ля тут речь.  Речь  о  другом:  знал  ли
голодный чародей, что насыщаться нельзя? Вот в чем вопрос.
     Ответ на сей вопрос мне известен. Сообщаю: голодный чародей  знал,  что
насыщаться нельзя...
     Однако...

5.

     В квартире Николая Ивановича Ежова - маскарад. Впрочем, перед  тем  как
рассказать про маскарад, надо рассказать о самой  квартире,  надо  пояснить,
что в данном случае в виду имеется. Ежовская квартира в старом доме, в  доме
той поры, когда  умели  строить  хорошие  квартиры,  большие  и  светлые,  с
парадным входом и с черным. Много в квартире комнат, коридоров, есть еще зал
для приемов и есть спортивный зал, а чтобы было  еще  просторнее,  прорубили
стену и устроили проход в соседнюю квартиру, а  из  нее  -  еще  в  одну.  И
получилось, что в квартире не один парадный  вход,  а  несколько  (врать  не
буду, сколько именно, - не знаю), и черных входов  по  крайней  мере  больше
одного. Безопасности ради кое-что заколотили, кое-что кирпичом  заложили.  И
получилась квартира - хороводы  води  или  поутру  на  велосипеде  объезжай.
Сколько получилось комнат, знать  дано  лишь  уборщицам.  Никто  другой  тех
комнат не считал. Есть еще у Николая Ивановича квартира в Кремле, но там  он
маскарадов не устраивает. В Кремле как-то  несподручно.  Есть  дачи  еще.  В
Пушкино, на Акуловой горе. В Ялте. В  Коммунарке.  Но  там  много  людей  не
соберешь - гостям ехать далеко.  Потому  ежовские  карнавалы-маскарады  -  в
основном в квартире на Кисельном. Тут что ни вечер - веселье: музыка гремит,
разноцветные фонарики мерцают,  кружатся  пары.  Наряжается  каждый  во  что
нравится: гусары и монахини, разбойники и  цыганки,  каторжники  в  цепях  и
разбитные уличные девки, матросы и гимназистки...
     Весело. Вообще  ежовские  карнавалы  знамениты  каким-то   лихорадочным
весельем. Расцвели они в два незабываемых года - в 37-м и 38-м. Эти два года
- великий перелом на фронте борьбы со шпионами и вредителями. Стреляли людей
и раньше и в куда больших количествах, но  в  37-м  году  живительный  вихрь
очищения наконец ворвался на самые вершины власти, почти  сплошь  засоренные
вражеской агентурой. И тут нельзя было стрелять просто так, кого ни  попадя,
без следствия, тут пришлось на каждого шпиона дело заводить, кроме того, это
дело иногда приходилось расследовать-распутывать. Но заговоры разные бывают:
на распутывание одного иногда пятнадцати минут хватает,  а  на  распутывание
другого бывает и целого рабочего дня  недостаточно.  Если  затраты  рабочего
времени на распутывание всех заговоров вместе сложить, то  и  выходило,  что
аппарату НКВД предстояло затратить  миллионы  часов  рабочего  времени.  Тут
доброе слово в адрес ежовских следователей сказать надо: никого  не  смутила
грандиозность задачи.  Ни  один  не  дрогнул.  Ни  один  не  испугался.  Все
вкалывали как каторжные. Для  облегчения  ударного  труда  пришлось  даже  с
Беломорканала тачки запросить, чтобы лефортовские  и  лубянские  следователи
папки с делами не в руках таскали-надрывались, а  чтобы  груды  следственных
дел на тачках катали, словно ударники на строительстве канала. Идет, бывало,
товарищ Ежов лефортовским коридором, а  навстречу  следователи  стахановским
маршем, радостным шагом с песней веселой тачки катят нескончаемой чередой. В
эти два года  на  следственный  аппарат  НКВД  выпали  чудовищные  нагрузки.
Следователи неделями и месяцами не выходили из своих кабинетов,  валились  с
ног, засыпали за рабочими столами, забывали о семье, о  близких.  И  Николай
Иванович Ежов делал все, чтобы облегчить тяжкую участь своих подчиненных: во
всем многомиллионном аппарате НКВД увеличил получки втрое,  строил  квартиры
тысячами, так их и называли "ежовы дома", открыл для чекистов полторы  сотни
новых санаториев и курортов в дополнение к существующим -  все  черноморские
берега переключили  на  оздоровление  осведомительно-следственного  аппарата
НКВД. Резко Николай  Иванович  увеличил  чекистские  пайки,  ввел  "ежовскую
надбавку" за  вредность  производственную,  организовал  доставку  шоколада,
ананасов, немецкой колбасы, французского паштета каждому  чекисту  прямо  на
дом, а для особого круга московских и приезжих чекистов в своих квартирах  и
дачах  по  семь  раз  в  неделю   устраивал    и    продолжает    устраивать
карнавалы-маскарады.
     Ежовские карнавалы на манер английских клубов - никаких рангов, никакой
субординации - все равны. И еще - тут только мужчины. Николай Иванович  Ежов
установил строгий порядок  и  сам  -  пример  для  подражания:  раз  никакой
субординации, значит, и он сам - не первый  среди  равных,  а  равный  среди
равных. На своих  карнавалах-маскарадах  Николай  Иванович  допускает  самое
вольное с собою обращение. Не желает он, чтобы дома называли его по  званию,
по должности и даже по имени. Тут карнавальная кутерьма, и  потому  тут  его
зовут на французский манер - Николь.

