гало их, приносило материальные
     блага, высокие должности, звания и награды. В тридцать лет они
     становились докторами наук, в тридцать пять генералами, в сорок
     руководителями крупнейших комбинатов и строек.
     Таким  был  и  Борис Федорович Христич,  серб  по происхождению,  семью
которого  еще  в  девятнадцатом веке  ветрами истории занесло  в  Приазовье.
Восемнадцатилетним  студентом Московского института имени Губкина он впервые
попал в Западную Сибирь, в экспедицию, которой руководил  легендарный Фарман
Салманов. Это и предопределило его судьбу. Летом 85-го года, когда Лозовский
с  ним  познакомился, он уже несколько лет  был лауреатом  Ленинской премии,
Героем Социалистического Труда,  доктором наук,  хотя ему  не исполнилось  и
пятидесяти.
     Рослый, жилистый, со смуглым, несколько высокомерным
     лицом, с легкой сединой в черных вьющихся волосах, он словно
     был подключен к неиссякаемому источнику энергии. Рабочий день
     у него заканчивался не раньше полуночи, а уже в пять утра перед
     управлением, размещавшемся в большом рубленом доме на
     окраине Нижневартовска, только начавшего прорастать из болота
     белыми кварталами многоэтажек, порыкивал зеленый, плоский, как
     колорадский жук, вездеход "Газ-47" или тяжело приземлялся,
     вздымая тучи пыли и листьев, вертолет Ми-8.
     И очень понравилась Лозовскому цитата на листе ватмана над столом в его
кабинете:
     "Если трудности  кажутся непреодолимыми, значит близок успех. Анахарсис
Клод, IV век до н.э."
     Кто такой Анахарсис Клод, живший в четвертом веке до
     новой эры, хозяин кабинета не знал. Не узнал этого и Лозовский,
     хотя позже рылся в энциклопедиях. Но фраза запомнилась своей
     парадоксальностью и заменила в сознании Лозовского бледный ее
     аналог из популярного тогда шлягера Аллы Пугачевой: "Если долго
     мучиться, что-нибудь получится".

     При знакомстве Христич отнесся к Лозовскому с некоторой
     пренебрежительностью,  с  какой  серьезный  человек, занятый  серьезным
делом, только и может относиться к сценаристу фильма "Ты на  подвиг  зовешь,
комсомольский  билет".  Но  потом,  почувствовав  неподдельный  уважительный
интерес  к  себе,  оттаял,  возил  по  промыслам,  знакомил  с  мастерами  и
бригадирами,
     показывал скважины, как хороший хозяин  показывает высокоудойных коров:
эта скважина может давать столько-то нефти в сутки, а та столько-то.
     Цифры ничего не  говорили  Лозовскому,  он понимал лишь, что это много.
Однажды уточнил:
     - Может давать. А сколько дает?
     - Столько и дает, - с неожиданной злостью ответил Христич
     и помрачнел, замкнулся, ушел в себя.
     В  нем угадывался  какой-то  надрыв,  глубинная раздраженность,  причин
которой  Лозовский  не понимал, пока  однажды  вечером, у костра  на таежной
заимке, Христича не прорвало. То ли  выпито было многовато, то ли накопилось
в  душе и рвалось наружу.  Тогда Лозовский и узнал, что все успехи советских
нефтяников, о которых  с гордостью  рапортовали  на съездах, есть  результат
злостного браконьерства. Месторождение, которое  могло работать сто лет, при
хищническом  выкачивании нефти  истощалось  за  десятилетие,  извлекалось не
больше пятнадцати процентов запасов, а все остальное оказывалось недоступным
по каким-то геологическим причинам, из которых Лозовский уяснил лишь то, что
горизонты  обводняются  и  для месторождения  это  очень  плохо.  Между  тем
существуют газлифтный, глубиннонасосный  и  еще  какие-то  способы,  которые
позволяют брать из пластов до девяноста  процентов нефти,  но  никому это не
нужно.
     - Курвы!  - выругался  Христич. -  Попомни мои слова:  наши  внуки  нас
проклянут!
     Это  было   тем  более  трогательно,  что  детей  у   него   не   было,
соответственно и внуков быть не  могло.  Его жена Наина  Евгеньевна, высокая
стройная  красавица  с большими нежными  глазами газели, была из  Баку,  где
смешение  кровей иногда рождает удивительные  женские характеры  - с русской
своевольностью  и  восточной   преданностью.  Она  приехала   в   Тюмень  на
преддипломную практику, без памяти влюбилась  в Христича и  сопровождала его
во всех  сибирских  экспедициях,  быт которых  не  слишком-то  пригоден  для
женщин.  Скорее  всего, как это часто случается,  застудила придатки и детей
иметь не могла.

