рудью
нарастание возбуждения в зале.

18.

     У господина справа обтрепанные  манжеты.  У  господина  слева  грязный,
засаленный галстук. Все ясно: какие-то богатые люди  выставляют  подставных,
чтобы своим присутствием не привлекать излишнего внимания к шедевру, который
купить хочется, чтобы цену не вздувать.
     Три тысячи! Три тысячи триста!

19.

     В римском Колизее десятки тысяч женщин одновременно входили в состояние
глубокого полового возбуждения в моменты диких убийств на арене.  Гладиаторы
резали друг другу глотки, убивали слонов, жирафов, тигров и львов, но и сами
попадали в когти и в зубы обезумевших  от  ужаса  зверей.  Туда,  на  арену,
выгоняли детей и взрослых, пленных и преступников, и  весь  Рим  орал  одним
диким воплем. Звери рвали людей в  клочья,  звери  рвали  друг  друга.  Люди
убивали зверей и людей. И в моменты убийств женщины Рима  предавались  самым
простым и самым сильным наслаждениям половой  любви.  Сюда,  к  Колизею,  на
время  игр  собирались  мужчины-проституты  со  всей  империи.   И    хорошо
зарабатывали. Состоятельные римлянки с собой  на  представление  по  десятку
самых дюжих рабов приводили... Великий город, столица мира,  во  время  боев
гладиаторов сходил с ума  и  превращался  в  единое  мировое  блудилище  без
различия рангов.
     Не будем осуждать римлян за зверство. Просто у них в те времена не было
кинематографа. Из-за отсталости технической они были вынуждены  наслаждаться
зверством в натуре, а не на широком экране.
     С тех далеких лет натура наша никак не изменилась. Просто мы  научились
свое зверство скрывать.  Иногда.  Тут  в  красной  тьме  возможность  видеть
убийство не на экране  возбудила  женщин.  И  Руди  Мессер  это  возбуждение
ощущает, он видит вздымающиеся груди, чувственный оскал и трепет ноздрей, он
слышит стук женских сердец в едином ритме.

20.

     Борьба продолжается:
     - Пять!  Пять  пятьсот!  Эксперт  с  лупой  выскочил  на    возвышение,
просмотрел мазки и кому-то утвердительно кивает в  зал:  сомнений  нет,  это
действительно ее кисть. Вне сомнений - это работа той самой Стрелецкой.
     - Десять тысяч! Одиннадцать! Двенадцать! Шепот в зале.
     - Вы раньше слышали об этой, как ее... Стрелецкой?
     - Ну как же! А разве вы ничего о ней не знаете?
     - Двадцать тысяч франков! Руки в двух концах  не  опускаются,  и  тогда
длинный с молотком краткости ради пропускает цифры целыми рядами:
     - Пятьдесят! Шестьдесят! Семьдесят!

21.

     Большой  мускулистый  человек  оскалился  и    повернулся    к    своим
почитательницам. Они ответили единым выдохом  со  стоном.  И  тогда  большой
человек вознес топор.

22.

     Дошел до большой и очень круглой  цифры,  дал  себе  передых  и  снова,
захлебываясь:
     - Сто тысяч! Сто десять! Сто двадцать! Растет напряжение. Как не расти?
Каждый в зале соображает: может, подключиться к борьбе, пока не  поздно,  да
шедевр и перехватить. То тут, то там руки поднимаются, демонстрируя  желание
заплатить  больше.  Но  борьба  по-прежнему  идет  в  основном  между  двумя
оборванными русскими упрямцами. А они, может быть,  просто  так  нарядились.
Сейчас  кто-то  из  них  ухватит  удачу  за  крылья,  кто-то  сейчас  шедевр
приобретет. Сейчас борьба прекратится. Один уступить  должен,  выше-то  цену
поднимать некуда. Это все-таки не Гойя. И не Пикассо.

23.

     Руди Мессер почему-то подумал о том, что сейчас убьют не кого-то,
а...

24.

     - Пятьсот тысяч! При этих словах, ломая тишину каблуками, вошел  в  зал
полицейский наряд. Шедевры аукциона охраняются устроителями,  однако  власти
славного города Парижа, как-то прознав о происходящем,  дополнительные  меры
безопасности приняли. А цены растут.
     - Девятьсот девяносто тысяч.
     Двое  полицейских  с  каменными  мордами  встали  по  обеим    сторонам
продаваемого сокровища. Остальные - в углу у запасного выхода, в  готовности
отбить попытку злоумышленников, кем бы они ни были, похитить шедевр.
     Длинный с молотком поперхнулся. Неуверенно произнес:
     - Миллион франков. - Нерешительно осмотрел  углы  потрясенного  зала  и
повторил, как бы прося прощения: - Миллион.


