алее деловое предложение, как это надо делать.
     - Это она придумала?
     - Она, товарищ Сталин.

3.

     Она спустилась по стертым каменным ступеням под закопченные своды.
     - Здравствуйте. Ей не ответили.
     - Мне князя Ибрагимова. Бросили они на стол карты, и страшные обросшие.
морды повернулись к ней все разом. И расступились. У  стены,  за  изрезанным
ножом столом здоровенный мужик в потрепанной черкеске. На груди кармашки для
газырей. Кармашки остались, а серебряные газыри пропиты еще в 1923  году.  -
Слушаю вас, сударыня.
     - Здравствуйте, князь. У меня дело.
     Он только чуть склонил до самых глаз курчавой бородой заросшую голову и
ухмыльнулся, кивнув в ее сторону:
     - У нее дело.
     И все ухмыльнулись.
     - Я,  князь,  -  Анастасия  Стрелецкая.  Тишина  в  подвале  зашуршала,
сгущаясь.
     - Графа Андрея Стрелецкого дочь?
     - Да.
     - И что бы вы хотели, сударыня?
     - Я же сказала: у меня дело. Он хмыкнул, и за ним все в подвале как  бы
выдохнули, зашевелились, как бы  заговорили,  слов  не  произнося.  Тут  же,
однако, и смолкли.
     - Дело. Ха. Какое может быть  дело  у  дочери  красного  графа...  Граф
Стрелецкий пошел  в  услужение  совдепии...  Надеюсь,  красные  его  за  это
пристрелили.
     - Его расстреляли, - глухо и отчетливо ответила Настя.
     - Во! - торжествующе  заключил  бородатый,  назидательно  поднял  вверх
указательный палец и повторил: - Во!
     В восклицание и широкий жест он вложил все сразу:  а  разве  я  его  не
предупреждал?! А могло ли быть иначе! Нашел кому служить! А  разве,  господа
офицеры, вас ждет что-либо кроме расстрела на родине мирового пролетариата?!
Находились тут некоторые военные, о возвращении болтали!
     Много лет бородатого князя ревность тайная терзала. Два было  пути:  за
красных или против. Выбор у каждого  был.  Те,  кто  за  красных  пошли,  те
Россией правят, те в царских палатах угнездились, тем большевики звания дали
комкоров да командармов. А те, кто против, те в парижских кофейнях последние
штаны в карты просаживают.
     По ночам, почесываясь под вшивым одеяльцем, стонал князь: ах, маху дал,
надо было к красным идти... Но очнувшись к  вечеру  после  хмельной  ночи  и
тяжкого, горячей жаждой переполненного утра, только злее становился: я  вас,
гадов, однажды!
     Знал князь... Знал и верил... Знал, что перережут потом коммунисты всех
своих попутчиков, всех, кто к ним в услужение пошел.  И  дождался  бородатый
1937 года. У него еще с Гражданской войны на сальной бумажке списочек друзей
был заготовлен. Тех, кто к красным ушел. Тех, кому  атаман  сибирский  князь
Ибрагимов глотки перерезать при первой встрече поклялся. Не выгорело  князю.
Но и то ладно, что если князю самому не выпало друзьям бывшим глотки резать,
так хоть нашелся  на  них  товарищ  Сталин,  занялся  этим  делом,  увлекся,
перестрелял кого следует.
