маленькие  молитвы  и  жду  вас,  милая  маманичка,  поскорее  в
Москву=44. Любящий Вас Ваш папаня.
     Привет Володе и Ляле.
     П. С. Мои костюмы ты, мамоничка, уж захвати с собой: мои в Москве годны
лишь для  повседневной  службы, в Лондоне же есть два совсем новых (черный с
полосатыми  бр[юками] и коричневый полосатый),-  они мне будут вполне кстати
для более официальных выступлений. Здесь за шитье костюма приходится платить
100 марок,  т. е. вдвое дороже Италии. Вообще здесь  все цены в 1 1/2-2 раза
выше  итальянских. Мой костюм из купленной в  Венеции материи  сегодня будет
готов, еще не знаю, как это удастся.
     Я  чувствую себя хорошо и бодро,  совершенно не утомляюсь, постараюсь в
Москве по субботам и воскресеньям отдыхать  и,  может быть, даже буду ездить
верхом.  Берегите  и  вы  накопленное  за Лидо здоровье, в  особенности  Вы,
мамоничка. Я очень по вас всех соскучился,  постоянно о вас думаю и всех вас
крепко целую и люблю. Поскорее собирайтесь из Лондона и приезжайте в Москву,
как только устроите Лукки и Любу.
     Крепко обнимаю и целую.
     Папаня.

     No 93. 24 октября 1924 года
     Милая моя дорогая и золотая маманичка!
     Наконец-то я получил вчера телеграмму Володи с вашим адресом, а сегодня
пришло письмо Людмильчика, и я теперь более или менее ясно себе представляю,
где вы и  что с вами, а то я уж совершенно терялся в догадках, ты же в своих
телеграммах не  давала адреса, а я  не понимал,  почему мои  адресованные  в
Лондон письма  до вас не доходят. Даже написал было  вам сердитое  письмо по
поводу  вашего  молчания,  но  не  отправил,   решив  дождаться  ответа   на
отправленную Володе телеграмму, да и [не] хотелось мне посылать Вам, родному
моему и милому, сердитого письма.
     Очень печально,  что Манухин нашел твои легкие не совсем в порядке, но,
я  думаю,  унывать  нам   не  следует,  в   нашем  возрасте   это  вещь,  не
представляющая особой  опасности, если, конечно, не запускать  и лечиться, а
во-вторых,  я  все-таки еще  не  уверен  в  диагнозе  Манухина, и,  полагаю,
следовало бы его проконтролировать обращением к  какому-нибудь выдающемуся и
абсолютно авторитетному специалисту. Я несколько пеняю на самого себя за то,
что рекомендовал тебе  пойти к Манухину. Мне  тут сообщили  о нем  не  очень
утешительные вещи. Будто бы теория его никакими фактами еще не подтверждена,
а практикует он, как и  всякий  модный доктор, и дело ведет более или  менее
как  лавочку.   Сообщи  мне,   пожалуйста,  какое  он  на   тебя  производит
впечатление, и не опасаешься ли ты, что он находит болезни, может быть, даже
и у здоровых людей,  чтобы оправдывать на их лечении свои теории. А тут еще,
пожалуй, возомнил, поверив белым газетам, что имеет перед собой жену чуть ли
не богатейшего человека  Европы. Во всяком случае, необходимо проверить  его
диагноз  обращением  к  первоклассному специалисту по этого рода  болезням и
непременно проделать все полагающиеся в таких случаях анализы и исследования
в   более   или   менее   нейтральном   клиническом   месте,  чтобы   вполне
элиминировать=45  если  не   частную  заинтересованность,  которой,  м[ожет]
б[ыть], в данном случае и нет,  то,  например,  увлечение своей  теорией или
методом лечения и т. п. Я очень прошу тебя, милый мой Любан, сделать это, т.
е. показаться лучшему специалисту, профессору по легочным заболеваниям.
     И напиши мне обо всем возможно подробнее, я спрошу здешних врачей.