     Сама  проблема  нерационального  использования  природных  богатств  не
вызвала у Лозовского желания немедленно взяться за  перо. О проблемах только
ленивый  не  писал, толку  от  этого  было  чуть.  Но  поддержать  человека,
противостоящего диктату партийных функционеров, главной и единственной целью
которых всегда было отрапортовать об успехах, - в  этом Лозовский видел свою
обязанность  журналиста и даже некоторое оправдание своей  профессии, в сути
своей  вполне паразитической. Вернувшись в Москву,  он начал обход редакций,
соблазняя важностью проблемы.
     В "Литературной  газете"  темой  заинтересовались,  но  как-то вяло.  В
"Огоньке" все номера были забиты на год вперед. Клюнули в "Известиях". Как и
сам  Лозовский,  в  редакции не  питали  никаких  иллюзий насчет  того,  что
выступление газеты поможет решить проблему, но  наехать на  партноменклатуру
показалось соблазнительным в  свете  провозглашенного Горбачевым обновления,
которое  еще  не стало  перестройкой, а  существовало лишь  в  эмбриональном
состоянии "интенсификации".
     Лозовский  предложил  назвать статью "Браконьеры". В  отделе поправили:
"Хозяева и браконьеры".  Статья вышла  под заголовком  "Быть хозяином".  Она
произвела эффект, настолько  неожиданный и для автора, и для "Известий", что
случай этот вошел в  журналистский фольклор  наравне с волком, который пасет
овец.

