есто  рядом  с
Аграновским  и Сахниным. Он был  ленив, а  с возрастом стал  еще ленивее. Он
даже на компьютере не научился работать.  Для него собирать материал, сидеть
в  библиотеках  или   таскаться  по  учреждениям,  вылавливая  нужные  крохи
информации,  было  нож  острый.  А  Стасу упорства  и  мобильности  было  не
занимать. На этом они и сошлись.
     Стас надеялся,  что  после  репортажей  из  Чечни  его  возьмут  в штат
"Московского  комсомольца". Но взяли его только  после следующей публикации,
прогремевшей  на всю Москву.  Это  была  расшифровка  телефонного  разговора
высокопоставленного чиновника президентской администрации  с неназванным, но
легко узнаваемым олигархом. Сенсационность была не в предмете разговора, а в
его тоне  и  таком  количестве  мата,  что  статья  наполовину  состояла  из
многоточий. Она  называлась:  "Мурло". Расшифровку и  аудиокассету дал Стасу
Вознюк. Стас был поражен.
     - Это ваш материал, - попытался отказаться он.
     -  Все  в порядке,  сынок,  -  развеял  его  сомнения  Вознюк.  - Слава
интересует меня  исключительно в денежном эквиваленте. Мне имя не нужно. Имя
нужно тебе. Такое, чтобы все вздрагивали и вытягивались по стройке "смирно".
     Жизнь круто переменилась. Появились деньги. Не только из-за гонораров и
приличной  зарплаты спецкора  "Московского  комсомольца". Стас с  изумлением
понял,  что  гораздо  больше  можно  зарабатывать  на  статьях,  которые  не
публиковались.
     По указаниям Вознюка  Стас  собирал  материал,  не всегда даже  понимая
конечную  цель,  Вознюк писал или  диктовал  Стасу  статью, иногда  всего  в
три-четыре  страницы.  Стас  наводил  на  нее  стилистический  лоск,  статью
перепечатывали на "собаке" -  редакционном бланке "Московского комсомольца",
Стас ставил  свое  имя и отвозил  материал руководителю той организации  или
банковской структуры, о которой шла речь. На консультацию. В Центральный дом
журналиста, где в пивбаре поджидал его Вознюк, он возвращался без статьи, но
с пачкой "зеленых". Иногда - толстой, до десяти тысяч долларов. Бабки Вознюк
честно делил  на три части. Треть брал себе,  треть отдавал Стасу,  а  треть
откладывал:
     - За информацию нужно платить.
     Кто поставляет ему информацию,  Вознюк не говорил, но Стас догадывался.
На  него  работал очень  опытный хакер, а расшифровки  приватных  телефонных
переговоров  продавал  ему   кто-то   из  ФАПСИ  или  какая-то   из  глубоко
законспирированных частных фирм, ведущих глобальную  прослушку для  солидных
клиентов.
     Все закончилось неожиданно, страшно. Последний материал  о махинациях в
сотни миллионов  долларов в  нефтяной  компании "Сиб-ойл",  одной  из  самых
крупных  в  России,  Вознюк  готовил  долго,  почти  полгода.  На  этот  раз
консультировать статью  к президенту компании  он отправился сам.  Стас ждал
его  дома.   Вознюк  приехал  вечером  -  совершенно  трезвый  и  словно  бы
изможденный. В руках у него был полиэтиленовый пакет. Он бросил его Стасу:
     - Твоя доля.
     В  пакете  было   пятьдесят   тысяч  долларов.   Вознюк  снисходительно
полюбовался ошеломлением, отразившемся на лице Стаса, и подмигнул:
     - Это аванс. На днях будет еще. Жди звонка.
     -  Примите?  - предложил  Стас,  специально для  соавтора  державший  в
холодильнике бутылку кристалловской водки.
