-  недовольно  сказал  Горецкий,  -
человек он одинокий, болтается в порту  да  по  трактирам,  выпьет  и  будет
болтать.
   Борис упрямо наклонил голову и промолчал. Старик ему понравился, он вовсе
не производил впечатления пьяницы и болтуна.
   - Нельзя надеяться на хорошее отношение свидетелей, - поучал Горецкий,  -
это непрофессионально.
   -  А  я  вовсе  не  профессионал,  -  огрызнулся  Борис,  его   раздражал
профессорский тон.
   - С мальчишкой  вы  построили  беседу  правильно,  -  как  бы  не  слыша,
продолжал подполковник, - с таким народом  нужно  разговаривать  при  помощи
денег,  а  вот  дальше,  Борис  Андреевич,  вы  действовали  просто  вопиюще
безграмотно.  Наобум  ринуться  расспрашивать  старуху-княгиню,  это  крайне
неосторожно! Да вам ещ„ повезло, что она вас ночевать оставила, видно, силен
у помещицы дух гостеприимства. А  вы  уж  очень  беззаботны.  Я  понимаю:  в
молодости все кажется неважным, но ведь видели же вы, что старуха  сердится.
Стало быть, нужно было как можно скорее уносить оттуда ноги. Вы  же,  вместо
этого, начинаете расспрашивать служанку?
   - И узнаю от не„ интереснейшие вещи, - ехидно вставил Борис, но  Горецкий
опять не отреагировал.
   - И уж совершенно глупо было лезть в мечеть просто так, что называется, с
улицы. И лежать бы вам сейчас на дне моря, если  бы  не  ваша  феноменальная
везучесть. Везение у вас просто потрясающее, но, Борис Андреевич,  голубчик,
нельзя же все время испытывать судьбу! Когда-нибудь вашему  ангелу-хранителю
надоест за вами присматривать, и все кончится очень печально.
   - Во всяком случае, дело сдвинулось  с  мертвой  точки,  -  примирительно
заговорил Борис. - Теперь мы знаем, что  покойный  Махарадзе  занимался  ещ„
какими-то сомнительными делами, помимо того, что  был  курьером  Исмаил-бея.
Значит, он сошел на берег с ?Пестеля? и заметил за собой слежку  или  просто
боялся  оставаться  в  городе  надолго.  Тогда   он   устроил   так,   чтобы
познакомиться с княгиней, и подсел к ней в  коляску,  переночевал  в  имении
Кипарисы, а затем отправился в мечеть, где было у него какое-то дело.  После
этого след его снова теряется до вечера этого же дня, когда  он  появился  в
гостинице ?Париж?.
   - И что мы имеем дальше? - недовольно начал Горецкий. - В мечети  вы  все
испортили. Переполошили тамошних татар, так что туда теперь соваться  никому
нельзя. Теперь они будут опасаться, а возможно, и вообще исчезнут  -  следов
не найдем.
   - След у нас какой-то есть, - возразил Борис. - Не забывайте, что те трое
считают меня разбившимся насмерть, то есть  никакой  угрозы  я  для  них  не
представляю. Кроме того, они же не знают,  кто  я  такой  и  с  какой  целью
разыскивал следы покойного  Махарадзе.  Вряд  ли  они  свяжут  мой  визит  с
контрразведкой.
   - М-да, если бы в дело вмешалась контрразведка,  то  не  послали  бы  вас
одного, - согласился Горецкий.
   - Далее, разговор в часовне шел о каком-то салоне. Возможно, именно  туда
направился Махарадзе после беседы с кем-то в мечети.
   - Почему он не направился туда раньше? - задумчиво бормотал  Горецкий.  -
Значит, так. Если предположить,  что  ваш  портовый  постреленок  ничего  не
напутал и Махарадзе приезжал из Батума в Феодосию примерно раз в месяц, то с
какой целью он это делал? Человек прибывает, проводит в городе один-два  дня
и отплывает обратно в Батум или ещ„ куда-нибудь. Проверить, отплывал ли  он,