ГЛАВА 22

1.

     Оглянулся длинный еще раз и пошел набирать цену все выше и выше.  А  по
славному граду Парижу уже летит-трепыхает  сенсация.  И  уже  наряды  конной
полиции отбивают журналистские своры от мраморного входа.
     - Миллион  сто  тысяч.  Миллион  двести.  До  первого  миллиона   долго
взбирались. До второго быстро - счет через сто тысяч пошел: миллион семьсот,
миллион восемьсот, миллион девятьсот, два.
     - Два двести. Два четыреста. Десять  процентов  от  цены  -  владельцам
аукциона. С трех миллионов - триста тысяч.
     - Три миллиона пятьсот! Четыре!
     Вопль из зала: "Воды! Скорее воды! Даме плохо!"

2.

     Мысль такая простая...  и  такая  смешная:  надо  себя  спасать.  Топор
взлетел над ним, замер, а потом сначала потихонечку, а  потом  все  быстрее,
рассекая со свистом воздух, полетел на его голову.
     Главное в такой момент - спокойствие сохранить.

3.

     Даму  потащили  на  носилках  весьма  скоро.  Колени  вверх.   Мордочка
чернобурой лисы - вниз. Есть причина такой скорости: санитарам  не  терпится
вышвырнуть даму из зала, скорее вернуться и досмотреть финал.
     - Одиннадцать миллионов франков. Двенадцать. Тринадцать.
     Тишина в зале такая, что если бы длинный шептал, то все равно  во  всех
углах было бы слышно.  Но  он  кричит.  Он  кричит  как  ишак,  возбужденный
возможностью акта  любви.  Он  кричит,  и  его  слова  отскакивают  от  стен
рикошетом:
     - Семнадцать! Восемнадцать!
     Шустрый делец ногти грызет, словно семечки: видел же, как  эту  картину
подвезли, надо было прямо у входа миллион франков предложить,  да  и  увезти
картину еще до аукциона.
     - Двадцать один! Двадцать  два!  Двадцать  три!  Самые  пронырливые  из
журналистов давно в зале. Через  все  кордоны  пробились.  Настю  снимают  и
шедевр двадцатого века - картину "Вторая мировая война".
     - Двадцать четыре миллиона франков! Вот тут-то  в  левом  дальнем  углу
рука господина в сальном галстуке опустилась. На  двадцать  четыре  согласны
оба. Но господин в левом углу выше этого не  пойдет.  А  господин  в  правом
углу? Его рука победно поднята.
     - Двадцать пять миллионов франков! В правом углу рука поднята. В  левом
нет.
     - Двадцать пять миллионов франков, раз... Все головы - на  господина  в
левом  углу.  Он  спокоен.  Он  невозмутим.  Он  слегка  улыбается,  выражая
непонимание тому вниманию, которого он удостоен. Его руки скрещены на груди.
     - Двадцать пять  миллионов  франков,  два!  Господин  разводит  руками,
показывая публике, что выше головы не прыгнешь. Цена немножко кусается...
     - Двадцать пять миллионов франков... три!

4.

     Руди Мессер знал, что в самый последний момент  все  взгляды,  все  без
исключения будут обращены к нему.
     Он дождался этого момента. Он потянул ноздрями воздух в  себя,  как  бы
стараясь вдохнуть его весь. В это же время он своим взглядом как бы втягивал
их взгляды в себя. Он не знал, почему надо так делать, он просто делал.
     Сотни глаз превратились в одну пару титанических черных глаз...
     Спокойно и уверенно  он  представил  черную  точку  меж  этих  глаз,  в
мгновение рассмотрел ее внимательно и сказал...

5.

