енные владельцами через Россию и Украину,  через  красных,  махновцев,
петлюровцев и обыкновенных  бандитов,  миновав  темный  коридор,  в  который
выходили двери жилых комнат и служебных  помещений,  Горецкий  и  Серафимчик
оказались в просторном помещении ювелирной мастерской.
   - Работайте, работайте,  -  махнул  рукой  Серафимчик  своим  мастерам  и
подмастерьям. - Господин - новый санитарный инспектор при  полицмейстере,  -
и, повернувшись к Горецкому, ювелир продолжил будто бы начатый разговор:
   -  Здесь  тоже,  как  видите,   помещение   вполне   просторное,   хорошо
проветривается, нет никакой скученности?
   Горецкий, мгновенно приняв правила игры, подхватил:
   - Согласен с  вами,  условия  вполне  удовлетворительные.  -  А  сам  тем
временем, под видом осмотра помещения, внимательно оглядел всех  сотрудников
мастерской.
   Как он мог понять,  главных  мастеров  было  двое:  аккуратный  маленький
старичок с тщательно расчесанными седыми усами и  детским  румянцем  во  всю
щеку и худощавый брюнет лет тридцати пяти с  густыми  сросшимися  бровями  и
жесткой иссиня-черной шевелюрой. К рабочему столу  брюнета  были  прислонены
костыли. Он увлечено шлифовал камень, не  обращая  внимания  на  посетителя.
Остальные  работники,  перешептывающиеся  и  с  любопытством  косящиеся   на
посетителя, явно были подмастерьями.
   Внимательно осмотрев мастерскую, Горецкий кивнул ювелиру, и они не  спеша
прошли в просторный кабинет  Серафимчика,  несколько  помпезно  обставленный
тяжеловесной мебелью резного дерева в стиле рюсс.
   Аркадий Петрович расположился в массивном кресле,  ювелир  предложил  ему
сигару, и разговор был продолжен.
   - Итак, Михаил Исаевич, вы сказали мне, что распилить  и  огранить  камни
могли бы ваши мастера?
   - Да. Я, конечно, надеюсь, что они  этого  не  делали,  но  факты  скрыть
невозможно, а  они  говорят  нам,  что  в  этом  городе  нет  другой  хорошо
оснащенной ювелирной мастерской.
   - Но разве вы не знаете, над какими изделиями работают ваши мастера?
   - Я знаю, разумеется, я знаю,  -  Серафимчик  отложил  сигару  и  закатил
глаза, - но ведь я не Господь Бог и не господин подполковник. Я  отдыхаю,  я
сплю, я обедаю, я езжу с визитами, я посещаю концерты. А мои  мастера  часто
работают допоздна. Я им доверяю, но чисто теоретически - они могут  вечерами
сделать одну-две левые работы, и я об этом никогда не узнаю.
   - Вот как, - протянул Горецкий. - А не могли бы  вы  подробно  рассказать
мне о своих мастерах?
   - Право не знаю, - замялся Серафимчик, - как-то это? но  если  посмотреть
на дело с другой стороны, то ведь  владельцев  того  бриллианта  Романовских
убили, а я?
   - Держитесь подальше  от  уголовщины,  -  подсказал  Горецкий.  -  Вот  и
посмотрите на дело с другой стороны и расскажите мне про мастеров.
   - Ну, если вы так ставите вопрос? Пожилой, с усами - Фаддей Борисович,  -
работает в  моей  фирме  сорок  пять  лет.  Когда  он  начинал,  я  был  ещ„
мальчишкой. Мой покойный отец очень ценил Фаддея, и я его тоже  очень  ценю.
Правда, сейчас он начал понемногу сдавать, но это строго между нами? На  мое
счастье, весной ко мне вернулся Арсений?
   - Этот брюнет с костылями - Арсений?
