плечо и смерил его коротким взглядом.
   Все полчаса, пока они ехали, Лина с Марком не обменялись ни словом.
   Скверно освещенный и с трудом узнаваемый город словно протекал сквозь
них, оставляя тонкий и едкий осадок. Когда с  Первомайской  свернули  на
Четвертую Парковую, Лина негромко сказала:
   - Здесь, прошу вас.
   - Это ваш дом? - спросил Марк.
   - Нет. Дом в глубине двора. Туда трудно проехать. Да и  не  нужно.  -
Она потянула ручку, дверца щелкнула, приоткрывшись, но Марк удержал  ее,
бросив водителю: "Заезжай!"
   Тот выкрутил руль, и они, описав  полукруг  по  заросшему  кленами  и
кустами белоягодника двору, оказались у панельной  пятиэтажки,  уродливо
обляпанной по стыкам битумом.
   - Это мой подъезд, - сказала Лина, выходя из "Жигулей". - Прощайте.
   - Погодите, я доведу вас до квартиры. Темно.
   - Нет-нет. Это совершенно не нужно. Я живу на первом.
   - Ну вот. - Марк кивнул водителю, не  отпускающему  его  взглядом.  -
Сейчас... Теперь я знаю, Лина, как вас найти. Вы  не  будете  возражать,
если я как-нибудь позвоню вам?
   - У меня нет телефона.
   - Тогда я загляну. На правах старого знакомого.
   Лина смотрела на него с легким недоумением.
   - Зачем вам это? Мы с мамой живем достаточно замкнуто. К тому  же  вы
совершенно не нравитесь мне, Марк:
   Это же очевидно.
   Не  подавая  руки,  она  повернулась  и,  чуть  неровно   ступая   по
раскрошенному асфальту дорожки, направилась к подъезду.
   Марк, еще некоторое время оставаясь  в  неподвижности,  проследил  за
тем, как, поднявшись на один марш, девушка свернула направо.

***

   То, что сказала Лина уходя,  означало:  "Ты  чужой,  а  я  совершенно
свободна в своем выборе". Это было правдой, но  Марк,  словно  и  в  нем
начала раскручиваться тайная пружина, вовсе не  собирался  отступать.  И
если наутро он еще не был уверен в том, нуждается ли в этой девушке,  то
уже во второй половине дня он начал действовать.
   Выходя из  дому,  он  еще  не  знал,  что  предпримет.  Однако  почти
машинально  надетый  им  серый  с  матовым  блеском  английский  костюм,
свежайшая рубашка в микроскопическую полоску, плоские золотые запонки  и
серо-синий  строгий   галстук   вместе   с   темно-вишневыми   башмаками
первоклассной  кожи  сами  диктовали  линию  поведения.  В  центре  Марк
заглянул в "Арагви" и купил у швейцара бутылку "Букета  Абхазии",  а  на
углу Горького - три  сливочно-белые  длинностебельные  розы  с  крупными
коралловыми шипами. После этого он поехал в Измайлово.
   Отыскав на Четвертой Парковой дом  Лины,  Марк  отпустил  таксиста  и
неторопливо прошел во двор.  Было  сухо,  свежо,  землю  устилала  палая
листва, уже утратившая пышные краски октября. Марк опустился на  скамью,
запахнув  ворот  плаща  и  положив  рядом  хрустящие  оберткой  розы,  и
некоторое время сидел совершенно спокойно, глядя то на ступени  подъезда
Лины, то на ржавые гнутые трубы Детской площадки. То, что  он  испытывал
сейчас, не имело ничего общего ни с  влюбленностью,  ни  с  обыкновенным
желанием. Доказывать что-либо он также не намеревался. И тем не менее он
был здесь.
