тила:
   - Из-за несчастной любви. Тяжело стало в Самаре, так  тяжело,  что  ждать
трудовую книжку я не стала. Вы сами сказали: Самара далековато  отсюда,  вот
это мне и нравится.
   - Здесь родственники?
   - Нет. Я пару часов назад приехала, все вещи со мной. Она  покосилась  на
мою сумку:
   - Не густо... Что ж, паспорт, надеюсь, есть?
   - Есть.
   - А какие-нибудь проблемы?
   - Остались дома.
   - Почтальоны разносят пенсии. Большие деньги...
   - Я не украду, - сказала я и посмотрела ей в глаза.
   - Жить где думаешь? - после долгой паузы спросила женщина.
   - Немного денег у меня есть, подыщу что-нибудь. Мне сейчас  главное  -  с
работой решить.
   - Считай, решили. Выходи хоть завтра,  девчонки  объяснят,  что  к  чему,
особой мудрости  не  требуется...  Завтра  и  заявление  напишешь,  если  не
передумаешь.
   Всю ночь я бродила по городу,  заходя  в  подъезды  погреться.  Спать  на
вокзале опасно, да и не спалось мне в ту ночь. В семь часов утра я была  уже
возле почты. А к вечеру заведующая подошла ко мне и спросила:
   - Жилье нашла?
   - Нет. Ночевала в гостинице, но для меня это  дорого.  Она  придвинула  к
себе телефон, набрала номер и заговорила:
   - Валь, ты комнату еще сдаешь или уже живет кто?  Девушку  тебе  нашла...
ага... Сейчас прислать? - написала адрес на листе бумаги и протянула мне.
   - Спасибо, - удивилась я.
   - Не благодари, сначала глянь, что там за конура.
   Насчет конуры она была права. Одиннадцатиметровка  в  коммуналке,  узкая,
темная. Двое соседей: безногий  выпивоха  лет  шестидесяти  по  имени  Семен
Михайлович и женщина неопределенного возраста со  смешной  фамилией  Бякова.
Райка Бякова лет пять нигде не работала, но к обеду появлялась на кухне  уже
навеселе, с Семеном Михайловичем они то вместе пили, то отчаянно дрались.  В
моей комнате совсем недавно  жил  бывший  супруг  той  самой  Вали,  которой
звонила заведующая почты. Супруг упал с лестницы по пьяному  делу  и  сломал
шею. Комната отошла дочери и теперь  сдавалась.  Сделать  в  ней  ремонт  не
удосужились, и она все еще хранила  следы  бурной  жизни  прежнего  хозяина.
Черный потолок, часть окна забита фанерой: на стекла, должно быть, денег  не
хватило, а дневной свет был без надобности. Обои в жутких разводах стояли на
полу,  в  некоторых  местах   слегка   соприкасаясь   со   стенами.   Мебель
соответствовала общему виду жилья, зато просили  за  комнату  копейки,  и  я
сразу же согласилась. Черные потолки и разводы на обоях меня не волновали.
   Весной хозяйка принесла обои, а мы с Людкой произвели в  комнате  ремонт.
Как поощрение за старательность мне выдали занавески  на  окна,  скатерть  и
покрывало на кровать. Жизнь  вроде  бы  налаживалась.  Паспорт  вопросов  не
вызвал, а фотография как будто вовсе  никого  не  интересовала,  точнее,  ее
несходство с моей физиономией. Правда, заведующая ко мне  приглядывалась,  и
это  позволяло  думать,  что  рассказанная  мною  история  вызвала   у   нее
подозрения, но время шло, и все утряслось само собой. Только  не  для  меня.
Когда появилась крыша над головой и даже  работа,  на  смену  страху  пришла
лютая тоска. Дни шли за днями, я  что-то  делала,  разговаривала  с  людьми,
ждала зарплату, ходила в магазин и не могла понять: зачем все  это?  Неужели
это моя жизнь? Завтра, послезавтра и еще много-много дней.
   Вечерами я лежала на диване,  уставившись  в  потолок,  и  думала:  зачем
судьбе было угодно, чтобы я в тот миг спустилась в погреб? Было это спасение
или наказание, чтобы я до конца своих дней мучилась и решала: зачем?
   В  моем  случае  время  оказалось  плохим  лекарем,  боль  не   исчезала,
заставлять себя жить с каждым днем  становилось  все  труднее.  Я  не  могла
пожаловаться на людскую черствость, напротив, ко мне все как  будто  неплохо
относились, и девчонки на работе, и даже соседи-пьяницы,  но  мне  это  было
безразлично. Все чаще я доставала изрядно потрепанную газету и  перечитывала
статью, потом  долго  вглядывалась  в  темноту  за  окном.  Каждый  раз  это
заканчивалось тем, что я брала в руки подушку с зашитым  в  нее  пистолетом,
вертела в руках и торопливо прятала.
