едчику.

***

   Баронесса Штраум проснулась поздним  утром.  Сегодня  никакие  нежеланные
посетители не тревожили сладкий  утренний  сон  прелестной  Софи.  Баронесса
потянулась в постели и постаралась вспомнить что-нибудь  приятное.  Тогда  с
утра будет хорошее настроение, день пройдет гладко, и не отложится  на  лице
ни единой морщинки. Однако сегодня что-то не вспоминалось ничего  приятного.
Ее жизнь в этом городе была трудной и опасной, знакомые в салоне все  ужасно
надоели. Несколько оживляло скучное существование  присутствие  симпатичного
молодого человека, но он оказался курьером, так что и  с  ним  теперь  могли
связывать баронессу только деловые отношения. Она на минуту  прислушалась  к
себе, что-то безотчетно тревожило е„ с утра, какая-то тень бродила в мозгу.
   Софи тряхнула головой, выпрыгнула  из  постели  и,  прежде  чем  крикнуть
горничную с умыванием, подошла к окну, но по давно  установившейся  привычке
не стала отдергивать кружевную занавеску, а  осторожно  приподняла  краешек.
Как только она оглядела улицу напротив дома, так сразу поняла причину своего
беспокойства после пробуждения. Напротив е„ окон стоял черномазый  вертлявый
молодой человек с тросточкой - филер. Он прохаживался по тротуару и время от
времени демонстративно поглядывал на окна баронессы.
   Софи подавила в себе желание опрометью отскочить от  окна.  Она  медленно
опустила занавеску, отошла обратно к кровати и задумалась. Не татарин, те бы
не стали следить, а просто пришли бы в дом и узнали все, что им надо. Скорей
всего, этот - из полиции, - в контрразведке действовали бы  осторожнее.  Что
нужно от не„ феодосийской полиции? Ни в каких ограблениях и  кражах  она  не
принимала непосредственного участия, Вольский использовал  е„  исключительно
для связи и особых поручений. Контрразведка арестовала Вольского и  курьера,
пришел е„ черед? Но тогда при чем тут полиция?
   Так или иначе, она будет действовать быстро. Бриллианты у Вольского,  так
что у татар не может возникнуть к ней никаких претензий, все остальное е„ не
касается, Вольский пусть выпутывается как сможет.
   Баронесса позвала служанку, умылась, выпила утренний  кофе,  стараясь  не
выглядеть озабоченной. Затем она оделась  для  утренней  прогулки  в  белое,
прихватила зонтик и крошечный ридикюль  и  вышла  на  улицу,  где  было  уже
довольно жарко. Филер, не скрываясь, двинулся за ней.
   Красавица с  фиалковыми  глазами,  улыбаясь  знакомым,  прогуливалась  по
Итальянской.  Глядя  в  витрины  магазинов,   она   выяснила,   что   филер,
Преследующий е„, работает в одиночку. Это вызвало у не„ прилив бодрости. Она
зашла в кондитерскую ?Бликнер  и  Робинзон?,  поболтала  там  с  хозяином  и
попробовала новый сорт шоколадных конфет  Там  она  встретила  знакомого  по
салону и долго говорила с ним о пустяках, делая серьезное, озабоченное лицо,
а сама посмеивалась, думая, какие его ожидают неприятности завтра в полиции.
   После этого баронесса посетила шляпный салон, магазин тканей, парфюмерную
лавку и, наконец, зашла в мастерскую мадам Коко  ?Изящные  корсеты,  удобные
бандажи и бюстодержатели?.
   Филер, когда она заходила в магазины, оставался на  улице.  Баронесса  не
знала, что кроме филера, за ней следит ещ„ один человек,  и  делает  это  не
напоказ. Но в мастерскую корсетов даже очень большому  мастеру  слежки  вход
был закрыт, если он не женщина.
   В помещении мастерской баронесса Штраум кивнула девушке  за  прилавком  и
прошла за перегородку, откуда слышался стук  швейных  машин.  Поманив  рукой
одну мастерицу, баронесса удалилась в кабинку для примерки.
   Через пять минут в маленьком дворике открылась дверка, из нее,  крадучись
и испуганно оглядываясь, вышла женщина в белом летнем  платье.  Надвинув  на
лицо шляпу, женщина почти побежала  из  двора  в  соседний  переулок.  Филер
по-прежнему  стоял  у  дверей  магазина  Неизвестный  же  из   контрразведки
усмехнулся и устремился за женщиной в белом.  Во  дворе  стало  тихо.  Через
некоторое время опять тихонько раскрылась маленькая  дверца,  из  не„  вышла
старуха-татарка, закутанная в поношенное  покрывало,  и  отправилась  прочь,
сгорбившись и глядя себе под ноги.
   Преследователь почти догнал баронессу, и тут вблизи ему показалось что-то
чужое в е„ осанке  и  походке.  Предчувствуя  неладное,  он,  не  скрываясь,
обогнал е„ и заглянул в лицо - так и  есть,  это  была  вовсе  не  баронесса
Штраум. Он схватил самозванку за руку, та завизжала.  Полчаса  ушло  на  то,
чтобы  притащить  е„  в  мастерскую,  утихомирить  визжащих  девушек-швей  и
объясниться с хозяйкой, мадам Коко. Баронессы к тому времени, естественно, и
след простыл.

