цова не
     проблема.
     - Но он же платит налоги! Миллионы долларов! Он же
     переплатил... Сколько?
     - Сейчас скажу. - Регина пощелкала клавиатурой
     компьютера и выдала результат: - Очень грубо, на круг. За первый
     год он переплатил миллиона два. За второй - четыре. За
     последний - шесть. Итого - двенадцать.
     - Двенадцать миллионов долларов! - повторил Лозовский. -
     Смысл?
     - Продать за четыреста миллионов компанию, которая не
     стоит и десяти, - пояснил Тюрин.
     - Десять стоит, - возразила Регина. - Даже больше. Реальная
     цена "Нюда-нефти" при нынешней конъюнктуре - миллионов
     пятьдесят.
     - Пусть пятьдесят. Пятьдесят и четыреста. Почувствуйте
     разницу.
     - Твою мать, - сказал Лозовский, взлохматил волосы и даже
     почесал в затылке. - Мы живем в замечательное время. Каждый
     день приносит много нового и интересного. Но то, что интересно
     - не ново, а то, что ново, - не интересно. Но бывают и
     исключения. Почему это кажется тебе ненаучной фантастикой? -
     обратился он к Регине.
     - Кольцов не сможет продать "Нюду". Пиар пиаром, но ты
     представляешь, как проверяют компанию перед тем как купить?
     Проводится полная экспертиза всего. Геология, геофизика,
     оборудование, черт в ступе. Деталей не знаю, не специалист, но
     уверяю вас, что работают эксперты высшего класса, и их на
     кривой козе не объедешь.
     - Сможет, - возразил Тюрин.
     - Как, Петрович? Как?!
     - Не знаю. Но Кольцов знает. Если он действительно это
     затеял, знает. То, чего нельзя сделать за деньги, можно сделать за
     большие деньги. То, чего нельзя сделать за большие деньги,
     можно сделать за очень большие деньги. А ставка в этой игре - на
     минуточку - триста пятьдесят миллионов долларов!
     - Ты снова рассуждаешь как мент.
     - Я рассуждаю как бывший старший следователь по особо
     важным делам Главного управления по борьбе с экономическими
     преступлениями. И уж там я всякого насмотрелся.
     - Даже такого? - с иронией поинтересовалась Регина.
     - Нет, с таким не сталкивался. Но я уже давно в отставке. А
     время идет вперед. И новые идеи завоевывают умы.
     - Погодите! - перебил Лозовский. - Но ведь новый владелец
     компании очень быстро поймет, что его кинули!
     - Конечно, поймет, - согласилась Регина. - Поэтому Кольцов
     и пытается впарить компанию "Бритиш петролеум".
     - Но они же подадут в суд!
     - Это уж точно. И будут судиться. Очень долго. Получая
     удовольствие от процесса, а не от результата.
     - А если "Нюду-нефть" купят наши? Тоже будут судиться?
     - Нет, - сказал Тюрин. - Наши судиться не будут.
     - Что же мы имеем? - попытался подвести итог Лозовский. -
     Нет ни одного факта, который эту версию опровергает. Но нет и ни
     одного, который ее подтверждает.
     - Еще не вечер, - неопределенно заметил Тюрин. - Володя,
     нам пора, человек ждет.
     - Едем. Региночка, детка, огромная к тебе просьба.
     Пройдись по "Игре в "семерочку" рукой мастера. Статью нужно
     доделать как можно быстрей.
     - Для Попова? - удивилась Регина.
     - Для генерала Морозова. Петрович отвезет ему статью
     сегодня вечером.
     - Сегодня не получится. Завтра.
     - Значит, завтра. Сделаешь?
     - Шеф, ты злоупотребляешь моим ангельским терпением.
     - Такое уж я говно, - со вздохом сказал Лозовский. -
     Злоупотребляю. Но - любя.
     - Это единственное, что тебя оправдывает. Ладно, сделаю.
     Так и не скажете мне, в чем дело?
     - Обязательно скажем, - заверил Лозовский. - Когда сами
     поймем.
     - Поедешь на своей тачке, а я на своей, - сказал Тюрин,
     когда они вышли из лифта. - Мне нужно будет потом отвезти этого
     человека домой.
     - Что за дела? - спросил Лозовский. - Теперь-то можешь
     сказать?
     - Плохие дела, Володя. Очень плохие. Навел я кое-какие
     справки. Кольцов вылетел в Лондон три дня назад. Вчера утром
     вернулся и сразу же улетел в Тюмень.
     - А Стас?
     - Ни три дня назад, ни позже гражданин Российской
     Федерации по фамилии Шинкарев государственную границу
     Российской Федерации не пересекал.