   - Да, его изувечили махновцы. Он замечательный  мастер,  такие,  как  он,
рождаются раз в двадцать лет. Он ещ„ молод, в  Москве  работал  у  меня,  но
недолго, в революцию исчез, ну, тогда все куда-то пропадали, можно  сказать,
вся жизнь куда-то пропала. А весной он  появился  здесь,  в  Крыму,  и  я  с
радостью взял его мастером. Руки у него золотые, и глаз отличный.
   - А подмастерья не могли бы распилить драгоценный камень?
   - Нет, - Серафимчик энергично мотнул  головой,  -  ключи  есть  только  у
мастеров, и кто-нибудь из них всегда присматривает за тем,  что  делается  в
мастерской. Сами понимаете, время сейчас опасное, доверять  особенно  никому
нельзя, да ещ„ в моем  деле?  Так  вот  я  вам  говорю:  если  такую  работу
действительно могли сделать, то это либо Фаддей Борисович, либо Арсений.
   - А где живут ваши мастера?
   - Здесь же, при магазине, у каждого своя комната.
   - Не замечали ли вы у них каких-либо сомнительных знакомств?
   - Что вы, что вы, господин подполковник! Я не потерпел бы такого.  Фаддей
Борисович - человек старый, чрезвычайно религиозен; Арсений же, как  видите,
инвалид - куда ему на своих костылях! Он из своей комнаты да  из  мастерской
почитай вообще не выходит.

Глава двенадцатая

   Он славил твердость и застои
   И мягкость объявлял в запрете
   Б. Пастернак. ?Высокая болезнь?

   С утра Борис опять разоделся щеголем и  вышел  на  прогулку  Он  зашел  в
кондитерскую ?Бликнер и Робинзон? на  Итальянской,  что  рядом  с  ювелирным
магазином Серафимчика, выпил там кофе и съел два приторных пирожных.
   Выйдя на улицу и обводя рассеянным взглядом витрины, он заметил  в  одной
из них отражение молодого человека, хоть и одетого в европейское платье,  но
явно татарской наружности Само по себе это не вызвало бы  у  Бориса  никаких
подозрений, если бы он не вспомнил, что видел уже  этого  молодого  человека
один раз вчера возле гостиницы Совершенно очевидно, что Вольский приставил к
нему наблюдателя, а поскольку людей в его организации немного (много людей в
таком опасном деле, как незаконный  вывоз  бриллиантов,  использовать  никак
нельзя - не будет соблюдена  секретность,  обязательно  просочатся  какие-то
сведения), то Борис вычислил наблюдающего за ним  очень  скоро,  да  тот  не
очень-то и таился.
   Борис пошел дальше в направлении салона и встретил баронессу  Штраум,  не
доходя до места два квартала. Баронесса,  вся  в  белом,  была  хороша.  Она
обрадовалась Борису, словно старому знакомому, и протянула для поцелуя руку.
Они уселись на скамейке в тени большого ореха, и баронесса отдала Борису его
новый паспорт. В паспорте Борис  значился  коммерсантом  из  Одессы  и  имел
фамилию Жалейко.
   - ?Пестель? отбывает послезавтра, - осторожно начал Борис.
   - Да-да. Вы получите камни послезавтра перед отплытием Вольский  считает,
что ночевать с ними в гостинице опасно.
   - Он абсолютно прав, - согласился Борис.
   Он проводил свою спутницу до салона  и  вернулся  в  гостиницу,  где  уже
поджидал его Саенко, пробравшийся в его номер тайком,  с  помощью  знакомого
мальчишки, что на кухне драил котлы и убирал мусор.
   - Аркадий Петрович велел идти вам в слободку, Марфа Ипатьевна вернулась.
