свидание было уговорено?
   - Да полно вам! - девушка с досадой махнула рукой, чуть не погасив свечу.
- Экий вы насмешник!
   - Когда же он к часовне ходил?
   - Да вот как приехал, так вечерком и пошел. Я в окошко выглянула - смотрю
- идет по парку, и прямо к часовне - видно, дорогу знает?
   - И долго он у вас гостил?
   - Нисколько и не побыл. Утром к мечети пошел, а уж оттуда не вернулся.  А
барыня не велели  никому  про  гостей  рассказывать?  ой,  батюшки,  а  я-то
разболталась!
   - Ты не бойся, красавица! - успокоил девушку Борис. - Барыня не узнает. А
только ты мне ещ„ скажи: что за мечеть такая?
   - Что за мечеть? Известно какая - татарская. Татары в ней  Аллаху  своему
молятся?
   - Это я знаю. Где же мечеть та, куда гость ваш ушел?
   - Недалеко. От ворот версту пройти - там мечеть и будет. А вот и  комната
ваша, - девушка отворила скрипучую дверь и провела  Бориса  в  комнату,  вид
которой при слабом таинственном блеске свечи мог действительно вызвать мысли
о привидениях и вампирах.
   Узкое окно, разделенное на мелкие клетки свинцовым переплетом сложного  и
фантастического рисунка, неохотно пропускало лунный свет  и  отбрасывало  на
стены и пол причудливые блики.  Частично  окно  это  было  завешено  темными
тяжелыми шторами, и такие же темные драпировки украшали часть стены  комнаты
и необычно широкую кровать с деревянной резной спинкой.
   Горничная поспешно дернула широкую шелковую ленту возле двери, и  комнату
залил электрический свет.  Все  готические  страхи  моментально  рассеялись.
Действительно, комната была красной - темно-красные портьеры, такие же шторы
на окнах, бордовые штофные обои стен. Вид у комнаты был достаточно  нежилой,
но это Бориса не огорчило. Постель была свежей, и он изрядно устал, так что,
едва девушка закрыла за собой дверь, лег и заснул как убитый.

Глава десятая

   Ковры в тюках, озера из фаянса
   И горы пыльных, беспросветных книг?
   Б. Пастернак. ?Лейтенант Шмидт?

   Борису снилась ранняя  весна.  Он  подъезжал  на  крестьянской  телеге  к
старинному имению своей тетки. Неужели Вари уже нет здесь?
   - Вот, барин, вот они - Горенки! - повернулся к нему  заросший  до  самых
глаз возница. - Дальше уж ты сам иди, мне несподручно.
   Борис спрыгнул с телеги, крестьянин хлестнул свою клячу вожжами и  поехал
своим путем.
   Борис вспоминал эти места. В детстве они жили здесь с сестрой два или три
лета. Вот огромный дуб, посаженный после Полтавского  сражения?  возле  него
нужно свернуть направо, и скоро будет виден господский дом.
   И дом показался. От него ещ„ кое-что осталось - стены были целы  и  крыша
тоже. Окна выбиты все до одного, да и рамы  выломаны.  Двери  разрублены  на
куски - видно, для крестьянских хат они слишком велики, а на дрова неудобны.
   С тяжелым чувством Борис  поднялся  на  крыльцо.  Вот  большой  зал,  где
устраивались званые вечера. На этом рояле Варя играла менуэт Моцарта?  Рояль
разрублен топором. Зачем, зачем это?  Из  той  бессмысленной,  дикой  злобы,
которая овладевает грабителем?  Если  мне  не  унести  эти  вещи,  то  я  их
уничтожу,  чтобы  они  не  достались  никому?  Что  за  дикая,  извращенная,
людоедская логика!
   Узорный паркет весь взломан - искали, что ли, какой-нибудь тайник?
   Вдруг в дальнем конце зала послышались  странные  звуки.  Борис  повернул
голову. К нему, громко цокая копытами по паркету, шла коза.  Из  рта  у  нес
торчали бумажные листы, которые она  ритмично  пережевывала.  Борис  подошел
ближе, наклонился  и  увидел,  что  коза  жует  страницы  французской  книги
восемнадцатого века.
   Случайно уцелело одно из зеркал, и Борис увидел в  нем  дикую  картину  -
разгромленный  зал  усадьбы,  козу,  жующую  французский  роман,   и   себя,
заросшего, грязного, изможденного?

***

   Никто его не будил, Борис проснулся сам, нашел в комнате кувшин с водой и
таз для умывания. Потом он оделся и, с трудом найдя выход, пошел по  саду  к
воротам, никем не остановленный.