у нас нет возможности, потому что, по-видимому,  он  пользовался  различными
паспортами. Но все же напрашивается мысль, что Махарадзе работал курьером  -
перевозил какие-то материалы или деньги? Поскольку  англичане  категорически
утверждают, что использовали Махарадзе первый и последний раз,  то  возможно
предположить, что он являлся двойным агентом, то есть  работал  и  на  турок
тоже. Но тогда почему он их так боялся?
   - Опасался разоблачения, - неуверенно предположил Борис. - Турки не любят
двойных агентов.
   - Не знаю, не знаю,  -  бормотал  подполковник,  -  тут  ещ„  примешались
татары? Очень это мне не нравится. Вы, голубчик, представляете  себе,  какое
влияние имеют в Крыму татарские националисты?
   - Откровенно говоря, не очень, - признался Борис.
   - Основное население Крыма - татары,  процент  русских,  процент  греков,
процент итальянцев, ещ„ со средних веков. Но татары мечтают о  независимости
Крыма. В декабре семнадцатого они созвали  в  Бахчисарае  свой  парламент  -
курултай  -  и  избрали  крымско-татарское  национальное  правительство  под
председательством своего же лидера Сейдамета. В январе  восемнадцатого  года
татарская  конница  пыталась  нанести  удар  по  красному  центру  Крыма   -
Севастополю, но потерпела поражение. В Крым  пришли  ненадолго  красные,  но
потом, в апреле восемнадцатого, немцы двинулись через  Перекоп  и  захватили
Крым.  Под  эгидой  немцев  образовалось  Крымское   краевое   правительство
Сулькевича, в котором министром иностранных  дел  опять-таки  был  Сейдамет.
Потом Крым  занял  Деникин.  Формально  татары  с  нами,  в  Добрармии  есть
татарские батальоны, они успешно воюют против красных, но кто знает, что они
думают на самом деле?
   - Гм, - осторожно прервал Борис рассуждения Горецкого, -  не  кажется  ли
вам, Аркадий Петрович, что  сейчас  нужно  действовать  решительно?  Сегодня
вечером прибывает новый человек, сказал некий  господин  Вольский.  То  есть
можно предположить, что прибывает новый курьер. Что он везет или  собирается
забрать отсюда - мы выясним, когда возьмем его.
   - Мы? - прищурился Горецкий. - Да вам, голубчик, надобно сидеть  здесь  с
Марфой Ипатьевной и носу не показывать в город,
   - Не думаю, - невозмутимо ответил Борис. -  Господин  Вольский,  который,
судя по всему, у них главный, меня в лицо не знает. Знают меня  двое  татар,
так их нужно нейтрализовать, а курьера  в  южной  бухте  мы  встретим  сами.
Солдат дадите несколько человек?
   - Солдат-то  дадим,  -  медленно  проговорил  Горецкий.  -  Ладно,  Борис
Андреевич, мы вот  как  поступим.  Я  прямо  сейчас  поговорю  тут  с  одним
человеком из контрразведки, он  специалист  по  татарам.  Думаю,  по  вашему
описанию он этих двух татар опознает. Судя по всему, люди  эти  среди  татар
известные. Дальше, - перехватим их в  городе  и  арестуем  по  какому-нибудь
мелкому поводу.  Тогда  можно  будет  вечером  спокойно  встречать  курьера.
Возьмем его, узнаем, что это за ?салон? такой, чем там занимаются,  и  какое
отношение  имеют  к  нему  татары.  Сейчас  вы  отдыхайте,  в  порядок  себя
приведите, отдайтесь в  руки  Марфе  Ипатьевне  -  уж  очень  она  над  вами
хлопочет, - Горецкий недовольно усмехнулся, чему Борис  снова  удивился,  но
сделал вид, что ничего не произошло.
   - Так что мне пора уходить. Саенку с инструкциями пришлю,  -  и  Горецкий
торопливо вышел.

