этого не легче, но  что  же делать,
мой родимый, когда человечество попало в такое бедствие?  И судьбы отдельных
лиц,  семей и даже народов уподобляются щепке в бурном  водовороте.  Пока вы
отсиживаетесь  в  Скандинавии-  у нас наибольшие шансы выйти благоприятно из
этой передряги,  вырастить  девочек  и,  может быть,  сравнительно  спокойно
доживать  дни.  Действуя  же  без  разумения,  только  по  непосредственному
влечению,  не  рассчитывая и [не]  учитывая pro и contra,  мы рискуем просто
гибелью, в  физическом  смысле. Вон  у  Анны  Кугушевой муж  умер просто  от
физического  истощения, от недоедания, а сколько детей гибнет и погибнет еще
от болезней!!
     Письмо это передаст тебе, милый мой Любан, мой большой приятель граф де
Сан-Совер, бывший  всю войну представителем в  России  французского Круппа -
Шнейдер-Крезо=7  -  человек  с  большим весом  и  влиянием  и  за  пределами
ближайшей своей деловой сферы. Он очень  любезный  и обязательный человек  и
обещал мне устроить возможность навестить вас. Сколько я понимаю, со стороны
шведского  правительства  не  будет препятствий,  но  главное  -  разрешение
финляндцев  на  проезд  туда  и обратно,  и  тут  хорошо  было  бы  получить
официальную бумажку. Если ты сама  испытываешь какие-либо утеснения там,  то
Mr.  Saint-Sauveur  любезно выразил готовность  переговорить  с  кем надо, и
тебя, несомненно,  оставят в покое. Дальше, мне приходит в голову следующее:
не  воспользоваться ли дружеским содействием  Сен-Совера тебе  для  перемены
местожительства  и с  лета переехать  в  Норвегию, где  климат,  несомненно,
лучше? Переезду вашему во Францию я  мало сочувствую: 1) это слишком далеко,
а  я  твердо надеюсь на скорое  восстановление сношений со Скандинавией, и я
тогда смогу 1-2 раза в год у вас бывать,  и 2) я не поручусь, что  французам
не  придется пережить у  себя октябрьских  и всяких иных дней, в Скандинавии
же,  как и  вообще  в  маленьких  странах  севера,  меньше вероятности стать
участниками такой передряги. Обдумай это, мой родной Любченышек, может быть,
ты  переедешь  в Норвегию,  в  Христианию  или  около.  Все-таки  климат там
несравненно легче,  а  люди  ведь везде те же.  Наконец, последняя просьба в
связи  с  Сан-Совером:  я столько раз пользовался  его гостеприимством,  что
будет более чем справедливо, если ты  накормишь  его  хорошим обедом, но  со
всеми онерами=8, так, чтобы он  получил представление,  как когда-то кормили
своих гостей россияне, да еще имевшие обширную родню.
     Девчата должны показать ему  что m-lle  Ridon=9  не  совсем  безуспешно
вбивала  в  их  головы  французскую грамоту: пусть  помогают мамане занимать
гостя разговорами (в  подмогу можешь  взять еще  и  Семчевского, который его
знает). Пригласи тоже  едущую с  ним С. А. Волконскую=10, в  доме которой он
жил и  у которой  я  раз тоже был  приглашен на  обед. По части финляндского
разрешения Сан-Совер мог бы действовать через Брунстрема, у которого хорошие
связи. Меня  же извести о результатах через какого-нибудь курьера, или пусть
финл[яндское]  правит[ельство]  пришлет  разрешение  через  своих   торговых
представителей в Питере, которые ведут с нами кое-какие если еще не дела, то
переговоры и, конечно, смогут меня найти.
     Имея такое  разрешение,  мне только останется как-нибудь выкроить тут 3
недели  времени на поездку к вам. Когда это будет можно,  еще не знаю, но уж
как-нибудь я ухитрюсь это сделать, несмотря  на все дела. А дел,  конечно, у
меня не убавляется. Правда, сейчас я работаю много регулярнее  и  лучше, чем
раньше, имеется целый большой аппарат,  есть  и помощники,  так что  машинка
функционирует более  правильно  и  мое время  распределяется  регулярно.  Но
возникают и новые задачи. В частности, с  транспортом сейчас  так плохо, что
меня  уже давно уговаривают  за него взяться,  и,  в частности, даже Гермаша
стоит  за  то, чтобы я  взялся  за  комиссариат путей  сообщения  и подтянул
несколько  железные  дороги.  Не знаю еще,  как  это будет, но  не удивляйся
особенно, если до тебя дойдут слухи о таком моем назначении. Положение здесь
сейчас таково, что никто не в праве отказываться от работы, которую он может
сделать.  А  что  в  смысле  организации,  привлечения  новых  сил, введения
порядка, дисциплины я кое-что могу сделать, последние полгода это  показали.