   На  солнцепеке  возле  мечети  мирно  беседовали  три  солидных   пожилых
татарина. Борис подошел к ним и, вежливо поздоровавшись, спросил:
   - Вы ведь часто здесь бываете?
   - А как же,  -  ответил  за  всех  седобородый  патриарх,  -  мы  ведь  -
правоверные, мечеть - наш второй дом.
   - А не помните ли вы, случайно,  месяц  назад,  в  начале  августа,  сюда
приходил  господин  лет  тридцати,  в  черно-белой  черкеске,  с  маленькими
усиками? Мне хотелось бы знать, к кому он приходил?
   Татары посовещались и не вспомнили такого господина. Борис их за  это  не
винил - уж больно мало примет он дал, да  и  времени  много  прошло.  Однако
следовало ещ„ раз попытать счастья, потому что было точно  известно,  что  в
мечеть Махарадзе приходил. Что ему там понадобилось?
   Пока Борис оглядывался в поисках нужного человека,  его  самого  тихонько
окликнули. Маленького роста хромой татарин подметал  дорожки  возле  мечети,
он-то и обратился к Борису:
   - Ваше благородие, можно вас обеспокоить?
   Борис подошел к хромому - уж кто-кто, а уборщики и слуги всегда  замечают
больше других.
   - Что ты хотел, любезный?
   Татарин прижал палец к губам и, поманив Бориса за  собой,  пошел,  сильно
хромая, куда-то вбок от мечети.
   - Ты куда это, любезный? - Борис остановился в сомнении.
   - Идемте, ваше благородие, не сомневайтесь! Все вам  сейчас  расскажу.  Я
этого господина в черкеске видел, знаю, зачем он приходил.
   Борис прибавил шагу,  посчитав,  что  хромой  хочет  получить  деньги  за
информацию и для этой цели ведет его подальше от любопытных  глаз.  Уборщик,
хоть и хромал, но шел достаточно быстро. Они  обошли  мечеть,  завернули  за
неказистый домик - должно быть, сторожка, прошли между сараями?
   - Стой! - крикнул Борис. - Дальше не пойду. Говори, что знаешь, а не  то,
- он, движимый неясной тревогой, схватил хромого за плечи.
   Татарин начал вдруг бурно жестикулировать, будто был  глухонемым,  и  так
скривил  свою  физиономию,  что  смотреть  на  него  без   отвращения   было
невозможно.
   Борис хотел было плюнуть и уйти, но в тот самый момент, когда эта здравая
мысль пришла ему в голову, по ней (голове) кто-то ударил так сильно, что  он
утратил контакт  с  окружающей  действительностью,  успев  подумать  только,
какого свалял дурака, позволив уроду-уборщику  заманить  себя  в  ловушку  и
отвлечь внимание дурацкими гримасами.
   Борис пришел в себя от холода. Холод в Крыму летом - явление необычное, и
от удивления Борис открыл глаза. Холодно ему было оттого, что  он  лежал  на
каменном полу. Оглядевшись, Борис  увидел  вокруг  что-то  вроде  запущенной
давно не  посещаемой  часовни  псевдоготического  стиля.  Он  вспомнил,  что
накануне горничная княгини что-то говорила ему насчет часовни?  Стало  быть,
это та самая часовня и есть, где обитают привидения старого барина  и  белой
дамы?
   Борис  попытался  подняться.  Голова  болела,  но  кости  были  целы,   и
значительных повреждений в своем организме  он  не  обнаружил.  Он  встал  и
подошел  к  двери?  Дверь,  естественно,   оказалась   запертой.   Следующим
побуждением было выбраться через окно. Окно было большое,  стрельчатое,  как
полагается, без всяких стекол? но когда Борис осторожно выглянул в него,  то
сразу же отшатнулся: за окном стена  часовни  переходила  в  почти  отвесный
головокружительный  обрыв,  уходивший  прямо  в  море.  По  обрыву   кое-где
цеплялись корнями  чахлые  кустики,  море  снизу  Борис  не  видел,  но  оно
напоминало о себе грозным шумом.
   Он отважился высунуть голову  подальше  и  увидел,  как  подножие  обрыва
бесконечным приступом берут волны  в  белых  казацких  папахах  бурунов.  Он
осторожно пытался просунуть голову обратно, чтобы  не  порезаться  остатками
стекол, застрявших в  раме.  Фуражка  зацепилась,  е„  подхватило  ветром  и
понесло вниз. На середине обрыва она застряла в ветках колючего куста.
