ко им  угодно, сделают и рентгеновский снимок  и,
вероятно, обдерут как липку, хотя я еще не сказал настоящего своего имени.
     Ну  вот,  мои  милые,  это пока  все.  Занят я тут  очень,  есть  много
интересных дел.
     Наташе  скажи,  что о приезде Ге мне еще  ничего не известно,  но  я  с
Кл.=26  переговорю,  чтобы  ей  дали сюда отпуск,  и Гермаше,  конечно, надо
побывать в Лондоне и посмотреть девчонок.
     Девочек моих родных и тебя целую. Тоже Наташу.
     Твой Красин.

     No 57. 21 ноября [1922 года]
     Милые мои девочки!
     Спасибо вам за ваши письма, мне было очень интересно узнать, как вы там
живете,  и я рад, что все идет,  по-видимому, хорошо. Я здесь теперь всерьез
принялся за свое здоровье, хожу по докторам и даже пошел на несколько дней в
санаторий, чтобы дать себя всесторонне исследовать. Маманя может быть в этом
отношении вполне  спокойна: раз уж я за это дело  принялся,  я проделаю  все
основательно. Делали  с  меня  и рентгеновский снимок.  Всюду и  все обстоит
благополучно, если не  считать некоторого  расширения сердца и  аорты,  что,
впрочем, и я сам  давно  подозревал ввиду  некоторой  отдышки при  ходьбе по
лестницам и повышенной чувствительности к табачному дыму и плохому воздуху.
     Для  проверки я решил показаться еще другому врачу и пойду туда сегодня
или завтра со Штолем. Тем временем все-таки не прекращаются  и разные дела и
приемы,  приходится  принимать разных  людей  и ходить на  званые завтраки и
обеды.  Это не  беда, времени у меня  есть немало, и я успею еще  отдохнуть,
когда уеду отсюда. Тем временем выяснилось,  что мне можно поехать в Италию:
Воровский, который  сначала находил это рискованным, теперь, напротив, прямо
пишет,  чтобы я приезжал, очевидно, отношения с новым правительством обещают
быть  не хуже, а лучше,  чем  с  прежними.  Я все-таки тороплюсь кончить все
здешние дела и на днях уеду, скорее всего в Италию. Вчера приехал дядя Гера.
Мы просим  для него  визу, чтобы  он мог съездить к вам в  Лондон. Очевидно,
визу дадут. Целую  вас  всех крепко  и Наташу. Маманичку, "золотая голова!",
поцелуйте особо. Андрею визу тоже хлопочем. Ваш папаня.

     No 58. 23 ноября 1922 года
     Милая моя маманя!
     Ну,  я  прошел тут такой медицинский искус, что,  кажется, больше уж  и
требовать нельзя. Расскажу по порядку свои при-, а отчасти злоключения.
     Сперва  Штоль  повел меня  к  проф.  Унгеру - это  здешнее  светило  по
внутренним  болезням.  Осмотрел,  выстукал,  выслушал довольно  внимательно,
нашел  некоторые непорядки в  области сердца и  предложил лечь  на несколько
дней  в  санаторий.  Положился   в  санаторий,  и  в  течение  почти  недели
проделывали  надо  мной  всевозможные  истории.  Все  оказалось  в блестящем
порядке,  исключая  сердца и  аорты. Рентгеновский снимок показал расширение
того  и другого и, рассматривая его, профессор к  моему  великому  удивлению
заявил мне, что изменения аорты такого характера, что 90% из 100 вероятности
рассматривать их как  возникшие на почве  lues'а=27. На  мои  заявления, что
ничего похожего  на такое заболевание у  меня не  было, он заявил, что могла
быть какая-нибудь совершенно незаметная и скрытая форма, и  решил  проделать
реакцию Вассермана. На другой  день на приеме в санатории (у меня в комнате)
выслушал  доклад  ассистента:  реакция Вассермана, как и  следовало ожидать,
дала абсолютно отрицательный результат. Тем не менее, говорит, так как такое
расширение аорты бывает только на этой почве,  то он стоит  за необходимость
соответственного терапевтического  лечения  и  тут  же  мне делает  какое-то
вспрыскивание, а затем говорит: "Вы поедете в Висбаден для курса лечения 4-5
недель  у врача, которому он даст  предписания.  Выяснив далее из разговора,
что дело идет  не более и не  менее,  как о вспрыскивании  неосальварсана, я
заявил  решительное  свое  несогласие  начинать  курс  лечения,  пока  я  не
урегулирую  своих берлинских  дел  и  не  приготовлюсь к отъезду в Висбаден.