     Я послал вам за  этот  месяц 4  или 5 писем на адрес  Володи:  54  Eton
Avenue, и  очень  будет жаль, если они пропали  по небрежности жильцов этого
номера;  другого  же  адреса  у  меня  не  было.  Ваш  теперешний  я  считал
действительным только на  время вашего проезда  через Париж, не думая о том,
что вы там же могли остаться на несколько недель.
     Я  живу  здесь  более или менее по-прежнему,  т. е. как жил  до приезда
мамани:  ухожу  из дома с  10-9  1/2,  приезжаю  с  4-5 или  5-6  на  обед и
возвращаюсь  вечером.  Чтобы  не потолстеть  (о  ликование  Лукки  и Кати!),
вечером не ем  горячего, а лишь холодную  закуску  и  стакан чаю. За обедом,
если  в супе  есть  мясо,  то больше  мясного  уже  не  полагается.  Лид[ия]
Вас[ильевна] обслуживает меня более или  менее удовлетворительно,  и с  этой
стороны все  в порядке. Хуже с квартирой. Тут идет  развал,  ибо  оказалось,
трубы  отопления  не  были ремонтированы, и  сейчас пришлось все  разбирать,
частью выламывать, и я  еще не вполне  уверен, сделают ли эти головотяпы все
как  надо. Как  это вышло, что при весеннем ремонте эта  важная статья  была
обойдена, не  знаю,  но  факт  тот, что  все  забито внутри ржавчиной,  и  у
Нариманова=46 батареи тоже не  действовали. По сиюминутности пробьем стены и
поставим дверь в столовой и в ванной.
     Если  бы не  бешеная работа, было бы очень скучно,  я привык к вам, мои
родные, за лето, и  теперь одному трудненько:  только  и есть, что думать  и
чувствовать некогда, всякая минута занята если не разговором или письмом, то
размышлениями  на  тему к  какой-нибудь из  тысячи  недоделанных  работ  или
планов. А  особенно  мне жалко, что нет  меня с вами сейчас, когда маманичка
себя  больным  чувствует  и когда  надо  бы  его  приласкать  и приголубить,
подбодрить.  Еще  я  беспокоюсь, что  вы  там останетесь у  меня  без денег.
Пожалуйста, напиши мне,  маманичка, и об  этом. Я  одновременно с этим  пишу
Штолю  и предупреждаю его,  что ты  к нему обратишься за  деньгами, чтобы он
переводил тебе  без замедления. Будет ли  тебя Манухин  (или кто тебя лечит)
держать все  время  в  Париже, или тебе  необходимо  будет  поехать  на  юг?
Кто-нибудь из  девочек, если не обе, останутся, конечно, с тобой. А  как  же
насчет приезда в Москву? Если  квартира у нас будет в порядке, то ведь зимой
здесь неплохо? Или тебе нужно будет  климатическое лечение? Напиши  обо всем
этом подробно.
     Главное  же, еще  раз  повторяю,  это  проверка  манухинского  диагноза
объективными  исследованиями.  Еще  же  главное и самое главное,  не  терять
бодрости духа,  опасного  у тебя  ничего  нет  и  быть не может,  с такими и
большими болезнями люди живут десятки лет, если соблюдать правильный режим.
     Что тут иногда  делается, уму непостижимо. Вот случай с  Цюрупой А.  Д.
Лечился он  все лето от своего сердца  в Германии и  уже собрался выезжать в
Москву (3 дня спустя после моего отъезда из Берл[ина]), но почувствовал себя
очень худо, отчаянные  боли, словом, попал на операционный стол - воспаление
желчного пузыря. Оказалась в этом пузыре целая каменоломня, притом отдельные
камни со сливу  добрую величиной.  Стенки  пузыря были уже  настолько тонки,
что,  если  бы операция  запоздала на день-два, спасение было бы невозможно.
Операция прошла удачно, и теперь А. Д. [Цюрупа] вне опасности, но мало того:
Краус объявил, что  никакой болезни  сердца у Цюрупы  нет и  что все было на
почве этих камней! А сколько раз человека рентгенофотографировали!