***

   Керим и дядя Мустафа  пришли  в  город  по  своим  делам.  Они  не  спеша
лавировали в рыночной толпе, прицениваясь для  вида  к  баранине  и  овощам.
Неожиданно какой-то плюгавый господинчик  гнусной  наружности  схватил  дядю
Мустафу за руку и истошно завопил высоким бабьим голосом:
   - Вор! Держи вора! Кошелек украл!
   Окружающие ещ„ растерянно оглядывались, не зная, чью сторону принять - уж
больно гнусен был обворованный, а уже двое крепких молодчиков схватили  дядю
Мустафу за руки и тащили его вон из толпы.
   Рослый и плечистый Керим бросился было на помощь родственнику, но  потом,
сообразив, что происходит что-то  странное,  никак  не  похожее  на  обычную
базарную сцену, попытался убежать,  но  его  уже  окружили  целой  толпой  и
поволокли следом за дядей.
   Обоих  татар  под  усиленной  охраной  привели   к   зданию   тюрьмы,   и
сопровождавший всю процессию поручик из контрразведки, который и сам  толком
ничего не знал, передал их  с  рук  на  руки  начальнику  тюрьмы,  лаконично
предупредив:
   - Воры. Задержаны на рынке. Продержать не меньше недели.  Если  сбегут  -
головой ответите.
   Начальник тюрьмы не  стал  ломать  себе  голову:  почему  рыночных  воров
приводят под такой многочисленной охраной, почему их нужно держать в  тюрьме
именно неделю? Одно он понял ясно: что ответит за них головой, и приставил к
камере, куда определил дядю и племянника Мислюмовых, постоянный пост охраны.
***

   Моторный катер татар-контрабандистов заглушил двигатель на мелководье, не
доходя до берега саженей сто. Дальше было так мелко, что катер  пропорол  бы
себе днище. Ночь была безлунна, только  бесчисленные  крупные  южные  звезды
густо усыпали черное бархатное небо, как  бриллианты  в  витрине  ювелирного
магазина Михаила Серафимчика.
   Человек спрыгнул с борта катера и побрел в сторону берега по пояс в воде,
держа над головой вещевой мешок. Татары завели мотор и ушли от греха.
   Человек медленно брел к берегу, ощупывая ногой дно, чтобы не свалиться  в
яму, и одновременно всматриваясь в темную массу берега.

***

   Когда он  наконец  выбрался  на  сушу,  неподалеку  из  кустов  его  тихо
окликнули:
   - Сюда господин, сюда!
   Курьер пошел на голос,  но  внезапно  чуть  в  стороне  он  услышал  звук
передернутого затвора. Поняв звериным чутьем, что  попал  в  засаду,  курьер
бросил на землю мешок и стрелой бросился вдоль берега.
   - Стой, стой! - закричали сзади. - Стой! Уйдет!
   - Не  стрелять!  -  раздался  чей-то  командный  голос,  но  выстрел  уже
прогремел, опередив приказ.
   Тяжело топая сапогами по камням, казаки бежали по берегу. Вдруг  один  из
них остановился над чем-то ещ„ более темным, чем окружающая ночь.
   - Так что позвольте доложить, ваше благородие, - смущенно  доложил  казак
подбежавшему офицеру, - не убег. Кажись, мертвый.
   Офицер наклонился над телом, пощупал пульс, выпрямился:
   - Сказано же было - не стрелять!
   - Так что, сбег бы, ваше благородие! Темень же, хоть глаз  выколи.  Точно
бы сбег. Только до кустов бы добежал - и все.
   - Это ты его уложил, Угловой?
   - Так точно, ваше благородие.
   - Хороший выстрел. В темноте? ты на звук его, что ли?
   - Известное дело, на звук, ваше благородие. Мы на охоте приучены - зверь,
он же завсегда прячется, только на звук его и достанешь?
   - Ладно, Угловой, что с тобой поделаешь? берите его, несите  в  город.  И
мешок его тоже прихватите.

