ордячке...
   В дверь зазвонили, он с бьющимся сердцем пошел открывать - на  пороге
стоял невозмутимый Игорь.  До  одиннадцати  они  пили  водку,  закусывая
тушеным мясом,  которое  Лина  оставила  в  холодильнике,  затем  Игорь,
сообщив,  что  придет  за  документами  завтра  днем  в  консультацию  к
адвокату, отправился ночевать к себе в мастерскую. Убрав на кухне,  Марк
лег спать и мгновенно отключился, успев только подумать о  необходимости
заверить копии до встречи с Игорем и о том, что,  пожалуй,  лучшее,  что
могла сделать Лина, -  это  уйти,  дав  ему  таким  образом  возможность
избавиться от липкого страха последних недель. Потому что  люди  Супруна
могли сделать с ней что угодно...
   Лина и в самом деле, наскоро  позавтракав,  поначалу  отправилась  на
Дзержинскую, посмотреть что-нибудь для малыша в "Детском мире", а  затем
и дальше по магазинам. С собой она взяла достаточно крупную сумму  денег
и большую полотняную сумку, которая в сложенном виде поместилась, в свою
очередь, в еще одну - средних  размеров,  плотной  кожи,  с  несколькими
отделениями и длинным наплечным ремнем. Туда Лина  бросила  пудреницу  с
зеркалом, губную помаду, носовой платок и гребень. Выглянув в окно, она,
поколебавшись, надела поверх тонкого белого свитера и светлой  свободной
юбки в складку пиджак - в тон туфлям на низком каблуке и сумочке. Темные
очки Лины прихватила уже на выходе.
   На улице ее ослепило солнце. День выдался ясный  и,  пожалуй,  обещал
быть жарковатым, но возвращаться ей не хотелось, и  Лина  направилась  к
метро. Там было прохладнее, но когда она пересела  на  Кольцевую,  вагон
заполнился пассажирами. Это ее моментально стало раздражать, и, выйдя на
"Комсомольской",  Лина  двинулась   было   к   переходу,   но   внезапно
остановилась.
   Странное состояние обрушилось на нее - впервые она физически  ощутила
себя потерянной в душной утробе  огромного  города.  Страх,  слабость  и
головокружение сковали ее настолько, что решение немедленно возвратиться
домой или выбраться на свежий воздух показалось единственным выходом  из
этого приступа клаустрофобии.
   В набитом вагоне она не могла сесть и теперь вынуждена была,  держась
на ногах лишь усилием воли,  сделать  вид,  что  сосредоточенно  изучает
схему линий метрополитена. Она остановила взгляд на слове "Аэропорт"  и,
прислушиваясь к волнению своего ребенка, протиснулась к дверям  и  сошла
на "Белорусской". Затем снова ехала, но уже сидя,  потому  что  какой-то
паренек с книжкой уступил ей место.
   Выйдя на нужной ей станции, Лина,  вдыхая  прогретый  воздух,  купила
мороженое, съела его, приткнувшись  на  недавно  выкрашенной  скамье,  и
отправилась к стоянке маршрутных  "Икарусов".  Все  сошлось  как  нельзя
лучше - самолет из Домодедова улетал в одиннадцать тридцать и в Харькове
должен был быть около часу.
   И только в Домодедове, уже купив билет,  женщина  сказала  себе,  что
именно так и должна была поступить - она должна  была  попытаться  найти
Алексея.
   Весь полет  ее  подташнивало  и,  казалось,  слегка  лихорадило,  но,
несмотря на бессонную ночь, подремать ей не удалось. Всю дорогу от  дома
и  вплоть  до  приземления  "Ана"  в  Харькове  Лина,  по   нарастающей,
испытывала нечто  родственное  безумию  -  пьянящее  чувство  достижения
запретной и страстно желаемой цели.
   Страх, озноб, нетерпение, свобода - вот из чего оно  состояло.  Такое
было с ней, когда она впервые увидела Алешу  и  ее,  словно  при  резком
торможении, швырнуло к нему. То, что она все эти месяцы прятала даже  от
самой себя, сегодняшней ночью неожиданно и грубо завладело ею, и  мысль,
проще которой не было, теперь вела ее в незнакомом  городе:  она  должна
найти Алексея и сказать ему, что у нее будет ребенок.
