найдется  немало.  Только  что    коммунисты
проиграли Гражданскую войну в Испании. Проигравшим  надо  объявить,  что  во
всем виноват Троцкий, тогда от убийц-добровольцев не будет отбоя.
     Все вроде бы ясно, но дело такое требует много времени  на  обсуждение.
Совещание - в старинном особняке на берегу озера Селигер, в дубовом зале, за
темными шторами. В перерывах  -  отдых  курортный.  Мягко  волна  плещет  по
камушкам прибрежным. Озеро - миллион зеркал. Прямо к берегу -  еловые  чащи.
Холмы вокруг, леса непроходимые. Товарищ  Трилиссер  окинул  дальние  берега
сытым взглядом, улыбнулся удовлетворенно, вздохнул глубоко... И  разлетелась
его голова брызгами, обляпал товарищей Берия, Завенягина, Серебрянского.  Не
вскрикнул никто, не шарахнулся. Только друг на друга  ошалело  смотрят:  что
это было?

6.

     Растворилась инфанта испанская в улочках кривых. Затерялась.  Не  ищите
ее  в  говорливой  толпе,  в  суете,  в  шуме  и  крике,    в    бесконечных
подвалах-переходах среди  миллиона  вещей,  среди грохота  и  топота,  среди
плачущих и  поющих,  на  улицах,  где  жалобно  мяукают  бездомные  кошки  с
поломанными хвостами, с облезлыми ребрами-каркасами, где в вонючих закоулках
копошатся в лужах нечистот злые, как крысята, тощие дети, где звенят гитары,
гремят песни и бушует веселье,  где  прекрасные  девушки  продают  любовь  в
изобилии по доступным каждому  ценам,  гордо  пряча  под  роскошными  юбками
стройные ноги, на которых прекрасными розами  расцвели  первые  робкие  язвы
сифилиса.
     Пропала Настя Жар-птица. Пронесло ее через блеск и грохот, через  скрип
и визг, через ароматы и вонь и вынесло поздней ночью на  прекрасный  бульвар
прямо у набережной. От бульвара - переулки. Точно  как  в  подземном  городе
Москва-600. Только там безлюдно, а тут народ валом валит. Срамные девушки  -
стайками. На углах - чернявые гибкие парниши: штаны широченные по  последней
моде. Груди настежь. Цепи золотые бренчат. В карманах  ножи  да  кастеты.  А
морды наглые.
     Только сейчас Настя вспомнила, что целый день по душному городу ходила,
что ночь не спала, что не ела ничего. Да и до того у нее не праздник был,  а
занятия бесконечные, интенсивные. Устала она. И идти ей  некуда.  Это  очень
плохо: оказаться ночью в чужом потном городе без единой  песеты  в  кармане,
когда никому ты не нужен, когда никто нигде не ждет тебя, когда  никто  тебе
помочь не может.
     Обратили на нее внимание. Из дверей трактиров и пивных ей посвистывают.
А Настя обстановку оценивает. Что нужно? Нужны деньги. А еще штаны нужны. Ей
бы мальчишкой-оборванцем нарядиться, чтоб глаза  на  нее  не  пялили,  чтобы
вниманием не ласкали, чтобы взглядами не насиловали.
     А где  денег  взять?  Где  штаны  достать  темной  ночью?  Где  девушки
испанские деньги добывают после заката?
     Присмотрелась Настя. Решилась. Другого нет у нас пути. Стоит  у  стенки
под фонарем девушка-срам, грудищами как шлагбаумом народу путь  перекрывает.
Ступней правой - упор в стену. Оттого  колено  круглое  сквозь  юбки  разрез
вперед вынесено, путь народу преграждает, как  и  груди  испанские.  Кто  ни
пройдет, всяк на тех грудищах взгляд задержит, потом еще  и  колено  оценит,
вытрет слюни и мимо валит. А рядом - такая  же  срам-девица.  Только  грудью
круче, только коленом выше.
     Вот между двух грудастых под фонарем Настя и  встала.  Одним  грудастые
нравятся, а другим, может быть, девочки нравятся совсем тоненькие, вовсе без
всякой груди выпирающей. Одним глаза черные, испанские,  горящие  подавай  и
конскую гриву черных волос с фиолетовым отливом, а кому-то  больше  по  душе
глаза голубые, волосы русые и прическа совсем короткая под мальчика. Испанок
шоколадных - табун, а беленькая девочка славянская одна только...

7.

