оворит
капитан Юрин в одиночестве? Тоже о бабах?
     - В том и проблема, что не о бабах. Наверное, свихнулся капитан.
     - Хочешь, Дракон, угадаю, о чем он говорит в одиночестве?
     - Угадай, чародей.
     - Все просто. Уверен, моя ученица тоже способна угадать.  Что  скажешь,
Анастасьюшка?
     - Тут легко догадаться. Если капитан Юрин, оставшись один, сам с  собою
говорит не о бабах, значит, речи патриотические произносит. Правильно?

15.

     Сверкающий поезд товарища Берия,  скрипнув  тормозами,  остановился  на
тихой конечной станции без названия. Кругом охрана. Рядом озеро  неописуемой
красоты. Тут, вдали от шума и суеты, состоится совещание  на  тему,  которая
всех так волнует.

16.

     - Именно так! Говорит словно с трибуны.  Говорит  словно  на  партийном
собрании. С ума спятил? Понятно, в  присутствии  экипажа  только  правильные
речи говорить надо. Но оставшись один...
     - Диагноз я бы такой поставила: капитан Юрин умнее  других  в  экипаже.
Никто, кроме него,  не  догадался,  что  корабль  полностью  прослушивается,
потому в тесном кругу или наедине люди говорят всякие  глупости.  А  капитан
"Амурлеса", Юрин Александр Иванович, сообразил, что корабль - необычный, что
еще на стадии проекта  ему  заданы  какие-то  секретные  функции,  на  таком
корабле без прослушки не могло обойтись. Сообразив, что подслушивают,  можно
молчать  все  время.  Но  можно  и  говорить,  но  только  то,   что    ушам
подслушивающего  адресовано.  Говорит  капитан  Юрин    так,    чтобы    ты,
подслушивающий, в  протокол  вписывал  пропагандную  чепуху  как  самые  его
сокровенные мысли. Правильно, чародей, я обстановку понимаю?
     - Браво, инфанта.


ГЛАВА 16

1.