   Лина поймала такси в малолюдном  месте  поодаль  от  нелепого  здания
местного аэровокзала, потому что на пыльной и шумной площади  перед  ним
толпилось много народу. Здесь было жарче, чем в  Москве,  и  создавалось
впечатление, что над городом висит мгла. Лина  сбросила  свой  пиджак  и
пошла высокой походкой, так что  сразу  стал  отчетливо  заметен  живот,
вдоль дороги, ведущей в город.  И  сразу  же  увидела  машину,  которая,
высадив пассажира с кейсом, заторопившегося к жилым домам  через  сквер,
поджидала ее.
   Лина  села,  поблагодарила  и  попросила  отвезти  ее  к   гостинице,
одноименной с городом. Водитель, всю дорогу  молчавший,  где-то  уже  за
мостом через мутную мелководную речушку,  по  берегам  которой  цепенели
редкие рыболовы, подсадил еще Двух  женщин,  одетых  совсем  по-летнему,
общительных и одновременно настороженных. Одна из них,  молоденькая,  со
смуглым, ярко накрашенным лицом, покосилась  на  живот  Лины  и  тут  же
попыталась определить марку ее духов, потянув воздух острым носиком.
   Лина, не снимая темных очков, сидела рядом с ней  на  пыльном  заднем
сиденье "Волги" и смотрела в окно. Она помнила, что  тогда,  осенью,  их
увозили московским поездом, дав  перед  тем  пару  часов  передохнуть  в
гостинице "Харьков".
   Они поднялись  по  ступеням  со  стороны  площади,  слева  находились
памятник Ленину и розовое здание  университета:  Алеша  проводил  их  до
гостевой комнаты на первом этаже, сказав,  что  через  полчаса  заглянет
попрощаться - в девять ему нужно быть на деловой  встрече,  а  здесь,  в
гостинице, работает его тетка по  отцу,  Коробова  Антонина  Васильевна,
администратором в соседнем корпусе. Он пришел через час,  за  это  время
девочки успели собраться, привести себя в порядок и отправиться  в  бар.
Все оставшееся время, пока их не погрузили в автобус  и  не  отвезли  на
вокзал, Лина провела с Алешей в душной полупустой комнате, где были лишь
пара стульев, стол да круглое зеркало на стене без  обоев.  Даже  сейчас
при воспоминании о том, чем они занимались, заперев дверь  и  так  и  не
сбросив одежды, у нее горели щеки...
   Она расплатилась, вышла из такси и  сразу  узнала  гостиницу.  Солнце
находилось как раз над макушкой Владимира Ильича, отсвечивая  бликами  в
зашторенных окнах здания. Площадь была огромна и совершенно пуста:  лишь
припаркованные к бровке тротуара машины  создавали  впечатление,  что  в
этой  части  незнакомого  города  есть  какая-то  жизнь,  -  Лина  будто
оказалась на другой планете.
   Она поднялась по ступеням, толкнула одну из высоких тяжелых дверей  и
по  ковровой  дорожке  направилась  к  мраморной  лестнице,  однако   на
полдороге свернула к дежурному милиционеру и выяснила, где  можно  найти
человека, который ведает персоналом гостиницы.  Уважительно  покосившись
на ее талию, сержант указал комнату. Через минуту Лина уже сидела  перед
расплывшейся дамой в кримпленовом платье в тон малиновой  помаде,  щедро
положенной на сочные губы, с аккуратно подведенными плутоватыми глазками
и прической, напоминающей  затейливое  пирожное.  К  вопросу  Лины  дама
отнеслась с живым интересом.
   - Голубушка, - сказала она, - вынуждена  вас  огорчить,  но  Антонина
Васильевна ушла от нас в гостиницу "Интурист". Сразу после Нового  года.
Вы знаете, где это?
   - Нет, - ответила Лина, - я москвичка...
   - Это недалеко от нас, по проспекту, я запишу вам адрес.
   - А где здесь поблизости стоянка такси?
   - Зачем? - воскликнула дама. - Троллейбусом проще. Выйдете от  нас  к
клинической больнице, там будет трамвайная линия,  и  прямо  перед  вами
остановка.
   Одна, две... можно на четвертой сойти, и напротив вы увидите отель.
   - Ясно, - произнесла Лина. - А где здесь можно перекусить?
   - Вы без багажа?
   - Да.
   - На втором этаже  ресторан.  У  нас  замечательная  кухня  и  вполне
скромные цены.
   - Спасибо. - Лина встала и,  забыв  попрощаться,  отправилась  искать
ресторан.
   Обедала она медленно, обдумывая, что скажет тетке Алексея. Однако это
была единственная возможность отыскать его.  К  "Интуристу"  Лина  пошла
пешком, на  ходу  отсчитывая  остановки,  и  дорога  оказалась  довольно
длинной, но она не жалела. Ей было как-то необычно  душно  и  тяжело,  и
ходьба привела ее в чувство.