Глава тринадцатая

   Тоска убийств, насилий и бессудств
   Ударила песком по рту фортуны
   И сжала крик, теснившийся из уст?
   Б. Пастернак. ?Лейтенант Шмидт?

   Борис сложил гостиничное одеяло валиком и устроил его  на  кровати  таким
образом, что со стороны в плохо освещенном номере казалось - в постели  спит
человек.
   Сам  Борис  устроился  в  кресле.  Он  положил  на  колени  револьвер,  а
сигнальный шнур взял в руки.
   Гостиница  ?Париж?  постепенно  затихла.   Время   в   темноте   тянулось
удивительно медленно, и когда слабый отблеск лунного света упал  через  окно
на  настенные  часы,  Борис  увидел,  что  всего  лишь  полночь.  Он  дернул
сигнальный шнур один раз, что означало проверку. В ответ шнур дернулся точно
так же - люди Горецкого в соседней  комнате  бодрствовали,  в  любую  минуту
готовые прийти на помощь. Это успокаивало.
   Борис устроился в  кресле  поудобнее.  В  углу  комнату  вдруг  поднялась
половица, и из-под не„  полезли  один  за  другим  смуглые  усатые  турки  с
огромными кривыми ятаганами. Борис в ужасе вскочил - и проснулся. Он  протер
глаза, чтобы отогнать сон, и осторожно сел в кресло. Всмотрелся в  настенные
часы - они показывали полпервого. В комнате было так же тихо  и  пусто,  как
прежде. Борис снова дернул шнурок и получил ответ с  небольшим  запозданием,
видимо, агенты в соседнем номере тоже слегка задремывали от нечего делать.
   Тогда он сел как можно неудобнее, чтобы снова не сморил сон.
   За окном прошла, горланя песни, подвыпившая компания юнкеров, затем снова
все стихло. Время  тянулось  мучительно  медленно.  Казалось,  уже  близится
рассвет, но всмотревшись в часы, Борис увидел, что ещ„ только двадцать минут
второго. По улице с  неимоверным  скрипом  колес  проехала  татарская  арба,
хозяин гортанным окриком подгонял своих сонных волов. Снова наступила тишина
- вязкая, тягучая, утомительная.
   Вдруг Борис почувствовал непонятную,  необъяснимую  тревогу.  Его  ладони
стали влажными от пота, холодные  капли  потекли  по  спине.  Все  его  тело
напряглось от предчувствия опасности, смертельной опасности.
   Он дернул шнур,  чтобы  убедиться  в  присутствии  людей  за  стеной,  но
ответного сигнала не было. Он дернул ещ„ раз, гораздо  сильнее  -  и  вместо
ответа почувствовал тяжелое пассивное сопротивление, будто к  другому  концу
шнура был подвешен тяжелый неживой груз?
   Стараясь не поддаться панике, Борис  несколько  раз  глубоко  вздохнул  и
выдохнул, сжал и разжал кулаки. Главное было - не зашуметь  раньше  времени,
тогда вся с таким трудом подготовленная ловушка рухнет. Пальцы  правой  руки
нащупали в кармане тонкий шелковый шнурок. Борис вспомнил, что это тот самый
шнурок, которым орудовал Вэнс в Батуме, которым  он  задушил  многих.  Борис
вынул шнурок из кармана - все же это было оружие, к  тому  же  бесшумное,  а
пока он будет  доставать  наган,  да  взводить  курок,  может  быть  поздно.
Напряженно всматриваясь в темноту, он не замечал ничего подозрительного,  но
чувство опасности до такой степени наэлектризовало воздух в комнате,  что  у
Бориса зашевелились волосы на голове.
   И тогда он услышал тихий, едва слышный скрип. Скосив глаза в  направлении
этого звука, Борис увидел, как медленно открывается дверца платяного  шкафа.
Борис замер, стараясь не дышать. Слабый свет луны,  сочащийся  с  улицы,  не