   Ранней весной, через несколько месяцев после того, как я  обосновалась  в
этом городе, гуляя в  парке,  я  оказалась  возле  тира.  Зашла,  растерянно
оглядываясь, поеживаясь  от  холода,  и  совсем  было  собралась  продолжить
прогулку, но тут мужчина, сидящий на стуле возле самой двери,  оторвался  от
газеты и спросил с улыбкой:
   - Пострелять решили?
   - Да... хотелось бы... Только я никогда не пробовала.
   - Ну, это не беда.
   Он приподнялся, подхватил костыли, и я только тогда  сообразила,  что  он
инвалид: левая нога ампутирована выше колена.
   - Давайте попробуем, - весело сказал он.
   В тире я пробыла минут пять, расстреляла все пульки и ни разу не  попала,
а на следующий день пришла вновь.
   Так продолжалось всю весну и все лето, у меня появились первые  успехи  в
стрельбе, но не это было главное:  боль  отпускала,  стоило  мне  нажать  на
курок.
   Мужчина месяц наблюдал за мной, довольствуясь редкими  замечаниями,  пока
не спросил однажды:
   - Вы случайно не убить ли кого решили? Так настойчиво тренируетесь.
   - Убить вряд ли, - засмеялась я, хоть смеяться и не хотелось, и добавила:
   - У меня для этого руки коротки.
   Он посмотрел неожиданно серьезно, и с этого дня наше знакомство понемногу
начало перерастать в нечто большее, до тех  самых  пор,  пока  мы  не  стали
друзьями.
   Виталий потерял ногу на одной из бесчисленных локальных войн, был одинок,
но  на  жизнь  смотрел  с  веселой  усмешкой.  О  моей  прежней   жизни   не
расспрашивал, а я не рассказывала. Жил он  в  крохотной  квартирке  в  самом
центре, и, попивая чай в кухне, мы вели неспешные беседы. Тому, что до  сего
дня я не свихнулась, я, безусловно, обязана Виталию...
   Я потерла переносицу, пытаясь таким образом справиться с головной  болью.
"К Виталию идти нельзя, - подумала с тоской. - Эти могут меня выследить... А
встретиться с ним необходимо, хотя бы для того, чтобы проститься. Не могу  я
просто взять и исчезнуть, впрочем, что значит - не могу: однажды появилась и
однажды исчезну".
   - Я домой, - сказала Людка. - Тебя не дождешься. Тут  я  сообразила,  что
все еще сижу на подоконнике и пялюсь в стену напротив.
   - Времени-то, знаешь, сколько? - добавила она.
   - Не знаю.
   - Так посмотри.
   - Да, задержались мы сегодня, - кивнула я, прикидывая,  как  половчее  от
нее отделаться: стремление оказаться сегодня моей гостьей могло выйти  Людке
боком. Я вернулась к столу и стала неторопливо переобуваться, потом спросила
ее, все еще терпеливо ждущую у двери:
   - Ты не видела, куда я дела кошелек?
   - Нет, а в нем что, деньги?
   - Нет. Ключи. - Я принялась чертыхаться и  рыться  в  ящиках  письменного
стола. - Убей, не помню, куда его сунула...
   - О господи, -  переминаясь  с  ноги  на  ногу,  заскулила  Людка.  -  Мы
когда-нибудь уйдем с работы?
   - Ты иди, не жди меня, все равно вместе нам идти только до остановки.
   Людка нахмурилась, покачала головой и наконец удалилась.
   Я задвинула ящик с громким стуком и с удивлением посмотрела на свои руки:
они дрожали. "Так-так-так, - подумала я. - А кто-то уверял, что нервы у  нас
крепкие. Ни к черту у нас с тобой нервы, Елена Петровна". Посидев немного  с
закрытыми глазами, я решительно поднялась и направилась к двери.  Наша  была
уже заперта, выходить придется через почту.
   Возле окошка с надписью "Выдача пенсий" стояли человек  десять,  девчушка
лет пяти, забравшись на подоконник, смотрела в окно, за столом сидел  парень
и что-то старательно писал. На ходу прощаясь с  сотрудниками,  я  продолжала
наблюдать за парнем. Очень похоже, что у него ко мне  интерес.  Я  вышла  на
улицу, вскинула голову навстречу солнечным лучам и подумала: "Ну вот,  снова
лето".