   За то время, пока он сидел,  глубоко  и  размеренно  дыша  лиственной
горечью, во дворе не объявилось ни души. Пробежала боком желтая  собака,
свернув к мусорным контейнерам, где-то наверху стукнула форточка, и двор
огласился воплем: "Юрка, домой!", оставшимся  без  ответа.  Стремительно
темнело, когда Марк встал, пересек двор, поднялся на восемь  ступеней  и
решительно позвонил.
   Открыли почти сразу же. На пороге, растерянно  опустив  руки,  стояла
миниатюрная светловолосая женщина лет сорока с бледным  и  настороженным
лицом.
   Марк поздоровался и спросил:
   - Могу ли я видеть Лину? Женщина испугалась.
   - Полиночка сегодня работает... и вернется довольно  поздно.  Она  не
предупредила... Вы...
   - Марк Борисович Кричевский, - отрекомендовался Марк, вручая цветы. -
Знакомый.
   - Мария Владимировна...
   - Вы, очевидно, мама Лины?
   - Да. Проходите, прошу вас, и не пугайтесь беспорядка. Я тут  немного
занялась уборкой. Вы позволите предложить вам чаю?
   Марк улыбнулся и шагнул в дом.
   - Разумеется! Об этом можно было только мечтать.
   - Тогда раздевайтесь и проходите, а я сейчас... Сюда, пожалуйста, там
комната Линочки, здесь будет удобнее...
   Включив свет в прихожей, женщина отправилась на кухню, оставив  Марка
в тесноватой комнате, выполнявшей в этом доме, судя  по  всему,  функции
гостиной.
   Первое, что  бросилось  Марку  в  глаза,  -  стерильная  чистота.  Те
немногие предметы мебели и убранства, которые находились здесь, казались
только что протертыми и  освеженными.  На  полу  можно  было  без  риска
отужинать,  даже  листья   индийских   гераней   на   подоконнике   были
свежепромыты и глянцевито  блестели.  В  то  же  время  вся  эта  убогая
обстановка - фанерные шкафы, скрипучие стулья,  допотопный  телевизор  и
пластиковый ящичек радиоточки в углу у окна -  говорила  о  чрезвычайной
стесненности в средствах, если не  нищете,  щепетильно  маскируемой  чем
только возможно. Марк ослабил узел галстука, чувствуя себя в этой  своей
павлиньей экипировке полным ослом. Тут и пахло трудолюбивой бедностью  -
бельем,  выстиранным  простым  мылом  и   щелоком,   постными   обедами,
скипидаром от мебели.
   - Вскипел! - крикнула Мария Владимировна из  кухни  и  спустя  минуту
появилась с подносом, уставленным чайной посудой. Теперь на  ней  поверх
ситцевого домашнего платья  имелся  кокетливый  фартучек  из  шотландки,
отороченный рюшками. Губы женщины были строго поджаты.  Наполняя  чашки,
она вдруг спросила:
   - Давно ли вы знакомы с моей дочерью, Марк  Борисович?  -  И,  поймав
взгляд Марка, поспешно добавила:
   - Видите ли, Лина не имеет обыкновения представлять мне своих друзей,
так что ваш визит, как бы это сказать... по-своему уникален.
   Марк поднял брови и слегка развел руками:
   - Боюсь огорчить вас, Мария Владимировна. Мы  с  Линой  познакомились
вчера вечером.
   - И где же, если не секрет?
   - Вряд ли это имеет какое-либо значение, - отвечал Марк. - Кстати,  я
тут захватил... - Он извлек из пакета вино и водрузил бутылку на стол. -
Может быть, нам с вами не повредит глоток-другой?
   - Благодарю, Марк Борисович, но я пас, - отвечала женщина,  задумчиво
разглядывая этикетку. - Превосходное вино. Удивительно,  но  именно  его
мой покойный муж предпочитал всем остальным. И, возвращаясь  с  Кавказа,
непременно вез с собой несколько бутылок... Но это так, к слову. Ах  да!
- вдруг  спохватилась  она,  вскакивая  со  стула.  -  Цветы!  Я  забыла
поставить их в воду.