Поэтому  и  никаких  дальнейших впрыскиваний я  не  считаю сейчас  возможным
делать. Весь  этот подход к  делу казался мне неправильным, и я взял за бока
Штоля. Он, очевидно, вполне  под впечатлением профессорского величия,  начал
было меня уговаривать продолжать лечение, указывая, что это вполне безопасно
и  что неосальварсан теперь часто применяется  при разных болезнях. Но я, по
своему  инстинктивному  отвращению  к  лекарствам,  начал  стороной наводить
справки. Оказалось, совсем  наоборот,  многие  врачи  не  только  не считают
средство  невинным, но даже будто бы на каком-то  медицинском конгрессе была
вынесена  резолюция  о  безусловном воспрещении  неосальварсана во  всех тех
случаях, когда вассермановская реакция дает отрицательный  результат. Далее,
сама вассерм[ановская] реакция считается абсолютно надежной и, если даже при
некотором предубеждении профессора она у меня дала  отрицательный результат,
то  это с абсолютной  верностью  показывает полное отсутствие основания  для
каких-либо  гипотез  о  1ие8'е.  А  раз  так, то  с  какой  же  стати давать
впрыскивать в себя всякую дрянь!
     Тут уж я забунтовал  вовсю, и  мой Штоль, как натура слабая, явно начал
сдавать позицию. Так как Kraus=28 считается уже несколько устарелым, я пошел
к другому профессору Goldscheider'у=29, специалисту-сердечнику, о котором со
всех  сторон имел очень хорошие отзывы (в том  числе  и А. М. Старковой=30).
Пошел к нему и обсказал все, как было, не называя только фамилии  профессора
(сам  я  им   показывался  не  под  своим  именем=31).   Goldscheider  после
внимательного  осмотра  и  исследования  рентгеновского  снимка  нашел,  что
расширение  некоторое и сердца и аорты  есть, но  не тревожных размеров и по
характеру вовсе ни на какой lues не указывает. Сверх того, перенесенные мною
в детстве и в 30-летнем  возрасте  малярии с  избытком  все это объясняют, а
вассермановская  реакция уже  окончательно устанавливает беспочвенность этих
предположений.   Никаких  впрыскиваний  делать  не  надо   и  даже  лечение,
напр[имер], в  Nauheim'е не представляется необходимым. Достаточно принимать
иод  и мышьяк, а затем  классическое: "не  волновайтесь", ведите  правильный
образ жизни, умеренность в еде, питье, курении и, если можно, отдых. Словом,
вся эта  медицинская  гора  родила  мышь, болезни  никакой особенной  нет, и
первый знаменитый профессор  оказался если не шарлатаном (хотя обобрал меня,
с санаторием,  изрядно),  то во  всяком  случае спецом с предвзятыми идеями,
склонным  из  пациента делать "опытного кролика".  Ну, во всяком  случае,  я
проделал все, что  можно было проделать, и  могу со спокойной совестью ехать
просто  отдохнуть.  Воровский  писал,  что  всякие   препятствия  с  Италией
устранены и что  я  свободно могу туда  поехать,- я так, очевидно, и сделаю.
Заканчиваю  тут  свои переговоры  и дела и  в самом  начале  будущей  недели
двинусь  сперва в  Рим, а затем, видимо, в Сицилию. Возникла, было,  у  меня
идея поехать на Корфу, но меня отговорил Андрей: в Греции сейчас хуже, чем у
нас было в апреле 1917 года, и страна эта в данный момент не для туризма. Да
и я думал об этом,  лишь когда считал себя  отрезанным от Италии. Тут сейчас
Гермаша, и я хлопочу для него англ[ийскую] визу.
     Описал  тебе, Любанчик, подробно все свои мытарства,  чтобы  ты уже  не
беспокоилась. Склероз  у меня в начальной стадии.  Состав крови  нормальный.
Словом, все в порядке. До отъезда еще напишу.
     Целую тебя крепко и девочек. Твой Красин.

     No 59. Рим, 5 декабря 1922 года
     Милая моя маманя и родные мои девочки!
