нил просто:
Ванюшка приболел, врачи считают -  аллергия,  посоветовали  на  пару  недель
покинуть большой город. Впрочем, Вере его объяснения были вовсе не нужны: мы
дружили, а человек она хлебосольный и гостям всегда рада.
   Через час Димка нас покинул и не появлялся две недели, правда, звонил  по
несколько раз в день,  старательно  делая  вид,  что  ничего  особенного  не
происходит и мы с сыном в самом деле просто  гостим  у  его  сестры.  Однако
делать вид, что все в порядке, я не собиралась, поэтому  через  две  недели,
когда муж явился за нами, я спокойно, но твердо заявила,  что  буду  жить  у
родителей. Поначалу он не поверил, и только когда я так же спокойно,  забрав
сына, там обустроилась, Димка впал в настоящее отчаяние.
   Так как он и своим и моим родителям твердил,  что  не  видит  причин  для
такого моего поведения, а родители тем более таковых не видели,  потому  что
Димка по всем статьям являлся образцовым мужем,  мне  пришлось  коротко,  но
доходчиво сформулировать свои  претензии.  Родители  загрустили,  втайне  не
находя их подходящими для развода, а Димкина родня даже  обиделась.  Супруг,
конечно, тоже обиделся и, возвышая голос, разглагольствовал:
   - Деньги ей  не  нравятся...  Я  их  что,  ворую?  Я  их,  между  прочим,
зарабатываю... Вкалываю по двенадцать часов в сутки...
   Его речи производили впечатление: причем не только на родителей,  я  тоже
понемногу начала чувствовать себя виноватой. Однако возвращаться к  нему  не
спешила. В конце концов моя стойкость, принятая им  за  упрямство,  вынудила
мужа поговорить со мной серьезно.
   - Ты думаешь, я жулик или того хуже? - грустно спросил он, а я вздохнула:
   - Я думаю, что ни в одной фирме служащим не платят таких денег.  Если  ты
сможешь меня разубедить, я буду только рада.
   - Во-первых, я не просто служащий, во-вторых,  я  -  компьютерный  гений,
надеюсь, это доказывать не надо?
   - Не надо, - усмехнулась я. - Гениальность как раз и настораживает, знать
бы, куда она направлена.
   - Ах вот оно что! - Димка поморщился, помолчал, вздохнул и продолжил:
   - Ты решила, что я занимаюсь чем-то противозаконным?
   - А что бы на моем месте решил ты? - запечалилась я.
   - Это не так...
   - А почему мы прятались у Веры? Он опять поморщился:
   - В тот раз неприятности были у нашей фирмы, а не у меня лично  Я  просто
перестраховался.
   - Какая разница? -  удивилась  я,  Димка  понял,  что  для  меня  разницы
действительно нет, и загрустил по-настоящему.
   - Послушай...
   - Не пойдет, - перебила я. - Ты имеешь  право  рисовать  собой,  но  есть
Ванька... в общем, опасности отменяются. Я не люблю боевики, а в  жизни  мне
они и вовсе без надобности.
   - Никаких боевиков и никакой опасности. Честно. Ну что я должен  сделать,
чтобы ты мне поверила?
   - Лучше всего найди другую работу, - отрезала я. На этом в тот раз  мы  и
закончили.
   Работу Димка нашел, и через две недели после этого  события  мы  с  сыном
вернулись к нему. Муж бродил по квартире, качал головой и восклицал:
   - Отказаться от таких денег... Кому рассказать - не поверят.
   В новой фирме работать ему приходилось меньше, а платили, на мой  взгляд,
очень даже неплохо. Жизнь наладилась, и сомнения остались в прошлом.
   Мы  получили  ссуду  в  банке  и  взялись  строить   дом.   Строительство
завершилось как раз  к  моему  дню  рождения,  поэтому  два  события  решили
объединить: и день рождения отметить, и новоселье справить. Мама и  свекровь
пришли пораньше и помогали мне на кухне. К  четырем  часам  собрались  почти
все, стол накрыли в огромной полупустой гостиной. Мебель пока присутствовала
только в трех комнатах: детской, спальне и кухне, но это никоим  образом  не
сказывалось на моем хорошем настроении: мне нравился наш дом, и вообще жизнь
радовала.
   - Ну что, за стол? - спросил папа, заглядывая в кухню.
   - Конечно, - кивнула я, намереваясь идти в спальню переодеваться,  и  тут
мама сказала:
   - А грибы? И компот. Вишневый, нет, лучше рябиновый. - И я вместо спальни
пошла в погреб, пошла потому, что привыкла соглашаться с мамой,  хоть  и  не
видела особой нужды ни в грибах, ни в компоте.