     Бабахнул молоток в сверкающую тарелочку: б-б-о-м-м-м! Ах,  что  же  тут
началось. Тишину разорвало в клочья,  в  мелкие,  глазу  незаметные  клочки,
разорвало, словно манекен гранатой РГД-33. Взревели разом  дамы  и  господа,
как верблюды, требующие любви. Люстры хрустальные зазвенели от крика,  визга
и писка, от аплодисментов и топота.
     Журналисты на Настю приступом:
     - Мадемуазель Стрелецкая!..
     - Мадемуазель  Стрелецкая,  как  всемирно  признанный  гений  и   лидер
русского суперавангарда, что могли бы вы сказать по поводу...
     Полицейские наряды (их к концу торгов в зале было  уже  пять)  проявили
профессионализм. Интенсивным мордобоем приступ отбили.  Личная  безопасность
выдающегося  мастера-новатора  мадемуазель  Стрелецкой    гарантирована    и
обеспечена: отбивая напор, полицейские сумели вывести ее в соседнюю комнату.
Туда же эвакуирована  картина  -  одно  из  величайших  достижений  культуры
двадцатого века. Туда без увечий и телесных повреждений был вынесен на руках
неизвестный господин, купивший картину. После этого,  перегруппировав  силы,
пять полицейских нарядов внезапным  напористым  рывком  вышибли  публику  из
зала, а уж на улице конная полиция размашистой  рысью,  палками  резиновыми,
рассекая воздух и чьи-то скальпы, довершила  разгром,  разогнав  нахлынувшие
толпы.

6.

     И сказал: "А меня тут нет". Подумал немного и добавил:  "И  никогда  не
было".

7.

     В соседнем пустом зале ошалевшая дирекция аукциона дает прием  в  честь
выдающегося  мастера  мадемуазель  Стрелецкой  и  неизвестного    господина,
купившего  шедевр.  Вернее,  в  честь  представителя  того  господина.  Звон
бокалов. Тихий  рокот  пришибленных  людей.  Суетятся  срочно  вызванные  из
соседнего ресторана официанты. Все - бестолковым экспромтом.
     Директор поднимает бокал шампанского  и,  не  находя  слов  для  такого
случая, попросту выпивает. Вместе с ним пьет длинный  с  молотком.  За  свою
жизнь он такой сделки не имел. Дирекция  получит  десятину,  а  он  лично  -
процент от этой десятины. Десятина  -  два  с  половиной  миллиона.  Из  них
длинному персонально - двадцать пять тысяч франков. За день работы.  За  то,
что цифры выкрикивал. Так это  же  не  все:  он  сегодня  не  только  шедевр
Стрелецкой продал, сегодня были и Шишкин,  и  Фаберже,  и  Айвазовский.  То,
понятно, мелочи. Но и они на дорогах Европы не валяются.  Прикинул  длинный,
сколько ему сегодня достанется, сам себе не верит.
     В зале, кроме великой художницы и ободранного господина, - только свои.
И  все  равно  народу  набивается.  У  победы  всегда  много  родственников.
Шампанское - ящиками, ящиками, ящиками.
     Между  выпиванием  и  поздравлениями  -  формальности.    Господин    с
обтрепанными рукавами  отдает  директору  чек  на  двадцать  пять  миллионов
франков. Подпись: Червеза.
     Легкое замешательство: а разве сеньор Червеза знал заранее, что  именно
такой будет цена?
     На неожиданный вопрос после короткого размышления  найден  ответ:  нет,
конечно, сеньор Червеза не  мог  знать,  какая  будет  цена.  Двадцать  пять
миллионов франков - это максимум, выше  этого  сеньор  Червеза  не  стал  бы
подниматься. А если бы цена оказалась ниже, он бы просто прислал другой чек.
     Вот как? Убедительно.
     Чек  принимают  представители  "Лионского  кредита",   связываются    с
"Барклаем". "Барклай" подтверждает  наличие  такой  суммы  на  личном  счету
сеньора Червезы. Между двумя банками - обмен бумагами.  Сумма  перечисляется
со счета сеньора Червезы на счет владельцев аукциона. Теперь из  этой  суммы
дирекция оставит себе десятину.  Из  этой  же  суммы  будет  заплачен  налог
государству. Остальное - создательнице шедевра. Счетовод вычисляет  проценты
и выписывает чек на 17 225 741 франк и 55 сантимов.

8.

     В бордовой тьме как бы выключили фильм. Немая сцена. Все смотрят в одну
точку,  все  молчат.  Внезапно  все  ожило,    зашевелилось,    задвигалось,
заговорило.  Подавляя  нахлынувшую  страсть,  женщины   закурили,    глубоко
затягиваясь,  отворачиваясь  от  партнеров  своих  и  прикрывая  блеск  глаз
ресницами.
     Вышибала Гейнц с красным топором, размахнувшись полным замахом,  тяпнул
в пол и рассек драгоценный ковер.
     Фрау Бертина, единственная во  всем  зале,  не  могла  понять,  что  же
происходит.  Все  говорят  про  какого-то  мальчика.  Но  тут  нет  никакого
мальчика! Когда вышибала Гейнц снял топор с пожарного щита, ей стало  жутко.
Ужас  усиливался  всеобщим  молчанием.  Никто  Гейнцу  не  мешал,  никто  не
возражал, никто не кричал. Вышибала прошел через весь зал в  полной  тишине,
вознес топор и ударил им в пол.
     Фрау Бертина поняла, что в общем  молчании  она  может  спасти  себя  и
остальных только криком. Надо разбудить оцепеневших.
     И она дико завизжала, как кошка под трамвайным колесом.

