ещ„ будет время подумать.  Ясно
одно: теперь со всеми он будет разговаривать только с позиции силы. Никто не
посмеет его бить, издеваться над ним, Борис Ордынцев этого не допустит.
   Так прошло четыре дня.  В  свободное  время  мальчишка-грек  учил  Бориса
метать нож. Он закрепил на наружной стене крошечной каютки старый  бурдюк  и
метал нож по-разному, но результат был всегда один - нож аккуратно  протыкал
лохмотья бурдюка и вонзался в дерево. У Бориса долго не  получалось,  но  он
тренировался упорно и наконец дождался  от  мальчишки  одобрения.  Спиридон,
глядя на их занятия, только посмеивался.

***

   В наступающих сумерках греки высадили его на том же  месте  феодосийского
берега, откуда три нецели назад бежал он в смятении, избитый штабс-капитаном
Карновичем и гонимый всеми. Борис  вскарабкался  вверх  по  круче,  торопясь
преодолеть опасное место до наступления полной темноты. Он сам удивился, что
нашел верную дорогу в Карантинную слободку, хотя и шел этим путем всего один
раз в сопровождении татарчонка Ахметки.
   Вот показалась водокачка, смутно различимая на фоне  темнеющего  неба,  а
вот и нужный дом.
   Борис зашел с  подветренной  стороны,  чтобы  собака  раньше  времени  не
подняла шум. Ему повезло, он вдруг услышал, как отворилась дверь  в  доме  и
голос Саенко пробормотал что-то.
   Кобель тявкнул неодобрительно, учуяв Бориса, но Саенко не обратил на  это
внимания. Он отворил дверь калитки  и,  крикнув  в  дом:  ?Марфа,  запри  за
мной!?, зашагал деловито по улице.
   "Ох, эти женщины, - думал Борис, проскальзывая в открытую калитку, -  так
ведь кого угодно впустят, а потом будут ахать и охать, ограбили, мол??
   Хозяйка показалась на крыльце, привлеченная злобным лаем собаки.
   - Кто там?
   - Я это, Марфа Ипатьевна, - Борис возник перед ней  неожиданно,  так  что
она вздрогнула, - не забыли ещ„ меня?
   - Помню, - медленно ответила женщина. - Как рана твоя, зажила?
   - Вам спасибо, здоров. Что же в дом не приглашаете, или боитесь  меня?  -
настойчиво спрашивал Борис.
   - Чего мне тебя бояться? - спокойно, но несколько  настороженно  ответила
женщина.
   - Верно, ничего я вам плохого не сделаю. Хочу вот только  с  квартирантом
вашим побеседовать по душам. Есть у меня,  что  ему  рассказать,  да  и  его
послушать хочется.
   - Заходите, - неохотно посторонилась хозяйка, - он скоро придет.
   Борис шагнул за ней в  кухню,  сел  на  знакомую  лавку,  оглядываясь  по
сторонам.
   - Где же ваш татарчонок?
   - Сбежал верно, - ответила женщина, - не сиделось  ему  на  одном  месте.
Умыться не хотите ли?
   Борис потрогал  щеки,  на  которых  скрипела  пыль  пополам  с  солью,  и
согласился. Он вышел в  сени  к  рукомойнику  и  вдруг  увидел  в  осколочке
зеркальца, прислоненного  к  полочке,  отражение  Саенко  с  занесенным  над
головой здоровым поленом. В ту же секунду Борис уронил мыло  и  нагнулся  за
ним ещ„ быстрее, чем мыло упало на пол. Саенко по инерции сделал шаг вперед,
но там, куда он целил поленом, не было ни головы врага,  ни  вообще  никаких
частей его тела.
   Борис изо всех сил дернул Саенко за ноги, и тот грохнулся на пол,  сметая
за собой рукомойник и ещ„ какой-то скарб, стоящий в сенях.