     Работая над статьей, Лозовский был уверен, что хищническая  нефтедобыча
-  это  местная  тюменская  самодеятельность,  продиктованная  руководителям
обкома карьерными  соображениями. Но,  как  выяснилось, такая практика  была
повсеместной.  В  редакцию  пошли  письма  и  телеграммы  -  из  Татарстана,
Башкирии, Азербайджана, Казахстана.  Отзывы были такого рода, что наконец-то
об этом преступном бардаке, за который нужно сажать, заговорили в печати.
     Редактор отдела "Известий"  Гриша Мартынов,  через которого шла статья,
сначала ликовал, на летучках демонстрировал пачки писем. Потом притих. Потом
начал нервничать.
     -  Тебе не кажется, что мы сунулись  немножко не  туда? - поделился  он
своими ощущениями с Лозовским.
     "Немножко не туда"  - это было  сказано  слишком  слабо. А насколько не
туда  - на  этот счет  Лозовского просветил министр нефтяной  промышленности
СССР. Он неожиданно  вызвал  его к себе  телефонограммой, два часа, пока шло
заседание коллегии,  промурыжил в приемной, а потом обрушился  с  жаром,  не
растраченным на коллегии:
     - Писаки х..вы! Ты хоть понимаешь, что ты наделал, мудак?!
     - Я  наделал?  -  огрызнулся Лозовский, давно усвоивший, что  хамство -
лучший способ отвечать на хамство.  - А вы  меня расстреляйте. И сразу будет
полный порядок. Если это все, что вы хотели мне  сказать, я, пожалуй, пойду.
Дела, знаете ли.
     - Сиди, твою мать! - рявкнул министр.
     Причина этого странного вызова и начальственного гнева выяснилась  чуть
позже, когда министр, поостыв, провел Лозовского в комнату отдыха, налил ему
редкого  по тем временам шотландского виски, а сам хватанул  фужер водки.  В
статье "Быть  хозяином" министр усмотрел  намек на то,  что это он  поощряет
практику браконьерства.  Это обидело его смертельно. Он вышел из "нефтянки",
начинал буровым мастером, с браконьерством боролся как мог, но мог немногое,
а точнее - не мог ничего.
     - Почему? - спросил Лозовский.
     - Он спрашивает! Раньше надо было спрашивать! Перед тем
     как писать!
     Министр выматерился так,  что  сразу стало ясно, что  он  действительно
выбился наверх из глубин народной жизни, но все-таки объяснил.
     То, что  Лозовский посчитал местной самодеятельностью Тюменского обкома
партии,  было  не  самодеятельностью,  а  государственной  политикой.  Нефть
выкачивали без меры, потому что не выкачивать не могли. Нефтедоллары  питали
всю экономику СССР,  истощенную  собственной  неэффективностью,  непомерными
расходами  на  оборону, войной в  Афганистане  и братской помощью угнетенным
народам всего мира, ведущим освободительную борьбу.
     Но и  это было еще не  все.  Выступление  "Известий" имело серьезнейшие
политические последствия. Оно нанесло удар по репутации Советского Союза как
мировой державы  с  неисчерпаемыми  нефтяными запасами и,  следовательно,  с
безграничными финансовыми возможностями. Запасы-то неисчерпаемы, но русские,
оказывается, губят их неумелой эксплуатацией.
     Наивно было бы думать, что на Западе  об этом не знали. Но статья "Быть
хозяином", в которой  о проблемах советской "нефтянки" было сказано открытым
текстом, подкрепила выводы, сделанные  аналитиками госдепартамента  США. Это
усилило
     позиции президента Рейгана и  позволило ему добиться от конгресса новых
ассигнований на программу СОИ, стратегической оборонной  инициативы, имевшей
целью окончательно обескровить экономику "империи зла".
     Когда Лозовский  рассказал о разговоре с министром в "Известиях", Гриша
Мартынов схватился за голову:
     - Ни ... себе!
     А потом сказал:
     - Все. Нам п....ц!
     Так и  вышло.  В "Известиях" попытались  срочно  организовать  "круглый
стол"  и  на  нем расставить правильные акценты. В  ЦК поступили  по-своему.
Лучший  способ  решить любую проблему - сделать вид, что ее нет. Нет никакой
проблемы, и точка.
     Выступление  "Известий"  было  признано  ошибочным,  грубо  извращающим
положение дел в нефтяной  промышленности СССР.  Мартынова уволили со строгим
выговором  с  занесением в  учетную  карточку, главному  редактору  указали.
Лозовского  не исключили  из  партии  единственно по той причине, что членом
партии  он  не  был.  Ему  на некоторое  время  перекрыли кислород  во  всех
партийных изданиях, Гриша Мартынов перебивался заметками в журнале "Сельская
новь". Но оба считали, что легко отделались.
     Позже,   уже  в  "Российском   курьере",  где   Мартынов,  приглашенный
Лозовским,  работал  ответственным  секретарем,  они  иногда вспоминали  эту
историю и поражались  ее фантасмагоричности. Журналист написал правдивую  на
все сто процентов  статью. Редактор ее опубликовал. И ни тот, ни другой даже
на мгновение не задумались, а в чем, собственно, их вина и почему они должны
радоваться легкости наказания.
     - А ведь  это  мы с тобой  развалили Советский Союз,  - сказал  однажды
Мартынов.  -  Нас  извиняет  только одно.  У  нас  не было  таких  серьезных
намерений.

     Для Бориса Федоровича Христича вся  эта история имела последствием  то,
что  его  без  шума  убрали  с должности  начальника управления.  Как  тогда
говорили -  методом  ударной  возгонки:  перевели  в  Москву,  дали  хорошую
квартиру и назначили директором научно-исследовательского института нефтяной
промышленности.
     Наина  Евгеньевна, прожившая всю жизнь в  тайге, сияла. Больше всего ее
восхищало, что в Москве нет комаров. Муж ее восторгов не разделял. Перед ним
открывалась  уверенная академическая карьера, но  он уже был заражен вирусом
правдоискательства.  Получив  доступ  ко  всей   информации  о  положении  в
"нефтянке",  он   бомбардировал  докладными  записками   Совмин,  Госплан  и
Политбюро, писал Горбачеву, а всех, кто пытался его хоть немного утихомирить
и воззвать к его здравому смыслу, воспринимал как личных врагов.
     Время от времени приезжая к нему,  Лозовский  с  грустью наблюдал,  как
этот сильный, талантливый, неукротимый человек, хозяин тайги, превращается в
неврастеничного  диссидента  в  худшем  варианте  -  много говорящего, много
пьющего, способного слышать только себя.
     Кончилось это тем, чем и должно было кончиться. После интервью, которое
Христич дал корреспонденту  "Радио  Свобода" Марку  Дейчу, спровоцировавшему
его  на высказывания о политике  Горбачева,  его отстранили  от  руководства
институтом и вызвали в Комитет партийного  контроля. Христич швырнул на стол
председателя КПК  партбилет, бросил  квартиру и  уехал из  Москвы неизвестно
куда.
     Лозовский отловил  Марика  и  набил  ему морду.  Это  его развлекло, но
тяжести  с души  не  сняло.  В  том, что с  Христичем  произошло, он  считал
виноватым себя.