Инженеры  со  мной работать  пойдут, некоторые  из товарищей-рабочих  первое
время  будут, может  быть, несколько коситься,  но мы и с ними поладим,  где
убеждением, а где и некоторым нажимом, по-старобольшевистски.
     Чувствую я  себя  великолепно, нимало  не устаю и  в  смыслах душевного
равновесия и сознания, что делаешь  все  что можешь  и делаешь  не худо,  я,
пожалуй, еще ни  на одном из многочисленных своих мест и амплуа так хорошо и
покойно  себя не чувствовал, как сейчас. Питаюсь я весьма удовлетворительно,
все у  меня есть. Обносился насчет белья, но вчера достал  каких-то карточек
(комиссарским  делом!) и,  вероятно,  не сегодня-завтра  прикуплю, что надо.
Нина живет тоже  ничего себе.  От  Володи вчера  была  телеграмма из Минска:
просил разрешения Любе  служить в одном отделе с ним, на что я, конечно, дал
согласие.  (Он  служит  в военно-продовольственных  комиссиях,  которые  мне
подчинены,  почему  и разрешения от  меня  требуется.) Уверен, что  ему  там
живется не плохо; город небольшой,  там  и  еда, и  дрова  есть,  это сейчас
главное.  Ну,  пока  до  свидания,  христовый  ты  мой,   родной,  Любонаша!
Соскучился я по  твоим ясным глазкам. Да и жаль мне тебя, бедняжку, хотел бы
сюда взять, а вот нельзя.
     Целую крепко.

     No 33. 18 мая 1919 года. Москва
     Милый мой, родимый Любченышек и дорогие мои детки! Опять представляется
случай  вам послать письмо,  и  я  спешу им воспользоваться. От  вас  с этой
оказией ничего  не  получилось, но  это,  положим,  и  не  удивительно, если
принять  во внимание  способы  сообщения.  Я все-таки  очень прошу  и маму и
девочек внимательно следить за случаями, с которыми можно отправлять письма.
Думаю,  что вы могли  бы приспособить  к этому  делу  Ад[ама]  Ив[ановича] и
Я[кова] П[етровича], ведь едва ли они слишком  перегружены делами. Теперь вы
ведь уже, наверное, уехали из Стокгольма и надо письма посылать кому-либо из
оставшихся там и просить следить  за  предоставляющимися возможностями. Нина
тоже очень  грустит при  каждом пустом  приезде кого-либо из Швеции, а таких
приездов было порядочно.
     Ну, прежде всего о делах.
     1. Ваш  летний адрес? А  то ведь, приехав невзначай в Швецию,  даже  не
буду знать, где вас разыскивать.
     2. По  поводу денег делается  распоряжение о их выплате одному из  лиц,
везущих это письмо, именно адвокату Helberg'у=11, и я надеюсь, он в точности
выполнит  поручение.  Некоторое затруднение  может  выйти лишь  из-за вашего
отъезда, но деньги надо получить  без промедления,  и я прошу маманичку даже
специально съездить за этим в Стокгольм, конечно, если нельзя будет обойтись
при помощи заочной доверенности. Во всяком случае не откладывай этого дела и
получи деньги теперь же.  Что с ними делать, это тебе там, конечно,  виднее,
отсюда  же  советовать что-либо трудно=12. Об  исходе  дела непременно  меня
извести.
     3. Я уже писал тебе, что по проверке здесь счетов оказалось, что  в мае
прошлого года я имел [право]  получить от  Як[ова] Петр[овича] свыше  15 000
кр[он],  а  потому  прошу  тебя  выдать ему  против  выше  упомянутой  суммы
расписку, хранящуюся в ящике.  О получении этих денег равным образом меня не
забудь уведомить.
     4. О возможных  способах переписки и пересылки  известий  посоветуйся с
Эд. Рейнг.: он, конечно, сможет сделать  тебе полезные  указания, и по всему
тому, что мне  здесь пришлось для него  сделать, было бы не грех, если бы он
догадался предложить тебе взять на себя переправку писем.