   Погреб  был  за  гаражом,  забавная  домушка  под  железной   крышей.   Я
направилась в ту сторону. Из-за угла вывернул Ванька на велосипеде.
   - Ты куда, мам?
   - В погреб.
   - А зачем?
   - За компотом и за грибами.
   Мы достигли погреба, я пешком, а сын,  используя  трехколесный  велосипед
как самокат.
   Я  толкнула  дверь,  обитую  железом,  вошла   внутрь,   нашарила   рукой
выключатель и зажгла свет. В погреб надо было  спускаться  по  металлической
лестнице. С трудом открыв люк, я заглянула вниз.
   - Я с тобой, - сказал Ванька.
   - Вот только попробуй, - погрозила  я  пальцем:  сын  был  одет  в  новый
костюмчик небесно-голубого цвета, и после посещения  погреба  его  наверняка
пришлось бы переодевать.
   - Ну, мама, - закапризничал он.
   - Можно подумать, ты никогда не был в погребе, -  покачала  я  головой  и
сурово добавила:
   - Марш в дом. Одна нога здесь, другая там. И велосипед убери.
   Ванька сморщил нос, но, подхватив велосипед, покатил к дому.  Дождавшись,
когда  он  поставит  велосипед  у  крыльца,  я,   удовлетворенная   сыновним
послушанием, спустилась в погреб. Хотя в дом мы переехали  недавно,  погреб,
стараниями моей мамы, был забит до отказа.  Чертыхаясь,  я  смогла  отыскать
грибы, а также трехлитровую банку с рябиновым компотом. Поставила обе  банки
в сумку и стала осторожно подниматься по лестнице.
   В  этот  момент  раздался  чудовищный  грохот,  земля   содрогнулась,   я
оступилась, чуть не выронив сумку, а крышка люка захлопнулась.
   - Господи! - вскрикнула я, бросила  сумку  и,  взбежав  вверх,  принялась
воевать с крышкой. - Что это было? - испуганно шептала я, не в  силах  найти
объяснение подобному грохоту. О  землетрясении  в  наших  краях  никогда  не
слышали, и предположения возникали самые фантастические. - А  вдруг  самолет
упал? - ахнула я  и  удвоила  усилия.  Крышка  наконец  подалась,  я  смогла
выбраться на поверхность и шагнула на улицу:  остатки  того,  что  несколько
минут назад было моим домом, догорали под неярким осенним солнцем.
   Я попробовала закричать и не смогла. Вытянула руки по швам и замерла, как
солдат на параде в ожидании команды. Взрыв был такой чудовищной силы, что от
стен осталась лишь груда обломков, разлетевшихся по всему участку.  То,  что
никто из находившихся в доме просто не мог выжить, было ясно, и  все-таки  я
бросилась к тому месту, где раньше была веранда. Когда  я  в  последний  раз
видела сына, он поднимался на крыльцо.
   Плотная стена огня не позволила сделать даже  шаг.  Я  выла,  загораживая
лицо руками, и пыталась повторить попытку, но все это было  бессмысленно.  Я
услышала звук сирены, где-то кричали  люди,  а  я,  враз  осознав,  что  все
кончено, заползла за погреб, равнодушно наблюдая оттуда за всеобщей  суетой.
Я могла думать только об одном: Ванька хотел спуститься со мной в погреб,  а
я отослала его в дом. Сама отослала. Если бы я позволила ему  спуститься  он
бы остался жив...
   Я пролежала за погребом часа два, хотя, может быть  мне  так  показалось.
Странно, но за это время  никто  не  обратил  на  меня  внимания.  Появилась
милиция, народ прибывал, но все это оставило  меня  совершенно  равнодушной,
никого из людей я не хотела видеть. На четвереньках достигла конца  участка,
выбралась на дорогу и бегом припустилась в сторону рощи,  где  и  сидела  до
самой ночи. Все, что я тогда делала и  о  чем  думала,  вспоминается  крайне
смутно. Что-то гнало меня прочь из города,  дальше  от  обугленных  развалин
дома. Уже под утро я оказалась в садовом кооперативе, в доме, принадлежавшем
родителям Димки, рухнула на кровать и, кажется, потеряла сознание.
   Беспамятство чередовалось с тревожным сном, и в себя я пришла  только  на
третий день. То есть, придя в себя, я  не  знала,  сколько  прошло  времени,
вскочила, бессмысленно кружа по  единственной  комнате  садового  домика,  и
пыталась убедить себя в том, что все происшедшее не более  чем  дурной  сон.