   Знакомая приглашала отдохнуть на даче, и я  всерьез  собиралась.  Похоже,
теперь мне предстоит длительное путешествие с неизвестным конечным  пунктом.
"Хватит жаловаться, - одернула  я  себя.  -  Сейчас  главное  решить,  стоит
заходить домой или нет". Основным аргументом "за" был тот факт, что пистолет
и вырезки из газеты с фотографией близких остались дома. Носить их  с  собой
невозможно, пистолет штука вообще крайне неудобная для постоянного  ношения,
а вырезки изрядно поистрепались,  их  следовало  беречь.  Других  фотографий
Ваньки у меня просто не было. "Значит, нечего мудрить", - мысленно заявила я
и направилась к своему дому. Еще два дня назад подушку  с  пистолетом  я  на
всякий случай спрятала в Райкиной кладовке, а газету сунула за шкаф.
   Парень шел следом, дважды я  смогла  заметить  его  отражение  в  витрине
магазина. "Ничего, - размышляла я. - Они еще не уверены и просто  проверяют.
А от этого типа за спиной я как-нибудь избавлюсь".
   Я  вошла  во  двор,  машинально   огляделась   и,   не   заметив   ничего
подозрительного, направилась к своему подъезду. За столом под  липой  сидели
три дворовых алкоголика и проводили меня взглядами, лишенными надежды.
   - Ленка! - на всякий случай крикнул мой сосед  Семен  Михайлович.  -  Дай
десятку.
   - Спятил, что ли? - удивилась я и  хлопнула  дверью  подъезда.  Привычная
картина двора чуточку успокоила меня.
   Входная  дверь,  как  всегда,  была   не   заперта,   впрочем,   излишняя
гостеприимность жильцов объяснялась просто: ни у них,  ни  у  меня  воровать
было просто нечего. Свет в прихожей не горел, я  обо  что-то  споткнулась  и
выругалась, щелкнув выключателем. Не тут-то было: светлее не стало,  значит,
лампочку кто-то вывернул, хотя, может, она и сама перегорела.  Обычно  дверь
Райкиной комнаты, выходящая в прихожую, распахнута настежь,  но  сейчас  она
была закрыта, и это слегка удивило.
   - Райка, - крикнула я, - ты дома?
   Мне никто не ответил, но из Райкиной  комнаты  донесся  какой-то  неясный
шорох, я подошла и подергала ручку двери. Заперто.  Такого  за  два  года  я
припомнить не могла и поэтому переместилась к входной двери. Она  неожиданно
распахнулась, и я увидела парня, который провожал меня от самой почты.
   - Привет, - спокойно проронила я и направилась в свою  комнату.  Толкнула
дверь, сделала шаг и еще раз сказала:
   - Привет.
   Никого из находившихся в комнате мужчин я раньше не видела. Возле окна на
единственном стуле восседал  толстяк  лет  тридцати  пяти.  Почти  лысый,  с
бледным отекшим лицом.  Глаза  было  невозможно  разглядеть  из-за  глубоких
складок. Нос длинный и острый, что совершенно не вязалось с  широкой  пухлой
физиономией, а узкие губы  имели  какой-то  неприятный  фиолетовый  оттенок.
Общий вид физиономии намекал на пакостный характер.
   Пухлые ладошки лежали на коленях, кольцо  с  бриллиантом  и  две  печатки
выглядели не просто вульгарно, а даже смешно. Однако  смеяться  в  настоящий
момент мне совсем не  хотелось,  потому  что,  кроме  толстяка,  вызывающего
недоумение, в комнате были еще  двое.  Один  стоял  возле  двери,  развернув
могучие плечи, как бы давая понять,  что  назад  дороги  нет,  и  машинально
разминал пальцы рук, сцепив их замком. Такой тип прихлопнет  меня  с  одного
удара и скорее всего даже не заметит этого. Но  по-настоящему  пугал  третий
гость.  Невысокий,  щуплый,  похожий  на   мальчишку-подростка,   с   узким,
землистого цвета лицом и взглядом, от которого мороз шел по коже. Смотрел он
пристально, словно прикидывая, что там у меня
   Внутри. Я взглянула на всех по очереди и спросила без энтузиазма:
   - Может, вы  скажете,  в  чем  дело,  или  хотя  бы  уберетесь  к  чертям
собачьим?
   - Сядь, - буркнул Толстяк.
   Я  хмыкнула  и  демонстративно  огляделась,  аскетизм  моего  жилища   не
предполагал такие многолюдные сборища, и сесть в настоящий момент  мне  было
некуда, разве что на кровать рядом с худосочным типом со взглядом психа.  "А
почему бы и нет?" - решила я и в самом деле села. Признаться, это  произвело
впечатление.  Толстый  удивленно   приподнял   брови,   Здоровяк   у   двери
шевельнулся, а сам псих посмотрел на меня с любопытством.