   Пока Мария Владимировна хлопотала, Марк, прихлебывая успевший  остыть
чай  -  тридцать  шестой,  рязанского  развеса,  тут   невозможно   было
ошибиться, - пытался представить, как поведет себя Лина, если вернется в
эту минуту. Но картинка не складывалась. Тем временем возвратилась  мать
Лины, торжественно неся перед собой желтоватую  вазу  литого  стекла,  в
которой подрагивали мокрые бутоны.  Утвердив  ее  рядом  с  телевизором,
Мария Владимировна отступила на шаг, любуясь.
   - Замечательные, - с чувством произнесла она. - Давно не видела таких
роз. Словно букет невесты... А вы, Марк Борисович, - вдруг спросила она,
- в какой области работаете? Или это тоже секрет?
   - Ну какой же секрет!  -  засмеялся  Марк.  -  Моя  область,  как  вы
изволили выразиться, история искусств. В частности, русская живопись.
   - Боже, как интересно!  -  вскричала  Мария  Владимировна,  всплеснув
сухими ладошками. - Следовательно,  вы  окончили  искусствоведческий?  -
Марк кивнул на этот полувопрос, хотя врать ему совершенно не хотелось. -
Прекрасная, одухотворяющая профессия, вам можно  только  позавидовать...
Вы, очевидно, выступаете и с публикациями?
   Марк покачал головой:
   - Нет, практически нет. Я специализируюсь на экспертизе  произведений
искусства и их оценке. Это довольно скудная почва для обобщений.
   - Вот оно что! - Мария Владимировна энергично  закивала,  соглашаясь,
при этом ее светло-русые кудряшки запрыгали. -  Представляю,  как  много
необыкновенного и таинственного вам довелось повидать... Человеку  вашей
профессии, наверное, постоянно приходится путешествовать?
   - Не так  много,  как  хотелось  бы.  Что  касается  таинственного  и
необыкновенного, Мария Владимировна, то и с этим, увы, неважно.  Обычная
работа, много всяческой рутины и бумажной суеты...
   Марка уже начинало мутить от нелепости происходящего. Какого черта!
   Явился сюда этаким столичным барином, а теперь сидит  и  вешает  этой
симпатичной женщине лапшу на уши... Он уже стал было подумывать  о  том,
как бы повежливее ретироваться, когда раздался телефонный звонок.  Мария
Владимировна всполошенно воскликнула: "Это она!" - и  ее  словно  ветром
сдуло. Из крохотной прихожей, где  располагался  аппарат,  донеслись  ее
возбужденные реплики. Разговор, видимо, с ходу  принял  жесткий  оборот.
Марк рассеянно улыбнулся, вспомнив слова Лины о том, что телефона у  нее
нет. Мария Владимировна возмущалась в трубку:
   - Я поражаюсь тебе, Лина! Как это - пусть убирается?.. Марк Борисович
произвел на меня самое благоприятное впечатление... При чем тут я  -  он
ожидает тебя! Да-да, и я прошу, хотя бы раз в жизни веди  себя  разумно.
Ты не должна...
   Нет, ты не должна... Хорошо, сейчас передам...
   Через мгновение женщина появилась в дверях. Лицо ее выражало  крайнюю
степень отчаяния, а на щеке багровел след от телефонной трубки.
   - Марк Борисович, моя дочь просит вас к телефону, - проговорила Мария
Владимировна так безнадежно, словно результат всякой беседы с Линой  был
ей заранее известен.
   Марк прошел в прихожую, принял  из  рук  хозяйки  нагретую  трубку  и
сказал:
   - Здравствуйте, Лина.
   - Ответьте, Марк Борисович, как это вы оказались в моем доме?  И  что
вы там делаете? - раздраженно осведомилась  трубка.  -  Объясните,  чего
ради вы явились в мое отсутствие?