   Кряхтя и охая, потирая ушибленные места, Саенко поднялся  на  ноги,  и  в
лицо  ему  глянули  три  дула.  Одно  действительно   было   дулом   нагана,
направленного прямо Саенко в грудь, а два других при ближайшем  рассмотрении
оказались глазами Бориса.
   - На кухню, - сказал Борис, почти не разжимай губ, но Саенко его понял.
   Марфа Ипатьевна отнеслась к происшедшему довольно спокойно, не визжала  и
не пыталась подсчитывать ущерб. Ничуть не  обманываясь  виновато-растерянным
видом Саенко, Борис кивнул ему на лавку, а сам сел напротив.
   - Экий ты, сразу драться, - обиженно сопя, завел разговор хитрый Саенко.
   - А ты ко мне по-хорошему, с поленом, - прищурился Борис.
   - И что будем делать? - спросил Саенко. - Я, между прочим, по делу шел  -
его высокородие встречать. В темноте-то  мало  ли  что  может  случиться,  а
коляска до слободы не довезет?
   - Вот и шел бы по своему делу, - подала голос Марфа Ипатьевна, -  чего  ж
вернулся?
   - Неспокойно мне что-то показалось, - признался Саенко. - Но ты не думай,
что я так сидеть буду, когда господин подполковник  сюда  придет.  Я  его  в
обиду не дам.
   - Не ?ты?, а ?ваше благородие, господин Ордынцев?! - жестко сказал Борис.
- А с подполковником мы сами разберемся, без твоей, брат, помощи.
   - Да, ну и как же вы, ваше благородие, в Батуме побыли?  -  Саенко  решил
сменить тактику. - Что-то недолго погостили.
   - А я в Батум не в гости ездил, - буркнул Борис.
   - Да, очень Аркадий Петрович за вас переживали?
   И, поскольку Борис эту тему не поддержал, Саенко продолжал  преувеличенно
весело:
   - Да и что там, в Батуме-то хорошего?  Одни,  прости  Господи,  нехристи?
Турки там, или ещ„ кто. Здесь, в Крыму, все-таки к  России  ближе.  Конечно,
татаре тут, но это не то что турки.
   - Хорошо у татар здешних хозяйство, - бойко сыпал  скороговоркой  Саенко,
поглядывая на Бориса. - Сразу  дом,  небольшой,  ладненький,  с  галереечкой
такой. Горница в доме невысокая, в стене печь не печь - навроде шкаф такой -
это баня ихняя домашняя. По стенам лавки, коврами пестрыми все  крытые  и  с
подушками мягкими. На потолке, по веревочкам - вышивки развешаны. Посуда вся
медная, как золото, горит. Хорошо так в доме кофеем пахнет.  Жена  ходит  на
тихих туфлях, вся в кисею замотана, только глаза черные видать, и думается -
что красавица она, - тут Саенко покосился на хозяйку,  но  та  и  бровью  не
повела. - А за домом сразу ручеек журчит, для тени виноградный куст разведен
по решеточкам и кисти тяжелые, синие висят, сами в рот просятся. И над  всем
домом, над всем садом орех стоит - до того велик, до того зелен и  развесист
- прямо как дуб столетний в России. А выгляни за низенький такой заборчик  -
и весь тебе белый свет налицо, и море синее без края?
   Не случайно хитрый хохол забалтывал Бориса,  прислушиваясь  к  тому,  что
происходило на улице. Вот едва слышно скрипнула калитка, Саенко вскочил?
   - Сидеть! - рявкнул Борис, как выстрелил, и Саенко  опустился  на  лавку,
обалдело хлопая глазами.
   Калитку  оставили  не  запертой,  и  Горецкий  возник  на  пороге  кухни,
удивленно сверкая пенсне.
   - Борис Андреевич,  голубчик!  -  неподдельно  обрадовался  он,  окидывая
взглядом  всю  живописную  компанию.  При  виде  револьвера,   кстати,   его
собственного, он поднял брови.