     5. В  нашей квартире  пока  все  по-старому. Нюша по-прежнему в Царском
(впрочем, оно теперь называется не Царское,  а Детское Село - там помещаются
большие детские колонии), и пока она там, можно за квартиру не беспокоиться.
Конечно,  нельзя  поручиться,  что  она все время там  останется, но ведь  и
вообще нельзя  ни  за что  поручиться - в такое уж  мы живем время. На худой
конец, кому-нибудь передам. Просится Александра Семеновна, но я не  особенно
пока приглашаю, может, найдется более подходящая комбинация.
     6. Постарайся  передать Ульману, чтобы он осведомил нас,  где Классон и
что с ним? Его скорейший приезд нужен, чтобы  двинуть им  особенно энергично
пропагандируемый  способ  получения  торфа,  а без него дело тут не  пойдет.
Может, ты о том же попросишь и Ад[ама] Ив[ановича]? Дети Р. Э.=13 здоровы, я
недавно у них был: сдавал старой уже престарой няне купленную зимой  доху на
сохранение от моли.
     7. Пиши  мне,  Любанаша, как ты предполагаешь дальше  устраиваться, где
жить  лето и зиму? Приезд  сюда я считал бы еще кое-как правдоподобным, если
бы немедленно прекратилась внутренняя наша  война и вместо взаимоистребления
можно  было бы заняться  подвозом  нефти из  Баку  и  восстановлением  копей
Донецкого  бассейна.  Но  на  это надежды  нет,  война затягивается,  может,
придется потерять даже и Питер, что нас еще не очень смутило бы,  но условия
жизни  будущую зиму не поддаются  даже отдаленному  представлению. В прошлом
году мы еще дожигали остатки минерального топлива, а потому дров и отопления
было  относительно  много,  теперь  же  минерального  топлива   не  осталось
абсолютно, заготовка дров из-за продовольственных и транспортных затруднений
ничтожна, и города роковым образом осуждены на замерзание  в самом ужасном и
непереносном смысле  слова.  Топлива не будет не только для отопления жилищ,
но  его не будет и для приготовления пищи.  В замерзших домах, как это  было
отчасти (а тут это будет правилом) уже  в эту зиму, полопаются водопроводные
и клозетные трубы, и нельзя будет иметь не только ванны, но и просто стакана
воды,  санитарное  же  состояние  таких  жилищ  можно  себе представить.  Ну
посудите сами, мои родимые, могу ли я при таких перспективах звать вас сюда?
Это было бы с моей стороны безумием.  Вы скажете, ну как же ты-то сам будешь
жить? Во-первых, мне  как комиссару  многое легче  доступно,  а по нашим  во
многом идиотским порядкам, семьи даже ответственных работников не пользуются
почти никакими  льготами, а затем, я все же и выносливее и сильнее всех вас.
Наконец,  кто знает,  какой  оборот примут далее события? Правда,  лично моя
деятельность  такова,  что  я  даже  от  людей  иного  политического  лагеря
постоянно получаю всякие заверения, но возможно ли все  их считать за чистую
монету? Потом,  первое время  в общей свалке разбираться  не будут, наконец,
самое поражение  советской власти,  если до этого дело  дойдет (а мы думаем,
что прежде, чем  это случится, Антанта пойдет по стопам  Венгрии)=14,  будет
процессом отнюдь не  молниеносным, а  длительным, следовательно, может быть,
придется менять резиденцию, переезжать из города в город и т. п.  Одному все
это  полбеды  или  даже  никакой  беды,  если же  представить  себе что-либо
подобное  при  наличности целой  семьи,  то  мне,  конечно, не оставалось бы
другой возможности,  как оставаться  с вами и смотреть, что из этого выйдет,
т.  е. искушать судьбу самым  неприличным и  недозволительным  для неглупого
все-таки человека  образом. Будучи один, я в определенный момент,  вероятно,
уже не  в  московский,  а в харьковский, киевский или какой-нибудь  еще иной
период  истории  нахожу,  что  далее  для  моих   административных  талантов
применения  уже не имеется,  и со спокойным сердцем,  малым багажом  и ничем
ровно не стесняемый, кроме размышлений о  правильном выборе маршрута,  смогу
посвятить    все   свои   силы   скорейшему    воссоединению    с   рыжанами
мардабрашно-катабрашными   и  т.  п.  Согласитесь,   этот   вариант  гораздо
занимательней и веселей. Ничего неправдоподобного и неосуществимого в  таких
предположениях нет: вспомните, например, Бражникова, а мне ведь едва ли надо
будет  так  далеко  забираться. Может  быть,  конечно,  в течение некоторого