попадал в тот угол комнаты,  где  стояло  кресло,  и  Борис  был  невидим  в
темноте.
   Дверца шкафа открылась наполовину, и  в  образовавшемся  проеме  возникла
человеческая фигура.
   Человеческая ли?
   В этой гибкой упруго двигающейся  тени  чувствовалась  огромная  звериная
сила и смертоносная  грация  хищника.  Это  был  убийца,  настоящий  убийца.
Выскользнув в комнату, он в два мягких крадущихся шага подошел к  кровати  и
поднял руку. В облаке лунного света вспыхнула серебристая полоска лезвия.  С
коротким шумным выдохом убийца  вонзил  это  лезвие  в  то,  что  он  считал
человеком, лежащим на кровати. И тут же, по звуку, с которым нож вонзился  в
свернутое одеяло, убийца понял свою ошибку.
   Все дальнейшее заняло ничтожную долю секунды.
   Убийца ещ„ только начал  оборачиваться,  пытаясь  одновременно  выдернуть
нож, застрявший в металлических пружинах кровати, а  Борис,  выброшенный  из
кресла неизвестной силой, одним  огромным  прыжком  уже  подскочил  сзади  к
своему невидимому противнику. Им руководил древний инстинкт, поэтому  он  не
стал вытаскивать револьвер, не было  времени,  а  воспользовался  тем  самым
шелковым шнурком. Он успел захлестнуть его на шее  убийцы  прежде,  чем  тот
повернулся, чтобы  отбить  нападение.  Борьба  была  страшной  и  совершенно
беззвучной. Борис чувствовал, что противник намного сильнее, но помогло  то,
что тому так и не удалось вытащить застрявший нож, - к тому же  Борис  напал
первым и уже успел затянуть шнурок.
   Постепенно сопротивление противника слабело, он начал хрипеть, задыхаясь.
Борис хотел сохранить ему жизнь - у них  с  Горецким  накопились  вопросы  к
этому человеку, поэтому он ослабил шнурок и быстро, пока убийца не пришел  в
себя, этим же шнурком туго связал ему руки за спиной. Затем он огляделся  и,
не найдя подходящей веревки, обрезал кусок сигнального шнура и связал убийце
ноги. Убедившись, что тот  совершенно  беспомощен,  Борис  уложил  его,  как
куклу, на свою койку и побежал в соседний номер за подмогой.
   Его удивляло то, что агенты из  соседней  комнаты  не  появились  на  шум
борьбы, но когда он открыл дверь,  удивление  прошло,  сменившись  ужасом  и
отвращением. Один агент лежал на полу в луже крови с перерезанным от уха  до
уха горлом. Второй  сидел  в  кресле,  намотав  на  кисть  руки  свой  конец
сигнального шнура. Его поза была совершенно  идентична  позе  убитого  месяц
назад в этой гостинице батумского курьера Махарадзе, и, подойдя ближе, Борис
увидел, что в горле у него точно так же, как у  Махарадзе,  торчит  рукоятка
кинжала, которым он  приколот  к  спинке  кресла,  словно  жук  в  коллекции
энтомолога.
   Борис огляделся, и в его мозгу мелькнула догадка. Он подошел к  платяному
шкафу, который стоял в этом номере у стены, смежной с номером Бориса. Открыв
дверцу шкафа, он убедился в  том,  что  догадка  его  подтвердилась:  задняя
стенка шкафа была отодвинута в сторону, и через образовавшийся  проем  можно
было попасть в такой же шкаф в соседнем номере. Именно так и проник сейчас к
Борису убийца, именно так он проник в тот же номер  месяц  назад  и  тем  же
путем ушел  с  места  преступления,  оставив  в  номере,  закрытом  изнутри,
мертвого  Махарадзе  и  бесчувственного  Бориса,  на  которого  естественным
образом и пало подозрение.