   Борис с грустью подумал, что он не птица. Снова вернувшись  к  двери,  он
дергал е„  так  и  этак,  но  дверь  была  невероятно  крепка  и  совершенно
непоколебима. Он обошел все помещение и не нашел  больше  никаких  дверей  и
лазеек. Он не знал, что за люди оглушили его и заперли в часовне, мог только
догадываться, что тут не обошлось без хромого уборщика, которого он встретил
у мечети. Причиной нападения, безусловно, были расспросы о  Махарадзе.  Хуже
всего была  неизвестность.  Вряд  ли  его  заперли  здесь  просто  так,  без
дальнейших планов,  очевидно,  скоро  эти  люди  вернутся,  и  тогда?  Борис
поежился.
   Он поднял голову и осмотрел верхнюю часть  стен  и  потолок  часовни.  По
верху стены шла узкая декоративная галерейка, изображавшая хоры  готического
собора. Еще выше, под самым сводом, было маленькое круглое слуховое  окошко,
которое выходило не в сторону моря, так что небольшой шанс  выбраться  через
него все же был. Борис решил попытать счастья, потому что больше ему  ничего
не оставалось.
   Он встал на подоконник, стараясь не смотреть  в  окно,  чтобы  голова  не
закружилась от вида бездонной пропасти. С подоконника он переставил ногу  на
окружающую окно  декоративную  лепнину,  уцепился  пальцами  за  щель  между
каменными плитами и начал медленно, вершок за вершком, карабкаться по стене.
Его целью была галерейка - по ней он рассчитывал без особого труда добраться
до слухового окна.
   Прежде Борису не случалось лазать по скалам, и подъем  по  стене  давался
ему с огромным трудом. То одна, то другая нога соскальзывали  с  неровностей
кладки, и он изо всех сил  вцеплялся  в  стену  пальцами.  Пальцы  были  уже
исцарапаны в кровь, когда  ему  наконец  удалось  зацепиться  за  балюстраду
декоративной  галереи.  Напрягая  последние  силы,  он  влез  на  галерею  и
отдышался. Галерея была слишком узкой, чтобы по  ней  можно  было  идти,  но
ползти по ней было гораздо легче, чем карабкаться по отвесной стене.
   Борис дал короткий отдых утомленным мышцам  и  собирался  уже  продолжить
движение к слуховому окну, как вдруг услышал звук ключа, поворачивающегося в
замке. Он застыл и покрылся холодным потом. Это возвращались те,  кто  запер
его здесь, предварительно оглушив!
   Одно было хорошо: то, что он успел  добраться  до  галереи.  Если  бы  он
карабкался сейчас по стене, то, услышав леденящий душу  звук  открывающегося
замка, неминуемо бы сорвался. Да и на стене его тут же  заметили  бы.  Узкая
галерейка хоть и плохо, но скрывала распластавшегося на ней человека,  кроме
того, на руку ему было то, что он находился на стене  прямо  над  окном,  то
есть в хуже всего освещенном  месте  часовни.  Косые  вечерние  лучи  солнца
лились из окна и слепили людей в часовне.  Они  не  давали  рассмотреть  как
следует стену, да вошедшим и не приходило в голову  е„  рассматривать.  Зато
Борис очень хорошо их видел.
   Их было трое: один - тот самый хромой уборщик, который заманил  Бориса  в
ловушку, второй - рослый, плечистый, с выбритой наголо  головой.  Под  кожей
оголенных рук перекатывались, как  змеи,  мускулы.  Бритая  голова,  смуглая
кожа, миндалевидный  разрез  темных  глаз  выдавали  в  нем  тоже  татарина,
старинного хозяина благословенной Тавриды.
   Третий человек, судя по одежде и повадкам, был русский.
   - Ну и где этот ваш шпион? -  язвительно  спросил  по-русски  господин  в
белой шляпе.
   Татары  переглянулись  и  горячо  заспорили  на   своем   языке.   Потом,
обернувшись  к  худощавому  господину,  вспомнили,  что   он   не   понимает
по-татарски, и уборщик сказал:
   - Здесь мы его оставили,  когда  за  тобой  пошли.  Куда  он  мог  отсюда
подеваться? Дверь заперта, из окна не выбраться, там - обрыв?
   Худощавый  господин  подошел  к  окну.  Некоторое  время  он  внимательно
всматривался в кусты на обрыве, потом обернулся к татарам и сказал:
   - Здесь он и выпорхнул. Только крыльев-то у него нету, вот и сорвался.
   Татарин плечом оттер его от окна и сам уставился вниз. Видимо, он заметил
фуражку Бориса, зацепившуюся за куст и подтвердил вывод русского:
   - Разбился, и концы в воду. Все равно мы его прикончить собирались, а так
он сам прыгнул, хлопот меньше?