     Звезды в небе - огонь ледяной. Небо черное, море черное. В небе звезды,
в море звезды. Плещут волны. Впереди по курсу нет звезд. Из  этого  следует,
что впереди или тучи, или утесы закрывают небо. Вот и прибой слышно.  Шуршит
прибой мелкими камушками. Пора.  Полоснул  Дракон  лодочку  надувную  ножом,
вспорол ей бока и брюшко, подхватила их  холодная  пологая  волна.  Вознесло
Дракона с Жар-птицей и опустило, и вновь вознесло. Страшно в черном небе,  в
черной волне. Снова подняло их и опустило, тут и дно под ногами.  Волна  без
излишней свирепости к берегу толкает. Выплыли. Где-то далеко "Амурлес"  море
фосфорное чертит, подальше от острова уходит. Тепло там, уютно, душ горячий,
еда сытная, постель теплая, коридоры в синем свете успокаивающем,  каюты,  к
отдыху зовущие, и книги там умные, и программы по всем радиоканалам на любой
вкус. А тут холодно. Если в море ночью не купаться, так, может, и ничего.  И
если от ветра пронзительного да от холодного тумана укрытие есть, тогда тоже
жить можно. А так выплыли вдвоем на пустынный дикий пляж - ни палатки  тебе,
ни одеяла, ни плаща какого. В случае, если  полиция  привяжется:  вот,  мол,
купаемся  ночью,  купание  любовью  разбавляем.  О,  нет,  не  торговцы   мы
продуктами наркотического ряда. Боже упаси. И не шпионы. И денег с нами нет.
Так себе. Копеечки. Песеты по-вашему. А паспорта,  вот они,  французские,  в
резиновом конверте, чтоб не промокли. Да серебряная  фляжечка.  Вот  и  все.
Романтики, одним словом. Русские. Из Парижа. Белогвардейцы. Папы и  мамы  от
проклятых большевиков, чтоб им неладно, убежали. А мы - молодежь  беспутная,
беззаботная. Нам не до политики. Ночами дома не сидится.
     Но не оказалось береговой полиции рядом. Растер  Дракон  Настю.  Зубами
она так и стучит.
     Высадка пока без  срывов  идет.  "Амурлес"  в  Средиземке  от  маршрута
отклонился, ходовые огни  погасил,  в  темноте,  якорей  не  бросая,  просто
придержал дизеля близ Балеарских островов, возле самого большого из  них,  у
острова Мальорка. По экипажу приказ: не высовываться, не орать, огни тушить.
И тайный слух пущен: секретные гидрографические съемки у фашистского берега.
     В эти минуты остановки сжал чародей Насте ладошку: не  попадись!  Обнял
Дракона: береги ее!
     Ночь - вроде кто ее по заказу для высадки планировал.  Темнота,  ветер,
волны, звезды блещут, но явно нагонит скоро  ветер  тучи,  и  дождь  ударит.
Правда, волны тут совсем не такие, как в Норвежском море. И не такие, как  в
Белом. Тут волны мягче, и тепло тут. Тем, у кого одеяло есть. Просто  все  в
плане было намечено: высаживаемся в полночь, ждем на берегу,  утром  садимся
на первый автобус. Все предусмотрели, кроме холода.  Дрожит  Настя,  три  ее
спиртом или не три. Дал ей Дракон хлебнуть. Мало помогает. Уймется дрожь  на
минутку и снова трясет. Это у нее почему-то теперь  такая  реакция.  Однажды
выпало в октябре через Волгу плавать. Ночью. А  в  октябре  на  Волге  -  не
курорт. Не Средиземка. После того трясет  ее  от  холодных  ночных  купаний.
Неженка. Покрутил Дракон головой,  как  хороший  пес  носом  потянул,  смолу
свежую унюхал. Что на берегу моря смолят? Ясное дело, лодки рыбачьи. Вперед,
инфанта!
     Думали, что вот рядом, но прошли не меньше километра берегом.  Шли-шли,
но  лодки  на  берегу  нашли-таки.  Те,  что  недавно  смолой  крыты,  -  не
интересуют. Голова заболит.  Да  новые  лодки  и  под  присмотром  оказаться
могут... Зачем людей тревожить. Там, где  веками  рыбачат,  рядом  с  новыми
лодками обязательно старые должны быть, брошенные. Видит Дракон  в  темноте,
как кот. Да ногами постукивает. Нашел. Лежит на  отшибе  лодка  вверх  дном,
старая, солью пропахшая, дно проломано. Залезай. Грейся. Под лодкой,  как  в
домике, ветер не докучает.
     Забралась Настя, комочком сжалась, колени обняла. Тут бы сейчас  костер
разжечь, как учили, без спичек, только привлекать внимание нельзя. Надо  без
огня  обходиться.  Пропал  Дракон  минут  на  пять.  С   огромным    парусом
возвращается. Это тебе и перина, и подушка, и матрас.

2.