     - Обязательно, - кивнул Вознюк. - В свое время. Запомни, сынок: никогда
не  путай дело с  удовольствием. И  всегда различай, что удовольствие, а что
дело. А теперь вызови такси. Поеду спать, завтра мне нужна свежая голова.
     Он уехал. Звонка  не было ни на  следующий день,  ни  на  второй, ни на
третий. Телефон Вознюка не отвечал. Стас поехал к нему на Нагорную. Квартира
была  опечатана. Старуха, соседка Вознюка по лестничной клетке, сказала, что
Александр Павлович преставился, царство ему небесное.
     Стас похолодел:
     - Как - преставился?!
     - Помер,  милок,  помер. Пришел  пьяный, открыл газ,  все  конфорки,  а
зажечь не зажег. Заснул, сердешный.
     - Когда?
     - Аккурат третьего дня...

     Да где же этот чертов Тюрин запропастился?!

        "V"

     Тюрин  приехал  не через полтора часа,  как  обещал, а почти через три,
когда  Стас  не  знал  уже,  что  и  думать.  Он  вошел  в  узилище Стаса  в
сопровождении  подполковника  Федирко. Судя  по  оживлению, с которым они на
пороге  комнаты  заканчивали  разговор,  оба   успели  не  только   вдосталь
наговориться, но и пропустить по стопарю.
     В  стального   цвета  хорошем  костюме,  при  галстуке,  свежевыбритый,
благоухающий крепким  мужским одеколоном,  Тюрин казался рядом с серым после
ночного  дежурства  подполковником   богатым  иностранцем,  из   любопытства
заглянувшим  в  московскую  ментовку.  В  одной  руке  у  него  было  пальто
темно-синего милицейского цвета, в другой черная  кожаная папка и прозрачный
целлофановый пакет с мобильником и документами. Сквозь целлофан просвечивало
редакционное удостоверение Стаса.
     - Вот  твой кадр, - кивнул подполковник. -  Растолкуй ему что к чему. В
популярной форме, но лучше без членовредительства. Если сможешь.
     - Растолкую, растолкую, - добродушно пообещал Тюрин. -
     Спасибо, старина, услужил. С меня бутылка.
     - Бутылка?  -  возмутился подполковник.  - Паша, у тебя совесть есть? Я
иду, можно сказать, на должностное преступление. А ты - бутылка?
     - Ты не спросил, какая бутылка.
     - Какая? - заинтересовался подполковник.
     - Вот  такая, - показал  Тюрин размер бутылки.  - Виски "Джонни Уокер",
"блэк лейбл". Небось,  даже не знаешь,  что  это такое. Это высший  класс, с
черной этикеткой.
     - Тогда ладно, тогда годится. Ну, беседуйте.
     - Здорово,  Стас.  Извини, что  задержался, - проговорил  Тюрин,  когда
подполковник  ушел. - Пришлось  заскочить  домой, взять  кое-какие бумаги. А
везде пробки. Так что, сам понимаешь.
     Он сгрузил пальто на спинку стула, бросил целлофановый пакет и папку на
стол  и  прошел  по   комнате,  с  интересом  осматриваясь  и  даже  как  бы
принюхиваясь.
     -  Запах молодости. Какой у тебя был  запах молодости?  Ну, у тебя  еще
молодость не прошла. Запах детства. Был?
     - Вонь от Косогорского металлургического завода.