   - Пройдемте, Аркадий Петрович, в комнату, поговорим. Только учти, Саенко,
если опять, как в прошлый раз, вдруг из контрразведки кстати  подоспеют,  то
мне в Батум бежать больше не надо. И в контрразведку я ни за что не  попаду.
Наган  у  меня  заряжен,  устрою  тут  пальбу,  как  бы  вас  ненароком   не
подстрелить, - Борис перевел наган на Горецкого.
   - Так-таки и выстрелите, Борис Андреевич? - Горецкий уселся в комнате  на
стул и с любопытством приглядывался к Борису.
   - Не скажу, что мне это будет приятно, - честно ответил Борис, - но  рука
у меня не дрогнет. Жизнь, знаете ли, научила.
   - М-да, быстро же вы переменились, - пробормотал Горецкий.
   - Дело давно к тому шло. Надоело, как зайцу,  от  каждого  шума  в  кусты
прятаться. И не понравилось мне, что вы из  меня  подопытную  мышь  сделали.
Знаете, как ученые, - засунут мышь в лабиринт, а сами смотрят, куда животное
побежит, и потом научные теории разрабатывают. Так и  подполковник  Горецкий
вспомнил годы преподавания в университете и решил посмотреть,  куда  же  его
бывший студент господин Ордынцев из  Батума  побежит.  И  не  врет  ли  оный
Ордынцев насчет того, что совесть его чиста, и что к убийству агента  он  не
имеет никакого отношения, и что ни одного знакомого турка у него нет.
   - Верно, - улыбнулся Горецкий. - А вы что же думали, что я вам  на  слово
поверю? И не забыли ли вы, Борис Андреевич, что из  контрразведки-то  я  вас
все же вытащил? И кстати, в Батуме должны были вас встретить, конечно,  если
бы вы и вправду оказались не связанным с турками. Только греки все карты мне
спутали, - высадили вас в другом месте.
   -  Ну-ну,  -  усмехнулся  Борис,  -  тактика  не   новая.   Контрразведка
деникинская всегда так делает. И не пришло вам в голову, что до Батума мы  с
греками могли просто не доплыть - всякое в пути случается?
   - Верно, - согласился Горецкий. - Вот что, Борис Андреевич, давайте-ка мы
с вами предположим, что оба мы - порядочные люди, что я, устроив  вам  побег
из контрразведки, действительно хотел этим дать вам  шанс.  Я  же  со  своей
стороны готов поверить, что вы - не турецкий шпион, если вы представите  мне
в этом доказательство.
   - А с чего вы взяли, что у меня есть доказательство?
   - А иначе зачем бы вы вернулись? Ну,  рассказывайте,  я  вас  внимательно
слушаю.
   И спрячьте же наконец револьвер, а то Саенко на кухне волнуется.
   - Распустили вы Саенко, - буркнул Борис, но револьвер убрал,  потому  что
Горецкий нисколько его не боялся.
   Открылась дверь, и Марфа Ипатьевна внесла на подносе  графинчик  водки  и
немудреную закуску. Бесшумно накрыв на стол, она  удалилась,  обменявшись  в
дверях  взглядом  с  Борисом.  Глаза   е„   блестели   по-молодому.   Увидев
топтавшегося в дверях Саенко, она низко наклонилась, чтобы скрыть улыбку.
   Мужчины выпили, после чего Борис откашлялся и рассказал Аркадию Петровичу
про то, как он нашел под кроватью в гостинице  ?Париж?  карточку  с  адресом
кофейни Сандаракиса, как встретился в кофейне с Исмаил-беем и как того убили
прямо, можно сказать, у Бориса на глазах.
   - Исмаил-бей работал на англичан,  перед  смертью  он  успел  мне  только
сказать, что это он послал Махарадзе со списком в Феодосию, и что тридцатого
июля Махарадзе сел на пароход ?Пестель?, который курсирует между Феодосией и
Батумом.