6.

     Еще раз приказал себе чародей: "Не спать!"  Салфеткой  губы  промокнул.
Потребовал начальника тюрьмы:
     - Машину водить умеешь?
     - Умею.
     - Пошли. Хлопнули дверцами.
     - Куда? - Этот вопрос начальник тюрьмы задал тем самым тоном,  каким  у
него водитель спрашивает.
     - Вези в самые веселые кварталы. Есть такие в Берлине?
     - Такие есть.

7.

     Что-нибудь веселенькое подавай! Так вот: не надо говорить,  что  работа
палача-кинематографиста -  дело  простое.  Да  ни  в  коем  случае!  Подавай
веселенькое.  Поди  сообрази:  полки  коробками    с    лентами    забиты...
Веселенькое... Макар содержание всех лент  знает,  ход  всех  процессов  над
врагами помнит. Назови фамилию, он мигом с полки нужную ленту  снимает...  А
врагов-то вон какие уймищи перестреляны. От каждого врага - нити  к  десятку
других, а от каждого  из  других  -  опять  же  нити...  Вражеские  заговоры
разветвлялись и переплетались фантастическими узорами. Макар помнит,  кто  с
кем связан был, помнит, кто кого  расстреливал,  а  расстреливающие  сами  в
заговорах состояли, сами были с кем-то связаны. Назови Макару любого  врага,
он тут же аппарат включает, фильм нужный крутит, а сам уж  знает,  какой  за
этим может заказ последовать...
     Если приказ точный, Макар его сразу выполнит, Но  как  выполнять  заказ
расплывчатый про веселенькое? Что есть веселенькое? У каждого  свое  понятие
про веселенькое. Дядя Вася, на пенсию ушедший, вкусы зрителя  за  много  лет
изучил. Он бы... Но и Макар не промах. Проскочил этикетки взглядом, названий
даже не читая, выхватил ту ленту, которую посчитал  соответствующей  заказу,
выглянул головой из двери кинобудки:
     - Товарищ Сталин, тут вон лента про то, как девушку расстреливают...

8.

     Машина остановилась в переулке. Во мраке. В снегу белом. Вышел чародей,
дверцей хлопнул. Обернулся к начальнику тюрьмы, приказал:
     - Теперь все забудь.
     - Что забыть? - не понял начальник.
     - Все.

9.

     Трещит аппарат, ленту мотает. Товарищ Сталин веселенький фильм  смотрит
про то, как девушку расстреливают... В расстрельном лесу весна свирепствует.
Бесстыжая такая весна. Распутная... Избили девушку так, как у нас умеют,  на
мокрый песок бросили, и начальник расстрельной партии Холованов ей  сапог  в
лицо тычет:
     - Целуй.
     Смеялся все товарищ Сталин. А тут примолк.  Волнуется  товарищ  Сталин.
Никому не дано видеть сталинского волнения: пустой зал, темнота. Повернулся:
     - Еще раз, пожалуйста.

10.