     -  А у  меня  этот вот.  Знал  бы ты, сколько времени я  провел в таких
камерах!   Если  сложить,  годы.   Да,  годы.  И  какой  фигней  приходилось
заниматься!   Пересортица,  неучтенка.  Пятьдесят   рублей   -  уже   состав
преступления. А пятьсот так вообще, хищение социалистической собственности в
особо крупных размерах. Статья девяносто  вторая, часть  третья, от шести до
пятнадцати лет  с конфискацией  имущества. Были, правда, и другие дела. Одно
хорошо  помню. Швейная фабрика в  областном  центре.  Довольно  крупная,  на
хорошем счету.  Началось с мелочи, не  совпадали какие-то накладные. А потом
оказалось,  что  вся  фабрика  левая.  Представляешь?  Вся! С  дирекцией,  с
партийной  и  комсомольской  организацией,  с  профсоюзом.  Соцсоревнование,
городская  доска  почета, отдельная колонна на демонстрациях.  "Мы придем  к
победе коммунистического  труда". А  как все  всплыло?  Я  уж  подумывал, не
закрыть ли мне дело, но  тут  начали мне давать. Знаешь, сколько? Хватило бы
на две новых "Волги"! Тут уж я, понятное дело, сделал стойку. К чему  это я?
- перебил  себя Тюрин. - К тому, что никогда не нужно давать  лишнего. Взять
тебя.  Тебе  сотню отдать было  жалко? Отдал бы, и дело с концом. Нет, начал
размахивать спецталоном. С  такими спецталонами сейчас  ездит каждый  второй
бандит.
     -  Я  получил  его законно! -  запротестовал  Стас. -  По  распоряжению
Морозова!
     - Да ладно тебе, законно!  Журналистам не дают  таких спецталонов. Дают
операм, да и то не всем. А если его выдал Морозов,  тем хуже для  него. Если
бы делу  дали ход, замминистра  МВД потоптался бы на нем от души. Не упустил
бы случая.
     - Хода не дадут? - хмуро уточнил Стас.
     - Нет.
     - Точно?
     - Точно.  Так что по  справедливости бутылка "блэк лейбла"  с  тебя. Но
главное, Стас, не в  этом. Совсем не в этом. Ты,  наверное, удивляешься, как
это  такой  старый пенек,  как  я,  оказался  корреспондентом  "Курьера",  -
продолжал Тюрин,  по-прежнему расхаживая по камере. - Да  к тому же и писать
ни хрена не умеет. Правильно удивляешься. Многие удивляются.
     -  Может,  мы  поговорим  в  другом  месте?  -  сдерживая  раздражение,
предложил Стас.
     - А  чем  плохо  здесь? Так  вот.  Я тебе расскажу, как  я  оказался  в
"Курьере". Приехал ко мне однажды Володя Лозовский. Мы с ним знакомы еще бог
знает с каких времен. С истории о той самой швейной  фабрике. На меня давили
со всех сторон,  чтобы я дело  закрыл. А я почему-то уперся. Сейчас даже сам
удивляюсь: почему? Вроде уже  и  не мальчишка был, а все равно дурак. Володя
хорошо  меня тогда  поддержал,  опубликовал  обо мне  очерк в  "Литературной
газете".  Можно даже сказать, спас от  служебного несоответствия. С газетами
тогда считались. С той поры мы и закорешились. Приехал  он, значит, ко мне и
говорит:  так  и  так,  Петрович.  Стоит  запланировать какую-нибудь  острую
статью,  как   тут   же   начинаются   наезды   на   редакцию.   Со  стороны
заинтересованных лиц. Значит что? Значит,  кто-то  стучит.  Из своих. Помоги
вычислить, сами  не можем. Ума не приложу, говорит, на кого подумать: все же
свои! Было это года три назад, ты в "Курьере" еще не работал.
     - Зачем вы мне об этом рассказываете?
     - Поймешь.  Ну, вычислил я крота, дело  нехитрое.  Да так  и  остался в
"Курьере".  Володя сказал:  можешь писать, можешь  не  писать,  это  как сам
захочешь. Твое дело: присматривать за  порядком. Что это значит? Это значит,
что  я должен знать все обо всех. Кто чем живет, кто  чем дышит, кто что и с
чего имеет.
     - Знаете?
     - Знаю, Стас. Не все, конечно. Но то, что мне нужно, знаю.
     Стас усмехнулся. Он был уверен, что Тюрин не знает и десятой доли того,
что происходит в редакции.