        "VI"

     Темно-вишневая "Вольво-940" Тюрина остановилась возле
     проходной ГУВД Москвы на знаменитой Петровке, 38. Лозовский
     припарковал свой джип сзади и вышел из машины.
     - Знакомьтесь. Подполковник Саша Муравьев, второй отдел
     МУРа, как говорят: убойный, - представил Тюрин поджидавшего
     их человека лет сорока в заурядной кепке и турецкой дубленке. -
     А это мой шеф, журналист Володя Лозовский.
     Подполковник Саша Муравьев пожал Лозовскому руку,
     потом посмотрел на тюринскую "Вольво" и на "Ниссан-Патрол"
     Лозовского и покачал головой.
     - По-моему, я выбрал не ту профессию, - проговорил он и
     полез в услужливо открытую перед ним Тюриным дверь
     "Вольво".

     Через полчаса, поторчав в пробках на Ленинградском шоссе
     и покрутившись на прилегающих улицах, машины въехали в
     ворота больничного комплекса и остановились возле служебного
     здания в глубине двора. Лозовский сразу понял, что это за здание
     - морг.
     Подполковник Муравьев зашел в кабинет дежурного врача,
     через несколько минут вышел и жестом предложил Тюрину и
     Лозовскому следовать за ним. Врач ввел их в просторное, ярко
     освещенное холодным светом люминисцентных ламп, стерильно
     чистое помещение с воздухом без запахов, но словно бы
     обезжизненным, мертвым. В стене были морозильные камеры,
     похожие на ячейки вокзальных автоматических камер хранения,
     только размером побольше.
     - Неопознанный, поступил три дня назад днем, - кивнул
     врач санитару. Тот выдвинул из ячейки каталку и привычным
     жестом раскрыл "молнию" черного пластикового мешка. Узкая
     глубокая рана страшно зияла на лбу от левой брови до
     аккуратного пробора в черных волосах на сером, как булыжник,
     каменном даже с виду лице.

     Это был Стас Шинкарев.