     Вчера  я приехал в  Рим  и остановился у Воровского. Ни его самого,  ни
Д[оры] М[арковны]  здесь нет, я  говорил с ним  из  Берна  по телефону (он в
Лозанне=32)  и по его совету остановился  в  его пустой квартире. Вчера весь
день, пока было светло, бродил по Палатинскому холму=33 и разным форумам,  а
вечером  был у Муссолини=34, пожелавшего со  мной говорить. Если  не считать
2-3  приемов и  неизбежного интервью прессе,  то  я уже нахожусь в состоянии
абсолютного  безделья и  беззаботности, и  главное  и  самое необычное-  мне
некуда  торопиться,  и  с непривычки это  как-то даже жутковато: точно  тебя
выключили   из  жизни.   Сегодня  с   утра   я  раздобыл  себе  безработного
обыталившегося русского архитектора, и мы опять-таки весь  день, до темноты,
посещали разные архитектурные  памятники  и Пантеон. Вдвойне  интересно, так
как мой спутник  с этой стороны хорошо  знает  Рим и на многие  вопросы  мои
отвечает обстоятельнее путеводителя. Обедали в первой попавшейся харчевне, с
дешевым  итальянским  вином  и кимерьере=35,  которые  сыр  в  суп посыпают,
стряхивая его с  тарелки, а салату помогают валиться куда  надо, подталкивая
его пальцами: совсем так, как я люблю при путешествиях по Италии. Погода оба
дня стоит чудесная, и я хорошо сделал, захватив с собой более легкое пальто,
а днем на  ходу  я и его  снимаю.  Завтра или в  четверг я  из  Рима  уеду в
Неаполь, пробуду там дня 2 и затем уже буду устраиваться "всерьез и надолго"
либо где-либо  около Амальжи, либо, если  там покажется  недостаточно тепло,
поеду дальше в Сицилию. От Рима начиная, уже совершенно и абсолютно откажусь
от  всяких  дел и  даже адрес свой  сообщу сюда только доверенному  лицу для
пересылки почты, а то еще чего доброго привлекут к каким-нибудь переговорам,
благо Муссолини проявляет желание  с нами кокетничать. Предполагаю просидеть
где-либо на солнышке около 4 нед[ель] и  затем  приеду к вам, чтобы  еще и в
Англии отдохнуть неделю-другую без работы.
     Надеюсь, Гермаша и Андрей  получили уже визы и, может быть, теперь даже
уже с вами. Я не успел сам ответить Наташе насчет  ее поездки в Берлин. Мы с
Ге решили,  что теперь ей не стоило  ездить, а лучше уже она проводит своего
папаню  на  обратном его пути до Берлина.  Жалко, мне не  удалось  дождаться
гермашиной визы, а то я бы не  утерпел от искушения его проводить в Лондон и
поглядеть  на  него с  ребятами в нашей обстановке.  Андрея я,  конечно, еще
успею увидеть по возвращении.
     Ну,  милые  мои, пока прощайте, уже  четверть 12-го, и с большой ходьбы
весь  день  на воздухе меня здорово клонит  ко  сну.  Чувствую я себя  очень
хорошо, иод начал было  принимать  в  Берл[ине], но бросил  из-за  насморка.
Начну и иод и мышьяк принимать, когда  устроюсь на месте,  а то в дороге это
неудобно.
     Крепко вас всех,  мои милые,  целую, а  также Ге, Наташу, Андрея, Нину,
Лялю и всех вообще наших.
     Пишите мне пока  через Делегацию=36 Corso d'Italia 44, Roma. Жду письма
от младшего Любана: сестрички его  милые  мне уже  по  письму написали, а от
него еще нет ничего. Целую.

     No 60. 14 декабря 1922 года
     Милая моя маманя и родные девочки!
     Третьего дня послал вам открытку из Помпеи.
     Холод был настолько собачий, что в теневой стороне помпеянских улиц был
ледок!  Вообще в  Неаполе оказалось  много  холоднее Рима,  какой-то ледяной
ветер, и  я решил бежать  прямо  в  Сицилию, не  пытая счастья в  Амальжи  и
окрестностях, как мне  предлагали наши римляне. Первый день в Таормине  тоже
был  не  очень приветлив,  хотя,  конечно, и далеко  не  так  холодно, как в
Неаполе. Но уже  со вчерашнего же  дня здесь  потеплело, и сегодня на солнце
было совсем  хорошо,  даже  жарко,  и  в  старые времена  я не  замедлил  бы
выкупаться. Ну а теперь на такой эксперимент  не решаюсь,  и, таким образом,
на этот  раз всякие надежды на море как таковое приходится оставить. Досадно
мне до крайности за  пропавшую осень  и  невыполненный  план прожить с  вами
вместе  в Италии, тем более, и  в  деловом-то отношении  из моего  летнего и
осеннего "хвастанья"  не вышло практического  толку, хоть и не по моей вине.
Ну да черт с ним, что с возу упало - пропало.