     Князь Ибрагимов после каждого московского  процесса  в  своем  списочке
имена вычеркивал. И все  меньше  их  в  списке  оставалось,  друзей  бывших.
Наконец в списке один только и остался - граф Андрюшка Стрелецкий, с которым
вместе  в  Лейб-гвардии  Кирасирском  полку  начинали  когда-то,  с  ним  на
Германской войне в окопах вшей кормили. Потом в  Сибири  судьба  свела.  Уже
врагами. Под селом Ферлюевым. Загнал красный комдив Стрелецкий отряд вольных
стрелков князя Ибрагимова в ущелье снежное, в распадок, зажал, запер  выходы
и покрикивает, посмеивается:  выходи,  мол,  Махмуд,  сдавайся,  банду  свою
выводи, не трону, по старой  дружбе  своим  заместителем  сделаю.  А  Махмуд
Ибрагимов вышел на  видное  место  вроде  парламентера,  чтобы  красные  его
видели, потрепал между ног своих  и  красному  командиру  Стрелецкому  перед
смертью неминуемой проклятия орал, карой грозил небесной: не  простит  Аллах
службу шайтанам, и Христос твой не простит. Вы, бляди красные,  кричал,  нас
здесь перебьете, а потом вас всех коммунисты перережут.  Проснулся  тогда  в
князе Ибрагимове пророк, и  кричал  он  красным  обидные  слова,  а  они  не
стреляли. Иди, орал князь, ко мне,  Адрюшка,  в  Китай  прорвемся,  в  Париж
уйдем!.. Ночью через перевал рванул атаман Ибрагимов,  сквозь  снега.  Людей
потерял. Главное - лошадей. Куда  в  Сибири  без  лошади!  Все  пулеметы  на
перевале бросил. Весь обоз. Вырвался, как лис из капкана. Вывел  семерых  из
последних четырехсот.  Ушел.  Золотой  запас  бросил...  Пришел  в  Китай  в
стоптанных сапогах. В них же весь мир обошел:
     Харбин, Шанхай, Сидней, Панаму, Бразилию, Алжир. Теперь  вот  в  Париже
дрянное винцо атаман попивает. В картишки режется. Аллах простит. В картишки
не везет князю Ибрагимову. И вообще не везет  в  жизни  этой.  Одна  отрада:
сбылось пророчество - тех, кто к красным в услужение пошел, вознесла  судьба
высоко, да низко бросила...
     Вот и Андрюшку Стрелецкого в распыл товарищ Сталин  пустил.  Правильно.
Сообщение о расстреле старого  друга-врага  явно  понравилось  князю,  и  он
милостиво указал Насте на скрипящий стул.
     - Так что же от меня хочет коммунистическая  графинюшка,  отец  которой
ушел к коммунистам и  убивал  своих  соотечественников  в  угоду  социальной
справедливости?
     - Князь, мы говорим сейчас не о моем отце, а  о  деле,  которое  я  вам
предлагаю. Не знаю, что совершил мой отец, но надеюсь,  вы  не  подозреваете
меня в том, что лично я принимала участие в массовых расстрелах...
     Заржали господа офицеры кавалерийским эскадроном. Заржали  до  хрипа  и
храпа.
     - Сударыня, уверяю: вас лично никто в этом не подозревает.
     - Тогда к делу. Я больше не живу в Советской России. Мне нужны  деньги.
Знаю, где достать. Нужна помощь.
     - Сударыня, меня интересуют только большие деньги.
     - Меня, сударь, тоже.