   - Удивительно  только,  как  это  барчук  на  верную  погибель  полез?  -
задумчиво проговорил уборщик, тоже подходя к окну. - Ума, что  ли,  лишился?
Видно, ты его, Керим, так по башке огрел, что все мозги вышиб!
   - Кто же его знает? - Керим пожал широкими плечами. - Может,  думал,  что
все равно пропадать, так хоть на вольный свет вылезти напоследок?
   - Ладно вам, - прервал их русский, - разбился, так и черт  с  ним,  забот
меньше. Скажите лучше, когда вы его тащили, вас никто не видел?
   - Нет, господин Вольский, - ответил за обоих  мусульманин-уборщик,  -  мы
его в мешок засунули, будто барашка, так и то  хоронились,  несли  задами  в
зарослях, а к этой часовне вовсе никто не ходит, боятся  все.  Говорят,  что
здесь нечисто.
   - Разумеется, нечисто, -  усмехнулся  Вольский.  -  Здесь  вы  с  Керимом
хозяйничаете, а вы похуже всякой нечисти будете.
   - Ты так не говори, господин, - зло прошипел Керим, - мы не злодеи, мы  с
дядей Мустафой дело делаем, угодное Аллаху, и с нечистым не знаемся!
   - Ладно уж,  не  обижайтесь,  воины  Аллаха,  -  примирительно  заговорил
Вольский, - у нас с вами дел много, на ссоры  времени  нет.  Кто  такой  был
шпион, зачем он приходил  -  теперь  уж  не  узнать,  завтра  новый  человек
приезжает, взамен прежнего, убитого.  Встретите  его  в  южной  бухте  после
полуночи, ваши татары его привезут.
   - Не на ?Пестеле? теперь? - переспросил Керим.
   - На ?Пестеле? опасно, опять выследить могут? Встретите нового -  скажете
- салон в четверг, пароль ?В Петербурге сейчас уже  осень?.  Ответ  -  ?А  в
Константинополе ещ„ жарче, чем здесь?. Запомнил?
   - В Петербурге уже осень, - повторил Керим.
   - В Петербурге сейчас уже осень, -  поправил  Вольский,  -  в  пароле  ни
одного слова нельзя переврать.
   - Хорошо, запомнил.
   - Пора расходиться, пока меня не хватились. Я первым уйду,  чтобы  нас  с
вами не видели.
   Вольский первым  покинул  помещение,  за  ним  ушли  татары,  оставив,  к
великому облегчению Бориса, дверь незапертой. Борис осторожно  перевел  дух.
Все это время он боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего присутствия,  и
все тело его страшно затекло. Выждав для верности некоторое время, он  начал
осторожно спускаться по стене. Спуск оказался ещ„ сложнее, чем подъем  -  он
не видел, куда ступать, и при каждом крошечном шажке долго  шарил  по  стене
ногой в крепком английском ботинке.
   Наконец он добрался до лепнины, окружающей окно. Здесь дело пошло  легче,
и вскоре он уже спрыгнул с подоконника на пол.
   Осторожно открыв дверь часовни, Борис выглянул  наружу.  К  часовне  вела
широкая полузаросшая тропа среди неухоженных кустов.  Идти  прямо  по  тропе
было опасно - там его могли  заметить,  поэтому  Борис  пошел  сквозь  кусты
позади часовни, рассчитывая, что парк не слишком велик и рано или поздно  он
выберется за его пределы.
   Почва пошла под уклон. Борис уже не шел, а  бежал,  то  и  дело  хватаясь
руками за кусты, потом споткнулся и кубарем покатился  по  склону  в  овраг.
Камни и колючки царапали тело. Одежда рвалась на глазах.  К  счастью,  овраг
оказался не слишком глубоким, и Борис докатился до  его  дна  без  особенных
повреждений, но шлепнулся на дне в неглубокую лужу соленой воды - видимо, во
время прилива сюда доходили морские волны.
   Отплевавшись от попавшей в рот соли, Борис  побрел  по  оврагу  и  увидел
поднимающуюся вверх тропинку. С трудом поднявшись, - силы уже оставляли его,
- он оказался на полянке, скрытой от татарских и вообще от любых  любопытных
глаз. Сидя на траве, он дождался темноты и восхода луны.