     Сейчас я, наконец, действительно заехал в  такие  места и условия,  что
кроме хронического безделья и еды здесь делать абсолютно нечего. Лежу мордой
на солнце и читаю "Письма к тетеньке"  и "Помпадуры и  помпадурши"=37.  Даже
газет  нет. В Риме у  меня еще были дела: визит к Муссолини, пара завтраков,
интервью для прессы, своя торговая делегация, но здесь я чувствую абсолютную
отрешенность  от всяких дел и забот  и бездельничаю абсолютно.  Единственная
реальная опасность: как огня боюсь приезда сюда Herr'а  Lion'а  (он  "пужал"
меня в Берлине, что собирается с женой в Таормину), и если  он действительно
тут появится,  либо  сбегу куда-нибудь, либо  совершу какую-либо уголовщину,
убийство, самоубийство или что-либо подобное.
     Остановился я  в  Hotel  Excelsior, кажется, один из дорогих отелей, но
расположен хорошо и кормят великолепно:  я давно уже не  едал такой  легкой,
вкусной и, безусловно, хорошо приготовленной еды.
     К сожалению, Таормина очень тесна, а  ходить вниз к морю  и карабкаться
обратно  для  меня в 1922  году  оказывается уже далеко не  так легко, как в
1910, когда я  был  здесь первый раз. Таким образом, я  не поручусь за очень
долгое тут  пребывание.  Пишите поэтому лучше  "Roma,  Corso  d'Italia, 44",
иначе  письмо может со мной разминуться.  Как-то вы там "живете", мои милые?
Был ли  у вас дядя Гера и как ему понравился Лондон? Какая у вас стоит зима,
много ли туманов? Как Наташа, Нина? Приехал ли Андрей? Едет ли куда Володя и
что ему сказал доктор? Если надо еще отдыхать, то советую  оставить его жить
в  Лондоне  у  нас и это, по-моему, лучше  всяких курортов, если он  будет у
мамани под наблюдением и на  хлебах, а не по  гост[иницам] и ресторан[ам]...
Целую всех.

     No 61. 21 декабря 1922 года
     Милый мой Любан и дорогие девочки!
     Ну  вот,  я живу  в  Таормине уж другую  неделю и совсем вошел в "новый
курс". Заключается же  он в абсолютном ничегонеделании, еде и спанье. Ложусь
я примерно около 9-9 1/2 и к 10 часам уже обязательно засыпаю.  Выходит  это
автоматически: обед  в  7 1/2  и тянется  до 8  1/2-9. А там  уж  что будешь
делать: наемся до отвалу,  в смокинге и причандалах, гулять идти темно, да и
за   день  находился.   Первейшее  желание  -  придти  домой   в  комнату  и
рассупониться, ну и при  этом  естественнее  всего взять книгу и на боковую.
Обленился я до невозможности и  с  самого  выезда из Рима не прочел ни одной
деловой  книги  или  бумаги.   Мой   портфель  и  моя  "канцелярия",  полные
"материалов" для работы  на досуге,  стоят и взирают  на меня  с  укоризной,
замки  их ни  разу  не  открывались  и  грозят  заржаветь. Единственное, что
прочел, это 2 тома Щедрина и принимаюсь за 3-й или за "Жана  Кристофа"=39. В
отеле народу мало и все весьма неинтересные англичане, и я ни с кем слова не
молвил. Успею еще наговориться со всяким народом.
     При таком благочестивом отходе ко сну я без труда просыпаюсь в 6 1/2-7,
как раз к восходу  солнца. Надеваю (радуйся, маманя!) пижаму, туфли и выхожу
на свой  балкон. Этна еще стоит светло-серая в ночном  почти своем наряде, а
напротив, на  горизонте,  чуть розовеет  приближающийся  восход,  постепенно
краски ярчают,  и  дымок,  которым вечно курится гора, а потом и  ее вершина
снежная розовеют, наконец, из  моря  выплывает солнце, и начинается  день во
всем его южном великолепии. До сегодня  было очень  тепло, и я  третьего дня
(19 декабря) даже искупался в море, около 15о1а-Ье11а. Не думаю,  чтобы вода
была холоднее 15-16 градусов.
     Таормина плоха только  тем,  что тут сравнительно  мало прогулок, но  и
менять ее  боюсь, все-таки здесь, видимо, теплее, чем в  других местах. Хожу
днем довольно много, иногда даже не прихожу к lunch'у=40 в отель, а  остаюсь
всю  солнечную  часть  дня  на  море и ем где  и  что  попало.  Морда  стала
добросовестно красного цвета, и такого загара я  давно уже не имел. Пробовал
съездить  поближе к  Катанье, но там все на  черной лаве, и местность  носит
удивительно унылый вид. В  Сиракузах же,  вероятно, уже холоднее, там меньше
гор  и  нет защиты такой от ветров. Останусь в Таормине,  вероятно, до конца
месяца, а  к  тому  времени мне, вероятно,  надоест сидеть  в  Сицилии, и  я
надеюсь к  началу января быстрым маршем продвинуться на Лондон  с тем, чтобы
еще и там иметь неделю-другую свободными от правильной работы.