     Трое их. В салоне. Гремят колеса. За окошком лес пролетает. Спецпоезд в
Москву прет.
     - Что это было?
     - Точно говорю, Трилиссер вздохнул уж  очень  глубоко.  Может  же  быть
такое, так вздохнешь, что голова лопнет?
     - Может, это от напряжения  мысли?  Так  долго  над  планом  ликвидации
Троцкого думал, что...
     - Над планом  ликвидации  Троцкого  Трилиссер  не  думал.  План  ему  я
подсказал. Над планом я все время думаю. У меня же голова не лопнула.
     - А ведь треснула, как тыква.
     - Как лампочка.
     - Кабалава! Ты где, мерзавец?  Выскочил  из  соседней  двери  начальник
спецпоезда:
     - Тут я, товарищ Берия!
     - Передай  радистам  -  пусть  начальнику  Калининского  НКВД  шифровку
бросят: к дому отдыха - три полка  чекистов.  В  радиусе  два  километра  на
каждую спичку внимание обратить, на каждый след, прочесать все,  всех  собак
управления НКВД на поиск.

8.

     Тут же гибкий чернявый, как чертик из коробочки, вынырнул:
     - Это мой тротуар. Цены тут - три песеты за сеанс. После каждого сеанса
- две песеты мне отдашь, одну себе забирай.
     - Я не по этой линии. Я тут работать не буду, - Настя возражает.
     - Хорошо. Потом разберемся. А меня помни. Я этому  тротуару  хозяин.  -
Чуть отвернулся гибкий чернявый, невзначай ручку ножа из кармана показал.

9.

     Машина серебряная. Крылья черные.  "Лагонда"  1938  года.  Знающие  все
эксперты  объявили:  это  и  есть  вершина  творения,  придумать    что-либо
великолепнее этого невозможно. Спорить с экспертами - дело пропащее. Это нам
сейчас такие заявления смешными кажутся. Но если на ту "лагонду" смотреть из
1939 года, из первой его половины, то сомнения  отпадут:  лучше  этого  быть
ничего не может.
     Именно  такая  машина  с  верхом  открытым  тут  же  перед  Настей    и
остановилась. Красивый седой дядька за  рулем.  Бриллиант  на  руке  в  пару
каратов.  Рубаха  шелковая.  Запах   одеколона    французского.    Сисястыми
шоколадными испанками пресытился он. А тут появилась на  бульваре  тоненькая
беленькая девочка славянская. По тормозам врезал так, что завизжали колеса и
асфальт под ними. А если бы не  он,  то  тут  бы  Настю  спортивная  "альфа"
подхватила. Не  выгорело  "альфе".  Ничего,  через  двадцать  минут  девочка
освободится...
     - Эй, сеньорита, я девочкам по три песеты даю. А тебе дам пять!
     Усмехнулась Настя:
     - Сто.

10.

     Берия зверем смотрит. В пространство.  Взгляд  его  -  нерасшифрованный
взгляд крокодила, непонятный взгляд. Цепенеют люди под бериевским  взглядом.
Ест он траву кавказскую. Рукой. Низко к тарелке голову наклоняя. А  наклонив
голову, не в тарелку смотрит, но на каждого за столом.  По  очереди.  Долгим
пристальным взглядом. Глазами их не отпуская.
     Наклонил голову Лаврентий  Павлович  к  самому  краю  тарелки.  Ухватил
пальцами травы пук. Застыла - голова над тарелкой. И рука застыла:
     - Может, не вокруг, а на самой даче искать надо?
     - Кроме нас никого там не было.
     - А если невидимка?
     - Какая невидимка?
     - Мессер! Твою мать!
     - А ведь правда. Мессер невидимым прикидываться может...
     - Где он?
     - По моим сведениям, Мессера уже пару недель никто нигде не видел.
     - Знаю решение. Это Гуталин  нам  силу  показывает.  Пугает.  Для  того
Мессера подослал.
     - И что?
     - Трилиссера убил Мессер.
     - Чем?
     - Взглядом! Твою мать!

11.

     Есть правило: каждый от судьбы получает ровно столько,  сколько  у  нее
просит. Мечтай о малом, мало от судьбы  и  получишь.  А  у  Насти  Жар-птицы
огромный замах, и мечты ее беспредельны.
     Оскалился элегантный в "лагонде":
     - Ну и запросы у тебя! Ладно, дьявол с тобой. Садись. Я  дам  тебе  сто
песет.

12.