     -  Ты  вот  не  веришь,  -  укорил  Тюрин.  -  А  зря.  К  кому   нужно
присмотреться,  а к кому нет,  это просто  понять.  Тут  много ума не  надо.
Довольно сравнить, навскидку: сколько человек получает и сколько тратит. Как
одет, в  какой  квартире  живет,  на  какой  машине ездит. И сразу ясно:  на
зарплату и гонорары живет или имеет сверху.
     - У нас, конечно, все живут на зарплату, - с иронией заметил Стас.
     - Не все, - возразил Тюрин. -  Резо Мамаладзе неплохо имеет от дилеров.
За контроль-тесты "форд-фокуса", например. Леше Гофману отстегивают издатели
за положительные рецензии...
     - Но это же джинса, Петрович! И вы терпите?
     - Джинса джинсе рознь.  "Форд-фокус"  классная тачка. Вот  если бы Резо
написал такое о  "Волге",  я бы его вздрючил. То же и с Гофманом. Я прочитал
три книги, которые он похвалил...
     - Да ну? - развеселился Стас. - И как?
     - Одна понравилась.  Две других... Честно скажу, не врубился. Но понял:
не  халтура, серьезные  книги. Похвалить такие  не  грех.  А взять,  скажем,
Броневую.  Ей-то  за  что могут отстегивать? Кто? Эстрадные  звезды, грязным
бельем которых она трясла? Никак я не мог понять.
     - Но все-таки поняли?
     - Понял. Читаю одну ее заметку: "Ресторан "Три пескаря", самое стильное
место в Москве". Так,  мимоходом.  В  другой  заметке тоже "Три пескаря".  В
третьей. Говорю  Лозовскому: давай сходим, хоть посмотрим,  что это за  "Три
пескаря". Ну, пошли. Обычный  рыбный  ресторан. А цены  - как в "Метрополе".
"Самое стильное место  в Москве!" Ну,  тут  уж пришлось  с  Миленой провести
серьезную воспитательную работу.
     - Говорили вы?
     -  Нет. Володя.  Но  говорил  деликатно, без членовредительства, я  его
специально  об этом  попросил.  Все-таки женщина, знаешь ли,  чувствительная
натура.
     Тюрин перестал наконец расхаживать, основательно устроился за  столом и
посмотрел на  Стаса ласковым  отеческим взглядом. Но в самой глубине зрачков
было что-то настолько жесткое, острое, ледяное, что Стас невольно поежился.
     - Ты спросил: для чего я все  это тебе рассказываю. Чтобы ты понял, что
я говорю с  тобой откровенно. И мне очень  нужно, чтобы ты со мной тоже  был
откровенным. И  ты, Стас, будешь со мной  откровенным.  У  тебя  нет другого
выхода.  Весь вопрос, как мы придем к взаимопониманию. Лучше по-доброму, как
считаешь?
     От внезапного понимания Стас вспыхнул и залился жаркой краской.
     -  Ну, хватит!  - высоким голосом,  какой у  него всегда бывал в минуты
волнения, выкрикнул он, вскочил и забегал по комнате. - Хватит! Теперь я все
понял! Я знал, что это провокация! Но не знал, что за ней стоите вы! Да, вы!
Что вам от меня надо?
     - Провокация? - удивился Тюрин. - Какая провокация?
     - Не считайте себя  умней  других!  Я  езжу на  работу одним и  тем  же
маршрутом.  Стрелка  на Ленинский  никогда не  работала.  Сегодня  работала.
Случайность?  В  "форде" был  старлей и  майор  из МУРа.  Тоже  случайность?
Молчите? Нечего сказать?
     - Я думаю. Вот о чем. Неужели в твои годы я был таким же мудаком? Уже и
не  помню. Наверное, был. Но не таким. Нет, Стас, не таким. Ты за  кого себя
принимаешь,  парень?  Ты  думаешь,  у  милиции  нет других  дел,  кроме  как
устраивать на тебя засады?