4.

     Он увидел ее  глаза.  Безумные  глаза.  И  чуть  испачканное  чернилами
переносье.  Она  учительница.  Она  хорошая  учительница.  Умная,   строгая,
требовательная. Она до темноты проверяла тетради. Ее пальцы в чернилах.  Она
сидела задумавшись, лицо ладонью подперев. Потому чернила на переносье.  Или
поправляла большие очки, от которых ее глаза еще больше. Еще прекраснее. Еще
страшнее. Сейчас нет на ней очков, но чернила остались.
     Раскрыл Руди глаза широко.  Распахнул.  Почему-то  чернильное  пятнышко
между этих глаз его внимание привинтило. Он старается пятнышко  рассмотреть.
Новый удар отвлек бы его. Потому он ей сказал:
     - Не бей меня.

5.

     В квартире Ежова  пусто.  Николай  Иванович  бродит  по  гулким  залам,
коридорам и комнатам меж голых каменных теток с оторванными руками.  Бутылку
в руку взял. Исказило ему лицо: раньше бутылки по персональному заказу завод
"Заря" поставлял, с персональными  этикетками:  "Для  товарища  Ежова".  Так
заведено  было:  "Для  товарища  Кирова",  "Для  товарища  Зиновьева",  "Для
товарища Бухарина". С  печатями  сургучными  бутылки  вождям  подвозили,  на
каждой - номер, как на оружии,  к  каждой  формуляр  присобачен  с  десятком
подписей.
     А теперь докатился Николай Иванович Ежов до того,  что  бутылки  в  его
доме без номеров, без формуляров, без  этикеток  персональных.  Так  ведь  и
отравить могут! Покрутил Ежов бутыль в руках, недоумение  лицом  выразил  и,
обозлившись внезапно, швырнул ту бутыль,  как  гранату  РГД-33,  через  весь
почти музейный зал. Грохнулась бутыль о чью-то живописную каменную  задницу,
осколками стеклянными поражая картины каких-то неведомых Ежову Ренуаров.

6.

     - Ваше сиятельство, мой план прост: некто, сеньор  Хуан  Червеза,  взял
деньги в испанском банке "Балерика ТС". Деньги  пустил  в  оборот  и  хорошо
заработал. Потом - Гражданская война в Испании, кризис, анархия. Долг  банку
не возвращает и возвращать не  намерен.  Сеньор  Червеза  уверен,  что  банк
разорен войной и скоро будет объявлен банкротом.  Наша  работа:  вырвать  из
него все, что он занял, взять проценты за четыре года,  наказать  за  плохое
поведение и взять с него плату за нашу работу с ним.
     - Его сначала надо найти.
     - Я его нашла. Он тут, в Париже живет. На  авеню  Фош.  Почти  у  самой
арки. Там дом пятиэтажный. Его квартира - три верхних этажа.
     - Надо  собрать  сведения  о  его  повадках,    сообщниках,    друзьях,
родственниках, соседях...
     - Я собрала.
     - Дальше - захват?
     - Захват.
     - И... убедительная беседа?
     - И убедительная беседа. Я слышала, князь, вы в Сибири атаманом были...
Я слышала, вы умеете людей убеждать.
     - Мы умеем, - сладко потянулся князь и потер руки.

7.

     Фрау Бертина подчинилась и опустила линейку. И тогда он  зачем-то  стал
рассматривать ее кабинет. Фрау Бертина сидит молча. Руди заглянул в соседнюю
дверь - там ее квартира.
     Ничего интересного не увидел, кроме цепей, плеток и  хлыстов.  Квартира
как квартира. Он снова смотрит на чернильное пятно на ее переносье:
     - Мне пора.
     Она не возражает, щелкает замком и распахивает перед ним дверь.

8.

     Называть каменных  теток  статуями  Николай  Иванович  Ежов  так  и  не
научился. Есть же слово хорошее,  всем  понятное  -  фигура.  Так  он  их  и
называет.
     Среди фигур - проход. Особым ключиком отомкнул Ежов потайную дверь.
     Ступеньки вниз. Нажал на кнопочку,  осветился  подвал.  Тут  у  Николая
Ивановича тайник. О нем никто не знает. В свою частную жизнь Николаша никого
не пускает. Отстранен Ежов от  руководства  НКВД,  отстранен  от  управления
лагерями, тюрьмами, расстрельными пунктами, камерами пыток.  Но  от  любимой
профессии его не так просто отстранить. У него своя, частная  камера  пыток.
Хорошо тут. Уютно. Инструмент - высший класс. В Германии заказывали.  Такого
инструмента нет ни в Лефортове, ни в Суханове.  Такой  инструмент  только  у
Николая Ивановича в личном пользовании, в  частной  собственности.  Потрогал
рукой пилочки сверкающие, никелированные: ах немцы!  Какая  культура  пыток!
Куда нам до них, сиволапым.