     Очень жаль, если Гермаше не удастся  побывать у вас и поглядеть ребят и
Лондон. Что за скоты такие, отказать в визе?  То же и с Андреем! На кой черт
прицепил ему В. В.  [Окс] эту спутницу!! По поводу Володи я уже писал - если
врачи  находят  нужным  лечение  от этой волчанки,  то,  конечно,  работу  в
Северолесе брать не  надо, но лечиться, по-моему, лучше всего живя дома. И в
смысле  питания и во всех  других  смыслах это  лучше, дешевле  и спокойнее.
Целую вас всех, мои миланчики.  Бывших  рожденниц и именинников  прошу  меня
извинить за непоздравление: в дороге это случается. Красин.
     Поздравляю всех вас, родные мои, с праздниками. Ваш папаня. Твой ответ,
Любанаша, "подумать  и поразмыслить"  о разных  материях  в  моем  поведении
звучит иронией: башка у меня абсолютно пустая и  ни о м думать  неспособная:
плыву вверх брюхом.

     1923 год

     No 62. 10 февраля 1923 года
     Милая моя Любаша!
     Ну вот,  я  таки покончил со  всеми визитами, приемами, обедами и пр. и
сегодня  вечером выезжаю в  Москву вместе с  Чичериным  и  его делегацией. С
поездками в  Германии теперь плохо, все скорые поезда отменены, вагоны часто
нетоплены, нет света. Поэтому случайное совпадение поездки с Чичериным очень
благоприятно, мы получаем 2 своих вагона и без пересадки едем до Риги.
     Стомоняков  ждет  меня в Москве.  Здесь  все в  порядке, но  Герм[ания]
вообще  производит  печальное впечатление.  Тем не менее немцы уверяют,  что
выдержат.  Вчера  был вечером  у  Куно=41,  а сегодня завтрак  у  мин[истра]
иностр[анных] дел. Времени  никакого. Напишу еще с  дороги.  Целую вас всех,
очень рад, что Котик поправился.
     Обнимаю тебя, мой родной. Твой папаня.

     No 63. 25 февраля 1923 года
     Здравствуй милая моя,  родная  маманя,  золотая  голова!  Здравствуйте,
родные мои девочки!
     Собираюсь давно засесть за письмо вам,  но  по приезде в  М[оскву] дела
всегда так одолевают, что  недели две вертишься  как  угорелый. Сегодня 11-й
день, как я здесь, и понемногу все начинает у меня входить в норму.
     Начну с описания самой дороги.
     Доехали  хорошо благодаря  тому,  что  ехали  с  делегацией.  Иначе  по
Германии намаялись  бы,  так  как  скорые  поезда там сокращены  и  спальных
вагонов  нет. В  Берлине подобрали Н. Н.  Вашкова и  А. М. Старкову  и ехали
большой компанией. От Риги получили вагон, хоть и не мой, но вполне чистый и
удобный. 12-го  в  понедельник  приехали  на  границу,  в  Себеж.  День  был
великолепный,  солнечный,  и  нам  устроили  необычайно  помпезную  встречу.
Пограничный  полк  с музыкой,  речи,  митинг  с  участием чуть  ли  не всего
населения, словом, у иностранцев, которые с нами ехали, глаза на лоб вылезли
от удивления: где  же этот угнетенный и нагайками удерживаемый в повиновении
народ? И почему вокзальная  публика имеет веселый вид и даже буфеты работают
лучше, чем сейчас  в  Германии? Этот  же  пейзаж сохранился до самой Москвы.
Урожай прошлого года  сделал  свое  дело, и  обыватели, в  прошлые годы  при
встрече уже начинавшие разговор о еде и топливе, на эти темы теперь почти не
разговаривают,-  признак  того,   насколько  смягчился  продовольственный  и
топливный кризис.
     В  Москву  приехали  14  февр[аля]  в 2  ч. дня,  почти  точь-в-точь по
расписанию. Тут уже нас ожидал совершенный балаган: на вокзале  два почетных
караула, от чичеринских каптенармусов  и от внешторговской  артиллер[ийской]
школы=42, с  музыкой  и властями  вплоть  до германского посла. Вот уже,  ей
Богу, никогда  не думал,  чтобы  мне когда-либо  пришлось принимать почетные
караулы!! До чего только не дожили эти большевики!
     Словом, и  Москва нас встретила очень  приветливо. Грожан=43,  полагая,
должно быть, чт