   Опять Борис переоделся попроще,  описал  Саенко  молодого  человека,  что
следил за ним по поручению Вольского, и спустился по  лестнице  Саенко  взял
свой короб, припрятанный в укромном месте с помощью все  того  же  кухонного
мальчишки, открыто вышел из дверей гостиницы и направился прямо  к  молодому
татарину, который стоял напротив, в тенечке, и делал  вид,  что  внимательно
читает ?Симферопольский курьер? Саенко поставил тяжелый  короб  чуть  не  на
ногу татарину, правильно рассудив, что тот не станет  скандалить,  чтобы  не
привлекать к себе внимание. После этого Саенко утер  обильный  пот  со  лба,
встал так, чтобы заслонить от  обзора  читателя  ?Симферопольского  курьера?
двери гостиницы, и вступил с ним в долгий и обстоятельный разговор, то  есть
так повел дело, что не ответить ему было невозможно. Это дало  Борису  время
выскользнуть из дверей гостиницы незамеченным.
   В слободу он поспел к обеду. Марфа Ипатьевна накрывала на стол Была  она,
как обычно, в темном ситцевом  платье,  но  голову  покрывал  сегодня  яркий
цветастый платок.
   - Что, Марфа Ипатьевна, погадали на короля? - вполголоса  спросил  Борис,
заглядывая в кухню.
   - На всех погадала, - смеясь, ответила хозяйка, но в глазах е„  мелькнула
затаенная грусть, - все про вас теперь знаю.
   - Ну и что нас всех ожидает?
   - Ожидает вас поздняя дорога и казенные хлопоты. Про тебя точно не  знаю,
а про него, - она кивнула на дверь комнаты, - уверена.
   - Хорошая гадалка оказалась? Мне бы кто на сестру мою погадал - жива ли?
   - Вот этого не надо, - серьезно заметила  Марфа  Ипатьевна,  -  не  нужно
случайным людям судьбу родного человека доверять. Одно дело - на зазнобу или
на милого дружка гадать - любит, не любит, помнит али забыл давно, а  другое
дело - на родного человека, жив ли он.
   Борис в который раз поразился рассудительности своей хозяйки.
   Аркадий Петрович отодвинул тарелку.
   - Ну, Марфа, не томи душу: удалось выяснить что-нибудь важное?
   Борис отметил про себя, что  Горецкий  впервые  при  нем  назвал  хозяйку
просто по имени.
   - Нашли следы Просвирина? - поддержал он подполковника.
   - Про Просвирина вашего  ничего  не  знаю,  а  мужик  в  доме  у  Авдотьи
Лаврентьевны определенно есть, - посмеиваясь, ответил хозяйка.
   - Из чего же вы вывод такой сделали? Использовали  дедуктивный  метод?  -
пошутил Борис.
   - Не знаю никакого такого метода, а только глаза-то  у  меня  всегда  при
себе. Ну, сами посудите, живет Авдотья якобы одна, а  в  сенях  чугун  борща
стоит - вот такой! - Она показала, какой. - Одному  человеку  нипочем  такое
количество за день не съесть, а впрок варить  при  жаре  нынешней  -  все  ж
прокиснет. Дальше смотрю - сапоги мужские под лавкой спрятаны.
   - Мало ли от кого сапоги остались! Может, от бывшего полюбовника!
   - Если бы они бесхозные были, то не валялись бы  под  лавкой,  -  резонно
возразила  Марфа  Ипатьевна.  -  Авдотья  выжига  такая,  ничего  у  не„  не
пропадает. Живо бы сапоги эти на толкучку снесла.
   - Значит, думаете, у сапог хозяин есть?
   - Верно, и в доме у Авдотьи чуть табаком припахивает. Вроде бы не  только
что курили, и проветрено,  а  все  же  дух  остался.  Конечно,  есть  сейчас
некоторые и бабы курят, не спорю, но Авдотья не из таких, уж это точно.
   - М-да, Марфа Ипатьевна, вам бы сыщиком быть! - не унимался Борис. - Ната
Пинкертона за пояс заткнули бы!