9.

     - Для захвата нужна машина. Это стоит денег. Денег у нас нет. А у  вас,
сударыня?
     - У меня тоже нет денег. На последние до Парижа добралась. Но знаю, где
взять.
     - Поделитесь.
     - Вы, князь, если не ошибаюсь, были награждены  офицерским  Георгием  и
Станиславом с мечами.
     Вы, Александр Михайлович, - Владимиром на шею и Анной  на  оружие.  Вы,
Сергей Николаевич...
     - Заложить ордена?! Как смела ты...
     Чудовищное бешенство вдруг  взорвало  бородатого.  Он  ухватил  зеленую
бутыль за горлышко, и казалось, раздавит ее короткими мощными пальцами.
     Настя презрительно усмехнулась. Ее  тоже  взорвало  бешенство,  но  она
сдержалась. Она хотела крикнуть ему в лицо: "О, господа  гордые  гвардейские
офицеры, ваши женщины торгуют собой на улицах городов всего мира  от  Сиднея
до Парижа и Рио и на свои жалкие гроши содержат вас - бездельников, а вы тут
в офицерскую честь играете!"
     Но не сказала этого Настя, только ногтями по столу скребнула, как  злая
кошка. И отвернулась в омерзении.

10.

     Руди не спал всю ночь. Ругал себя. Любопытство - могучая штука.  Отчего
же он так слаб? Надо было вынести  боль.  Может  быть,  надо  было  кричать?
Просила же фрау Бертина кричать. Тогда бы он узнал, что бывает дальше.

11.

     Сталин сжал руку Ежову. Обнял за плечи:
     - Николай, у тебя гениальная голова! Мы с тобой еще  поработаем.  Давно
Сталин не жал ему руку! Давно Сталин не обнимал его за плечи  и  не  называл
его по имени. Давно сталинская улыбка не искрилась такой дружбой.
     Ноги Ежова стали легкими-легкими, какая-то сила подхватила  его,  и  он
почти вприпрыжку выскочил из сталинского кабинета. Помнит Николай  Ежов  это
чувство: раньше, когда он был наркомом внутренних дел, приходил к Сталину  с
длинными расстрельными списками, Сталин подписывал, и охватывала Колю  Ежова
неудержимая радость, и на ее крыльях выскакивал он из сталинского кабинета...
     Именно это чувство вынесло его в коридор... Тут-то его и взяли.

12.

     Не сказала Настя обидных слов. Но поняли они, что она им сказать хотела.
     Отшвырнул князь бутыль. Хлопнула  бутыль  об  пол  кирпичный,  брызнуло
зеленое вино  вместе  со  звонкими  осколками  такого  же  зеленого  стекла.
Испугалась бы Настя резкого жеста, звона и грохота неожиданного.  Но  злость
ей испугаться не позволила. Перекосило ее злостью:  ишь,  нашлись  ревнители
чести! Потому на испуг у нее эмоций  не  осталось.  Потому  она  даже  и  не
вздрогнула, когда все вздрогнули.
     Они это по-своему поняли.
     Запустил  князь  руку  куда-то  глубоко  за  пазуху,  извлек   платочек
засаленный, тугим узлом завязанный. Зубами узел разворотил. Бросил  на  стол
Георгия, сверкающего белизной, и Станислава с мечами и  ореликами.  Ленточки
замусолены, а золото звенит и светится.
     Бросил и вышел, ни на кого не глядя.

13.

     Руди Мессер решил попасть к ней на ночное наказание еще раз.  Интересно
же: чем все это кончится? Но она его больше не  вызывала.  Ладно.  Он  начал
писать с таким количеством ошибок, за которое его каждый день  следовало  бы
драть кнутом. По часу. Или по два.
     Но она не вызывала. Он начал писать поперек строчек.  Она  ставила  ему
отличные оценки. Он перестал писать вообще. А она  продолжала  отмечать  его
старание. Он знал: других она вызывает на всю ночь. Он начал бить стекла. Не
помогло. Он встретил ее в коридоре и сообщил, что вечером  в  школе  устроит
пожар. Тут ее взорвало.