   Она почти не интересовалась окружающим,  погруженная  в  свои  мысли.
Отметила лишь, что на проспекте много зелени и дома сплошь послевоенные,
что в  городе  мусорно,  что  по  пути  ей  встретились  два  института,
несколько магазинов и огромное количество  хорошеньких  молодых  женщин.
Заметила она также, что на нее обращают внимание - в основном  солидные,
прилично одетые мужчины. Миновав  пустырь,  тянувшийся  по  обе  стороны
проспекта, Лина наконец уточнила, что цель в двух шагах.
   В гостинице ей сообщили, что Коробова минут двадцать как ушла.
   - Как это ушла? - едва не вскричала Лина;
   - Домой. А вам она зачем?
   - Я письмо привезла, - сказала Лина.
   - Не расстраивайтесь, девушка, -  успокоили  ее.  -  Вот  телефончик,
позвоните на квартиру.
   Еще с полчаса Лина ждала, сидя в холле "Интуриста" и вытянув ноги.
   Нестерпимо хотелось спать. Однако тупое  упрямство  не  позволяло  ей
поступить, как казалось, более разумно - снять номер, вымыться и лечь  в
постель, а утром дождаться Антонину Васильевну и поговорить с ней.
   По телефону откликнулся бодрый, с хохлацким придыханием голос:
   - Здравствуйте! А кто говорит?
   - Мне бы хотелось узнать, как найти Алексея  Коробова,  -  произнесла
Лина, и сердце ее забилось.
   - Кто говорит? - уже потише повторила трубка.
   - Его знакомая. Мне необходимо увидеться с ним.
   - Девушка, - раздельно произнесла Антонина Васильевна, - дело в  том,
что Алексей неделю назад женился и переехал в дом жены.
   - Вот как? - проговорила Лина. - А перезвонить ему можно?
   - Понимаете, я не знаю их телефона, но даже не в  этом  сложность,  -
замялась Коробова. - Ее отец...  В  общем,  туда  нежелательно  звонить.
Алексей будет со мной связываться в конце мая. Что ему передать? Кто его
спрашивает?
   - Спасибо, - проговорила Лина, - ничего не нужно.  Я  сама...  -  Она
повесила трубку.
   Вот теперь уже можно было бы снять номер и отдохнуть. Время близилось
к шести, и усталость  она  ощущала  безмерную.  За  зашторенными  желтой
тканью окнами шумела улица, жизнь продолжала свой бег без нее, игнорируя
желание Лины самой принимать решения, - в  этом  водовороте  мелькнул  и
исчез  навеки  Алексей  Коробов,  став  еще  ближе;  он  был  теперь   -
единственный, и никакого сомнения не оставалось, что ребенок Лины -  его
сын.
   "Что же, - сказала она себе, - вот и  расплата.  Так  и  должно  было
случиться..."
   Лина прошла в туалет, привела в порядок лицо, пересчитала  деньги.  У
холодной  батареи  около  умывальника  курили  две  юные  худышки.  Лина
спросила, как попасть на вокзал и есть ли возможность сегодня  уехать  в
Москву.  Ей  ответили  утвердительно:  поездов  много,  в  девять   есть
фирменный. Лина решила ехать  именно  этим  и,  чтобы  не  толкаться  на
вокзале, добиралась трамваем  около  часа,  сев  на  него  -  по  совету
девчушек - у здания Госпрома, показавшегося ей настолько уродливым,  что
этот город навсегда остался для  Лины  серым,  гребенчатым,  молчаливым,
словно библейский Левиафан...
   Купе оказалось первоклассным, и она без всяких проблем  добралась  до
Москвы, отлично выспавшись в компании солидного семейства - мамы, папы и
сонной толстой девочки лет восьми. Лина долго стояла у окна в проходе, а
сойдя с поезда и  вдохнув  запах  медленной  московской  весны,  услышав
говорок носильщиков и окунувшись в столичную суету, сразу взяла такси  и
поехала домой  к  Марку.  В  машине  Лина  грустно  улыбнулась  пожилому
водителю,  который   с   грубоватой   откровенностью   пытался   с   ней
заигрывать...
   Марка дома не оказалось, он пришел после трех, но  около  одиннадцати
Лина сдержанно ответила на его звонок:
   - Да, дома. Да, все в порядке. Ты у Димы? Я так и подумала.