     - Чем это его? - проявил профессиональный интерес Тюрин.
     - Неужели кастет?
     - Кастет, - подтвердил Муравьев.
     - Надо же. Редкость по нынешним временам.
     - Да, сейчас это оружие на любителя. Ваш?
     - Нет, - опережая Тюрина, сказал Лозовский.
     - Точно не ваш?
     - Точно, - чуть помедлив, кивнул Петрович.
     - Уберите, - распорядился Муравьев. - А ведь все сходится, -
     проговорил он, когда вышли из морга на живой воздух. -
     Подняли его три дня назад утром за Химками. Ни денег, ни
     документов. Даже ключи от квартиры зачем-то забрали. Ехал,
     вероятно, в Шереметьево, сел в подставную тачку. Типичное
     ограбление и убийство.
     - Убивать-то зачем? - спросил Лозовский.
     - Чтобы не опознал машину и водителя. Твою мать. Только
     полдня зря потратил, - подосадовал Муравьев.
     - Саша, свой ужин в "Арагви" ты заработал, - утешил его
     Тюрин. - И мобилу получишь. "Нокию". Устроит?
     - Но ведь я ничего не сделал.
     - Вот, Володя. А пишем: милиция коррумпированная,
     милиция коррумпированная. Не вся. Еще есть в ней люди,
     которые не берут бабок за работу, которую не сделали. Все в
     порядке, Саша. "Российский курьер" умеет ценить друзей. Покури,
     а я перекинусь парой слов с шефом.
     - Вот это и есть цена вопроса, - проговорил Тюрин,
     отойдя с Лозовским к "Патролу". - Почему ты его не опознал?
     - Потому что мы еще не поняли, что происходит.
     - Володя, мы поняли все, что происходит! После разговора
     со мной Стас кинулся к капитану Сахно - как он считал, человеку с
     биржи. Представляешь, что он ему выдал? "Суки! Рубите десятки
     миллионов, а мне отстегнули всего полторы штуки?! Да я вас". А
     дальше все просто. "Стас, - сказали ему, - ты известный
     журналист, со связями, иди к нам начальником пресс-службы,
     будем работать вместе. Быстренько увольняйся и подписывай с
     нами контракт". А почему? Потому что два подряд убитых
     журналиста "Курьера" - это наводит на размышления.
     - Дурак, - сказал Лозовский. - Хоть о мертвых и не принято
     так говорить.
     - Хуже, - поправил Тюрин. - Дурак-шантажист. Вещи
     несовместимые. Одно из двух: или ты дурак, или шантажист.
     - Все равно жалко. Жить бы ему и жить.
     - Ну, не знаю, сколько бы он еще прожил. У шантажиста век
     короткий. Он не понял, в какую игру сунулся. Вспомни: ставка в
     этой игре - триста пятьдесят миллионов долларов! И нам в нее
     тоже соваться нельзя. Я не говорю, что опасно. Это бы ладно.
     Главное - бесполезно. В деле Степанова тюменские менты будут
     стоять на своем намертво. Да хоть сам генпрокурор приедет.
     Виновник драки арестован, дадут ему по двести шестой года три
     за злостное хулиганство. И мы никогда не узнаем, что там было
     на самом деле. А доказать, что Кольцов затеял аферу, мы не
     можем ничем. У нас нет ни единого факта, только догадки.
     Согласен?
     - Согласен.
     - Ну, я рад, что ты все понимаешь. На капитана Сахно я
     дам наводку Саше Муравьеву, пусть копают. И на этом наши
     возможности исчерпаны. Но вот что я тебе, Володя, скажу: Бог не
     фраер. Он не фраер, Володя! Он долго терпит, но больно бьет.
     Значит, договорились - в это дело не лезем. Договорились?
     - Договорились.
     - Железно?
     - Железно.
     - Вот и хорошо. Ладно, поеду с Сашей в "Арагви". Не хочешь
     присоединиться?
     - Да нет, спасибо. У вас свои разговоры, я вам буду только
     мешать.
     - Тогда езжай домой и выспись как следует, на тебе
     лица нет.
     - Так я и сделаю, - пообещал Лозовский.
     - Тогда до завтра?
     - До завтра.

     В тот же вечер, заехав на полчаса домой переодеться и
     взять деньги и документы, Лозовский вылетел в Нижневартовск.


        "Глава шестая"

        "КОНЕЦ ОХОТЫ"


        "I"

     Если бы Лозовского спросили, что его гонит в Нюду, он не
     смог бы ответить. Его тянуло в Нюду, как одинокого ночного
     пешехода тянет заглянуть в угрожающе темный переулок, чтобы
     убедиться, что там нет ничего угрожающего, кроме самой
     темноты, или наоборот - есть. Он знал, что должен появиться в
     поселке так, как появился в нем Коля Степанов, - никого не
     предупреждая, инкогнито. И если с ним ничего не случится, версия
     Регины и Тюрина так и останется ненаучной фантастикой, и за
     дальнейшим развитием событий можно будет спокойно наблюдать
     со стороны. Если же случится... О том, что может с ним случиться,
     Лозовский старался не думать.
     Он никому не сказал, куда собрался лететь. Татьяне сказал,
     что едет на дачу под Калязин, чтобы в спокойной обстановке, без
     телефонных звонков и отвлечений на мелкие домашние дела,
     доделать статью, как уезжал не раз, когда нужно было срочно
     отписаться от командировки. Для убедительности даже назвал
     статью - о налоговой полиции, "Игра в "семерочку". То же велел
     говорить всем, кто его будет спрашивать по телефону. Он не
     любил врать жене, но сейчас это было вранье вынужденное. Если
     бы о его решении узнал Тюрин, он сказал бы: "Только через мой
     труп". И был бы по-своему прав. Но по-своему прав был и
     Лозовский. К сорока четырем годам в его памяти и без того
     накопилось достаточно много воспоминаний, терзающих
     сердце в бессонницу. Ни к чему было прибавлять к ним еще одно,
     нестерпимо жгучее. А избежать этого можно было одним-
     единственным способом: лететь в Нюду. Чтобы потом можно было
     сказать себе: "Я сделал все, что мог, совесть моя чиста".
     Мерно гудели самолетные двигатели, проплывали внизу, в
     жуткой бездонной бездне, заснеженные поля, леса, скованные
     льдом реки, редкие огни городов, мерцающие в бездне
     Стожарами, мертвые хребты Урала, снова леса. Луна блестела на
     крыле, потом вспыхнул первый солнечный луч, а Россия внизу
     все не кончалась и не кончалась.