     Вышел чародей из машины. По  снегу  пошел.  Ботинки  сухие.  Новенькие.
Скрипят. Две причины  скрипению:  во-первых,  новые,  во-вторых,  по  снегу.
Ботинки надзирательские. Свои просушить  не  получилось.  Потому  со  склада
принесли. С тем самым запахом, с каким новые ботинки бывают. И  носки  новые
дали. Толстые, шерстяные. Чародей теперь ученый -  ботинки  на  два  размера
больше взял, чтобы толстые носки ногу не давили. А штаны на нем собственные,
высушенные в  сушилке  тюремной,  коммунистом  выглаженные.  Аж  горячие.  И
чуть-чуть, самую малость еще сыроватые. И эта легкая горячая  сырость штанов
радость в чародея вливает. Как вспомнит холодные, пудовые, водой пропитанные
штанины, так весело. И рубаха на нем новая. Новая да свежая. Бритым  горлом,
одеколоном "Жасмин" благоухающим, чародей чуть касается воротника атласного.
Пальто тоже высушено. Правда, не до полной сухости.  За  короткое  время  не
высушить. Но все же - почти сухое. Начальник тюрьмы ему еще  на  прощанье  и
шарф подарил. На память. Красный да  толстый.  Вспомнил  чародей  начальника
тюрьмы, обернулся.
     Стоит тот в темном  переулке.  Стоит,  перед  собою  смотрит.  Рядом  -
"мерседес" черный. С открытой дверцей.
     Начальник тюрьмы никуда не едет.
     Он забыл, куда надо ехать. Он забыл, что начальником  тюрьмы  числится.
Он забыл, что в руках у него ключи от машины. Он забыл, что машина  рядом  с
ним стоит.
     Он забыл все.

11.

     Совсем товарищ Сталин серьезным стал. Приказал еще  раз  фильм  крутить
про девушку. И еще раз. Хочется поделиться. Но с кем?
     - Товарищ Макар...
     - Слушаю, товарищ Сталин.
     - Вы видели?
     - Видел, товарищ Сталин.
     - Как жалко, что этот фильм, понимаешь, я никому показать не могу.  Как
жалко. Вот смотрите, товарищ Макар, он ей говорит  сапог  целовать,  а  она,
понимаешь, не целует. Ее расстреливают, ее убивают,  а  она,  понимаешь,  не
целует сапог. Какая девушка, понимаешь, упрямая.

12.

     Идет  чародей  по  снегу,  подошвами  скрипит.    Идет,    никого    не
гипнотизирует. Черт с  ним,  пусть  узнают.  Радостно  на  душе,  потому  не
защищает себя невидимым барьером, за которым его не увидят, за  которым  его
не узнают. Надо правду сказать: у  него  и  сил  больше  нет  барьером  себя
защищать. Силы его магические  вроде  аккумулятора  мощного:  энергию  можно
расходовать в любых количествах, но тут же надо ее и восполнять-накапливать,
Но получилось так, что наш чародей всю свою мощь магическую  израсходовал  в
берлинском цирке, а на восполнение условий не было. Как он из цирка без этой
энергии убежал - сам  понять  не  может,  сам  удивляется.  Ушел  просто  на
везении, на нахальстве ушел, на остолбенении толпы и полиции.
     Потом  за  два  дня  и  две  ночи  скитаний  окончательно  всю  энергию
порастерял. Уровень он совсем немного  поднял-восстановил  в  воронке,  пока
спал, но в тюрьме все вновь растратил. Последний  импульс  отдал  начальнику
тюрьмы: забудь все.
     Теперь чародей снова безоружен и беззащитен, как гюрза,  весь  свой  яд
драгоценный  в  интенсивных  кусаниях  израсходовавшая...  Ей,  гюрзе,    яд
растратив, прятаться положено, уходить в камни, отсыпаться, новый яд копить.
Без яда гюрза не только беззащитна, но  еще  и  малоподвижна,  ее  усталость
томит, цепенеет она. Вот и чародею нашему тоже отдых нужен,  нужен  крепкий,
долгий и глубокий сон. Сон без сновидений. Но у него нет сил приказать  себе
спать без сновидений. И негде ему  спать.  Вымыли  его  в  тюрьме,  выбрили,
высушили, вычистили, выгладили, накормили и  напоили...  Оттого  совсем  ему
плохо. Клонит его и ведет. Валит его в сон, как в обморок, как в смерть.
     А из темной подворотни ему шепчет-поет самая главная уличная  красавица
Берлина:
     - Чародей, ты ли это? Чародей, иди ко мне, я тебя согрею.

13.