***

   Гостиничный номер заполнился людьми.  Врач,  писарь  Сидорчук,  несколько
солдат, унылый и заспанный полицейский? Горецкий вошел одним  из  последних.
Лицо его было мрачно, даже фигура утратила  обычную  осанку.  Он  подошел  к
Борису и произнес виноватым расстроенным голосом:
   - Борис Андреевич я виноват перед вами?
   - В чем же? О чем вы говорите, Аркадий Петрович?
   - Я подверг вас неоправданному риску. Мне не казалось, что  этот  человек
так опасен. Жизни тех двоих людей, - Горецкий кивнул на соседнюю комнату,  -
на моей совести. А если бы что-то случилось с вами?
   Они,  не  сговариваясь,  повернулись  к  Арсению.  Он  сидел  в   кресле,
по-прежнему связанный, и лицо его было абсолютно спокойно -  ни  страха,  ни
растерянности.  Из  обычных  человеческих  чувств  на  нем  читалась  только
ненависть, - если, конечно, ненависть  можно  считать  обычным  человеческим
чувством Увидев, что  на  него  обратили  внимание,  Арсений  ухмыльнулся  и
проговорил:
   - Ну что, барин, доволен? Думаешь, изловил Арсюшу? Нет ещ„ таких веревок,
чтобы Арсюшу удержали!
   Казалось, он обращается к одному Борису и вообще никого, кроме  него,  не
замечает. Борис почувствовал это и включился в разговор.
   - Однако же я тебя одолел!
   - Дьявол тебе помог, сатана тебе пособил! Один бы ты со мной  нипочем  не
сладил!
   - Ни тебе сатану-то винить! Сатана таким, как ты, помогает -  злодеям  да
убийцам!
   - Не злодей я! - воскликнул Арсений. - Только камешки мне нужны  были,  а
люди эти у меня на дороге стояли! Камешки мне  сердце  радуют,  душу  греют!
Когда смотрю, как они сверкают-переливаются - будто заново жить начинаю?
   Лицо  у  него  удивительно  переменилось,  он  страшно  побледнел,  глаза
лихорадочно заблестели.
   "Страшный человек! - подумал Борис. -  Совершенный  маньяк!  Не  дай  Бог
оказаться на пути его больной страсти!?
   - А месяц назад, когда в этой же  комнате  ты  убил  человека  -  помнишь
человека в белой черкеске? Ты приколол его кинжалом к спинке  кресла,  этого
самого кресла, в котором ты сейчас сидишь?  -  Борис  замолчал,  потому  что
увидел - Арсений его не слушает, ему просто неинтересно, и  тогда  он  начал
допрос по-другому:
   - Помнишь человека, у которого ты взял один, только один камень, но очень
большой?
   Ювелир сразу оживился, в глазах его появилось осмысленное выражение:
   - Помню, хороший бриллиант, чистый как слеза и  без  дефектов.  Надо  мне
было его распилить, да жалко? Жалко красоту такую губить.
   - Если ты помнишь камень, вспомни и человека!
   - Да помню я, помню, - Арсений  скривился,  как  от  жужжания  назойливой
мухи, - что он тебе дался, этот грузин?
   - Ах, значит, помнишь? Так скажи что ты взял у него, кроме бриллианта?
   Арсений взглянул на Ордынцева удивленно:
   - Что мне у него брать, кроме камушка? Мне больше ничего не нужно?
   - А список! Бумажка, записка? Ничего такого у него не было?
   Арсений пожал плечами:
   - Ничего не видел, на что мне ваша бумажка?
   Борис повернулся к Горецкому и сказал:
   - Аркадий Петрович, по-моему, он не врет.
   Горецкий, который во все время  разговора  не  спускал  с  Арсения  глаз,
кивнул:
   - Да, я думаю, что он говорит правду. Я не вмешивался в ваш допрос  -  он
никому кроме вас не стал бы отвечать. У вас с  ним  после  сегодняшней  ночи
сложились отношения особенные, какие бывают у  противников  после  поединка.
Сейчас он вам не солгал бы..
   - Выходит, все зря?
   - Нет, не зря, конечно. Мы поймали с  поличным  опаснейшего  преступника.
Это Арсений Лопахин. Я слышал о нем. Одно время был в  окружении  Махно,  но
анархисты прогнали его - они простили бы ему идейные зверства,  но  у  этого
маньяка  все  зверства  были  на  почве   его   патологической   страсти   к
драгоценностям, и батьке это не понравилось.
   Горецкий повернулся к полицейскому чину и сказал:
   -  Передаю  этого  человека  в  ваши  руки.  Это  грабитель   и   убийца,
контрразведке он не нужен.
   После этого он прибавил:
   - Советую вам немедленно его обыскать.  По  моим  соображениям,  при  нем
может быть большое количество драгоценных камней, и если их сейчас у него не
изъять, он позже найдет случай где-нибудь эти камни припрятать.
   Полицейский важно кивнул и  направился  к  креслу.  Арсений  забился  как
эпилептик, лицо его перекосилось судорогой животной ненависти.
   - Не смейте, собаки, не подходите ко мне! Не отдам! Мое это все, мое?
   Двое дюжих солдат схватили его за руки  и  ноги,  а  полицейский  ловкими
движениями  обшарил  одежду.  Через  минуту  он  выпрямился,  держа  в  руке
извлеченный из потайного кармана тяжелый кожаный кисет.
   -  Извольте  взглянуть!  -  на  обшарпанный  гостиничный  стол   полились
сверкающим ручейком искрящиеся камни.
   Среди них попадались очень крупные, а один, должно быть,  тот  самый,  за
который поплатился жизнью Махарадзе, был просто огромен.
   Присутствующие заахали, обступили стол.
   - Сейчас же сделайте опись! - решительным тоном сказал Горецкий. -  Иначе
многое  может  пропасть.  Эти  камни  чрезвычайно   скверно   действуют   на
человеческую мораль. Для грамотного  составления  описи  пригласите  ювелира
Серафимчика? Да, господа, страшно даже подумать, сколько  жизней  отнято  за
содержимое этого кисета!
   Все присутствующие толпились вокруг стола с бриллиантами. Борис, движимый
неясным чувством, оглянулся. Арсений, пользуясь  утратой  интереса  к  своей
персоне, сумел чудом развязать руки и ноги и бросился к окну.
   - Стой, стой, мерзавец! - Борис  вытащил  револьвер  и  направил  его  на
беглеца, но раньше, чем он успел снять оружие с предохранителя, рядом с  ним
прогремел выстрел. Арсений остановился и рухнул как подкошенный.
   Аркадий Петрович Горецкий спрятал дымящийся  револьвер,  надел  пенсне  и
снова стал похож на профессора.
   - Правильно, голубчик, - сказал он  одобрительно  Борису,  -  никогда  не
нужно смотреть в ту же сторону,  куда  смотрят  все  остальные.  А  реакция?
реакция, она придет.