9.

     Настя принимает чек, улыбается, а длинному на ушко:
     - Верни офицерского Георгия.
     - Почему?
     - Я тебе его дала как залог: если мою картину не  продадут  по  хорошей
цене, заберешь себе. Но ее продали по хорошей цене. По очень  хорошей  цене.
Верни.
     - Не знаю никакого Георгия. Не брал... Пока он говорит, Настя Жар-птица
спокойно смотрит себе под ноги. Но вот он на мгновение замолк, и  тогда  она
поднимает свои синие глаза. Не моргая смотрит внимательно в его  переносицу,
как бы стараясь рассмотреть какое-то несуществующее пятнышко. А его от этого
взгляда повело вправо. Ясно, надо просто отвести  взгляд...  Не  получилось.
Его  длинные  ноги  превратились  в  ходули   на    расшатанных    шарнирах.
Подламываются. Он это  сознает,  но  помочь  себе  не  может.  Тем  краешком
сознания, который еще не  замутило,  он  почему-то  представляет  деревянный
молоток аукциона в ее правой руке. Он старается сообразить, куда она его тем
молотком тяпнет: в лоб? в зубы? а может?.. Он прикрывает одной  рукой  зубы,
другой - мужское естество. Перед собою он не видит ничего, кроме синих глаз,
а в них - безбрежный, бездонный океан зла и ненависти.
     Потом он валится через стол, слышит, но  не  понимает  крик  директора:
"Опять эта свинья длинная перепилась! Завтра выгоню!"

10.

     Завизжала фрау Бертина раздавленной кошкой. И дамы  завизжали.  Господа
заорали, с мест вскочили, за револьверы хватаются.
     К слову сказать, пистолеты автоматические тогда только в моду  входили,
потому - револьверы. Это, во-первых. А во-вторых, в такое место  без  оружия
ходить неприлично.
     Разом все револьверы  выхватили.  Шутка  ли?  Сидят  люди,  в  картишки
режутся, никого не трогают, а  вышибала  Гейнц  за  твоей  спиной  топориком
помахивает. Есть от чего завизжать! Спасибо фрау Бертине, внимание обратила,
а так бы...

11.

     Снова утро. Противное парижское утро. Серые  дома.  Серое  небо.  Серый
дождь. И ветер тоже серый. Гонит ветер острые капельки волнами и  сечет  ими
лицо, как стальными опилками.
     Настя идет получать деньги.  Одна.  Если  бы  у  нее  были  способности
Мессера, то никаких проблем. Но она - всего лишь ученица чародея.  Неопытная
ученица. Начинающая.
     Ей в Париже легче, чем было Мессеру в Москве. И в то же время  труднее.
У Мессера была в руках ученическая тетрадка вместо  паспорта,  чека  и  всех
других документов. Ему одной тетрадки хватило. А у Насти - настоящий чек. Он
оформлен правильно,  заверен  соответствующими  печатями  и  подписями.  Она
написала картину, сеньор Червеза через аукцион картину купил... И все  же...
"Барклай" может потребовать личного подтверждения сеньора  Червезы:  это  вы
картину купили?
     Мессер в Москве ничем не рисковал -  не  дали  бы  ему  денег,  на  том
история и завершилась бы. А тут... Тут так  просто  не  вывернешься.  Захват
человека, угрозы, пытки, вымогательство... За это  во  Франции  все  так  же
секут головы, как и во времена Робеспьера. И все так же  отрубленные  головы
продолжают смотреть и  слушать.  Воображение  у  Насти  резвое.  Представила
сверкающее лезвие гильотины. Интересно,  будет  ли  она  визжать,  когда  ее
поволокут на помост. Многие визжат. Хорошо у нас  в  цивилизованной  России:
ба-бах в затылок! И  вались  в  яму.  А  тут  во  французском  варварстве...
Наверное, она будет просить палача: "Месье палач, пожалуйста, не  тяните  за
веревочку! Не тяните! Дайте пожить еще минуточку! Всего одну минуточку!"
     Но пока ее голова еще не грызет корзину. И никто пока не  тащит  ее  на
помост к этой варварской машине смерти. А может, не идти  в  банк?  Если  ее
хотят арестовать, то лучшего места, чем банк, не придумать. Или идти? У  нее
нет денег на такси. У нее нет денег на автобус. Она идет сквозь серый  город
и серый дождь. Она идет, а в каждом киоске - ее портреты. В каждой витрине -
фотография  ее  картины.  И  мальчишки  с  кипами  газет  бегут  по  улицам,
выкрикивая на все лады заголовки первых страниц:
     - "Позор Франции!". Покупайте "Позор Франции!".
     - "Как мы до такого докатились?". "Как докатились?".
     - "Вопрос, на который нет ответа!".
     - "За этот позор ответит вся нация!". Покупайте! Покупайте!
     - "Тройной позор!". Спешите видеть: "Тройной позор!".