     Господи, помоги России.

     И немножечко мне, добавил Лозовский. Совсем немного,
     чуть-чуть.

     Наконец пошли газовые факелы Самотлора, самолет начал
     снижение, сотрясаясь всем корпусом, как на плохой дороге, ударил
     шасси по промороженному бетону и взревел реверсами турбин,
     гася скорость. Пассажиры проснулись, зашевелились. Из первого
     салона донеслись жидкие аплодисменты - там летели какие-то
     иностранцы. Бортпроводница объявила:
     - Наш самолет произвел посадку в аэропорту
     Нижневартовска. Местное время шесть часов утра. Температура
     воздуха минус тридцать шесть градусов. Командир и экипаж
     прощаются с вами и желают счастливого пути. Просьба не
     вставать до полной остановки двигателей. Пользуйтесь
     услугами компании "Тюменьавиатранс".
     Внизу только-только начало рассветать. Летное поле было
     затянуто морозным туманом, в нем огромными рыбами стыли
     самолеты на стоянках. Аэродромные огни просвечивали сквозь
     туман низкими, словно осыпавшимися на землю, звездами.
     Лозовский намерен был воспользоваться услугами
     компании "Тюменьавиатранс", но здесь его ждал облом.
     Дежурный в отделе перевозок объяснил, что вахта на "Нюда-
     нефти" сменилась неделю назад, следующая будет только через
     неделю, а никаких попутных вертолетов, на один из которых
     надеялся пристроиться Лозовский, в Нюду не идет. Между тем
     аэровокзал, обезлюдевший после того, как схлынули пассажиры
     московского рейса, начал заполняться крепкими хмурыми
     мужиками в черных овчинных полушубках, в меховых сапогах и в
     унтах.
     - Это с Новооктябрьского, - объяснил Лозовскому
     дежурный. - У них сегодня смена вахты.
     - А где это Новооктябрьское?
     - За Нюду еще километров четыреста.
     - Летят мимо Нюды?
     - Мимо, - подтвердил дежурный. - Только чужих они не
     берут.
     "Ну, это мы еще посмотрим", - подумал Лозовский. В
     служебном помещении он отыскал дежурку вертолетчиков,
     вызвал в коридор бортмеханика и доверительно объяснил, что
     ему кровь из носа нужно в Нюду:
     - Баба у меня там, жена. Сказали: хахаля завела себе.
     Застукать хочу. Застукаю - убью паскуду.
     - Не, убивать не надо, - сразу проникся пониманием
     бортмеханик. - Что ты! Сидеть потом за нее! Ряшку начисти - и
     будет. И разводись. Если баба начала гулять - это, считай, все.
     - Да, это все, - скорбно согласился Лозовский. - Так и
     сделаю. Не подбросите до Нюды? Сядете на минуту, я выскочу. В
     долгу не останусь. Как?
     - Разрешение есть?
     - А как же? От Бенджамина Франклина, - ответил Лозовский
     и извлек из бумажника стодолларовую купюру.
     - Не, разрешение от фирмы, - пояснил бортмеханик.
     Лозовский достал еще одну купюру:
     - Не заменит?
     - Не, мужик, - со вздохом сказал бортмеханик. - Не катит.
     - А так? - спросил Лозовский, повышая ставку еще на сто
     долларов.
     - Постой тут, поговорю с ребятами.
     Минут через десять бортмеханик вернулся и с сожалением
     повторил:
     - Не катит. Без разрешения никак. Не лезь в карман, не трави
     душу! За неделю до Нового года ребята подбросили в Нюду одного
     без разрешения, так весь экипаж уволили, вкалывают сейчас
     ремонтниками. И профсоюз не помог. Есть договор с фирмой: без
     разрешения никого не брать. А где сейчас работу найдешь? Так
     что извини, рады бы выручить. Ты вот что - вали на базу
     Новооктябрьского, они забрасывают оборудование по зимнику. А
     зимник идет как раз мимо Нюды. С ними и доберешься. И бабок не
     надо. Поставишь ребятам пару бутылок - без вопросов добросят.
     Так и получилось, что в Нижневартовск Лозовский
     прилетел рано утром, а до Нюды, расположенной в ста
     восьмидесяти километрах северо-западнее Нижневартовска,
     добрался только вечером на санно-тракторном поезде из двух