   Рассвет Борис встретил, плетясь  по  дороге  в  город.  Море  шумело  под
обрывом, но Борису страшно было смотреть вниз. Все тело болело, как будто по
нему проскакал конный корпус генерала Врангеля. В ссадины и царапины  попала
морская  вода,  и  теперь  они  нестерпимо  зудели.  Одежда  превратилась  в
лохмотья. Голова гудела, как чугунный котел. С усилием переставляя ноги,  он
шел и шел, загребая пыль у обочины дороги. Его обгоняли телеги  и  татарские
арбы, наполненные всевозможной провизией, - крестьяне из пригородов ехали на
базар. Борис и не пытался попроситься на  телегу  -  лошади  при  виде  него
шарахались, начинали хрипеть и  косить  глазом.  Так,  следуя  за  телегами,
добрел он до базара. Нужно было миновать торговые ряды,  потом  крестьянские
обозы, потом пройти через весь город и только тогда свернуть  к  Карантинной
слободе. Хотелось есть и пить, у него не было во рту ни крошки со вчерашнего
утра.
   Мужик с корзиной натолкнулся на Бориса, оступился и чуть не  уронил  свой
груз. Не оглядываясь, он выругался. Борис счел за лучшее не связываться,  уж
очень гудела голова. Он  присел  в  тени  чьей-то  телеги  и  вдруг  услышал
знакомый говорок:
   - Ох и подлый же народ эти татаре! Я ему давеча говорю: давай этот кавун!
И какая ему разница? Так норовит подсунуть другой! А если я этот наметил?  И
желаю получить! Так все равно не тот подсунул! Ох и подлая же нация?
   - Саенко! - хрипло крикнул Борис и закашлялся от попавшей в горло пыли. -
Саенко, братец, как же хорошо, что ты мне попался!
   Саенко собственной персоной изумленно воззрился  на  грязного  оборванца,
что чуть ли не кинулся ему на шею. Потом он снял фуражку, вытер потный  лоб,
после чего в глазах его появилось осмысленное выражение.
   - Батюшки! - закричал он. - Борис Андреич! Эк вас разобрало-то! Откуда  ж
вы в таком, извиняюсь, расхристанном виде идете? Где ж вас, прошу  прощения,
черти драли? - добавил хитрый хохол вроде бы сочувственно, но Борис заметил,
что глаза его ехидно поблескивали.
   - Ох, Саенко, вези ты меня скорее домой, сил  моих  нет  больше.  Аркадия
Петровича застанем ли?
   - Как не застать, дома они, кофий пьют, это я с утра  пораньше  на  рынок
вышел.
   Саенко крикнул фаэтон. Подкатил расхлябанный экипаж, возница покосился на
Бориса, но ничего не сказал, внимая грозному взгляду Саенко.
   - А мы уж с его сковородием думали, куда  это  вы  подевались?  -  болтал
Саенко по дороге. - Уж не завелась ли, думаем, у него зазноба? Ночки темные,
а кровь молодая, горячая?
   - Ту зазнобу, у которой я ночевал, давно на том свете ждут не дождутся, -
в сердцах сказал Борис, вспомнив старуху-княгиню.
   Не понравилось ему, как спровадила она его быстро,  как  только  услышала
фамилию Махарадзе. Даже в лице переменилась. Определенно неспроста  это.  Но
настырно лезущий в уши голос Саенко  мешал  думать,  и  Борис  откинулся  на
сиденье, прикрыв глаза.
   Горецкий, увидев  Бориса,  только  поднял  брови,  зато  Марфа  Ипатьевна
всполошилась не на шутку. Она провела Бориса в свою комнату, усадила к свету
и долго вытаскивала  колючки  и  смазывала  многочисленные  ранки.  Борис  с
удовольствием отдался е„ заботам. Так продолжалось до тех пор, пока  Аркадий
Петрович не крикнул в открытую дверь:
   - Да будет уже вам, Марфа Ипатьевна! Он же не ребенок  малый,  подумаешь,
занозы.
   Как ни был измучен Борис, он все же удивился, услышав в голосе  Горецкого
недовольные нотки. Хозяйка тотчас послушно собрала свои склянки и  отпустила
Бориса. Когда умытый и переодетый в чистое он вошел  в  кухню,  его  ожидала
большая кружка молока и два ломтя хлеба.
   - Ну-с, Борис Андреевич, извольте рассказать подробно, где вы  пропадали?
- Горецкий был строг.
   Борис жевал хлеб, не торопясь,  обдумывая,  что  рассказывать  Горецкому.
Если рассказывать все по порядку, то, во-первых, это займет много времени, а
во-вторых, он во всей  истории  предстает  форменным  олухом.  Сам  позволил
заманить себя в ловушку. Тем не менее он  добросовестно  пересказал  Аркадию
Петровичу все свои приключения, начиная со вчерашнего утра, когда отправился
на пристань встречать пароход ?Пестель?.
   - Открылись вы старому капитану зря,