   - Ну и вид у тебя, - покачала я головой.
   - Шутишь? - пискнул он,  проникновенно  улыбаясь  мне.  За  такую  улыбку
режиссер фильма ужасов не пожалел бы миллиона. Я еще раз покачала головой  и
добавила:
   - Выглядишь паршиво. Извини, но что есть, то есть.
   - Люблю разговорчивых, - пропищал он в ответ. У парня явно были  какие-то
проблемы, создавалось впечатление, что ему перерезали горло, а потом кое-как
заштопали, и теперь он не разговаривал, а еле слышно пищал.
   - Заткнитесь оба! - прикрикнул Толстяк  и  подергал  себя  за  ухо  левой
рукой,  продемонстрировав  безукоризненный  маникюр.  Псих  продолжал   меня
разглядывать, но голос больше не подавал. А я сосредоточилась  на  Толстяке,
раз уж он тут главный. - Ты  ведь  знаешь,  зачем  мы  здесь?  -  потосковав
немного, спросил он.
   - Понятия не имею, - пожала я плечами.
   - Ну что ты из себя строишь? - укоризненно сказал Толстый. - Я  надеялся,
что у тебя хватит ума понять ситуацию и мы обойдемся без всех этих  дурацких
предисловий.
   - Хорошо,  -  уловив  в  его  словах  намек  на  возможные  неприятности,
согласилась я. - Обойдемся без предисловий. Так зачем вы явились?
   - Нам нужны деньги, - посуровел он.
   - А-а, - подумав немного, ответила я. - Конечно, я вас понимаю.  К  слову
сказать, кому они не нужны? Только я тут при чем?
   - Где деньги? - терпеливо спросил он.
   - На почте, - теряясь в догадках, пожала я плечами. - То есть в банке, но
завтра будут на почте. Пенсии задерживают, и деньги, если  честно,  привезут
плевые. Вы задумали вооруженный налет? Трудно поверить: как-то несолидно для
таких бравых ребят... - Я бы еще немного поговорила на  эту  тему,  но  псих
рядом ласково улыбнулся и ударил меня в живот, не кулаком даже и особенно не
напрягаясь, но я сползла с кровати и прилегла  на  полу.  Так  и  не  смогла
набрать в грудь воздуха и оттого, должно быть, отключилась.
   Через десять минут стало ясно: в планы моих гостей  не  входило  калечить
хозяйку. Наоборот, пока я лежала тихо и никому не мешая, они развили  бурную
деятельность: худосочный отыскал нашатырь, Здоровяк вернул меня на  кровать,
и даже Толстый покинул стул у окна, чтобы заглянуть мне в лицо.  Я  дала  им
возможность немного поволноваться и только после этого открыла глазки.
   - И все-таки выглядишь ты паршиво, - улыбнулась я Коротышке, он  собрался
что-то ответить, но Толстяк нахмурился, и пропищать что-либо тот не решился.
   - Тебе обязательно нарываться? - с обидой спросил Толстый.
   - Ладно, поговорим о деньгах, - кивнула я. - Кто вы,  ребята,  и  что  за
деньги вам нужны?
   Покачав головой, Толстяк прошел к столу, потряс старой  газетой,  которую
они обнаружили еще до моего прихода, и предложил:
   - Давай не усложнять жизнь друг другу.
   - Давай, - обрадовалась я, села поудобнее и продолжила:
   - Напомни, что там говорится о деньгах?
   - Ах, вот оно что, - обиделся Толстый. - Не ценишь хорошего отношения. Ты
же не совсем дура, должна понять: деньги придется вернуть.
   - Вы считаете, что у  меня  есть  какие-то  деньги?  -  изумилась  я.  Он
нахмурился. По его лицу нетрудно было догадаться: да, он так считает.
   Чужая наивность меня развеселила, я встала с постели и совершила минутную
прогулку по комнате, распахивая немногочисленные дверцы  шкафа  и  тумбочки.
Внутренний вид мебели увеличил мое хорошее настроение, а вот гостей вогнал в
тоску. Надо полагать, они хотя и успели порыться в моих вещах, но,  кажется,
только сейчас увидели окружающие предметы по-настоящему,  а  впечатление  от
увиденного можно было передать одним словом: нищета.
   - Я живу здесь почти два года, - решила я кое-что пояснить. - Список моих
вещей состоит из сорока пунктов, не более. Зимнее пальто,  куртка,  валенки,
две чашки, одна ложка,  кстати,  не  моя,  подарена  сердобольной  соседкой.