     С тех пор он ничего не слышал о  Христиче. Узнав  из письма  Кольцова в
"Российский  курьер",  что он  генеральный  директор  компании "Нюда-нефть",
Лозовский сначала обрадовался. Хозяин тайги вернулся в тайгу, снова оказался
при своем деле. И  то, что дохлая компания "Нюда-нефть" под его руководством
всего за три года  выбилась в лучшие, что производительность  скважин  там в
среднем в три раза выше, чем по всей Тюмени, казалось вполне естественным.
     Вряд  ли  у  Христича  были,  как  предположил  Эдик,  какие-то  данные
разведочного бурения, о которых  никто не  знал. А вот  то, что он  применил
новые технологии нефтедобычи, о которых говорил в памятный  вечер на таежной
заимке, было похоже на правду.
     Но  информация  о  том,  что  на Христича заведено  уголовное  дело  за
неуплату  налогов, заставило  Лозовского умерить свою радость. Он знал,  что
Борис Федорович,  как  и  большинство  крупных  руководителей в те  времена,
экономикой не интересовался и все эти дела всегда передоверял своим замам. К
задержке налоговых отчислений в бюджет он никак не мог быть причастен. А это
значило, что его подставили.  Небрежное  "Уладим"  нефтебарона Лозовского не
успокоило.  Если Христич  не  знает  своей  вины, он  никогда не  напишет  в
налоговую   полицию   покаянного  заявления,  на  основании  которого  можно
прекратить уголовное преследование.
     Не тот человек.
     А если дело не будет прекращено - что? От двух до семи лет?
     При случае Лозовский  намерен  был узнать  у Кольцова, удалось  ли  ему
уладить  дело  и  как.  И  вот  случай представился.  Но  сейчас  Лозовского
волновало совсем другое.
     Тюрин сказал: "Если мы правы, они сами на тебя выйдут".

     Они вышли.

     Лозовский спросил:
     - Когда вы говорите, что мы встретились в таком необычном
     месте и при таких необычных обстоятельствах, что вы имеете в
     виду?
     - Кладбище, - ответил Кольцов. - Смерть.
     - Вот как? - холодно удивился Лозовский. - Не знаю более
     обычного места, чем кладбище. В городе может не быть
     аэропорта, магазина, даже пивной. Но кладбище есть всегда. А
     смерть... Вы считаете себя бессмертным?

        "IV"