Потом отыскала кофту свекрови, натянула ее, потому что погода испортилась  и
стало холодно, и направилась в город. До него было  не  более  километра,  я
шла, кутаясь в  кофту  и  зябко  ежась,  все  еще  пытаясь  убедить  себя  в
нереальности происходящего.
   В кармане кофты завалялось немного мелочи, я шла и зачем-то трясла  ее  в
руке, монетки звякали, а я считала: раз, два, три. Через некоторое  время  я
вышла к троллейбусной остановке и замерла перед газетным киоском:  прямо  на
меня с фотографии смотрел мой  сын.  Я  вздрогнула,  судорожно  вздохнула  и
закрыла глаза. Фотография была  старой,  Ваньке  там  четыре  года.  Точнее,
фотографий было две, на одной я, мой муж, мама  и  свекровь  со  свекром  во
время отдыха на турбазе. Фотографировал нас тогда Ванька  при  помощи  моего
отца, поэтому в кадр  они  и  не  вошли.  А  вот  чуть  ниже  была  помещена
фотография сына. Где они ее взяли? Должно быть, у родителей...  Только  ведь
их нет... никого...
   - Можно мне газету? - с  трудом  проговорила  я  и  выгребла  из  кармана
мелочь. Женщина  посмотрела  на  меня  с  недоумением,  но  газету  поспешно
протянула. Схватив ее,  я  торопливо  зашагала  в  сторону  парка.  Здесь  я
устроилась на скамейке и, собравшись с силами, развернула газету. Из статьи,
озаглавленной броско и даже поэтично, я смогла кое-что узнать о моем муже. К
сожалению, с опозданием. Впрочем, автор статьи честно писал, что достоверных
фактов немного, в основном слухи, домыслы и догадки. О взрыве и гибели  моих
родных было написано более подробно. Чудовищной  силы  взрыв  и  последующий
пожар привели к тому, что были обнаружены только фрагменты нескольких тел. В
результате  оперативно-розыскных  мероприятий  удалось  установить,  что  на
момент взрыва в доме находились пятнадцать человек взрослых и  один  ребенок
пяти лет.  На  сегодняшний  день  идентифицированы  четыре  трупа:  Антонова
Дмитрия Сергеевича, хозяина дома, его  отца  Антонова  Сергея  Ивановича,  а
также Антоновой Анны Сергеевны и Ярославцевой Людмилы Петровны.  Я  выронила
газету,  сжав  рот  рукой.  Ярославцева  Людмила  Петровна  -  моя   мама...
Господи... Димка, свекор, Димкина сестра,  моя  мама  и  фрагменты  тел,  по
которым пытаются установить  остальных  погибших.  Этого  не  может  быть...
Такого просто не бывает...
   Я пялилась на газету и сидела не шевелясь, ничего не замечая вокруг,  вне
времени и пространства. Потом пыталась еще раз прочитать статью, а главное -
понять: что же произошло?
   "Все погибли, вот что,  -  произнес  кто-то  насмешливо  внутри  меня.  -
Осталась только ты. Странно, что ты  жива.  -  Голос  противно  хихикнул.  -
Странно, что именно ты. Не  очень  весело,  правда?  Все,  кого  ты  любила,
мертвы, сама ты сидишь на скамейке, не знаешь, что делать и стоит ли  что-то
делать вообще: к примеру, пойти и утопиться?"
   - Я сошла с ума, - громко сказала я и повторила:
   - Конечно, я сошла с ума и все это не взаправду:  не  может  быть  Ванька
каким-то фрагментом.
   Я отложила газету в сторону, встала,  сделала  несколько  шагов  и  вновь
вернулась, забыв, куда и зачем минуту  назад  собралась  идти.  Сколько  еще
времени я провела на этой скамейке, неизвестно, но тут мое внимание  привлек
мужчина: он, должно быть, уже несколько раз проходил  мимо,  с  любопытством
поглядывая в мою сторону. Выглядела я дико,  и  любопытство  прохожего  было
вполне извинительно, но я вдруг испугалась:  вскочила  и  бросилась  бежать.
Опомнилась только в универмаге, я стояла возле входа и таращилась на  улицу,
судорожно сжимая в руках газету, и через пять минут вновь  увидела  в  толпе
недавнего любопытного прохожего.
   Не берусь утверждать, что это был тот же самый человек, но в то мгновение
мне показалось, что он, и я бросилась из универмага сломя голову,  натыкаясь
в толпе на чьи-то спины и локти, жалобно воя, вызывая недоумение окружающих.