     Давным-давно наш чародей Рудольф Мессер мальчиком был. В школе  учился.
Школа та - в столице Австро-Венгерской империи. В прекрасном городе. В Вене.
Прямо около центра. И не школа вовсе, а закрытый пансион: парк старинный  за
чугунными решетками, белочки по кедрам скачут, особняк красного  кирпича,  а
углы белые, каменные, окна высокие, узкие,  сверху  круглые,  двери  резные,
ручки на дверях - бронзовые лапы птичьи. Рядом - центр  великого  города,  а
тут - тишина и покой.
     Командовала тем пансионом фрау Бертина,  фрау  с  прекрасными  глазами.
Цвет глаз ее никто не помнит. Потому не помнит, что не было никакого  цвета.
Были только огромные, как у кошки в темноте, зрачки. Раньше пансионом владел
и управлял муж ее. Он как-то быстро и странно скончался. Полиция  приезжала,
но никого и ни в чем уличить не смогла. Вот после того фрау и  взяла  бразды
нежной узкой ладонью с длинными пальцами.

13.

     Выскочили из города. Свернул элегантный с дороги  на  камушки  к  морю.
Фонарик засветил. Отсчитал из  кошелька  крокодиловой  кожи  десять  больших
синих бумаг. Вручил Насте. Тут надо особо подчеркнуть: сегодня сто  песет  -
пыль в кармане. Но то были другие времена.
     Вышли из машины. И опять отметить нужно, что  в  те  времена  сотворять
любовь в машине, даже в самой шикарной, было  не  очень  удобно.  Это  потом
французы  додумались  так  спинки  у  сидений  делать,  чтобы   они    назад
откидывались. А уж за французами весь  мир  последовал.  Так  что  ошибались
эксперты, когда утверждали, что некуда больше  автомобили  совершенствовать.
Есть куда. Можно еще и не до того додуматься.
     Итак, вышли они в ночь, в чистый ветер, в ласковый  моря  плеск.  Настя
ему:
     - Снимай штаны.
     - Да нет, я только приспущу.
     - Снимай, я их у тебя покупаю. Вот тебе цена за них небывалая -  десять
песет. Давай штаны.
     Штанов элегантный не отдает. Вместо штанов руки к ней тянет. Не  поняла
Настя:
     - Стой, амиго, не хватай. Давай разберемся. Ты мне  обещал  сто  песет?
Обещал. Ты их мне отдал. Вот они. А разве я что-нибудь обещала?
     Этого аргумента он не понял. И тогда Настя дала ему в морду. Подождала,
пока поднимется, и дала еще раз.

14.

     Фрау Бертину ставили в пример.  Она  вывела  школу  в  число  лучших  в
прекрасной столице. Попасть в ее школу-пансион можно было только за  хорошие
деньги.  Фрау  Бертина  очаровательно  улыбалась,  и  министры,  приезжавшие
наведать своих чад, целовали ей руку.
     А когда родители уезжали...
     Ее боялись все. Когда она кричала, у Руди Мессера темнело в  глазах.  И
не только у него. Криком дело не кончалось, а начиналось.  Она  била.  Всех.
Старших мальчиков  она  еще  наказывала  и  каким-то  особым  способом.  Она
забирала их по одному к себе  на  всю  ночь.  Потом  они  как-то  грустно  и
загадочно улыбались. Но  ни  один  не  раскрывал  тайну.  Даже  между  собой
побывавшие на экзекуции впечатлениями не делились.
     Впрочем, так она наказывала не только старших.

15.