***

   -  Что  ж,  -  Борис  открыл  окно  и  полной   грудью   вдохнул   свежий
предрассветный воздух, - что ж, Аркадий Петрович, убийца  Махарадзе  найден,
значит, с меня подозрения окончательно сняты.
   - Ну, голубчик, с вас подозрения сняты давным-давно, да я  вас  на  самом
деле никогда и не подозревал. Вы ведь - петербургский студент, юрист,  мы  с
вами, что называется, свои по духу, - Горецкий поправил пенсне.
   Опять вид у него был совершенно профессорский, безобидный,  и  офицерская
форма казалась на нем с чужого плеча. Лицо его  было  уютным,  но  несколько
отечным после бессонной ночи.  Борис  подумал,  что  Горецкий  опять  слегка
кривит душой. Вряд ли он снял бы все  подозрения  с  Бориса,  руководствуясь
только тем, что тот - петербургский  студент  и  ?свой  по  духу?.  Если  бы
Горецкий   давал   оценки   людям,   руководствуясь    лишь    субъективными
представлениями, он не достиг бы такого положения, какое занимает сейчас.  А
кстати, кто же он все-таки? Но на  этом  размышления  Бориса  были  прерваны
Аркадием Петровичем, который продолжал:
   - Но дело все же мы не закончили. Список, голубчик, список, - пояснил он.
   - Ну уж я и не знаю, Аркадий Петрович, где  же  его  искать.  Был  ли  он
вообще, это список?
   - Был, голубчик, был. Причем, я уверен,  что  Махарадзе  держал  его  при
себе, никуда не спрятал.
   - Но ведь вы тщательно обыскали труп?
   -  Тщательнее  не  бывает.  Одежду  по  нитке  прощупали,   полость   рта
обследовали? уж не буду в подробности вдаваться, только  поверьте:  обыскали
на совесть. Так что простите старика за  назойливость,  -  при  этих  словах
Борис хотел возразить, но Горецкий остановил его повелительным жестом. - Еще
раз попрошу вас вспомнить все, что удастся,  из  того  вечера,  когда  вы  с
Махарадзе познакомились.
   - Да я вам уже рассказывал, он сам ко мне подошел?
   - Не важно, голубчик,  что  рассказывали.  Повторите  ещ„  раз,  возможно
что-то всплывет, на что раньше внимание не обращали?
   - Подошел ко мне. Я ещ„ удивился, что  он  нервничал.  То  есть  тогда  я
просто подумал, что странный какой-то господин, назойливый очень,  а  теперь
понимаю - это он от страха, нервничал очень.
   - Это понятно. Очевидно, он чувствовал за собой слежку,  боялся  турецких
агентов? А нужно было ждать, ждать сутки или двое. Список  жег  ему  ладони,
фигурально выражаясь, но куда он мог  его  спрятать?  Человек  он  был  всем
незнакомый?
   - Ну, и он стал буквально навязывать мне игру. Чуть  не  силой  застав