     Перед ним снова плывет огромный, свистящий, рычащий, ревущий берлинский
цирк... Чародей величаво опускает руку, и вместе с  нею  опускается  тишина,
окутывая собою все и покоряя всех... Последний вопрос программы. Тысячи рук.
Чародей подвел публику к рубежу  безумия.  Кажется,  между  ним  и  публикой
проскакивают, провисая, чудовищной силы разряды, как между землей  и  небом,
озаряя все вокруг и сокрушая все, что попадет  на  пути...  Итак,  последний
номер программы, последний вопрос в последнем номере...  Вопрос  уже  задан.
Вопрос простой: о великом будущем Германии,  руководимой  ее  великим  сыном
Адольфом Гитлером. Толпа наперед знает ответ. Толпа  уже  разинула  пасти  в
готовности орать. Толпа уже  разнесла  ладоши  в  готовности  громом  овации
высадить двери и окна цирка. Ответ повергнет  цирк  в  неистовый,  бурлящий,
клокочущий восторг... Чародей уж было выкрикнул тот задорно-ликующий  ответ,
да призадумался.
     - Нет,  нет,  дайте  подумать...  Подумать...    Зашевелилась    толпа.
Зашепталась. Чародей растерянно смотрит по сторонам. Каким-то чужим, ему  не
принадлежащим знанием, понимает: не так все радужно в будущем Германии...
     - Мы вступили в 1939 год. Этот год принесет Германии великие победы...
     Чародей сразу как бы охрип. Нет в его голосе победной радости.
     - Мы доживаем последние  месяцы  мира.  В  этом  году  начнется  война.
Большая война. Самая большая война. Для Германии  она  хорошо  начнется.  Но
плохо кончится.
     Чародей смотрит в пол. Чародей говорит медленно и тихо. Его слышат все.
     - Адольф Гитлер пойдет на восток. И там сломает шею...

3.

     Громыхает дождь по днищу баркаса, словно 4-я пролетарская кавалерийская
имени товарища Ворошилова дивизия по Крещатику идет.
     Жар-птица зубами в такт дождю дрожит. И  Дракон  тоже.  Самое  время  в
парус забраться, укутаться, согреться. Одежды  на  них  совсем  немного,  но
пропитана та одежда водой морской и дождевой. Мигом парус перемочишь.
     - Знаешь, подружка, у нас с тобой спецзадание. Давай  не  стесняйся.  В
темноте я тебя все равно не вижу. Раздевайся вся.  Я  выжму  одежду  твою  и
свою, а ты в парусе погрейся. И мне место грей.

4.

     - Адольф Гитлер пойдет на восток... И там сломает шею, - зачем-то  тихо
повторил чародей.
     Толпа молчит грозовым молчанием.
     Чародей как-то потерянно оглянулся,  поклонился  публике  полупоклоном,
как бы извиняясь. за неудачную фразу, и в давящей тишине ушел за занавес.
     Он  прошел  мимо  ошалевшего  полицейского  с    дубиной.    Отшатнулся
полицейский, не зная, как поступить...  Позади  чародея  толпа  молчала  еще
никак не меньше полной минуты. За эту минуту Рудольф Мессер снял с  гвоздика
пальто и шляпу и пошел к не артистическому выходу, а к центральному.  Тут-то
и настигли его дикий рев и топот.

5.

     Прижалась Настя к нему, к голому, дрожит. И он ее обнял. Теплее  обоим.
Он ей: "Спи". Она ему: "У тебя губы соленые. У меня тоже?"

6.