   "Ничего не произошло, -  сказала  она  себе.  -  Я  была  у  подруги,
ночевала у нее, оттуда невозможно было позвонить,  нет  телефона.  Много
болтали, я, извини,  дала  ей  денег  -  у  Кати  сейчас  очень  тяжелая
ситуация. Не сердись, будь добр. Почему у тебя такое усталое  лицо?  Вот
уж не поверю, что тебя так потрясло мое отсутствие..."
   До последней реплики Лина не добралась, потому что у Марка  и  впрямь
было измученное лицо, и то, как он  взглянул  на  нее,  едва  переступив
порог, заставило Лину слегка устыдиться роли, которую  она  репетировала
после его утреннего телефонного звонка.  Тем  не  менее  за  обедом,  не
дождавшись его вопросов, она спокойно все объяснила.
   Марк молчал.
   - Я больше не буду, - сказала наконец Лина в замешательстве.
   - Позвони Манечке через пару дней, - сказал Марк, -  пусть  хоть  она
будет уверена, что мы с тобой счастливы.
   Неотвязная мысль об Алексее все-таки преследовала Лину,  несмотря  на
то что внутренне она примирилась с потерей. На что  она  надеялась?  Они
встретились совершенно случайно, уже после  того,  как  ее  отношения  с
Марком определились;
   Лина  рванулась  к  нему,  словно  обезумев,  и,  вынырнув  из  этого
любовного водоворота, казалось, распростилась с ним навсегда.
   Теперь это "навсегда" стало более чем определенным. Однако  для  Лины
жизнь обрела удвоенный смысл - с ней жили утраченная любовь  и  ребенок.
Марк вел  себя  достойно.  Но  как  можно  было  сравнивать  его  с  тем
единственным, самым нежным, невероятно чутким, сильным... с которым  она
испытала  непередаваемое  блаженство.  Только   эта   краткая,   заранее
обреченная любовь и могла подарить ей мальчика...
   Так рассуждала Лина, одурманивая себя воспоминаниями. Марк ловил этот
невидящий, полный нежности взгляд, но руки ее были холодны; она  грезила
наяву, а ему и в голову не приходило, что мысли ее далеко -  и  там  ему
нет места.
   Лину особенно поражало, как неожиданно все случилось - и в этом  была
какая-то почти  потусторонняя  тайна,  особый  смысл.  Ранний  субботний
приезд Альбины - впервые за все время  их  знакомства  -  вызвал  в  ней
поначалу  глухое  раздражение.  Альбина  явилась   с   Леночкой,   вечно
пребывающей в свойственной ей младенческой эйфории, и обе они,  не  сняв
своих шелестящих плащей и не погасив сигарет, ввалились в  дом.  Манечка
тут же юркнула сменить халат, а Лина неохотно пригласила гостей  в  свою
комнату. Разговор  был  коротким:  предлагалась  двухдневная  поездка  в
Харьков, весьма хорошо оплачиваемая.
   -  Ты  давненько  у  нас  не  показывалась,  -  проговорила  Альбина,
брезгливо сужая глаза  на  стол,  где  рядом  с  бутылкой  кефира  лежал
надкушенный Линой хлеб, намазанный малиновым  вареньем.  -  Хорошо,  что
Елена помнит твой адрес. Мария  Владимировна  уже  который  день  подряд
отвечает по телефону, что тебя нет и не предвидится.
   - А меня и в самом деле нет, - отвечала Лина, стоя перед  Альбиной  и
слыша, как за ее спиной Леночка сбрасывает свою шкуру, чтобы, как  сытая
кошка, тут же свернуться  клубком  в  потертом  кресле  -  кровать  Лины
оставалась еще не прибранной.
   - И где же это тебя нет? - уже спокойнее спросила Альбина, выбрасывая
сигарету в открытую форточку и опускаясь на стул. -  Если,  конечно,  не
секрет?
   - Личная жизнь, - сказала Лина,  помещаясь  напротив  на  кровати,  -
разве я и на это не имею права без вашей санкции?
   - Не тот ли это красавчик, которого как-то приводил наш Дима?
   -  Зачем  вы  пришли?  -  спросила  Лина,  сдерживаясь.   -   Неужели
соскучились, Альбиночка?
   - У тебя горячая голова и скверный характер, Лина, - отвечала гостья,
- но в остальном масса достоинств и редкая внешность. Однако  дело  даже
не в этом - на сей раз нам без тебя не обойтись. Да и тебе не мешало  бы
подзаработать. - Она медленно повернула голову, осматривая комнату. - По
крайней мере приоденешься...
   Альбина впервые вела себя с ней так, открыто давая понять, что,  если
бы не безвыходное положение, никакая сила не заставила бы ее переступить
порога этой трущобы.