     Ничего, родной мой, милый Любан, не  унывай и не  падай  духом,  мы еще
поборемся и повоюем с болезнями-то!
     Я  тут справлялся  насчет  коров.  Оказывается,  Цюрупа Григорий  уехал
куда-то в Туркестан, ни  черта, по-видимому,  не сделав, от Гринфельда же  и
дяди Миши я ничего не мог  толком  добиться  и даже не знаю я, кому именно и
сколько передано  вырученных с концерта денег. Мне жалко, что ребята  к зиме
остаются  без коровы. Пожалуйста,  маманичка,  напиши,  кому  и  сколько  ты
передала денег на  это дело. Если  это не сделано, то сколько была  выручка?
Надо  же  все  это  как-либо  урегулировать  и  корову  купить.  Пожалуйста,
миленький, напиши мне об этом поскорее обстоятельно.
     Да, вот еще что! Напиши, в каких именно сундуках (где стоят) мои теплые
вещи и где ключи? Если они у тебя и плоские, то в хорошем конверте  ты могла
бы мне их прислать заказным письмом- либо во Внешторг (Ильинка, 14), либо на
квартиру. Становится холодновато, и шуба и шапка мне скоро понадобятся.
     В  доме  без тебя  очень пусто.  Сейчас обедаю  в  соседней со спальней
девичьей комнате - в остальной квартире все убрано и покрыто: идет ремонт.
     Ну, пока прощайте, милые мои.
     Крепко тебя,  маманичка, целую  и  обнимаю. Тоже и дочерей моих родных.
Будьте благополучны и пишите мне. Ваш папаня.
     На  письмах,  адресуемых во  Внешторг, пишите обязательно личное, а  то
секретари их вскрывают.
     П. С. Лукки пишет  в  своем  письме: "Мама  не  хочет лечиться,  но  мы
настаиваем". Конечно, надо немедленно  начать  лечиться, я только не знаю, у
Манухина ли или у кого-то другого.
     Но  лечиться  надо  начать немедленно  и систематически, об этом даже и
речи  быть не может, чтобы  запустить такие дела,  раз обнаружился  какой-то
непорядок в легких. Это ты, родная маманичка, должна в первую голову  понять
и усвоить и не только не противиться, а всячески помочь тут
     врачам.  При немедленном  и  серьезном лечении  ты, несомненно,  быстро
поправишься.
     Или ты тогда скорее приезжай сюда, выпишем тебе Гришу Таубмана, поселим
тебя  где-нибудь  в  санатории   близ  Москвы  и  давай  лечиться  здесь,  и
Катабранского с  собой захвати. Но  только надо браться  за  систематическое
лечение, а не запускать болезни.
     Письмо, посланное Лукки  с Luftpost=47 с  датой  12/10 получено  24/10-
простое дойдет скорей.
     А адрес Лукки тоже не написал. Целую вас всех.
     Я себя чувствую хорошо. Загар, правда, прошел, но я бодр, не утомляюсь,
сплю по 8 часов в сутки.

     1925 год

     No 94. 2 февраля [1925 года] Милая моя маманичка, золотая моя голова!
     Вот уже 4-й день я в Москве- взяли  меня в переплет почти что с  самого
начала,  кручусь с  утра до ночи, дела  много.  Настроение в  общем хорошее,
никаких неприятностей или тому подобное не замечается, и, может быть, даже и
по трудным вопросам удастся наметить более или менее обнадеживающие решения.
Пока,  впрочем,  идут  лишь  прелиминарные  разговоры,  настоящие  совещания
начнутся на будущей неделе. По НКВТ дела едва ли не еще больше, но атмосфера
в общем тоже сносная, лучше, пожалуй, чем можно было ожидать.