     Подкатила "лагонда" к тротуару.  Не  машина  -  чудо  на  колесах.  Вся
сверкает и  переливается.  Загляденье.  Вид  портит  только  разбитая  морда
водителя. Кто-то разукрасил его по первое число. Под каждым глазом по синему
фонарю, словно светофоры железнодорожные в  переплетении  путей  у  Курского
вокзала, губы расквашены, орлиный нос в  картошку  смят  на  русский  манер.
Вышел из "лагонды" мальчишка в штанах. Штаны  -  явно  с  чужой  задницы.  А
водитель с мордой побитой  рванул  с  места  и  за  углом  исчез.  Огляделся
прибывший. По самую грудь штаны, ремнем перепоясаны  и  подвернуты.  Поманил
гибкого две большие серебряные монеты подает:
     - Я тут не работала, не по моей линии бизнес этот, но раз тротуар твой,
вот твои песеты.
     Не понял  гибкий  поначалу,  не  признал  Настю  в  штанах,  но  быстро
сообразил, усмехнулся, рекомендовал штаны снять и работу продолжать.
     Возразила Настя: объяснила же тебе,  я  тут  не  работаю,  не  моя  это
профессия.
     Поманил ее гибкий пальчиком:
     - Ну-ка за уголок зайдем. Я тебе морду разобью.
     - А ведь я отвечу.
     - Ты?
     - Ага. Сшибемся?
     - С бабой драться? (Баба в переводе на испанский - сеньорита.)
     - А разве видно, что я баба?
     - Ладно. Пошли. Я тебе хрюкало расплющу.  И  пошел  красавец  вперед  в
уверенности в беспрекословном себе подчинении.
     Настя за ним. И сразу следом в переулок -  девки  сисястые  табуном,  и
грязные парниши мускулистые, и всякая мелочь плюгавая. Слов не слышал никто,
а  жесты  видели.  По  мимике,  по  жестам  вся  улица  сообразила:   сейчас
великолепный Родриго будет морду квасить тощему недокормышу.
     Испания  любит  зрелища.  Во  времена  Гражданской  войны    все    бои
останавливались, если в Барселоне коррида. На огромный  стадион  враги  всех
мастей разом  собирались:  фашисты,  коммунисты,  анархисты,  республиканцы.
Закон святой:  на  представление  -  без  пулеметов,  только  с  автоматами,
пистолетами  и  винтовками.  Да  и  их  применять  благородство    рыцарское
запрещает. Правило: друг в друга не  стрелять,  морды  не  бить,  гранаты  в
соседнюю  трибуну  не  метать.  Кончится  коррида,  убьет  тореадор    быка,
разойдемся по окопам, тогда будем убивать друг друга на здоровье.
     Тут, понятно, не коррида.  Но  ничего.  Все  равно  интересно.  Сейчас,
сейчас Родриго покажет... Он умеет. Полицию в переулки тут  не  пускают,  да
она туда и не просится. Потому законы драки уличной тут не такие, как у нас,
варваров, в былые времена на Москве приняты были -до первой крови. Тут  бьют
до самой смерти. И если у нас теперь такие же традиции установились, то  это
явно от испанцев к нам занесено.
     Место для боя - не убежишь. Справа стенка без окон. Слева стенка.  Тоже
без окон. Три метра меж стенами. В одну сторону -  толпа  в  переулке.  И  в
другую сторону тоже Круг для драки - три метра на десять
     Иметь толпу позади себя - не дело. Развернулась Настя спиной  к  стене.
Мало ли что? Так лучше. Великолепный Родриго - спиной к другой  стенке.  Два
метра между ними Получилось - толпа справа и слева от дерущихся.
     Достал Родриго из кармана тяжелый нож,  на  руке  вскинул,  под  ногтем
ковырнул. Толпа тысячей глаз за ножом следит. Мы  так  устроены:  достал  бы
Родриго топор из-за пазухи - все внимание топору. Но топора с  ним  на  этот
раз не случилось, только нож, потому за сверкающим лезвием каждый и  следит,
как за мячиком на поле футбольном. Хороший нож. Тяжелый и  острый.  Вонзался
тот нож и в сердца чьи-то, и в глотки. И в  спины.  Это  толпа  понимает.  И
знает. Родриго великолепный своими подвигами известен не только  на  веселом
бульваре.
     Луна на лезвии вороненом сверкнула, толпа ждет,  что  будет.  Пока  нож
Родриго в руках вертел, улыбался нехорошо, на  Настю  посматривал.  А  потом
народу улыбнулся улыбкой рыцаря благородного, мол, я и без ножа обойдусь,  и
легонько бросил вправо корешку своему. Корешок  на  лету  нож  подхватил,  в
карман сунул. Пока корешок тот нож ловил да в карман совал, все глаза к нему
примагничены были. Только Настя одна ножу внимания много не  дарила.  Видела
она нож, из виду не упускала, но учили ее на оружие  только  краешком  глаза
смотреть, а все  внимание  -  глазам  противника.  Пока  летел  нож,  рванул
великолепный Родриго, правой ногой от стенки толкнулся: не то полет,  не  то
падение. Масса что у буйвола молодого, скорость что у кобры. Не ругался,  не
грозил. На публику работал. Свою силу знал.  Знал,  что  эту  грязную  шлюху
одним ударом убьет. Но хотел так убить, чтобы никто не  успел  даже  ахнуть.
Чтобы толпа момент убийства не уловила. Чтобы  только  магический  результат
все видели: вот стоял тощий оборванец в чужих штанах, а вот уже труп  у  ног
валяется. На то и финт с ножом: вы на летящий нож глазеете, а  в  это  время
Родриго, любимец публики, жутким ударом дробит ненавистную морду.
     Знал Родриго: никому потом в голову  не  придет  разбираться,  что  это
баба. Об убийстве одним ударом на глазах толпы давно Родриго мечтал. Пока  у
него это не получалось. Получалось с двух ударов. И вот случай представился.
Ничего, что противник хлипкий какой-то. Это забудется. А вот о том, что удар
был только один, не забудет город, и во все времена Родриго великолепного за
тот удар вспоминать будет.