   - Стоп-стоп, - сказал Марк. - Во-первых, я пришел, чтобы увидеться  с
вами. Во-вторых, мы с Марией Владимировной пьем чай и мирно беседуем.  И
последнее. Ваша мама тут ни при чем. Считайте, что я  обманом  втерся  в
доверие, отрекомендовавшись вашим знакомым. С другой стороны, это чистая
правда.
   В трубке прозвучал короткий смешок.
   - Вы, однако, довольно предприимчивы. Но меня, во всяком случае,  это
ни к чему не обязывает. Надеюсь, вы помните все, что я сказала вам вчера
вечером.
   Так вот - ничего не изменилось, Марк Борисович. Лучшее, что вы  могли
бы сделать, - это сейчас же отправиться домой и заняться своими  делами.
И оставьте Манечку в покое. Она спит и видит, как  бы  поблагопристойнее
устроить мою семейную жизнь. Придется ей пережить и это разочарование.
   - Кто это - Манечка? - спросил Марк, оттягивая  время,  чтобы  пустой
ампулой, обнаруженной  на  подзеркальнике,  черкнуть  в  блокноте  номер
телефона Лины, аккуратно обозначенный на аппарате.
   - Моя мать. У меня нет времени, я звоню из автомата.
   - Скажите, Лина, вы уже закончили работу?
   - Да. Сегодня нас отпустили раньше. Но это не значит, что я собираюсь
домой.
   - Где вы находитесь?
   - Зачем вам это, Марк? - Отчество было отброшено, и он отметил это  с
удовлетворением.
   - Я хочу увидеться с вами.
   - Но зачем, что вам нужно от меня?
   - Я все объясню. Буду признателен, если вы уделите  мне  каких-нибудь
полчаса. Так где вы? Помолчав, Лина проговорила:
   - Ну что же... Минут через сорок я буду у "Новослободской". Но твердо
обещать не могу. Все может измениться.
   - Тогда до свидания. Я успею...
   Ответом ему были короткие гудки.
   Опуская трубку на рычаг, Марк ощутил, как сильно и ровно  бьется  его
сердце.  Очень  давно  он  не  испытывал   такого   подъема,   -   Мария
Владимировна!  -  окликнул  он  женщину.  -Я,  к   сожалению,   вынужден
откланяться. Не найдется ли у вас клочка бумаги? На случай,  если  мы  с
вашей дочерью разминемся, я хотел бы оставить записку.
   Мать  Лины  протянула  Марку  тетрадный  лист.  Лицо   ее   вспыхнуло
горячечным румянцем, когда она произнесла:
   - Вы должны быть снисходительны  к  Полиночке,  Марк  Борисович.  Это
особый характер. Даже я не могу предсказать, как она поведет себя  через
минуту. Мне следует извиниться.
   -  Что  вы  такое   говорите,   Мария   Владимировна!   -   энергично
запротестовал Марк. - Это я должен просить у  вас  прощения,  свалившись
вам на голову ни с того ни с сего...
   - Нет. - Женщина выставила ладонь и затрясла кудряшками. - Не делайте
этого. К тому же вам следует поторопиться.
   Марк склонился над бумагой и написал буквально следующее: "Если мы не
встретимся, я позвоню. Надеюсь, у вас все в порядке. Марк".
   Не сворачивая записку, он придавил ее уголок бутылкой вина, простился
и, на ходу застегивая плащ, поспешил на улицу.
   По пути к метро он несколько раз пытался остановить машину,  но,  как
назло, все они проносились мимо, разбрызгивая  лужи,  -  начался  дождь.
Фонари горели редко, и щегольские башмаки Марка скоро промокли.  Времени
оставалось в обрез. Когда же он оказался  на  платформе  станции  и  два
поезда прошли мимо, в депо, Марк понял, что опаздывает. Пересаживаясь на
"Курской", он уже  был  уверен,  что  опоздал  безнадежно,  и  продолжал
поездку из чистого упрямства.