     Завенягин кончен. Это знают все. Не позволял Завенягин вольного с собою
обращения, да кто ж его спрашивал? Потому каждый к нему запросто: как,  мол,
брат  Завенягин,  дела  идут?  И  по  загривку  его.  Вроде  ласково,  вроде
по-дружески. Но в дружеских жестах нескрываемая  желчь  презрения: валишься?
Вот и вались, сука! Скорее высокую норильскую должность освобождай!
     Был Завенягин кандидатом ЦК, теперь нет  его  фамилии  в  избирательных
списках. Потому злорадство людское выпирает и никак не прячется.
     - Эй, Завенягин, а тебя в списках нет! -  Это  сообщает  ему  каждый  с
какой-то радостью первооткрывателя. Ведь может оказаться, что сам  Завенягин
пока об этом не знает, так поскорее ему  донести:  -  Нет  тебя  в  списках,
Завенягин!
     И за пуговку пиджака его берут всякие:
     - Значится, так, Завенягин. Попомни слова  мои:  и  на  Норильске  тебе
долго не сидеть. Снимут тебя. Как пить дать.Не усидишь на Норильске. Уж я-то
обстановку чувствую.
     - А меня с Норильска уже сняли.
     - Как, сняли? Уже сняли? Когда сняли?
     - Пять минут назад.
     - Так чего же ты  молчишь?  Петр  Иваныч,  бегом  сюда.  Слыхал?  Сняли
Завенягина с Норильска. Что я тебе говорил?
     - Я это и без  тебя  понимал.  Трудно  ли  сообразить?  Пост-то  какой.
Норильск - не фунт изюму. Слово одно: Норильск!  Там  ответственность...  Не
каждому по плечу...
     - Завенягин, и куда тебя теперь?
     - Заместителем...
     - Заместителем кому? Старшим заместителем младшего говновоза?
     - Нет. Заместителем  народного  комиссара  внутренних  дел.   Лаврентию
Павловичу Берия заместителем...
     - Авраамий Павлович... дорогой вы наш дружище, поздравляю. От всей души
поздравляю. Я ж всегда знал... Большому кораблю...  так  сказать...  большое
плавание... Уж я обстановку чувствую...
     И по огромному залу, по толпе делегатов, как  рябь  по  воде:  Авраамию
Палычу повышение! Да какое! Самому Лаврентию Палычу Берия заместителем!  Вот
это дуэт! Золотая пара. Тандем. Ведь как получается: отлучился товарищ Берия
на полчаса в Кремль, к товарищу Сталину на доклад,  а  в  это  время  боевой
пост, считай, без  присмотра.  Вот  где  слабость-то  была.  Вот  чем  враги
воспользоваться могли! А  теперь...  теперь  врагам  не  выгорит!  Лаврентий
Павлович Берия может спокойно отлучиться,  ведь  вместо  него  -  Завенягин!
Лучшего на этот пост и не сыскать! А товарищ-то Сталин, а! Миллионы людей  в
его подчинении, а выбрать надо только одного. И ведь выбрал же! Именно того,
кто для этого поста прямо и создан!
     Движение в зале. В кулуарах то есть. То движение, которое нам  в  школе
демонстрируют,  когда  о  магнетизме  говорят:  по  столу  рассыпали  горсть
стальных опилок, поднесли маленький магнитик -  р-р-раз!  И  все  опилки  на
магнитик развернулись. Это же явление можно  школьникам  демонстрировать  на
другом  примере:  вошел  в  многолюдный  зал  новый  заместитель   народного
комиссара внутренних дел товарищ Завенягин Авраамий Павлович  -  р-р-раз!  И
сразу тысячи товарищей к нему развернулись. И потянулись. И заспешили:
     Авраамий Палыч, радость-то какая!

14.

     Следователям НКВД - льготное исчисление выслуги лет.  Как  подводникам.
Год прослужил, два  запишут.  Прослужи  десять,  запишут  двадцать.  Николай
Иванович Ежов, приняв пост наркома  внутренних  дел  осенью  1936  года,  не
только ввел новую форму чекистам, не только увеличил  получки  втрое,  но  и
установил новый порядок исчисления выслуги лет: каждый  год  службы  чекиста
засчитывается за три года. Как фронтовикам. А чем, собственно,  лефортовский
следователь отличается от армейского командира, который под  пулями  врагов,
под разрывами снарядов поднял своих бойцов в атаку? Ничем не отличается.  То
же у следователя напряжение (если не большее), тот же риск,  тот  же  фронт,
только невидимый, только тайный.
     Жаль, закон обратной силы не имеет, и тем, кто в 1937 году по  двадцать
лет в органах прослужил, можно записать в личное дело только  по  сорок  лет
службы, но никак не по шестьдесят. Но зато уж за два года, за  37-й  и  38-й
каждый чекист намотал по шесть лет службы... Только...
     Только кому теперь все это нужно?
     Идет разгром ежовцев, исчезают люди. Их берут ночами. Берут  в  рабочие
дни и в праздники. Их берут по дороге домой и по  дороге  на  работу.  И  на
самой работе. Их берут в поездах, на дачах, в магазинах,  в  ресторанах.  Их
берут одетыми. Их берут голыми. В бане. В Сандунах:
     - Гражданин, вы арестованы, пройдемте!
     - Это вы мне, товарищ?
     - Гусь свинье не товарищ. Иди, сука!
     - Дайте же трусы!  Я  все-таки  комиссар  государственной  безопасности
третьего ранга!
     - Бывший комиссар. Без трусов  обойдешься.  Иди,  гад.  Пусть  на  тебя
рабочие и крестьяне смотрят!
     Группы захвата формируются из бывших подчиненных того, кого берут.  Так
надежнее: бывший  подчиненный  -  всегда  зверь.  И  чем  больше  он  своему
начальнику раньше угождал, чем старательнее вылизывал зад, тем больше в  нем
сейчас зверства. Чтобы очиститься. Чтобы в симпатиях не  заподозрили.  Чтобы
самому под топор не загреметь.
     Но берут и самого. Только арестовал своего начальника, только  обыскал,
только морду разбил, только сдал охране, а тут и за тобой пришли... И по той
же схеме: у тебя ведь тоже подчиненные были и тоже угождали... Так вот их-то
и назначают в арест. И вчерашние подчиненные каменеют  лицом,  гаснут  в  их
глазах искры бескорыстного служения, тепло голоса леденеет, и бывший  верный
друг,  боевой  товарищ  и  незаменимый  исполнитель  любых  приказов   вдруг
переполняется спесью-гордостью и орет так, как вчера орал на подследственных:
     - Иди, сука!