   - Ну, и дальше? - Горецкий внимательно смотрел на Бориса через пенсне.
   - Дальше Исмаил-бея  убили,  а  я,  волею  случайности,  спасся  из  того
подвала, где пытались подставить меня, как и здесь, в Феодосии.
   - Убийцу Исмаил-бея не нашли? - живо спросил Горецкий.
   - Нашли, - медленно ответил Борис. - Вам придется поверить мне на  слово,
потому  что  подробности  я  рассказывать  не  буду.   Убийца   выдал   себя
неосторожным словом. Его нашли и наказали.
   - И кто же это сделал? - прищурился Горецкий.
   - Это сделал я, - ответил Борис. - Я зарезал его вот этим ножом.
   -  Отличная  сталь!  -  заметил  Аркадий   Петрович.   -   Но   позвольте
поинтересоваться, кто же убил Исмаил-бея?
   - Некий господин Вэнс.
   - Как вы сказали? - встрепенулся Горецкий. - Вэнс убит?
   - Вне всякого сомнения, - невозмутимо ответил Борис.
   - Вэнс - в Батуме личность известная, - бормотал Горецкий.
   - И у него в бумажнике я нашел вот это письмо, - продолжал  Борис,  держа
открытку в руках, но не давая е„ Горецкому. - А  теперь,  Аркадий  Петрович,
давайте заключим соглашение. Я отдаю вам это открытое письмо, на котором  вы
сможете опознать почерк предателя, служащего в контрразведке, а вы мне - мой
паспорт. И ещ„ вы сообщаете  мне  сведения  о  местонахождении  моей  сестры
Варвары Ордынцевой. После этого мы  с  вами  сердечно  прощаемся,  и  каждый
начинает заниматься своим делом: вы - выводить на чистую воду предателя, а я
- искать сестру.
   - Видите ли, в чем дело, голубчик,  -  Горецкий  не  отрывал  взгляда  от
письма, - о местонахождении вашей сестрицы мне ничего не  удалось  выяснить.
Как в воду канула. И семейства этого, Романовских, что  якобы  е„  взяли  на
попечение, нет в Крыму, и куда делись - неизвестно. Послал я запрос в Одессу
- возможно, туда их занесло. Так что у меня к вам  предложение,  -  Горецкий
оторвал глаза от письма и поднял их на Бориса, - давайте с вами сотрудничать
временно, пока ответ из Одессы не пришел.
   "И пока ты не проверишь все то, что  я  тебе  тут  рассказал,  -  подумал
Борис, - и про Вэнса, и про Исмаил-бея??
   Он молча протянул Горецкому почтовую открытку, тот впился в не„ глазами.
   - Очень, очень интересно, - бормотал он. - Несомненно шифр, причем весьма
легкий. Стало быть, сношение это у них было экстренным, в  противном  случае
предусмотрели бы более сложный шифр. Такое впечатление,  что  человек  Вэнса
сам в растерянности от  убийства  Махарадзе.  Очень  мне  это  не  нравится?
Значит, Борис Андреевич, сегодня отдыхайте, а завтра с утра -  пожалуйте  со
мной в контрразведку, будем искать предателя.

***

   Наутро в кабинете  Горецкий  внимательно  ещ„  раз  рассмотрел  открытку,
поднес е„ к лампе.
   - Да, - сказал он уверенно, - этот почерк мне знаком.
   Затем он отпер своими ключами  сейф,  достал  оттуда  журнал,  в  котором
отмечались дежурные  офицеры  контрразведки,  и  несколько  минут  сравнивал
открытку с записями в журнале. Потом он поднял утомленные глаза,  решительно
захлопнул журнал и встал.
   - Борис Андреевич, прошу вас,  пройдите  на  какое-то  время  в  соседнюю
комнату - я не хочу, чтобы вас заметили раньше времени.
   Борис неохотно поднялся и зашел  в  тесную  комнатку,  которая  по  своим
размерам напоминала скорее шкаф. Там с  трудом  помещался  колченогий  стул.