Свернула за угол и оттуда стала наблюдать за толпой. Сердце билось в  горле,
я бессмысленно повторяла: "Он, он" - и пыталась отыскать его в  человеческой
массе. Через какое-то время смогла успокоиться и даже попыталась рассуждать.
   "Мне надо идти в милицию", - подумала я и  вскоре  в  самом  деле  пошла,
тревожно оглядываясь и косясь по сторонам, вокруг были люди, и все почему-то
смотрели на меня враждебно. Про милицию я забыла, истерично что-то бормотала
и, сама не  помню  как,  вернулась  в  дачный  домик.  Рухнула  на  кровать,
закуталась в одеяло, пытаясь согреться, и в конце концов заснула,  а  может,
просто перестала что-либо соображать и чувствовать.
   Возврат к реальности был мучительным. Открыв глаза, я  сразу  же  увидела
газету с фотографией Ваньки и заплакала, только тогда по-настоящему осознав,
что произошло. В домике было холодно, ночью подмораживало, а прогреваться за
короткий осенний день домишко не успевал.
   Клацая зубами, я прошла к газовой плите и зажгла обе конфорки и  духовку,
ежась и стараясь поближе придвинуться к огню.
   - Не хочу ни о чем думать, - пробормотала я жалобно. - Я хочу спать...  -
и вернулась в постель. Надо уснуть и спать долго-долго, а когда я  проснусь,
ничего этого не будет...
   Проснулась я от ветра, ночь была темная,  страшная,  а  за  окном  плакал
ребенок.
   - Ванечка, - позвала я и подошла к окну, а потом сама себе сказала:
   - Это ветер...
   Приоткрыла дверь и стала смотреть, как,  тихо  шурша,  кружат  листья  по
доскам резного крылечка. От газа в домике стало тепло и  света  хватало,  но
болела голова, и со-ображала я по-прежнему плохо, прислушивалась  к  шелесту
листьев и надеялась услышать голос сына. А услышала чьи-то шаги. Осторожные.
   Человек  шел  по  асфальтовой  дорожке,  разделяющей  участки.   Внезапно
остановился. Я замерла, вся обратившись в слух. Стоял он долго, может,  пять
минут, а может, и дольше. Потом очень осторожно ступил на тропинку,  ведущую
к домику. Споткнулся о камень в самом начале тропы:  камень  этот  постоянно
вылетал из уготованного ему места, человек об этом  не  знал,  а  в  темноте
разглядеть его не мог На мгновенье он сбился с шага, сделал  два  торопливых
шажка и замер, вероятно, тоже прислушиваясь.
   Шаги возобновились, такие осторожные, тихие, что  в  другом  состоянии  я
никогда не смогла бы их услышать. Я закусила губу,  чтобы  не  закричать,  и
сделала шаг к стене Мне показалось, что он меня услышал,  но  это,  конечно,
было не так, двигалась я бесшумно, потому что человек  не  насторожился,  не
замер, прислушиваясь, а продолжал двигаться.
   Он подошел вплотную к домику и заглянул в окно. Сквозь щель в перегородке
я увидела бледное пятно его лица. Человек замер, должно быть, вглядываясь, а
я почувствовала  вкус  крови  на  губах,  тонкой  струйкой  она  стекала  по
подбородку.
   Из-за дощатой перегородки меня он видеть  не  мог,  зато  видел  комнату,
зажженные газовые горелки и кучу  тряпья  на  кровати.  В  полумраке  тряпье
вполне можно было принять  за  лежащего  человека.  Лицо  исчезло,  и  вновь
послышались шаги: он шел к крыльцу. "Запереть дверь", - мелькнуло  в  мозгу.
До хлипкой двери из  фанеры  несколько  шагов,  чтобы  запереть  замок,  мне
потребуется секунд десять. Мне никогда не сделать эти несколько шагов,  и  у
меня нет этих секунд... Я попыталась сделать шаг, что-то коснулось моих ног,
и я сообразила, что это топор. Обыкновенный топор. Он стоял  возле  лавки  с
ведрами. Топор  имел  способность  теряться  в  самый  неподходящий  момент,
например, когда мы затевали шашлыки, и свекор определил ему это место, возле
лавки...
   Я опустила плечо и вытянула руку, человек поднялся  на  крыльцо  и  замер
возле  двери.  Он  замер,  а  я  очень  медленно  выпрямилась.  Потом  дверь
открылась, без скрипа, абсолютно бесшумно, и только шорох листьев да  легкий
порыв ветра заставили меня  вздрогнуть:  он  вошел.  Долго-долго  ничего  не
происходило. Потом он резко шагнул вперед, сделал пару шагов, уже не  таясь,
и вдруг стал оборачиваться, должно быть, в последнюю  секунду  почувствовав,
что за спиной кто-то есть. Он стал оборачиваться, а топор опустился  на  его
голову, сам по себе и вроде бы вовсе без моего ведома.