***

   - Ну-с, Борис Андреевич,  подведем  итоги,  -  достаточно  кисло  заметил
Аркадий Петрович Горецкий на следующее утро, за завтраком.  -  Перестарались
эти, из контрразведки. Сказано им было - взять живым, а они, видно, чтобы не
возиться?
   - Сказать легко, - не выдержал Борис, - а если темень была кромешная?
   Открылась дверь, и Саенко внес аппетитно скворчащую яичницу  на  огромной
сковороде. Борис потянул носом и замолчал. Минут  десять  в  комнате  царило
молчание: Горецкий недовольно хмурился, ковыряя в  тарелке,  а  Борис  ел  с
аппетитом. Нельзя сказать, что он  был  рад  давешней  неприятности,  просто
Горецкий порядочно надоел ему своими поучениями и менторским тоном.
   - Итак, что мы имеем? - скрипучим голосом начал Горецкий.
   Борис нехотя отложил вилку и посмотрел на него.
   - Курьер убит, татары ничего не говорят, да, скорее всего, и не знают.
   - Они должны знать, в какой салон им  велено  было  проводить  прибывшего
человека.
   - Но не пытать же их в самом деле! - пробурчал Горецкий.  -  Это  вам  не
кокаинист Карнович, мужики крепкие. Но салон попробуем вычислить.
   - Вряд ли вы сможете там что-то узнать, - Борис пожал плечами и взялся за
вилку.
   - Я - нет, а вы - может быть.
   Борис поднял голову и встретился с серьезным  взглядом  Горецкого.  Глаза
хорошо были видны, потому что пенсне Аркадий Петрович снял, и в глазах  этих
Борис увидел жесткость.
   - Завтра четверг, - произнес Горецкий, - а что там говорил этот? господин
Вольский? В салоне в четверг? Дело в том, Борис Андреевич, что я видел  труп
курьера. Это достаточно молодой человек, телосложением похожий на вас.
   - А что? - усмехнулся Борис. - Пароль я помню, могу сойти за курьера, вот
только знать бы, какой салон, и что я должен перевозить?
   - Да, тем более что пароль, кстати, как  раз  насчет  Петербурга.  Насчет
того, что будете перевозить, выясним после. А теперь  слушайте,  -  Горецкий
крикнул Саенко, чтобы убрал посуду и  разложил  на  чистой  скатерти  листки
бумаги, - в Феодосии несколько  салонов,  среди  них  один  большой  шляпный
госпожи Матильды Занг, то есть просто магазин  головных  дамских  уборов  на
заказ, якобы по парижским моделям.
   - Даже если это тот салон, что нам нужен, меня туда и на порог не пустят!
- засмеялся Борис.
   - Курьера из Батума тоже бы не пустили, - согласился Аркадий Петрович,  -
тем более в сопровождении татар.
   - Далее, куча мелких  магазинчиков,  именующих  себя  салонами,  но  это,
думаю, тоже не то, что нам нужно. Есть ещ„ салон мадам Бабайчук, это местное
увеселительное заведение. Я наводил справки, сама мадам - милейшая  женщина,
дела  ведет  честно.  Полиции  девушки  е„  известны  трезвым  поведением  и
патриотизмом. Военным у не„ в заведении всегда скидка, и даже в долг  верят.
Никаких татар там и близко не подпустят, у моего человека  из  контрразведки
там осведомитель есть. Он утверждает, что там все на виду, никаких тайн.
   - А что с последним салоном? - нетерпеливо спросил Борис.
   - Последний салон? Есть у нас тут такой салон  ОДИ  -  общество  деятелей
искусства.  Туда  ходят  господа,  которые  испытывают  высшие  потребности,
кое-что для души. Устраиваются там выставки сомнительных живописцев, скупают
потом их картины оптом богатые греки. Один Бог знает, зачем  им  это  нужно.
Местные эстеты, в основном немолодые дамы, прогуливаются  под  раскрашенными
лубками, считая, что они на настоящем вернисаже. Поэты частенько захаживают,
и те же дамы восхищаются их изысканными опусами.  Бесконечно  принимают  они
там, в своем ОДИ, каких-то заезжих творческих личностей. То профессор читает
лекцию ?О передаче сновидений  по  проволоке?,  то  гипнотизер  какой-нибудь
внушает отставным военным, что они все поголовно Александры Македонские?
   - И верят? - с интересом спросил Борис.
   - Черт  их  там  разберет,  -  отмахнулся  Горецкий.  -  А  недавно,  мне
рассказывали, приехал один  господин  и  устроил  публичный  суд  над  Иудой
Искариотом. Все было театрализовано, с музыкой  и  танцами,  причем  он  ещ„
самовольно объявил в афишах, что в суде примут участие  местные  полицейские
власти.
   - И что сказали по этому поводу полицейские  власти?  -  Борис  веселился
вовсю.
   - Натурально все всполошились: какой суд, какой Иуда Искариот?  В  общем,
забрали этого лектора в  каталажку  на  всякий  случай,  а  потом  по-тихому
выпроводили из города, чтобы не мутил воду. Я к чему  веду  речь:  в  салоне
этом разные личности бывают, там никто ничему не  удивляется.  Пускают  туда
всех, без рекомендаций и пропусков, был бы только одет чисто. Так что, Борис
Андреевич, я вам выдам денег на экипировку  и  представительство,  а  вы  уж
постарайтесь выглядеть получше. Не  беспокойтесь,  деньги  эти  казенные,  я
располагаю некоторыми суммами на такие вот случаи.