   - Говорите конкретно. - Лина резко махнула рукой на  Манечку,  бочком
протискивающуюся в дверь. В руках матери кренился  поднос  с  дымящимися
голубыми чашками. Манечка, уже открывшая было рот, моментально исчезла.
   - Конкретны только  город  и  программа,  с  которой  вы  поедете.  В
остальном - как обычно. Старшей будет  Женя.  Деньги  получите  сразу  в
Харькове, без проволочек. Четыре дня с дорогой.
   - Когда? - спросила Лина.
   - В понедельник, вечерним поездом. Завтра сводная репетиция.
   Подготовить костюмы до отъезда ты успеваешь.
   Лина подумала о том, что сегодня она должна встретиться с  Марком,  а
значит, прямо от него придется ехать на репетицию. Эта поездка не должна
его интересовать,  вернется  -  позвонит.  Деньги  и  в  самом  деле  не
помешают.
   - Хорошо, - проговорила Лина, рывком поднимая тело со стула  и  делая
шаг к Леночке, которая и в самом деле задремала в кресле. Коснувшись  ее
острого плеча ладонью, Лина повернулась к Альбине и твердо сказала:
   - А теперь - уходите!
   Город показался ей серой пустыней, полной  скелетов  голых  деревьев.
Они мчались в "рафике", и  всех  четырех  девочек  слегка  подташнивало,
потому что в поезде, заперевшись в купе, они почти до утра пили  дешевый
коньяк, который прихватила Женя, и  болтали.  Инга-стриптизерша,  певица
Лена и Стасик вроде бы спали по соседству. Сейчас хуже всего приходилось
Леночке, не переносившей энергичной езды,  -  ее  лицо  имело  цвет  той
зелени, которая, возможно, и появляется весной в этом городе. Во  всяком
случае, такой вариант - что зелень бывает - нельзя полностью  исключить.
Что ж, ноябрь, в Москве все готовятся к зиме, накануне срывался снег,  а
здесь все-таки теплее - в прохладном, но не резком здешнем  воздухе  она
сразу, едва сойдя с поезда, различила запах прелой  листвы.  Клочковатое
небо висело совсем низко, не улучшая настроения.
   Лина взглянула в окошко -  справа  проплыли  стены  домов  сталинской
постройки, напоминавших Сокол, о чем она и сообщила  водителю,  рядом  с
которым сидела. "Так проспект и  называется  -  Московский",  -  обронил
водитель и умолк.
   Она оглянулась в салон. Инга, чем-то  похожая  на  немку-гувернантку,
сидела сзади в  неприступном  одиночестве,  прижимая  к  полным  коленям
потертый  чемоданчик,  в  котором,  Лина  знала,  находились  косметика,
розовое шелковое белье, прозрачный балахон и  легкая  шаль.  Широкополая
шляпа скрывала ее лицо. Светлана  лениво  покусывала  яблоко,  а  Стасик
испуганно  косился  в  окно.  Остальные  расположились  подремать.  Лишь
Леночка никак не могла устроить свои длинные худые ноги в шпильках, едва
прикрытые короткой синтетической шубкой.
   Лина вздохнула и перевела взгляд на лобовое  стекло,  уже  заляпанное
грязью. Дорога впереди очистилась, они  выбрались  за  черту  города,  и
водитель прибавил скорость. Танцовщица удивилась, что он один, обычно их
встречал какой-нибудь расторопный джентльмен и уже в пути  сообщал  цель
поездки. Она откинулась в кресле, поплотнее запахивая узкое пальто,  под
которым  были  свитер  и  теплая,  ниже  колен,   юбка,   и   попыталась
отключиться...
   Марк, по своему обыкновению, делами Лины  не  интересовался,  а  она,
привыкая к нему понемногу,  тем  не  менее  совершенно  не  намеревалась
сообщать о своей поездке. Еще не произошло  ничего  такого,  чтобы  Лина
почувствовала себя обязанной так поступить. Разумеется, помимо воли, она
хранила в себе память о том, как Марк торопил ее в спальню, ее волновало
это нескрываемое желание, однако собственная сдержанность порождала лишь
чувство скованности и несвободы.
   Он сумел-таки разбудить в ней нечто - но и только...
   - Приехали! - сказал водитель.
   "Рафик" уткнулся в желто-розовую стену ограды. Дверь распахнулась,  и
пока Лина приводила себя в порядок,  остальные  выбрались  из  салона  и
стайкой собрались у входа. В парке -  иначе  не  назовешь  -  по  другую
сторону ворот, сквозь чугунную их вязь завиднелся приближающийся  рослый