   Человек вскрикнул и рухнул на колени. А топор опустился еще раз и, должно
быть, еще... Потом выскользнул из моих рук. Я  сделала  шаг  к  человеку  на
полу. Крови не было, по крайней мере, я ее не увидела, встала  на  колени  и
потянула мужчину за плечо, стараясь перевернуть на спину.
   Парень был молодой, не больше двадцати лет, бледное  лицо  с  приоткрытым
ртом, веки плотно сжаты.
   - Господи, я сошла с ума, - жалобно  прошептала  я  и  хотела  закричать,
броситься вон, подальше от всего этого ужаса, тут что-то звякнуло об пол,  и
я увидела нож. Тонкое блестящее лезвие в руке парня. - Я не спятила, - тряся
головой, сказала я, очень желая убедить себя в этом. - Он убийца, вот что...
Он шел меня убить... Главное, что я не спятила, - напомнила я себе  и  стала
обшаривать карманы парня. Пистолет был в наплечной кобуре. Я вытащила его  и
долго держала в руках, потом положила на пол, рядом  с  собой.  В  нагрудном
кармане куртки лежал бумажник, в нем немного денег.  Никаких  документов.  В
кармане брюк ключи. Все это я сложила кучкой рядом с  пистолетом.  Посидела,
раскачиваясь и глядя в лицо парня, потом  зачем-то  пощупала  его  шею,  ища
пульс. - Плевать мне на тебя, - сказала я зло и поднялась. Ноги затекли, всю
спину разламывало, и я ни секунды не верила, что  смогу  сделать  хоть  один
шаг.
   Вдруг дверь хлопнула, я вскрикнула, хватая пистолет, и обернулась. Сердце
вновь билось в горле, я мгновенно покрылась потом и только  через  несколько
минут поняла: это ветер. Дверь была открыта, и порывом ветра ее  захлопнуло.
Но резкий хлопок, по-видимому, привел меня в чувство. Я метнулась к кровати,
схватила газету, отыскала сумку на вешалке и сунула туда бумажник,  ключи  и
газету, аккуратно ее сложив.
   Я  уже  взялась  за  ручку  двери,  оглянулась,  посмотрела  на  парня  и
решительно направилась к нему. С трудом стянула куртку, а  потом  и  свитер,
зло шипя:
   - Заткнись, придурок, я тебя не звала. Слышишь, я вас никого не звала,  и
заткнись...
   Свитер я затолкала в сумку, а куртку надела. Она была мне  велика  и  еще
хранила тепло парня, но это уже не имело значения.
   Я выключила газ и вышла на крыльцо.  Порыв  ветра  заставил  поежиться  и
запахнуть куртку, а я шагнула в темноту, сжимая в руках пистолет.
   Выходить на аллею я не  рискнула,  через  кусты  пробралась  на  соседний
участок и бросилась вниз, туда, где на дне обрыва шумел  ручеек.  Прошла  по
невидимой в темноте тропинке между кустами смородины и выбралась к  калитке.
Она выходила к реке, дальше, чуть левее, располагались  лодочная  станция  и
домик сторожа, в такую пору, должно быть, пустой.
   Впереди горели огни города, я бежала  вдоль  берега  реки,  огибая  забор
коллективного сада, и вскоре  оказалась  неподалеку  от  центральных  ворот.
Ворота были закрыты, а калитка распахнута и тихо поскрипывала  на  ветру.  Я
споткнулась в темноте и упала, встала на колени,  пытаясь  рассмотреть,  что
там впереди. Возле ворот горел фонарь,  асфальтовая  дорожка  шла  к  шоссе,
отсюда ее было хорошо видно: ни машины, ни силуэта, который можно принять за
человеческий. "Не пешком же он сюда  пришел",  -  зло  подумала  я  и  стала
пробираться вдоль кустов, согнувшись и каждую  минуту  готовясь  рухнуть  на
землю.
   Я потратила на  поиски  не  менее  получаса,  а  нашла  машину  случайно.
Направляясь к шоссе,  оглянулась  в  последний  раз,  свет  фонаря  упал  на
переднее стекло машины, отражаясь в нем: темные "Жигули" стояли  вплотную  к
забору, довольно далеко от центральных ворот, со стороны дороги их тоже вряд
ли можно было разглядеть, в общем, мне повезло