   - Чур ты, насмешник! - Она слегка  ударила  его  по  руке.  -  Можете  не
верить, но я-то знаю: есть у Авдотьи мужик,  прячет  она  его  в  доме.  Как
заметила, что я по сторонам гляжу, так на меня зыркнула! Видно,  что  деньги
нужны, оттого и гадает, а так бы взашей вытолкала. Так что  уверена  я:  там
он. Мы, женщины, такие вещи про свою сестру всегда почуем.
   - Так и она, выходит, могла вас в подозрении держать, раз  женщины  такие
вещи чувствуют: есть, мол, кто или нету? - неосторожно начал Борис и тут  же
остановился, потому что хозяйка так гневно  на  него  посмотрела,  что  язык
присох к гортани.
   Он оглянулся на Горецкого, но тот думал о чем-то своем, рассеянно глядя в
окно. Борис виновато опустил голову, потом глазами и руками изобразил, какой
же Ар-, кадий Петрович глупый, что пренебрегает такой женщиной  и  что  будь
он, Борис, на его месте, то он бы? После чего Марфа Ипатьевна не выдержала и
засмеялась. Горецкий очнулся от дум, посмотрел с неудовольствием на  веселую
компанию и спросил:
   - И как думаете, Марфа Ипатьевна, где она Просвирина прячет - в подполе?
   - Кто же знает? В доме тесно, все заставлено комодами разными, буфетами?
   - Что ж, надо действовать, - решил  Горецкий.  -  Если  Просвирин  что-то
заподозрит, то среди бела дня не отважится выйти  на  улицу,  будет  темноты
ждать. До этого мы его и возьмем.
   - А если он так и будет у Авдотьи в кладовке  сидеть?  Баба  хитрая,  так
запрячет, что с обыском не найдешь?
   -  А  мы  ему  поможем,  -  загадочно  усмехнулся   Горецкий.   -   Такое
представление устроим, что сам к нам выскочит как миленький. Куда это Саенко
запропастился?
   - Тут я, - донеслось из сеней, - только вошел.
   - Давай, голубчик, сходи-ка вот по поручениям, - Аркадий Петрович  махнул
рукой, приглашая Саенко в комнату.
   - Что за жизнь! - вздохнул Саенко. - Ни тебе поесть, ни тебе  попить,  ни
тебе отдохнуть в тенечке. Таскайся по этакой жаре туда-сюда. Эх,  грехи  мои
тяжкие!
   Перекусив наскоро и вылив на голову ведро воды, Саенко отправился обратно
в  город,  чтобы  к  вечеру  успеть   выполнить   многочисленные   поручения
подполковника Горецкого.
   Феодосия - город небольшой. И все важные учреждения находятся в центре. А
также  магазины,  аптеки  и  почта.  Еще  полиция,  комендатура   и   здание
контрразведки.
   Молодой татарин, что следил за Борисом, по-прежнему стоял напротив дверей
гостиницы. Время  шло  к  трем  часам,  солнце  нещадно  накалило  мостовую,
казалось, что  камни  плавились  в  его  лучах.  Тень  ушла,  и  соглядатай,
измучившись, рискнул покинуть свой пост,  чтобы  выпить  прохладительного  в
кофейне за углом, посчитав, что в этакую жару ни один нормальный человек  не
выйдет из дома. Машинально оглядывая улицу в окно, он вдруг заметил знакомую
фигуру. Сегодняшний коробейник, что привязался к нему утром как банный  лист
с разговорами, шел по улице деловым шагом. Короба у него татарин не  увидел,
зато, приглядевшись, с изумлением заметил  на  нем  военную  форму.  Татарин
протер глаза, думая, что это ему привиделось от жары, но  не  зря  же  битых
полчаса он отвечал на вопросы настырного коробейника - лицо его он  запомнил
очень даже хорошо.