12.

     Стоит вышибала Гейнц, топор в руках вертит,  ничего  не  понимает.  Вот
сейчас только у входа сидел. Кто ему топор в руки  вложил?  Почему  на  этом
конце зала оказался? Зачем ковер рубил?
     Поднимает глаза на господ гостей, в глазах - извинение за беспокойство.
     А голосом извинений произнести не успел... Главный  смотритель  венских
тюрем поднял "Вебли-Фосбери" сорок пятого калибра и,  не  целясь,  на  спуск
нажал:
     - Опять эта свинья нанюхалась какой-то гадости!

13.

     - А ведь странно, князь, она всех нас знала до того, как мы  успели  ей
представиться. Она знала каждого по имени и отчеству, она знала, кто в каком
полку служил и кто какими  орденами  награжден...  Интересно,  откуда  такие
знания?
     - Удивительно другое: она проявила такие  познания,  но  никто  из  нас
этому даже не удивился. Может быть, она нас как-то заворожила?
     - Во всей этой истории много неясного и подозрительного.  Мы  почему-то
все ей повиновались, Беспрекословно повиновались.  Она  давала  указания,  с
нами не советовалась. Мы  с  ее  указаниями  соглашались,  мы  ей  почему-то
подчинялись, ее приказы выполняли.
     - Все это так, но давайте, господа офицеры, признаем и другое:  план  -
безупречен.  Она  все  предусмотрела  до  малейших  деталей.  Все,  что  она
приказывала совершить, преисполнено смыслом и неотразимой логикой.
     - И все же на конечном этапе все провалится. Рассудите сами, милостивые
государи, какой банк  добровольно  отдаст  четыре  чемодана  денег  какой-то
девчонке, одетой непонятно во что, девчонке, которая...
     - Она предъявит чек, и ее тут же арестуют. Ее  заставят  говорить.  Она
выдаст всех нас, работа полиции упрощается тем, что все наши имена и приметы
она помнит... Потом,  господа,  всем  нам  отчекрыжат  головы  этой  мерзкой
варварской машиной. У французов это очень здорово получается.
     - Из Парижа надо уходить. Из Франции.
     - Кто намерен уходить? Вы, Андрей Владимирович? Вы, Юрий  Сергеевич?  И
вы, граф? А я, господа, остаюсь. Я верю в ее удачу. Вы обратили внимание  на
технику допроса, которой она  владеет?  То-то.  Это  настоящая  вдохновенная
поэтесса допросов с пристрастием. Мы все прошли Гражданскую войну. Мы видели
много крови, много зверства. Нас ничем не удивишь. Но меня лично она удивила
техникой. Она же мастер допросов,  мастер  недосягаемого  совершенства.  Она
явно этим делом занималась раньше, и никто ей пока голову не отрезал...
     - Если она этим занималась раньше, то почему у нее нет денег? И где это
она такому невиданному мастерству допросов обучалась?
     - За похищение человека во Франции головы  режут  аккуратно,  не  знаю,
господа, увернемся ли мы от гильотины, но  своих  орденов  мы  уж  точно  не
увидим.

14.

     Сказал Руди Мессер, что  нет  его  тут,  и  чуть  в  сторону  отступил.
Зашевелились все, заговорили. Рядом с Руди  красный  пожарный  топор  рассек
ковер китайский, глубоко в пол врезался. Фрау Бертина завизжала, за нею  все
дамы. Вскочили господа, револьверы выхватили...
     Грохнул  выстрел.  У  вышибалы  Гейнца  прямо  меж  глаз  на  переносье
появилась черная точка круглой формы с ровными краями. Вроде на  сверлильном
станке дырочку аккуратно просверлили.
     Рухнул вышибала.
     Завизжали дамы еще громче. Тут, понятно, н