     Видел Гермашу- у них все здоровы.  Его зовет  Госбанк строить в  Москве
большой  небоскреб; кажется, согласится. Хуже  дела у Сонечки: у ней на днях
был порядочный  сердечный припадок,  и она уже  3-й  день  лежит - очевидно,
переутомляется  сильно  и  забот  немало,  трудно  ей  с  ребятами  при этих
всеобщенищенских  окладах  перебиваться. Ася тоже  все  была больна ангиной.
Только  сейчас  поправилась. Бориса и Марусю еще  не видел.  В квартире  все
благополучно, тепло и чисто.
     Был  сегодня с визитом у Эрбета=48. Он  очень  просит  тебе  кланяться,
благодарит за  М.  Ф.=49 и Бориса, которые им  много помогли.  M-me я еще не
видел:  через  неделю  буду  у них  с Чичериным  обедать.  В общем,  Эрбеты,
кажется,  довольны, если не  считать убогой  их  сметы  и несоответствия  со
здешними ценами.
     Как же вы, мои миланчики, там  поживаете? Как здоровье  маманички,  как
шоферы мои знаменитые  Лукки и  Катя, как "живущий"? Я ежечасно  о  вас, мои
милые, думаю и уже начинаю скучать. Ну, да долго я здесь не задержусь. Скоро
увидимся. Крепко всех вас целую и обнимаю.
     Целую всех крепко. Папаня.

     No 95. 8 февраля 1925 года
     Милая моя  мамоничка  и  родные мои девочки!  Ну  вот уже  больше  двух
недель, как я от вас уехал, и у меня впечатление такое, что  мы уже 1/2 года
не  видимся.  Более  или  менее освоился  с Москвой, повидал  людей, начинаю
вступать в регулярную работу. По линии НКИД продвинулся уже довольно далеко.
Останется еще несколько совещаний, и  хоть уезжай в Париж. Не скажу, чтобы я
намного стал  умнее,  чем  до  приезда  сюда,  но все  же кое-какие  решения
приняты, и  я смогу разговаривать увереннее,  зная, что приблизительно может
считаться  подходящей  базой   для  соглашения.  Настроение  здесь  в  общем
неплохое, в частности, по отношению лично ко мне у всех даже  очень хорошее,
и в  этот приезд, по крайней мере,  до настоящего времени, никаких признаков
каких-либо интриг или подкопов не имеется и в помине. Все кроме того сознают
и  чувствуют   громадную  ответственность  задачи,  а  глупая  выходка  этой
сумасшедшей  бабы  перед воротами  посольства  показала всем,  что пост этот
далеко не  представляет собой  спокойной синекуры,  и,  думаю, даже не очень
много  сейчас  на  него  нашлось бы  охотников=50.  Как  ни  как  атмосфера,
повторяю,  очень здоровая  и даже дружественная. Во Внешторге дело несколько
труднее, поскольку атаки  на монополию  не  прекращаются. Спокойнее  в  этом
отношении будет, когда сюда явится Стомоняков: он  будет сторожевым цербером
и  положиться на него  будет  можно.  Приезжает он  завтра,  и  это примерно
определяет срок моего  отъезда  - дней 12-15 от сего числа считая.  Мне надо
около 2-х недель пожить  тут вместе со Стом[оняковым]  и  Фрумк[иным], чтобы
они притерлись друг к другу  еще в бытность мою здесь. Тогда  смогу спокойно
уехать месяца на 3-4.
     Наши все в порядке, кроме Сонечки, у которой сердечные припадки были, и
она уже неделю в постели. Сильно утомляется и трудно ей, бедняге, с семьей и
денежными  затруднениями. Гермаша и Катя  выглядят  хорошо.  Москва  в общем
имеет хороший вид: громадное  движение на улицах, магазины полны, цены почти
не  повышаются, только погода дикая -  снег сошел вовсе, я хожу  в парижском
одеянии, и, если вдруг хватит мороз, хлеб может сильно пострадать.
     На днях с Литв[иновым]. Чичер[иным] и Раковским были на  обеде Эрбетов.
Madame l'ambassadrisse=51  приходится ту