   Саенко специально свернул в переулок, чтобы не идти мимо  гостиницы,  так
надо же было  такому  случиться,  что  именно  в  этом  переулке  находилась
кофейня! Татарин смекнул, что дело нечисто, и осторожно отправился вслед  за
Саенко.  Тот  торопился  выполнить  многочисленные  поручения  подполковника
Горецкого, и не очень глядел по сторонам,  так  что  преследователь  побывал
вместе с ним и  у  здания  контрразведки,  и  у  комендатуры,  и  на  складе
боеприпасов, после чего зоркие  глаза  хохла,  наконец,  приметили  какое-то
движение сзади, и он, не раздумывая,  нырнул  в  ближайший  переулок,  да  и
пропал из вида. Преследовавший же его татарин  побежал  в  гостиницу,  сунул
коридорному денег, чтобы тот  стукнул  в  номер  Бориса.  В  номере,  как  и
предполагал татарин, никого не оказалось. Смуглая от  природы  и  от  солнца
кожа на лице татарина посерела от волнения, он мигом сообразил,  что  курьер
подставной, из контрразведки, и побежал докладывать, но  не  Вольскому,  как
думал Борис, а своим, потому  что  послала  его  следить  за  подозрительным
курьером  ?Милли-Фирка?,  где  давно  уже  перестали  доверять  Вольскому  и
баронессе.

***

   Авдотья Лаврентьевна не спеша возвращалась домой  с  рынка.  Сегодня  она
припозднилась, потому что зашла ещ„ в лавку и купила ситцу. На  душе  у  не„
было  спокойно:  корзинка  с  помидорами,  баклажанами  и  курицей   приятно
оттягивала  руку,  и  она  уже  мысленно  прикидывала,  какой  знатный  ужин
приготовит сегодня для Порфирия Кузьмина. Впервые за долгие годы одиночества
Авдотья испытывала ни с чем не  сравнимое  чувство  замужней  женщины.  Хотя
Порфирий Кузьмич жил  в  е„  доме  не  совсем  по  сердечной  склонности,  а
единственно от безвыходности своего положения, однако, как бы то ни было,  у
не„ в доме появился мужчина, е„ собственный мужчина, и это было приятно.
   Вот и домик показался из-за поворота. Ах  ты,  Господи,  да  что  же  это
такое! Из окна домика валили клубы черного дыма. Батюшки, да никак пожар!
   Вот тебе и гадалка - шла с базара довольная, беды не  чуяла,  самой  себе
предсказать не могла!
   Авдотья бросила  корзину  и  со  всех  ног  кинулась  к  дому:  там  ведь
Порфишенька сердешный взаперти сидит, сгорит же за здорово живешь!
   Охая и причитая, она распахнула дверь. Густой черный дым  наполнил  сени.
Авдотья обмотала лицо краем вышитой темно-красной  шали  и,  очертя  голову,
бросилась в дым. Кашляя и  задыхаясь,  она  вбежала  в  горницу,  отодвинула
сундучок? Снизу уже колотил несчастный Просвирин, потерявший всякую  надежду
на спасение. Авдотья  подняла  крышку  люка,  Порфирий  Кузьмич  бледный  от
страха, с трудом вскарабкался по лесенке, Авдотья подхватила его под руки и,
как малого ребенка, потащила через дым на вольный воздух.
   Выбравшись в сад, она без сил плюхнулась своим немалым весом  на  скамью,
Порфишенька повалился рядом, выпучив глаза и отдуваясь.
   Авдотья же уставилась на дом. Неужели сгорит все, что она  заработала  за
долгие года колодой засаленных карт  и  хорошо  подвешенным  языком?  Сделав
первое, что подсказало ей женское сердце - вытащив из горящего дома любимого
человека (какой-никакой, а все ж таки мужчина), Авдотья  пришла  в  ужас  от
ожидаемых потерь, от утраты хозяйства, достатка, крыши над головой?
   За забором слышался шум, крики, но в садик никто почему-то не входил и  к
дому не приближался. Авдотья вгляделась лучше. Да полно,  пожар  ли?  Что-то
тут не так! Говорят ведь - нет дыма без огня, а тут - дым валит из  окон,  а
огня-то не видать! И жара нет! Что  за  чертовщина  такая.  И  пока  Авдотья
Лаврентьевна изумленно пялилась на свой домишко, Порфирий  Кузьмич,  малость
придя в себя, заподозрил неладное и беспокойно забегал глазами по сторонам.