     Сам сообразил чародей или кто  ему  сверху  подсказал,  но  взревел  он
яростным воплем, сжал кулаки, побежал впереди ревущих, выкрикивая проклятия.
А навстречу толпе уже прет размашистой рысью  с  переходом  в  галоп  конная
полиция. Уже свистят полицейские свистки дерущим уши свистом.  Уже  сиренами
машин улицу затопило. Уже хватают каких-то. Уже дубинами молотят.
     - Где он?! - толпа орет.
     - Где он?! - Мессер орет. Озверели бюргеры законопослушные, крушат все,
что  на  пути  попадается.  Рядом  опознали  кого-то,  и  сразу  там  клубок
мелькающих рук и ног. И вопль над клубком:
     - Ах ты, Мессер!
     А Мессера за рукав красавец белобрысый потянул и пасть уже разинул  для
вопля. Но не вопит еще. Потому не вопит,  что  не  верит  пока  своей  удаче
открывателя. Каждому открывателю  пять  секунд  требуется  для  того,  чтобы
сначала самому открытием насладиться, а  уж  потом  возвестить  об  открытии
всему миру. Мессеру для самозащиты чародейством бы своим  прикрыться.  Но  в
такой момент забыл он о чародейских наклонностях. А вот о чем не забыл,  так
это о кулаке своем, не  то  что  пудовом,  но  увесистом.  И  пока  красавец
открытием своим упивался,  пока  растягивал  челюсти  для  вопля  победного,
хрястнул его Мессер не по-чародейски, а по рабоче-крестьянски. Промеж  глаз.
Хрястнул так, что на мгновение  озарилось  и  просветлело  черное  небо  над
столицей Третьего рейха. От удара такого согнуло красавца и понесло назад  с
разворотом. И тут же замелькали над ним кулаки и зонтики:
     - Ах ты, Мессер!
     Чародей же шляпу ниже бровей не напяливал, нос в воротник не прятал, но
орал громче других:
     - Вот он, Мессер! Бейте его! В полицию тащите! Вот еще один!
     Потом были долгие дни  и  ночи.  Был  мерзкий  дождь  со  снегом.  Были
ляпающие капли-снежинки. И арест.
     Увидел ясно чародей угол мокрого дома и  ротвейлера,  суку,  и  не  мог
больше молчать - закричал, возопил.
     И проснулся... Сердце стучит, зубы  стучат,  дыхание  срывается.  Страх
успокаивая, осторожно оглянулся  чародей,  прислушался.  Где  это?  Темнота.
Дождь стучит по железу, как тогда в Берлине. Мерцает свет синий.  В  Берлине
такое же было. От полицейских машин. И зеленое мерцание было. От  светофора.
И холодно там было. А тут тепло и сухо. Где-то волны по  железу:  бу-бух.  И
дождь не по железным вывескам грохочет  -  по  палубе.  Это  "Амурлес".  Это
коридор "А". Дракона и Жар-птицу чародей проводил.  Теперь  в  коридоре  "А"
один остался. В каюте своей.
     Где они сейчас, Настя с Драконом?

7.

     Согревается Настя. Вместе  с  теплом  медленно,  а  потом  все  быстрее
разливается в  ее  теле  знакомое  непреодолимое  желание  чего-то.  Желание
кусаться, целовать и царапать ненавистного человека, который обнимает ее.  И
она целует его губы. И кусает их.

8.

     Не спится чародею. Сел. Включил свет. Подушки под спину. Протянул  руку
к полке книжной: давненько я "Майн кампф" в руки не брал.  Чародей  прочитал
много книг. Он читал их быстро и по сотне раз. Это были или  самые  любимые,
или те, которые не мог понять. Он раскрывал такую книгу на любой странице  и
начинал читать с того предложения, которое первым на глаза попалось. Вникал.
Автор этой толстой книги, Адольф Гитлер, сразил чародея одиннадцатой  главой
второй части. Эту главу писал Гитлер, но дьявол явно позади  стоял  и  рукою
его водил. Написана глава выше человеческих возможностей. Написана тем,  кто
знанием сатанинским наделен, кто знает душу толпы, умеет повелевать толпами,
кто находит в этом высшее наслаждение. Эту главу чародей всегда  перечитывал
с восторгом и светлой завистью, Остальные главы Мессер знал наизусть, но  не
считал, что  полностью  их  понимает.  Пришло  время  заняться  этой  книгой
всерьез. Ему некуда спешить. Скоро Неаполь. После Неаполя долгое возвращение
в Архангельск. Никто за чародеем не гонится.  Никто  не  мешает.  Достал  из
кладовки хлеба краюху, за долгое путешествие вконец зачерствевшую,  покрутил
в руке и для чего-то понюхал толстую ядреную луковицу, банку  шпрот  открыл,
сала кусок нарезал тонкими розовыми ломтиками, поставил перед  собой  бутыль
"Перцовки" и русский стакан-гранчак. Налил. Выпил. Крякнул. Закусил. Раскрыл
"Майн кампф". И углубился.

9.