времени  не будете иметь  от меня известий,  но это  не  должно смущать,  вы
можете быть  за  меня спокойны, уж я  приму  все меры, чтобы обеспечить себе
спокойное  существование и хороший путь.  Повторяю,  я  считаю,  что события
будут развиваться иначе и что мы-таки выдержим до наступления таких условий,
когда воевать с нами будет уже  некому, но дело  может затянуться,  и, что в
данном случае главное, зима будет здесь во  всяком случае  невыносимая. Одно
время можно  было ждать прекращения войны ранней весной, тогда можно бы было
успеть вывезти из Баку нефть. Но Антанта решила попробовать  задушить нас во
что  бы  то  ни стало,  и  на скорое окончание этой  борьбы рассчитывать еще
нельзя.  Это,  повторяю,  решает и вопрос о возможности вашего возвращения в
эту еще зиму в  отрицательном смысле. Сейчас началось как раз наступление на
Петроград. Ведется оно малыми силами,  и довольно трудно судить, что  именно
преследует при этом неприятель. Само по себе  даже занятие Питера еще ничего
особенного не означает, так как уже много месяцев  Петроград ничего  не дает
стране, а кормить там  надо свыше миллиона душ. Политически потеря, конечно,
очень  тяжела,  но военного значения  она  иметь  не  может.  Весь провиант,
доставляемый туда, останется на усиление  других мест. С другой стороны, для
удержания города, населенного сотнями тысяч рабочих, более года отстаивавших
советскую власть, потребуется немалый гарнизон,  и еще  вопрос, во что  этот
гарнизон превратится в красном,  хотя  и оккупированном Питере? Ведь вся эта
война такова, что побеждает не тот, кто одерживает победы.
     22 мая.
     Приходится спешно кончить, ибо шведы мои собираются уезжать.
     Ровно год  сегодня, родимые мои, как я распростился с вами в Стокгольме
и поехал в Берлин.
     Сколько времени и всяких событий и  как  тоскливо,  что жить приходится
врозь. Но ничего, други мои милые, наше от нас  еще не  уйдет, мы свидимся и
будем жить вместе.
     Вчера у меня был некий немец  Альбрехт, видавший месяц назад у какой-то
немки Людмилу  и  милого Любана, и  он рассказывал  мне,  будто  маманю  так
преследуют  антантовские шпики, что  она даже в город не решается  выезжать.
Неужели это так? Швед мой это отрицал,  и я думаю, немец что-нибудь приврал.
Неужели же через  того  же Брунстрема  или Ашберга нельзя  было  бы добиться
прекращения  этого свинства,  с которым мы  достаточно уже имели дело еще  в
царские времена.  Сан-Совер  мне  тоже  клялся  и  божился  навести  в  этом
отношении порядок. Был  ли он у вас? Вообще пишите, от кого и  как до вас от
нас доходят известия. Почти  недели не  проходит, чтобы я через кого-либо не
посылал вам  поклона  или письма, но,  очевидно,  большинство этих  любезных
людей,  переезжая  финляндскую  границу,  забывают  о  своих обещаниях и  не
исполняют их. У  нас  ничего  особенного  нового нет.  Володя был  в Одессе,
теперь  в  Киеве, живет, по-видимому,  хорошо, прислал мне недавно  3  фунта
конфет, хороших,  каких  мы  тут  уже давно не  видали. Кстати,  если  будет
okkazia,  пришли   мне  3  шт[уки]  кальсон  и  затем  4-5  коробок  плоских
карандашиков, вставных,  для моего  синенького карандаша, марка A. W. Faber,
HB. 65 m/m, No 9068. Это  единственное, чего мне  здесь  недостает, да и то,
собственно,  потому,  что  нет  времени  и  охоты  добиваться  карточек  или
разрешений и ходить по магазинам.
     Красины  прицеливаются  переезжать  на  Шатурское  болото,   где  будет
строиться электрическая станция и  где есть шанс не замерзнуть и не пропасть
от   голода.   Старковы=15  хотят  ехать   в  Вольск  на  Волгу,  где  живут
Емельяновы=16, причем  сам Базиль остается в Москве. Вы видите, все, кто еще
не уехал из Москвы, стремятся это сделать,  и с  полным основанием, ибо зима
предстоит  лютая.  Гермаша остается  пока в  Питере. О Сонечке  с детьми нет
никаких известий, не знаю, что с ними и  как они там живут, оставшись совсем
одни.  Приходится  быть фаталистом  и  спокойно  ждать, что рано или  поздно
создастся  возможность  сообщения  и  весь  этот  узел  развяжется. С Крымом
сношения только-только  налаживаются,  с  двумя поехавшими туда знакомыми  я
послал  Андрею письмо Виктора и мое, но  не  знаю,  удастся ли им доехать до
Ялты.