     Еще при первой встрече в Москве Лозовский обратил
     внимание на странную малоподвижность лица Кольцова. Сейчас,
     в рассеянном свете угасающего зимнего дня, оно выглядело серой
     маской, даже мороз не тронул его румянцем. Это было лицо
     человека, вся жизнь которого проходит в кабинетах с
     кондиционированным воздухом, с предупредительными
     референтами и профессиональными сотрудниками, на которых не
     нужно повышать голоса и даже выражать неудовольствия
     соответствующей гримасой.
     На слова Лозовского, мрачноватую двусмысленность
     которых сам он понял только после того, как их произнес, Кольцов
     не прореагировал - будто и не услышал.
     - Отпустите машину. Вас отвезут в аэропорт. Нам нужно
     поговорить о делах.
     Откуда-то возник молодой человек с быстрыми
     внимательными глазами - охранник, с которым Кольцов приезжал
     в "Правду", предупредительно открыл перед Лозовским заднюю
     дверь джипа.
     - Прошу, - пригласил Кольцов, даже в мыслях, вероятно, не
     допуская возможности отказа.
     Лозовский высокомерно, сонно посмотрел на него с таким
     видом, будто не понимает, о чем им говорить, потому что никаких
     дел у него с нефтебароном нет. Но из вежливости снизошел:
     - Минутку. Мне нужно закончить свои дела с Эдуардом.
     Он прошел к "Ниве", возле которой топтался Эдик, отметив,
     как под огненным мехом шапки недоуменно привздернулись
     черные брови нефтебарона. Забрав из салона свою дорожную
     сумку, пожал журналисту руку и дал визитную карточку,
     выполненную по эскизу одного из лучших дизайнеров Москвы и
     отпечатанную во Франции на плотной, тонкого тиснения,
     голубоватой бумаге "верже".
     - Рад был познакомиться,  Эдуард.  Спасибо за помощь. Будешь в Москве -
заходи.
     Эдик уважительно рассмотрел визитку и с сомнением
     покачал головой:
     - Не знаю, когда я буду в Москве. Слишком большая стала
     Россия. Раньше два часа - и в столице. А сейчас на билет нужно
     копить месяц. Владимир Иванович, я вот что хочу сказать...
     - Знаю. Хочешь стать собкором "Курьера". Подумаем.
     Эдик неожиданно покраснел и растерянно, со жгучей обидой
     посмотрел на Лозовского:
     - Да вы что?! Владимир Иванович! Вы что?! Вы думаете, я
     только из-за этого... Вот все вы, москвичи, такие!.. Все!.. Все вы...
     - Ну-ну, кто?
     - Говно!
     Эдик в клочки разорвал визитку, швырнул обрывки на снег и
     полез в "Ниву". Лозовский ухватил его за плечи и вынул из
     машины, стараясь не выронить Эдика из тулупа. Тот отбивался:
     - Пустите меня! Отвалите! Отстаньте!
     Материализовался охранник:
     - Разрешите помочь?
     - Обойдусь.
     - Имею приказ.
     - Пошел на ...!
     Охранник исчез.
     Лозовский показал Эдику на обрывки визитки и строго
     предупредил:
     - Ты разорил меня на полтора доллара. Больше этого не
     делай. А теперь выкладывай. О Степанове, я правильно понял?
     - Да, - хмуро кивнул Эдик. - Я так думаю, что Степаныч все-
     таки встретился с Христичем. Еще в первый приезд. У него в
     очерке было про его кабинет. Типа простой. И про надпись на
     стенке. Насчет того, что если тебя прижало, то скоро будешь на
     льду.
     - На каком льду?
     - Ну, в шоколаде. В порядке. Цитата из какого-то грека.
     - Понял. Дальше.
     - Выходит, Степаныч был у него в кабинете, правильно? А кто его пустит,
если нет  хозяина?.. Это одно. Другое вот что.  Смурной был Степаныч. Улетел
веселый, прилетел смурной. Сказал: буксует очерк. Но я сейчас думаю, дело не
в  очерке. Узнал он что-то  от Христича. Как вы сказали: чего  ему знать  не
следовало.
     - Так, - проговорил Лозовский. - Слушай меня внимательно. С этой минуты
ты  собкор  "Российского  курьера"  по Тюменской  области. Ты сказал, что  у
Христича дом где-то на югах. Твое первое задание: узнать адрес.
     Он достал еще одну визитку, написал два номера:
     - Это  мой домашний,  это мобильный.  - Немного подумал и  приписал еще
номер.  -  Мобильный Тюрина.  На всякий пожарный.  Если что, он меня найдет.
Тюрин Павел Петрович. Он же Павел Майоров.
     - Знаю, - кивнул Эдик. - Я читал его корреспонденции в "Курьере".
     - И как тебе они? - заинтересовался Лозовский.
     - Информативно. Но словарный запас маловат.
     - А вот этого ему никогда не говори. Читал, информативно. И все. Понял?
     - Обидится?
     - Огорчится. И еще. Банк, через который "Союз" проводит
     платежи...
     - Знаю, - кивнул Эдик. - "Союз-кредит". Карманный банк
     Кольцова. Он обслуживает только "Союз".
     - В середине ноября у них был сбой в компьютерной
     системе. На шесть суток. Хотелось бы знать, был или ничего не
     было. Но это, пожалуй, тебе не по силам. Так что считай, что это
     не задание, а пожелание.
     -  Обижаете, Владимир Иванович. Нет ничего проще.  У меня  там знакомая
работает операционисткой.
     - Хорошая знакомая?
     - Более чем. У меня даже возникают насчет нее серьезные намерения. Но я
их стараюсь давить. Пока удается.
     -  По-моему,  мы  получили  в  Тюмени  неплохого  собкора,  -   заметил
Лозовский.
     - Спасибо, шеф. Постараюсь соответствовать.
     - Действуй. И сразу мне.
     -