     Дракон не сопротивляется. Чуть нажала Настя на плечо и перевернула  его
на спину. Так ей удобнее целовать. Он не противится.  Но  и  на  поцелуи  не
отвечает.

10.

     Капитан Юрин Александр Иванович приказ имел от маршрута  отклониться  и
придержать  дизеля  в  назначенное  время  в  назначенной  точке.  Ему  тоже
объяснили: гидрографические исследования. Кто  проводит  те  исследования  и
зачем, ему не объясняли:  делай,  что  приказано!  Отсчитал  капитан  минуты
положенные, на мостик вернулся со штурманом и рулевым и,  не  включая  огней
ходовых, повел лесовоз на правильный курс.
     Уже через  несколько  часов  капитан  по  показаниям  счетчика  расхода
горячей воды вывел: человек тридцать  тайных  пассажиров  корабль  покинули.
Расход горячей воды полностью прекратился.
     Великое дело любопытство. Может, спуститься ночью потихоньку в  коридор
"А"? По самым неприметным признакам можно будет определить, кто там был и  с
какой целью...

11.

     Переполнило ее злостью, свирепой первобытной злостью пушистой  полярной
собаки. Теперь-то она поняла причину той свирепости: белая собака  требовала
любви. И Настя того же требует. Ей  не  часть  любви  Драконовой  нужна,  не
кусочек, не фракция, он ей нужен весь и  навсегда.  Потому  кусать  она  его
начала вроде бы нежно, но быстро  до  остервенения  дошла.  Он  сжимает  ее,
сдерживает. И сжимает губы свои. Чтобы не ответить на ее поцелуи. Он  знает,
что сначала надо довести ее до  полного  бешенства.  Он  любит  доводить  до
бешенства. И умеет.
     И еще одна причина не  отвечать  на  ее  поцелуи:  понял  он,  что  она
попросту не умеет целоваться. Ее никто  не  научил.  Учиться  целовать  надо
всегда. Поцелуй - искусство.  Надо  всю  жизнь  осваивать  это  искусство  и
оттачивать. И сколько ни учись, всегда есть  неисчерпаемые  возможности  для
безграничного совершенствования; Он знал,  что  она  способная  ученица.  Он
знал, что она будет постигать технику быстрее любой из тех,  которым  Дракон
этот сложнейший из предметов преподавал. А преподавал многим.  Он  учился  у
каждой и каждую учил. Но неумеющую, которую надо обучать с самого начала,  с
нуля, он встретил впервые. Именно это его возбуждало.
     И он растягивал удовольствие, упиваясь ее неумением.

12.

     Совершенно секретное совещание.  Тема:  "Как  ликвидировать  Троцкого".
Председатель:  народный  комиссар  внутренних  дел,  Генеральный    комиссар
государственной  безопасности  товарищ  Берия.  Присутствуют    еще    трое:
заместитель  народного  комиссара  внутренних  дел,    начальник    Главного
управления лагерей НКВД СССР, комиссар государственной безопасности  первого
ранга товарищ Завенягин, начальник спецгруппы зарубежных ликвидаций, старший
майор государственной безопасности товарищ Серебрянский и  бывший  начальник
Иностранного отдела  ОГПУ,  комиссар  государственной  безопасности  второго
ранга товарищ Трилиссер.
     Каждый на других смотрит. Почему  такой  выбор?  Почему  Сталин-Гуталин
приказал собраться  именно  им?  Присутствие  Берия  понятно.  А  зачем  тут
Завенягин? Какое отношение к убийству Троцкого может иметь начальник ГУЛАГа?
Впрочем, он заместитель Берия. А почему тут Трилиссер? Отчего его  вдруг  на
повышение понесло?  Впрочем,  все  четверо  недавно  под  ручку  со  смертью
безносой гуляли. Задержись Ежов на пару недель у власти, и не было бы сейчас
Лаврентия Павловича Берия, а были бы светлые о нем воспоминания. А Завенягин
из лап смерти еле вырвался уже после Ежова.  У  Трилиссера  и  Серебрянского
ситуация и того смешнее: обвинения с них не сняты и приговоры не отменены.
     Итак... Как же нам, товарищи, уничтожить Троцкого?