15.

     Покорно чародей за красавицей - в подворотню. В узкую щель за  угольным
ящиком. В темный пролом. В черный коридор. В загаженный дворик  меж  четырех
глухих пятиэтажных стен. В железную дверь трансформаторной будки с черепом и
костями. В узкий лаз под горячим гудящим трансформатором. Теперь - вниз  меж
оголенных кабелей того напряжения, от которого у идущего мимо чародея волосы
дыбом, а у красавицы -  волосы  в  разные  стороны,  как  у  русалки  или  у
утопленницы. Дальше - по скобам вниз,  вниз  и  вниз.  К  теплу.  Из  глубин
земельных, из недр тепловой поток  восходит.  Может,  теплотрасса  подземная
рядом, может, вентиляция станции метро.
     Толкнула она дверь...


ГЛАВА 7

1.

     В испанской группе новенькая. Она вошла как-то незаметно, и сначала  на
нее не обратили внимания. А потом переполох: новенькая, новенькая!
     Мы так устроены: тому, кто среди нас новый, мы уделяем много  вежливого
дружеского внимания, мы помогаем ему, мы объясняем ему непонятное.  За  этим
стоит весьма простое  психологическое  обстоятельство:  смотри,  говорим  мы
новенькому, ты ничего не знаешь, ты ничего не понимаешь, а мы все знаем,  мы
все понимаем.

2.

     - Вы только посмотрите, кого я привела! Черный  тоннель  ответил  ревом
восторга. И весь подземный мир Берлина - чародею навстречу. Все тут в сборе.
Даже и те, кто еще пару часов назад на тюремных нарах в карты  резался,  кто
запретным гвоздиком на стене палочки  царапал,  кого  чародей  волей  своей,
своим приказом, своей милостью освободил  и  вызволил  из  узилища.  У  них,
освобожденных, особый восторг. Они еще переодеться не успели, так  и  ликуют
тут, полосатые, словно витязи в  тигровых  шкурах.  Стиснули  чародея,  руку
жмут, по плечам стучат, обнимают. И влекут его  сотни  рук  на  самое  место
почетное. И пробки шарахнули в бетонный свод,  в  темноту.  И  шампанское  -
рекой, водопадом, каскадом с перекатами.
     Хорошо в  подземелье.  Тепло.  Просторно.  С  потолка  капельки  иногда
падают. Но капельки - свободе не помеха. Главное  -  посторонним  сюда  хода
нет. Глубоко. То ли штольня "Метростроя"  брошенная,  то  ли  бункер  времен
Великой  войны.  А  выходы  отсюда  -  в  вентиляционные  системы  метро,  в
магистральные тоннели водопровода и канализации,  и  еще  черт  знает  куда.
Ржавчиной пахнет, плесенью. А еще пахнет  пивом,  пахнет  шнапсом,  колбасой
копченой. И шампанским. Веселье тут, вроде как на маскараде у Ежова  Николая
Ивановича.  Только  и  разницы,  что  в  подземелье   берлинском    огонечки
разноцветные не мерцают. И  еще:  тут  в  подземелье  нет  ограничений  полу
женскому. Нет сегрегации по половому признаку. Нет  запрета  на  присутствие
лучших экземпляров прекрасной половины рода человеческого. Потому в  отличие
от ежовских маскарадов тут не надо кому ни  попадя  наряжаться  графинями