Борис присел и стал ждать. Ему был слышан каждый звук из кабинета Горецкого.
   Аркадий Петрович распахнул дверь в коридор и приказал  вестовому  вызвать
дежурного офицера. Через несколько минут в кабинете раздались шаги, и  Борис
услышал ненавистный голос штабс-капитана Карновича.
   - Людвиг Карлович, голубчик, - сугубо по-штатски  обратился  к  вошедшему
Горецкий, - не в службу, а в дружбу найдите поручика  Ковалева  и  приведите
его ко мне.
   - Слушаюсь, ваше высокоблагородие! - уставной ответ  Карновича  прозвучал
резким контрастом просьбе подполковника.
   Борис сидел в томительном ожидании, привалившись к стене.  Ему  непонятно
было, зачем Горецкий заставил его подслушивать, но, судя по  всему,  Аркадий
Петрович хотел именно этого, была у него своя игра.
   Минут через десять в кабинете снова послышались шаги, раздался незнакомый
голос.
   - Вызывали, господин подполковник?
   - Да, господин поручик,  -  ответил  Горецкий  сухо,  -  не  изволите  ли
взглянуть на эту запись. Не ваша ли это рука?
   Борис услышал шуршание страниц и затем удивленный голос:
   - Нет, ваше высокоблагородие, не моя!
   - Людвиг Карлович, голубчик, взгляните, как на ваш взгляд - не его?
   Видимо, Карнович подошел к столу и нагнулся над журналом.
   - Затрудняюсь? это ведь, господин подполковник?
   - Да, голубчик, это ведь ваша рука. Объясните,  милейший,  каким  образом
тот же самый почерк видим мы на этом открытом письме?
   Борис услышал в соседней комнате  глухой  звук  удара,  короткий  хриплый
крик, звук падающего тела и властный окрик Горецкого:
   - Вестовой!
   В ту же секунду Ордынцев распахнул дверь и ворвался в кабинет  Горецкого.
Там он увидел картину, достойную кисти баталиста.
   Рослый мужчина в красно-черной  форме  корниловского  полка,  с  погонами
поручика, лежал на полу,  издавая  слабые  стоны.  Из  его  разбитой  головы
сочилась кровь. Возле стола боролись Горецкий  и  Карнович  -  штабс-капитан
пытался вырвать у Горецкого револьвер. Борис в один  прыжок  оказался  возле
борющихся и с размаху ударил Карновича в челюсть.  В  этот  удар  он  вложил
воспоминания о своем первом допросе в феодосийской контрразведке, и,  должно
быть, воспоминание оказалось  достаточно  ярким,  потому  что  штабс-капитан
отлетел на другой конец комнаты и, съехав спиной по стене, устроился на полу
в явном нокауте, как называют такое положение спортивные англичане.
   Дверь кабинета распахнулась, и на пороге показался запыхавшийся вестовой.
   - Двоих солдат сюда и фельдшера! - отрывисто приказал Горецкий.
   Через несколько  минут  фельдшер  хлопотал  над  поручиком  Ковалевым,  а
солдаты поднимали очухавшегося Карновича.
   - Ну что поручик? - сокрушенно спросил Горецкий.
   - Ничего, мужчина он крепкий, рана заживет, вскоре будет как огурчик.
   - За это я его и выбрал, - Горецкий снял пенсне и  протер  переносицу.  -
Неудобно перед человеком, пострадал ни за что. Видно, врасплох его  Карнович
застал, а я-то думал, что он сумеет удар отбить? Вижу,  Борис  Андреич,  что
хотите объяснений, - обратился он к Борису, хотя тот стоял молча.  -  Сейчас
все разъясню, вот только с этого иуды допрос снимем?
   Карнович уже пришел в себя. Он стоял между солдатами и злобно косился  на
Бориса.
   - Ничего я вам не скажу, - воскликнул он истерическим высоким голосом.