16.

     В переплетении путей, в синем свете светофоров спецпоезд товарища Берия
медленно в  тупик  идет.  Спецпоезду  спрятаться  надо  меж  двух  ремонтных
поездов. Во мраке, за брошенными складами персональные машины ждут. И охрана.
     Плюхнулся Берия в "линкольн" со сверкающим радиатором, бросил водителю:
     - Домой. Заместитель товарища Берия, начальник ГУЛАГа товарищ Завенягин
плюхнулся на заднее сиденье "мерседеса".
     - Домой.
     Ему надо  доехать  до  дома,  переодеться,  выскользнуть  в  подземелье
московское, пройти два квартала под улицами  и  домами,  выйти  из  грязного
подъезда на Колхозной, оттуда вызвать машину из сталинского гаража и нестись
на тайную встречу со Сталиным. Нужно доложить о невероятном событии, о  том,
что у Трилиссера голова лопнула. Нужно доложить,  что  на  этот  счет  Берия
думает.
     Начальник   спецгруппы    зарубежных    ликвидаций,    старший    майор
государственной  безопасности  Серебрянский  плюхнулся  на  заднее   сиденье
"форда":
     - Домой!
     Ему тоже до дома надо доехать. Тоже  переодеться  надо.  Тоже  из  дома
ночью незамеченным выскользнуть, тоже на тайную  встречу  выйти  и  доложить
Холованову о странном происшествии, о лопнувшей голове Трилиссера и  о  том,
что об этом думает товарищ Берия.
     Разъехались начальники. Спецпоезд меж  двух  ремонтных  поездов  встал,
огни погасил. Начальник спецпоезда Мэлор Кабалава из  окошка  выглянул.  Да,
подштанники  висят  там,  где  им  висеть  положено.  Это  тайный  вызов  на
агентурную встречу. На встрече с него потребуют полный отчет о том, где  был
Берия, что происходило во время встречи и что по этому поводу Берия думает.

17.

     Все секреты успеха в бизнесе  можно  выразить  одной  формулой:  умение
работать чужими деньгами. А все секреты успеха в  драке  сводятся  к  умению
использовать силу противника против него самого. Чем  он  сильнее,  тем  для
него хуже.
     Остановилось  для  Насти  время,  а  потом  пошло    медленно-медленно.
Прекрасное лицо Родриго, любимое всеми девками веселого бульвара,  озарилось
благородной улыбкой, я мол, и  без  ножа  обойдусь...  Поплыла  правая  рука
лебедем в сторону, разжались пальцы, отделился нож от ладони и,  кувыркаясь,
медленно-медленно,  словно  шарик  воздушный,  полетел  в   ловящую    руку.
Перекосило лицо Родриго... А Насте как раз выпало моргнуть  в  момент  этот.
Всего-то одну долю мгновения глаза закрыты, но ощутила, осознала,  что  тень
его по ней скользнула, что над нею Родриго уже летит и кулак  его  свистящий
выплывает из-за плеча, опережая тело...
     Положение ног Настя не меняла,  она  лишь  присела  чуть,  развернулась
корпусом и отстранилась слегка, пропуская дробящий кулак мимо лица своего. В
миллиметре от носа кулак просвистел, а рукав по  лицу  больно  хлестнул,  по
глазам, и тут же рядом с ухом ее вмазал тот кулак в стену кирпичную так, что
дрогнула стена. Страшный был удар. Опытный был  боец  Родриго  великолепный.
Знал психологию боя: бить надо так, чтобы кулак сквозь противника  проходил.
Бил он с намерением проломать голову и в стену ее впечатать.
     Так он и вмазал. Даром, что мимо. От  удара  этого  сокрушительного  по
двум  кирпичам  трещины  пошли,  крошки  и  пылинки  из  трещин  посыпались.
Захлебнулся Родриго болью.  Если  бы  удар  помягче,  если  бы  веса  в  нем
поменьше, если бы скорость не такая... Но  бил  он  не  только  кулаком,  не
только рукой - в удар вложил мощь всего молодого гибкого тела. Это был  удар
не столько рукой, сколько разворотом корпуса, так, что правое плечо  рвануло
далеко вперед, а левое развернуло и откинуло назад. В удар была вложена  вся
взрывная сила мышц груди, плеч, спины, торса, бедер и голени.
     Мы  так  устроены:  большую  боль  организму   лучше    переносить    в
бессознательном состоянии. Есть  для  каждого  предел  боли,  выше  которого
сознание  автоматически  отключается,  вырубается,  чтобы  страшный   мо