14.

     Николая Ежова взяли как-то тихо и буднично. Прямо за дверью сталинского
кабинета нависла над ним тень Холованова:
     - Вы арестованы!
     Двое подхватили под руки, завернули их назад, как ласты, и вздернули. С
синих петлиц государственной  безопасности  некто  с  наглой  мордой  сорвал
огромные маршальские звезды... - Иди, сука!

15.

     Захват - дело простое. Особенно если клиент  по  девкам  шляется.  Если
темные кривые переулки его влекут.
     Его взяли тут же, на Сен-Дени. Улица широкая, а в стороны - переулки, а
от переулков - длинные темные коридоры-переходы тоже вроде переулков, только
крытые, кошками загаженные и людьми. Там лестницы скрипучие  вверх  и  вниз,
ведра и мусорные баки, там вырванные фонари, там темнота, смрад  и  сырость,
там сальные стены исписаны непристойными решительными призывами...
     Человек с такими деньгами мог бы снимать девок  на  Пигали  и  даже  на
Мадлен, там девки и качеством лучше, и чище.  Но  дороже.  А  он  привык  на
Сен-Дени... Всю жизнь тут. Разбогатев, привычкам юности не изменил.

16.

     Вторым делом в берлинских тюрьмах  -  санитарная  обработка.  А  первым
делом бьют.
     У нас в те славные времена та же  процедура  была  принята.  А  Николая
Ивановича Ежова еще не били. Его ввели в большую, видимо, подвальную комнату
под тяжелыми кирпичными сводами. На монастырь похоже.
     Посреди комнаты - привинченное к полу деревянное кресло, с ремнями. Его
усадили, прижали голову к спинке и пристегнули горло широким ремнем. Тут  же
пристегнули  ноги  к  ножкам  кресла,  а  руки  к  широким,   отполированным
предшественниками подлокотникам. И вышли все, его одного в полумраке оставив
     В широком зале почти пусто: кресло с пристегнутым Ежовым  посредине,  а
перед ним, на возвышении, стол, как бы для президиума.  Или  для  трибунала.
Только в трибунале три стула и портрет Ленина на стене, а  тут  один  только
стул. И товарища Ленина нет.
     Сжался внутренне Николай Иванович Ежов, к  сопротивлению  подготовился.
Но нет никого вокруг, и шагов не слышно. Тихо. Ни звука.  И  увидел  Николай
Ежов на столе...

17.

     Сеньора Хуана Червезу привезли завернутым в кусок  кровельного  железа.
Как сюрприз в упаковке. Костюм на нем новый, дорогой, но перепачкан пылью  и
ржавчиной. Туфли
лакированные, тоже перепачканы пылью. Вернее - одна только  туфля  осталась.
На левой ноге. А  туфлю  с  правой  ноги  где-то  потеряли,  когда  волокли.
Досадно. Улика. С другой стороны, это драгоценная крупица опыта: в следующий
раз, перед тем как человека в кровельное  железо  заворачивать,  надо  будет
обувь снимать, если она быстросваливающаяся.
     А ртом обломок своей трости держит. Как  верный  пес,  который  хозяину
палку из пруда тащит. Вот и этот - закусил, зубами в  дерево  врезался,  Оба
конца трости телефонным кабелем перехвачены, на  его  загривке  тугим  узлом
связаны. Чтобы не выронил случаем.
     Из видимых синяков на нем пока только один, под левым глазом. Один,  но
ядреный.  Его  бросили  на  кирпичный  пол,  громыхнули  железным    листом,
разворачивая.

18.