   -  Скажете,  милейший,  скажете,  -  в  голосе  Горецкого  под  наигранно
дружелюбной интонацией звучал металл. - Посидите сутки в камере без  кокаина
- все скажете.
   Карнович грязно выругался.
   - Вас ведь, Карнович, турки, верно, на кокаин и купили? Вы  ведь  русский
человек с католическими шляхетскими добавками, никаких мусульманских  корней
не имеете, следовательно, возможны  или  -  деньги,  или  -  шантаж.  Или  -
наркотики? Уведите его!  -  обратился  он  к  солдатам.  -  Да  как  следует
обыскать, чтобы никакого кокаина в камеру не пронес!
   Солдаты с Карновичем двинулись к двери, но на пути у них стоял Борис.
   - Моя бы воля, - сказал он Карновичу, усмехаясь, - я бы  тебе  и  воды  в
камере не давал, но господин подполковник гуманист, на такое  не  пойдет.  А
так бы быстрее дело вышло?
   - Мало я тебя на допросе бил, - прошипел Карнович, -  нужно  было  вообще
изувечить.
   - А ты, борода, - обратился Борис к одному из солдат, узнав в нем  своего
знакомого - вредного Митрича, - головой ответишь, если  арестованный  сбежит
или что в камере над собой  сделает.  Ремень  у  него  отобрать,  шнурки  от
ботинок  и  все  такое  прочее.  Если  что  не  так  -  своими  руками  тебя
расстреляю?
   - Слушаюсь, ваше благородие! - рявкнул Митрич, скосив глаза на Горецкого.
   Тот молча кивнул, подтверждая слова Бориса.
   - Однако, - проговорил он, когда солдаты  увели  Карновича,  -  обещания,
голубчик, нужно выполнять. Если что не так, придется вам с  этим  солдатиком
разбираться.
   - Бросьте, подполковник, эти интеллигентские замашки, - разозлился Борис.
- Вам нужно быстрее с  этим  делом  покончить,  а  вы  тянете,  сутки  ждать
собираетесь.
   - Не думаю, - невозмутимо  ответил  Горецкий,  -  что  Карнович  протянет
сутки, он и нескольких часов без кокаина не протянет.  Так  что  вечером  мы
сможем задать ему все интересующие нас вопросы.
   Кабинет Горецкого опустел, Борис остался  с  глазу  на  глаз  с  Аркадием
Петровичем.  Он  поглядывал  на  подполковника,  который,  в  свою  очередь,
задумчиво разглядывал карту дислокации войск. Наконец, прервав  затянувшееся
молчание, Горецкий заговорил:
   - Открытое письмо, которое вы  привезли,  -  это,  выражаясь  юридическим
языком, - косвенная улика. Строго говоря,  она  ничего  не  доказывает.  Да,
почерк, безусловно, Карновича, но содержание письма совершенно  безобидно  -
возможно, и правда какая-нибудь графиня прибыла  третьего  и  скончалась  от
инфлюэнцы. В  Крыму  сейчас  собрался  такой  человеческий  муравейник,  что
уследить за всеми затруднительно. Посему единственной  возможностью  уличить
Карновича было - заставить его раскрыться, выдать себя  самому.  Впрочем,  с
ним это проще, чем с кем-нибудь другим. Он - кокаинист, поэтому вполне собой
не владеет, неуравновешен, легко срывается. На это и был мой расчет.
   - А для чего вы пригласили поручика Ковалева?
   - Это - психология, дорогой мой, важнейшая наука для  человека,  имеющего
дело с раскрытием преступлений? А  мы  ведь  с  вами  -  юристы,  значит,  к
раскрытию преступлений причастны.
   - Сейчас, в такое время? - начал Борис  недовольно,  но  Горецкий  быстро
прервал его:
   - Преступления, голубчик, совершаются всегда, и в такие  роковые  моменты
истории их становится только больше - люди, к сожалению, таковы, что если за
ними не присм