     Думал было выписать Андрея сюда, но  теперь меня берет раздумье, к тому
же  возраст  его,  пожалуй,  скоро  будет  призван.  В  июне-июле,  если  не
произойдет каких-либо особых событий или перемен,  я рассчитываю сам поехать
на юг и тогда посещу Андрея, и там,  на месте, решим, оставаться  ли  ему на
юге  или  возвращаться  сюда.  Науки  тут  сейчас по-настоящему  никакой  не
существует,  условия  жизни тяжелые, а на  солнце и на море Андрей запасется
здоровьем  на  всю  жизнь.   Я  объясняю  свою  живучесть,   выносливость  и
работоспособность отчасти  тоже тем,  что  целый год  прожил  в Крыму в свое
время. Если  же Андрей там еще научится садоводству и виноделию,  так это по
теперешним временам больше  стоит, чем окончание высшего учебного заведения.
Ближайшие года пройдут под знаком "сырья", и наилучше будут оплачиваться  те
роды  труда,  которые  связаны  с  добычей  из  земли   продуктов  и  всяких
материалов. Если бы вот и девчушек наших поучить огородничеству, садоводству
и  вообще хозяйству сельскому.  Эти  знания везде и всюду  нужны,  и  с ними
человек  нигде не  пропадет.  Я мечтаю все-таки  на  закате дней очутиться в
Крыму или где-либо на юге;
     близость к природе все-таки  великое дело, а  города  в результате всей
текущей   перетряски  загажены   будут  на  двадцать  лет.  Не  можешь  себе
представить, что в этом отношении тут  делается: грязь и свинство в домах не
поддаются описанию.
     23 мая.
     Пишу  письмо  урывками,  все некогда,  а шведы  завтра уезжают. Ну, мои
хорошанчики,  как же вы живете-то? Большие, поди, стали! Такие, что вас и не
узнаешь.  Маманечка  милая, моя родимая,  дорогая! Как  же  вы-то поживаете,
солнышко мое. И жалко мне тебя и хотелось бы здесь тебя видеть, но я уверен,
тут жить  сейчас было  бы абсолютно не  переносно,  даже  не говоря  о чисто
внешних затруднениях с пищей, жильем, одеждой и прочим. Пишите мне побольше,
как вы  жили и живете,  мы все здесь  почти  ничего  не  знаем.  Как девочки
учатся,  как с языками, рисованием,  игрой на рояле? Мне ведь всякая  мелочь
вашей  жизни  интересна.  С  вашей  квартиры вы  бы мне должны были прислать
фотографии.
     Крепко вас  всех  целую,  мои драгоценные, маманя и  дочери.  Пусть мое
отцовское благословение  хранит вас всех четверых от всякой напасти, дурного
глаза и неприятностей.
     Целую Лялю и кланяюсь всем.
     Еще раз обнимаю.
     Любящий вас Красин.

     No 34. 17 августа 1919 года. Москва
     Здравствуйте родные мои Любанаша, Людмила, Катя и Люба!
     Пишу  вам  одно  из  многочисленных писем  со  случайной  оказией,  без
какой-либо уверенности,  что оно до  вас дойдет. Таких писем  я посылаю  вам
регулярно штуки по две в месяц, интересно, сколько из них до вас доходит? По
случайности, сегодня ровно год, как  я приехал в московские Палестины. Время
прошло и  быстро  и медленно -  как считать: бесконечно долго, когда думаешь
про вас, и довольно незаметно, если ни о чем не думаешь, а просто плывешь по
течению  дней. Вообще же  чем дальше живешь,  тем  быстрее  идет  время,  по
крайней мере мне так кажется.
     Как я вас  не раз  уже писал, чувствую  я себя физически все  это время
хорошо, даже прямо великолепно, и вы мне в этом поверите,  если я скажу, что
от души хотел бы,  чтобы  здоровье каждой из  вас было  так  же  устойчиво и
хорошо,  как  мое  за  этот  год.  Питаюсь  я  хорошо,  благодаря,  конечно,
возможности пищу получать в казенной столовой,  хотя и далеко не шикарной  в
кулинарном отноше