     Руди нарывается на ночной вызов с битьем, а вместо этого она орет.  Это
не понравилось ему. Он посмотрел в ее глаза, вернее, между глаз, в  надежде,
что переносица над тонким носом с трепетными ноздрями перепачкана чернилами.
     Но чернил не было. И тогда...

19.

     Выскользнул из какой-то подворотни слух и по Москве пошел гулять.  Слух
про заговор в НКВД. Собрались заговорщики на озере Байкал. Семеро  их  было.
Сговорились товарища Сталина убить. А товарищ Сталин -  не  будь  дурак,  им
туда своего друга заслал, Мессера-фокусника. Мессер  невидимкой  прикинулся,
рядом с заговорщиками сидел, водку пил.  Они  все  удивлялись,  что  бутылка
пустеет быстро. Закусывал Мессер, на ус  мотал.  А  как  главный  заговорщик
заикнулся, что товарища Сталина убить неплохо бы, так Мессер на него  только
посмотрел, у того голова и лопнула.
     Тогда он на других посмотрел, и у тех головы полопались. Чем же  Мессер
их убивал? Эх, серость, так взглядом же!

20.

     Так выпало, что во  всем  подвале  оказался  только  один  предмет,  на
котором сидеть можно, - пустой бочонок.
     Настю, как единственную тут представительницу прекрасного пола, на  тот
бочонок и усадили. И получилось - она одна сидит. Остальные стоят. Не считая
того, который у ее ног лежит.
     А еще выпало так, что во всей компании по-испански Настя одна  свободно
изъясняется. Понятно, не считая того, который у ее ног.
     Это обстоятельство ее как бы на первый план выдвинуло.  Она  говорит  -
остальные молчат. Она говорит тихо и отчетливо. И чтобы  слышать  ее  слова,
все стихли. Слова ее не все понимают дословно, но смысл их понятен каждому:
     - Сеньор, я сразу открываю карты: ты  отсюда  живым  не  выйдешь.  Тебя
вынесут. Света дневного тебе тоже не видать: вынесут тебя ночью  в  железном
рулоне. Сам знаешь, за что:  ты  должник  банка  "Балерика".  Долгов  ты  не
платишь и платить не намерен. Это  нехорошо.  За  это  я  тебя  накажу.  Мое
наказание - смерть. Но я готова тебе помочь, если ты поможешь мне. Мне нужно
получить деньги, которые ты задолжал, кроме того, я работаю с  тобой,  и  ты
обязан мне мою работу оплатить. Украсть тебя, утащить, спрятать  -  все  это
денег стоит. Ты мне расходы на твою поимку возместишь. Воруя тебя, я  и  мои
сподвижники рискуем своими головами  в  самом  прямом  смысле.  Сам  знаешь:
Франция - страна варварская.  Тут  публично  отсекают  головы  за  те  вещи,
которыми ты меня вынуждаешь заниматься. Я  рискую  головой.  И  эти  господа
рискуют своими буйными головами. Поэтому ты должен наш риск оплатить сполна.
Не знаю, как господа офицеры, но свою голову я ценю дорого. Не строй иллюзий
- я знаю о тебе больше, чем ты предполагаешь, я знаю, сколько у тебя денег и
где они. Мне надо их получить, но так, чтобы ни банк, ни  полиция,  ни  твои
компаньоны мне не помешали  их  забрать.  Думай,  как  это  сделать.  Думай.
Придумаешь - обещаю легкую смерть. Я слово держать умею. Ну а если  со  мной
что-то случится - тебя ждет ужасная смерть. Не веришь? Хочешь, я  тебе  свое
умение покажу?


ГЛАВА 20

1.

     Манекен с облупленным носом  привязан  к  стулу.  В  штаны  манекену  -
гранату РГД-33. К колечку -  веревочка.  Проба  первая.  Результат:  так  не
пойдет. Как  говорят  испанцы:  по  passaran.  В  переводе  на  русский:  не
прохонже. Не пойдет по