     - Вы проговорились! Вы сказали по телефону, что обо мне думали! Значит,
знали, что готовится провокация!
     -  Что ты  несешь?!  -  разозлился  Тюрин.  - Какая к  чертовой  матери
провокация? Всего два месяца назад был теракт на Дубровке! Забыл? Праздники!
Забыл? Вся милиция стоит на ушах! В  "форде" мог быть не майор, а полковник,
а за рулем капитан!
     - Почему же меня забрали? Ну, почему?
     - Сядь, не мельтеши. Забрали тебя  потому, что права  у  тебя  липовые.
Признайся честно - купил?
     - Украл!
     - Послушай меня, Стас. Существует порядок. Автошколу ты мог кончать где
угодно, но  сдавать экзамены и получать права должен в том районе, в котором
прописан. Если ты живешь в Черемушках, а права  получил в Люберцах, опытному
человеку это сразу говорит  кое о чем. А  майор Егоров человек опытный.  Тут
тебе некоторым образом не повезло. Он раскручивал дело люберецких гаишников.
Они поставили торговлю правами на широкую ногу. Довести дело до конца ему не
дали. С тех  пор при слове "Люберцы" он несколько нервничает. А тут ты начал
выступать  со спецталоном.  Провокация! Я  даже не знал,  что  тебя  замели.
Откуда  мне было знать?  Это же  ты мне позвонил, а не я тебе. Да, думал я о
тебе. Но совсем по другому поводу.
     - Давайте отсюда уйдем! - взмолился Стас.
     - Нет, не уйдем. Сначала договорим. Сядь!
     Стас сел, положил ногу на ногу и стал смотреть в окно, всем своим видом
показывая, что он  подчиняется  обстоятельствах, но ни в какой доверительной
беседе принимать участия не намерен.
     - Так вот,  почему я о тебе  думал? Когда я узнал,  что ты переходишь в
"Курьер", я,  честно скажу, обрадовался. Да, Стас,  обрадовался. Талантливый
парень приходит. Как, стервец, пишет, как пишет!
     Тюрин раскрыл  черную кожаную  папку, порылся в бумагах,  нашел  старую
газетную вырезку и с выражением прочитал:
     -  "Они  лежали  на  грязном  брезенте на  чадящей  пепелищами  окраине
Грозного.  Пять трупов. Я  смотрел на их  молодые  лица  и  думал: на  месте
каждого из них мог быть я. На месте каждого из них  мог  быть  ты, читатель!
Твой сын. Твой жених. Твой брат..." Хорошо!
     Стас сразу узнал текст. Это было начало его первого репортажа из Чечни.
Он внимательно посмотрел на  Тюрина: издевается? Да нет, большое добродушное
лицо его было торжественным и даже как бы растроганным.
     - Хорошо, Стас, очень хорошо, - повторил Тюрин. - Знаешь, о чем я тогда
подумал? Талантливо парень пишет. А вот думает плохо.
     Стас нахмурился. Эту фразу  он  уже слышал.  Да, слышал. От Вознюка.  В
ресторане ЦДЖ, куда  он пригласил Вознюка поужинать и отметить  свою  первую
публикацию. Но  тогда  он  пропустил  ее  мимо ушей,  услышал  только первую
половину  фразы:  "Писать  умеешь". Он был  слишком  упоен  удачей,  слишком
взволнован  заинтересованными взглядами, которые бросали на него журналисты.
Он чувствовал легкое, как от шампанского,
     головокружение от свалившейся на него славы. А никогда больше Вознюк об
этом не заговаривал.
     Стас хотел спросить  Тюрина, что он имеет в виду, но тот уже вернулся к
своей теме:
     - Ты уже понял, конечно, какая у меня должность в "Курьере"? Да,  Стас.
Никакой я не корреспондент, а начальник службы безопасности. И обязан  иметь
досье на всех сотрудников. Собрал я  досье и на  тебя. Были там сомнительные
моменты, были...