   На Новослободской  дождя  не  было.  Черный  мокрый  асфальт  отражал
полосами цветные огни, по магистрали со  змеиным  шипением  в  три  ряда
неслись  машины,  однако  вокруг  здания  станции  было  безлюдно.  Марк
потоптался, оглядываясь, затем поднял воротник плаща и побрел в  сторону
табачных киосков.
   Ни один из них не работал, тут тоже не было ни души, но когда он  уже
разворачивался спиной к ним, готовый уйти, его окликнули:
   - Где же ваши пресловутые розы, Марк Борисович?
   - Лина, вы? Что вы здесь делаете?
   - Ведь вы явились с розами? Где же они? Манечка мне  по  телефону  не
дала слова сказать.  Прибыл-де  благоухающий  господин,  разодетый,  как
путешествующий по Европе арабский принц,  и  ждет  не  дождется.  -  Она
хрипловато рассмеялась. - Что-то я его не вижу.
   Марк с облегчением вздохнул. Лина стояла, опираясь плечом о  железный
ставень киоска, промокшая насквозь. Отсыревшие пряди ее  волос  липли  к
щекам, словно беря лицо в раму, отчего оно  казалось  похудевшим  и  еще
более сосредоточенным. Губы, крупноватые  для  этого  лица,  но  отменно
вылепленные, казались почти черными в ртутном свете фонарей.
   - Розы на столе, - сказал Марк. - Рядом с телевизором. - На  миг  ему
явилась обстановка жилища этих двух женщин, и  сердце  у  него  противно
защемило.
   - В вашу комнату меня не пустили.
   - И правильно, - весело согласилась Лина.  -  По  мнению  Манечки,  в
таком бедламе может жить только человек, поставивший на себе крест. Я  и
есть этот человек, поэтому у нас с ней столетняя война.
   - Вы? - изумился Марк. - Как это может быть?
   - Очень просто, - отвечала Лина. - Пойдемте куда-нибудь. Я стою здесь
уже бог знает сколько времени и совсем  замерзла.  К  тому  же  с  крыши
капает.
   Только не надо этих машин. Я люблю пешком.
   - Хорошо. - Марк  отступил  на  шаг.  -  Я  тоже  вообще-то.  Могу  я
предложить вам руку, Лина? Вам будет легче идти.
   - Почему бы и нет? - Девушка положила ладонь на предплечье  Марка,  и
он почувствовал, что она слегка дрожит.
   Они спустились по Каляевской  к  Садовому  кольцу,  пересекли  его  и
свернули направо, в  сторону  площади  Маяковского.  По  пути  все  было
закрыто, ни одной сносной забегаловки, где можно было  бы  обогреться  и
глотнуть чего-нибудь горячего, однако Лина и виду не подавала, насколько
продрогла. В конце концов, когда  они  уже  выходили  на  площадь,  Марк
свернул к "Софии". Сплошные  стеклянные  двери  были  заперты,  за  ними
маячила  чугунная  фигура  швейцара,   которого   безуспешно   атаковали
несколько подвыпивших молодых людей. В  стороне  с  отсутствующим  видом
переминался  с  ноги  на  ногу  милицейский  старшина,  ожидая  развития
событий.
   Властным жестом раздвинув молодых людей, Марк приблизился и взялся за
плоскую ручку  двери,  при  этом  рукав  его  плаща  вздернулся,  тускло
блеснуло золото в крахмальной манжете. Постояв так мгновение, он  скупым
движением поманил швейцара, и тот, словно гвоздь к  магниту,  притянулся
изнутри к створке.
   Марк поднял два пальца, швейцар кивнул и приоткрыл  ровно  настолько,
чтобы крупная, плотная на ощупь купюра легла  в  его  потную  ладонь.  В
следующее мгновение Марк с Линой оказались в теплом, насыщенном  густыми
запахами холле.