     десятков гусеничных тягачей с волокушами, загруженными
     буровым оборудованием для Новооктябрьского месторождения.
     Часов восемь он просидел в вагончике со сменными
     трактористами и ремонтниками, угорая от жара работающей на
     солярке печки и густого табачного дыма, при очередной остановке
     перебрался в кабину головного трактора.
     Зимник сначала ломился по лесотундре и промерзшим
     болотам, каждые километров десять поезд останавливался,
     ремонтники, матерясь, выскакивали на мороз и обегали волокуши,
     проверяя крепление груза, потом дорога выровнялась.
     - На реку вышли, на Нюду, - сказал тракторист, огромный,
     как и его трактор, средних лет мужичина в промасленном
     полушубке и сбитом на затылок заячьем треухе. - Километров
     восемьдесят будет нормалек, а потом снова начнется
     тряхомудина.
     - Сколько же вы идете до места? - поинтересовался
     Лозовский.
     - Когда как. Если в трое суток уложимся - считай, повезло.
     А то, бывает, и четверо. А если, не дай Бог, запуржит - так
     вообще.
     - Платят-то хоть хорошо?
     - Сколько в городе получают, так хорошо. А если как при
     коммунизме - никакого сравнения. По две-три тысячи за рейс
     привозили. Купить, правда, на те деньги чего захочешь - хрен в
     рыло, побегаешь и втридорога переплатишь. Но жить можно.
     Можно жить. Я так говорю: рабочему человеку, если руки-ноги есть
     и голова на плечах, при любой власти жить можно. Что
     коммунисты, что демократы, рабочему человеку одна холера. Те
     болтали, эти болтают. Свобода, свобода. Ее на хлеб не намажешь.
     А языком трепать и раньше трепали. Только что тогда в курилках, а
     нынче на митингах.
     Быстро стемнело. Зачернел лес по левому пологому берегу,
     правый был высокий, голый. Над его увалами взошла и поплыла,
     сопровождая поезд, полная ледяная луна. Тракторист словно бы
     подобрался за рычагами, время от времени останавливался,
     высовывался из кабины, шарил по заснеженному руслу фарой-
     искателем.
     - Вешки гляжу, - объяснил он Лозовскому. - Тут родники,
     подмывают лед. Не дай Бог проглядеть. Вон видишь - парует? Это
     открытая промоина, ее видно. А других не видно. Сверху лед и
     лед, снегом замело. А сунься туда - и ухнешь, с концами, поминай
     как звали. За вешками дорожники следят, но и самому нужен глаз
     да глаз.
     - Такие случаи были?
     - С нашими нет. Наши тут каждый поворот знают. А с
     городскими бывает. Особенно по весне. Поедут на вездеходе на
     рыбалку, глаза водярой зальют - и сами к рыбам. В Нюду-то тебе
     зачем?
     - Насчет работы хочу узнать.
     - В городе не узнал?
     - В городе наобещают с три короба. Надо на месте
     посмотреть, с народом поговорить.
     - Это ты правильно, - одобрил тракторист. - На слово
     никому верить нельзя. Слова все насобачились говорить, только
     слушай... Вон твоя Нюда. Видишь - огни справа? Это и есть Нюда.
     Подальше - это аэропорт, раньше сюда гидросамолеты летали,
     сейчас на вертолеты перешли. А сам поселок ближе, за бугром.
     Когда-то тут староверы жили. Как нефть нашли, они дальше ушли,
     на севера. А поселок под вахтовый приспособили. Тут у "Нюда-
     нефти" склады, заежка, общежития для холостяков. Семейные в
     избах. Но семейных мало, конторские, а так народ все больше в
     городе, оттуда вертолетами возят.
     Огни поселка приблизились, чуть ниже аэропорта
     затеплилось круглыми огнями иллюминаторов что-то вроде
     пассажирского двухпалубного теплохода, над ним помигивали не
     в лад красные неоновые буквы, всего две, не подряд: "П... а..."
     - Ресторан "Причал", - объяснил тракторист. - Один
     армяшка держит, Ашот. Купил дебаркадер, устроил в нем
     ресторан. Ресторан не ресторан - кафешка. Кормят хорошо,
     ничего н