     - Какие? - перебил Стас.
     - Неважно.
     - Для меня важно. Начали, так говорите.
     - Ну, если настаиваешь... Почему тебя не призвали в армию?
     - Бронхиальная астма.
     - Нет, Стас. У  тебя, может,  и  в самом деле бронхиальная  астма. Но в
армию тебя не забрали совсем по другой причине.
     Тюрин  извлек из  папки  ксерокопию  какого-то официального  документа.
Прочитал:
     - "С десяти лет страхи за  жизнь и здоровье. Изводил родителей угрозами
выброситься из окна,  потом мучался,  говорил,  что он  плохой, хватал нож и
демонстративно резал запястье... При стационарном  обследовании в  отделении
отмечались резкие  расстройства настроения с  тенденцией  к понижению. Часто
рыдал, выл, визжал,  кричал: "Хочу  к  маме..." Эгоистичен,  эгоцентричен. С
ранних  лет  испытывает  страхи  темноты  и  одиночества..."  И  так  далее.
Окончательный   диагноз:   "Шизофрения  малопрогредиентная  с   аффективными
психопатологическими расстройствами".  Вот так-то. Поэтому  тебе и  пришлось
покупать права. Ты учишься в МГУ на заочном, верно?
     - Это при чем?
     - При том же. Шизофреников в университеты не принимают. Значит, справку
тоже купил.
     - Я вылечился.
     - Шизофрения не лечится.
     - Диагноз оказался ошибочным. Врачи ошиблись.
     - А вот это для тебя самое неприятное. Потому я и сказал, что думать ты
не умеешь. Просчитывать дальние последствия  всего, что делаешь, -  вот  что
значит уметь  думать. Но я так полагаю, Стас, что врачи не ошиблись. Никакой
шизофрении у тебя не было и нет. Это просто  отмазка от армии. Вот и  все. И
тебе бы сидеть и не  высовываться, пока не выйдешь из  призывного  возраста.
Ну,  не мне тебя  судить. Я как рассуждаю? Дурак ревнует  жену к прошлому. А
умный говорит: что до меня было, то было. Важно не что было, а что будет. Не
могу сказать, Стас, что мне очень нравилось то,  что ты  писал в  "Курьере".
Нет, не могу. Но  это дела творческие. А  мои дела совсем другие. Ты знаешь,
что произошло в поселке Нюда за неделю до Нового года?
     - При чем тут я?
     - Я спрашиваю: знаешь или не знаешь?
     - Ну, слышал. Какой-то наш нештатник замерз по пьяном
     делу.
     - Он не пил. В восемьдесят третьем году его ранило в голову в Афгане. С
тех пор не пил.
     - Не пил, не пил, а потом запил. А то не знаете, как это бывает.
     - Знаю. Мы думали об этом. Володя звонил в Тюмень. Все сказали: не пил.
И  в  редакции, и  жена. Нельзя  ему было. Даже  капля  водки была  для него
смертельной. Нет, Стас, он не замерз по пьяному делу. Его убили.
     - Убили?! - поразился Стас. - Кто?
     - Не знаем. И не узнаем, пока не поймем за что. А теперь
     ты расскажешь мне, кто слил тебе информацию о "Нюда-нефти",
     которую ты вставил в свое интервью с Морозовым.
     - Да вы что?! - От неожиданности Стас даже вскочил. - О
     чем вы?! Что вы городите?!
     - Вот что, Стас. Запомни на будущее. Когда я что-то
     говорю, я всегда знаю, что говорю.
     - Слушайте, отстаньте! Что вы меня допрашиваете? Не
     имею я никакого отношения к этим делам!
     - Не слышишь ты меня. Убили нашего товарища,
     журналиста. Когда убивали нашего оперативника, поднимались
     все. И убийцу находили. Всегда. Не всегда об этом знало
     начальство, но