   И не напрасно.
   В калитку не торопясь входил  представительный  господин  средних  лет  в
форме подполковника? Просвирин  вскочил  было  -  бежать,  но  из-за  домика
выходили уже с двух сторон двое  казаков-донцов?  Порфирий  Кузьмич  ещ„  не
вполне отдышался после перенесенного потрясения. От казаков не  удерешь?  Он
тяжело вздохнул и поднялся навстречу офицеру.
   - Сидите, сидите,  Просвирин,  -  насмешливо  произнес  Аркадий  Петрович
Горецкий. - Вы, должно быть,  от  длительного  сидения  в  подполе  у  мадам
Голосовой совсем обессилели!
   - Ваше благородие, - залепетал Просвирин, - не почему другому,  а  только
сильно испугамшись? С перепугу, значит,  спрятался,  хотел  переждать?  Злые
люди охотятся, хозяина утопили? а мы ничего не знаем, ничего не  видели,  за
что же помирать несвоей смертью?
   - Здорово, Просвирин! - окликнул его веселый голос. - Прокашлялся?
   Просвирин  оглянулся,  и  в  глазах  у  него  потемнело:  он  узнал  того
постояльца, которого месяц назад  подвел  под  убийство,  оставив  в  номере
сонного с мертвецом.
   - Ва-ваше благородие, - заикаясь, пробормотал он.
   - Знаю, ничего не видел, ничего не знаешь, и не ты  мне  кокаина  в  вино
подсыпал, и не ты в салоне про бриллиант узнал, и не ты?
   - Не я! - заверещал Просвирин  и  повалился  в  ноги  Горецкому.  -  Ваше
благородие, злые люди оклеветали, а мы ни сном, ни духом?
   - Берите его, ребята, - обратился Горецкий к казакам, -  скоро  стемнеет,
время дорого.
   Авдотья Лаврентьевна все это время молчала, очевидно,  от  изумления,  во
всяком случае, такое поведение раньше было  ей  совершенно  не  свойственно.
Наконец она слегка оправилась от пережитого шока и огляделась  по  сторонам.
Все рушилось:  у  не„  горел  дом  и  отбирали  любимого  человека.  Однако,
прикинув, что Порфирия Кузьмича она вряд  ли  получит  назад,  раз  за  него
взялась  контрразведка,  Авдотья  решила  сосредоточиться  на  главном.  Она
набрала в легкие побольше дымного воздуха и  приступила  к  подполковнику  с
кулаками.
   - Почто дом пожгли? - визгливо закричала она.
   Однако вместо подполковника у не„  на  пути  оказался  плотненький  такой
хохол с хитро поблескивающими глазками.
   - Тише, тише, хозяюшка, - уговаривал хохол, пытаясь схватить  Авдотью  за
руки, - ничего твоему домишке не сделалось. Шашку дымовую мы  подложили,  ты
уж не обессудь. Выйдет дым, повоняет немножко, и все пройдет. Сама виновата:
нечего всяких сомнительных личностей в подполе прятать.
   Авдотья, успокоившись насчет дома, пришла  в  дикую  ярость,  что  у  не„
отбирают Порфирия Кузьмича, и набросилась на Саенко, норовя вцепиться ему  в
глаза, но он успел отвернуться, так что она только сбила с  него  фуражку  и
мазнула по лицу.
   - Ты, ведьма старая, радуйся, что тебя  в  контрразведку  не  забрали!  -
закричал разозленный Саенко. - Ваше сковородие, что же это  получается,  мне
же ещ„ и от бабы попало!
   - Оставь е„, Саенко, идем уже.
   Через минуту все стихло.  Робко  заглядывающие  во  двор  соседки  видели
только зал