Кастрюлю и чайник притащил Семен Михайлович, должно быть, со свалки.  Пальто
я украла, кое-что дали девчонки с почты.  Извините,  что  я  так  пространно
рассказываю о своей личной жизни, но мне хотелось бы уточнить, какие  деньги
вы имеете в виду: зарплату почтальона или вы в самом деле замыслили оставить
старушек без пенсии?
   - Ты хочешь убедить меня, что не имеешь никакого понятия о деньгах?
   - Ничего подобного: я не хочу убеждать, я просто не знаю, о каких деньгах
идет речь.
   - И почему твой муженек вознесся  в  поднебесье,  ты,  конечно,  тоже  не
знаешь?
   - Не только  муженек,  -  сказала  я,  раздвинув  рот  до  ушей  в  самой
жизнерадостной своей улыбке.
   - А как уцелела ты? - съязвил он, наверное, рассчитывал,  что  я  поведаю
что-нибудь в высшей степени невероятное.
   - Я была в погребе. Если вас по-настоящему интересовала моя особа, то  вы
должны знать: дом взорвали в мой день рождения. Были  гости,  и  я  пошла  в
погреб за грибами и компотом.
   - А когда вылезла из погреба и увидела вместо дома  головешки,  не  стала
ждать милицию, а сразу рванула в бега, за две тысячи верст от родного дома.
   - Может, у вас большой опыт наблюдать за тем, как родной дом превращается
в  головешки,  а  у  меня  это  было  в  первый  раз,  и   я   отреагировала
соответственно. Заползла в какую-то щель и отключилась.  А  когда  собралась
пойти в милицию, некто неизвестный воспрепятствовал моим намерениям. Я в  те
дни здорово нервничала и огрела его топором. После этого идти в милицию  мне
вовсе расхотелось.
   Толстяк посмотрел на меня с сомнением.
   - И ты ничего не знала о делах своего мужа? - задал он вопрос минут через
пять, все это время мы таращились друг на друга и слушали тишину.
   - Он был на редкость скрытен, о самых интересных  эпизодах  его  жизни  я
узнала только из этой статьи.
   - Вряд ли тебе удастся убедить кого-нибудь в этом.
   - А я и не собираюсь. Если я правильно  поняла,  у  моего  мужа  на  день
гибели была крупная сумма денег. Он ее украл?
   - Украл - не совсем подходящее слово... Хотя, в общем, да.
   - Что значит "в общем", украл или нет?
   - Он украл кое-что другое и продал эту вещь за большие  деньги.  Так  как
вещь ворованная, то деньги, выходит, тоже. Они не принадлежали ему,  значит,
не могут принадлежать тебе. Так что лучше их вернуть.
   - Что-то подсказывает мне, что на эти деньги есть еще и другие  охотники.
Я отделаюсь от вас,  а  следом  появится  кто-нибудь  еще.  -  Гости  быстро
переглянулись. - Что украл мой муж? Дискету с чужими секретами?
   - И ты еще будешь говорить, что не в курсе его дел? - обиделся Толстяк.
   - Скажите на милость, а что еще мог он украсть,  работая  в  этой  фирме?
Стул, в сиденье которого были упрятаны бриллианты покойной тещи? Фирма,  где
он работал, занималась крайне неблаговидными делами, по  крайней  мере,  так
утверждает автор статьи А.И.Серебряков. Мой муж, должно быть, свалял  дурака
и  продал  чужие  секреты  конкурентам.  Это  произвело  на   хозяев   столь
отталкивающее впечатление, что они взорвали дом вместе с изменником  и  всей
его родней. С  самой  кражей  более-менее  ясно,  вернемся  к  деньгам.  Где
гарантии, что он успел их получить, а если получил, не оставил в  доме,  где
они благополучно сгорели?
   - Только дурак принесет такие деньги домой в продовольственной сумке.
   - Значит, они  в  надежном  месте,  известном  только  ему.  Например,  в
банковском сейфе. Налет на банк - предприятие хлопотное, а просто  так  сейф
никто не откроет.
   - Я думаю, ты знаешь, где надо их  искать.  Я  почти  уверен  в  этом,  -
улыбнулся  Толстяк,  начав  получать  удовольствие  от  нашей  беседы.  Надо
признать, несмотря на нелепую внешность, дураком он все же  не  выглядел.  Я
вторично широко улыбнулась и даже хихикнула,  демонстрируя,  как  необычайно
меня забавляет чужая неосведомленность.
   - Я вновь обращаю ваше внимание на то, что живу здесь почти два  года.  И
служу почтальоно