13.

     Озверело море. Лупят волны в берег. Свистит  ветер.  Вода  каскадами  с
неба... А они согрелись. И даже жарко вдвоем под  парусом.  Озверевшая,  как
штормящая Средиземка, девочка обнимает,  охватывает  Сашу  Дракона  горячими
ногами, страстно сжимает энергичным рывком, как бы нехотя отпускает и снова,
как бы взрываясь вся, сжимает.
     Дракон чуть ответил на ее злобный укус и понял: пора.

14.

     Чем хорошо на озере Селигер, так это тем, что  берега  тут  заповедные.
Красота неописуемая. Для маскировки хорошо. Макар-кинематографист  развернул
оптику, не спеша из чехлов достал огромное новенькое  противотанковое  ружье
типа СА.
     Рядом командир спецгруппы Ширманов. С мощным немецким биноклем.
     - Всех видишь?
     - Вижу четверых.
     - Узнаешь?
     - Берия, Завенягин, Трилиссер, Серебрянский.
     - Не ошибешься?
     - Нет.
     - Еще раз удостоверься. - Развернул Ширманов перед  Макаром  фотографии
четверых: фас и профиль. Макару это не требуется. К выполнению  эксперимента
он подготовлен.
     - Не спутаешь, спрашиваю?
     - Нет. Тогда заряжай.

15.

     Правой рукой он сжал ее щеки, разомкнув широко губы. Сжал до стона. Она
поняла это как защитный прием самбиста против ее укусов.  Она  ошиблась.  Он
готовил ей другое. И в то  же  время  она  не  ошиблась.  Ему  действительно
надоели ее неумелые поцелуи и вполне  умелые  укусы.  Защитить  себя  от  ее
настойчивости он мог только поцелуем. Природа  наградила  его  беспредельной
щедростью. Он умел дарить. Поцелуи дарил.
     Он вдруг провалилась в бездну. Как  умелый  танцор,  он  повлек  ее  за
собою. Он повлек ее в поцелуй, как в танец. И она пошла смело  за  ним,  как
идут за умелым, доверяясь искусству  и  опыту.  Он  дарил  ей  тот  поцелуй,
который  суждено  помнить.  Он  отдавал  его  с  царской  щедростью.  И    в
благодарность за подарок она хотела кричать, она хотела  поделиться  с  ним,
рассказать, как ей хорошо, ей надо  рассказать  ему,  что  в  кино  целуются
совсем не так, что она даже и не предвидела, что это может быть  так...  Она
не знала, как. Слов  ей  не  хватило  бы,  чтобы  выразить  восторг.  И  она
понимала, что слов ей все равно не хватит, потому решила просто сказать, что
ей хорошо, что у него очень даже получается, чтобы он продолжал. Но и это ей
сказать не дано - рот ее поцелуем переполнен, поцелуем, которому нет  конца.
И тогда она выразила сразу все одним глубоким внутренним стоном.

16.

     Он разбудил ее на заре. Им тридцать минут на сон выпало. Только уснули,
обнявшись, - подъем. Он проснулся сам. Он всегда просыпался минута в  минуту
в тот самый момент, который назначил себе при засыпании.
     У нее тоже такая способность отработана.  Но  не  проснулась  она  сама
потому, что, засыпая, забыла вовсе и о секретном задании, и о  том,  что  на
чужом она, вражеском берегу, - она вообще обо всем забыла. Не проснулась она
потому, что не задавала себе никакого времени для пробуждения.  Если  бы  не
Дракон, она в истоме  проспала  бы  до  самого  вечера.  Сейчас  она  только
разоспалась, только  в  сон  провалилась