   - Давайте ваш плащ,  Лина,  -  сказал  Марк.  -  Здесь  есть  славный
маленький бар, о котором мало кто знает. Я думаю, чашка  кофе  сейчас  в
самую пору.
   Встряхнув волосами, девушка вдруг проговорила:
   - Я видела, сколько вы дали швейцару. Скажите, Марк, у вас и в  самом
деле столько денег, как об этом болтают?
   Марк прищурился, глядя на семенящего к ним старичка гардеробщика.
   - Как вам сказать, Лина. Иногда больше, иногда меньше. С точки зрения
ресторанной обслуги, я богат. Для других - возможно, кое-кого из них  вы
увидите в этом заведении - я просто человек, способный сам заплатить  за
себя. И только.
   Я играю  в  свою  игру,  и  деньги  позволяют  мне  чувствовать  себя
независимым.
   - Что же это за игра, позвольте спросить?
   -  Уверяю  вас,  Лина,  ничего  противозаконного,  усмехнулся   Марк,
приглаживая закурчавившиеся от влаги волосы. Они уже  шли  по  коридору,
облицованному  голубоватыми  плитами  известняка,  под  ногами  пружинил
толстый серый ковер. - Сюда, прошу вас.
   За тяжелой  дверью  оказался  полуосвещенный  зальчик  с  несколькими
столиками, разделенными барьером, и резной стойкой. Стены были  затянуты
темной тканью и увешаны черно-красными керамическими цацками. Здесь было
почти безлюдно, только в углу негромко и гортанно  беседовала  маленькая
компания пожилых армян. Перед ними грудились  десятка  полтора  кофейных
чашек, а пепельницы были переполнены.
   Бросив несколько слов бармену в синей суконной куртке, Марк опустился
за стол напротив Лины. Теперь лицо девушки показалось ему равнодушным  и
крайне утомленным. Она сидела,  опустив  плечи  и  выложив  перед  собой
крупные, сильные руки с длинными и легкими пальцами без маникюра.
   - Я заказал кофе, сейчас принесут, - сказал Марк. -  Вы  не  голодны,
Лина?
   - Нет, - отвечала она. - Но если бы и так, я все равно не выношу этой
их ресторанной еды.
   - Что ж... - Марк принял у бармена чашки  и  придвинул  одну  из  них
Лине.
   - Все это выросло из одного  увлечения.  Я,  видите  ли,  собиратель,
иначе говоря - коллекционер. В этой сфере у меня есть некоторые знания и
опыт, что довольно дорого стоит. В общих чертах, это  приносит  неплохой
доход, позволяя, кроме того, приобретать необходимые мне вещи.
   - Что же вы коллекционируете, Марк? - Лина жестко усмехнулась. -  Мне
всегда казалось, что это занятие как-то не подходит  взрослому  мужчине.
Ведь это, согласитесь, не профессия?
   - Не соглашусь. Профессия - это  частность,  а  я  говорю  об  образе
жизни.
   Он таков - и этим все сказано. Я не случайно заговорил об этом, Лина.
В  конце  концов,  мог  бы  и  соврать  что-нибудь,  как  соврал   Марии
Владимировне... Между прочим, вам известно, что ваша мама -  потрясающая
женщина?
   Лина  захохотала  так,  что  армяне  в  углу  умолкли  и  все   разом
повернулись в их сторону. Успокоившись, но все еще  слегка  задыхаясь  и
блестя посвежевшими глазами, девушка сказала:
   - Вы с ней чем-то похожи, Марк. Но  Манечка  до  сих  пор  так  и  не
поняла, в каком мире мы живем. Никогда и ни с  кем  я  так  отчаянно  не
ссорилась, как с ней, но доказать  ей  ничего  невозможно.  Она  человек
идеи, каких теперь нет. Те, что есть, - в сумасшедшем доме.
   Марк с улыбкой смотрел, как мучительно сложно живет лицо Лины,  когда
она говорит