***

   Борис,  чувствуя  себя  фатом  и  щеголем,  отправился  по  магазинам   и
парикмахерским. Высвободившись из рук армянина-парикмахера, он не узнал  сам
себя. Волосы выгорели на крымском солнце и лежали мягкой  пшеничной  волной,
глаза отливали стальным блеском, и даже морщинка на переносице,  появившаяся
после поездки в Батум, придавала ему мужественности. Когда в серой визитке и
мягкой светлой шляпе, при шелковом галстуке он появился на пороге  домика  в
Карантинной слободке, Марфа Ипатьевна вскрикнула и выронила чашку:
   - Вот так кавалер! Прямо погибель на нашу сестру!
   Горецкий только усмехнулся:
   - Не ожидал таких результатов, голубчик, не ожидал?  Пожалуй,  и  вправду
проходу вам дамы не дадут? Ну что ж, рискнем отправить вас в  салон  ОДИ.  Я
навел справки: всем заправляет там некая баронесса Штраум.
   - Она что - действительно немка?
   - Она такая же немка, как мы с вами - японцы, - резко ответил Горецкий. -
А впрочем - кто теперь разберет. Возможно, по мужу? Хотя сейчас она  одинока
и вся отдается искусству? или делает вид. Между прочим, интересная  женщина,
ну да и  вы  у  нас  лицом  в  грязь  не  ударите.  Потолкайтесь  в  салоне,
послушайте, выясните обстановку.  Но,  голубчик,  помните  об  осторожности,
никаких лишних слов.

***

   Борис отдал открывшему дверь слуге шляпу и отрекомендовался:
   - Борис Ордынцев, из Петербурга. В Феодосии недавно. Наслышан о вечерах 1
госпожи баронессы и хотел бы присутствовать.
   Слуга молча поклонился, проводил до дверей  просторной  гостиной,  громко
сообщил:
   - Господин Ордынцев из Петербурга.
   Навстречу Борису, лучезарно улыбаясь, вышла хозяйка - пепельная блондинка
лет тридцати пяти с выразительными фиалковыми глазами.
   - Господин Ордынцев, я рада приветствовать вас, человека, вырвавшегося из
большевистского ада, в  нашем  маленьком  черноморском  раю!  Конечно,  наше
общество покажется вам очень провинциальным после  былых  блестящих  салонов
Петербурга, но мы стараемся в меру своих скромных сил служить музам?  У  нас
здесь  почти  ничего  не  изменилось,  как  будто  и  не  было   всех   этих
неприятностей, - баронесса сделала рукой широкий  жест,  будто  обведя  этим
жестом войну, революцию,  крушение  целого  мира.  -  Мы  собираемся  каждую
неделю, слушаем драмы, стихи? Начальник обсерватории - господин  Сарандинаки
- замечательный поэт, и директор банка господин Мабо?
   - А господин Волошин? - спросил  Борис.
- Он у вас бывает?
   Баронесса поскучнела, Борис понял, что сказал бестактность.
   - Максимилиан Александрович? он живет таким  затворником?  он  совершенно
нигде не бывает?
   Борис вспомнил, как крупный кудрявый Волошин шел по щербатой  мостовой  в
бархатной куртке и плисовых штанах, улыбаясь  прохожим  и  угощая  мальчишек
конфетами из кулька, и подумал, что на отшельника поэт не очень похож.
   - Будьте как дома, - баронесса одарила его ещ„ одной лучезарной улыбкой и
отошла к другим гостям.
   Как видно, она вовсю старалась и умела быть очаровательной.
   Борис огляделся. В гостиной было человек  двадцать  -  двадцать  пять.  К
чтению стихов ещ„ не приступали, все оживленно беседовали по двое, по  трое.
Кто из присутствующих замешан в заговоре? Борис переводил  взгляд  с  одного
лица на другое. Счастье еще, что пароль  так  нейтрален  -  о  погоде  можно
поговорить с кем угодно, это не вызовет подозрений. Он подошел к  невысокому
полному господину со смешными длинными усами и сказал без предисловий:
   - В Петербурге сейчас уже осень.
   - Давно вы из Петербурга? - оживился усатый господин. -  Правда  ли,  что
там часты случаи людоедства?
   - Нет, не правда, - резко ответил Ордынцев и отошел от усатого, утратив к
нему интерес.
   На этот раз к Борису  сама  устремилась  пышнотелая  рыжеволосая  дама  в
причудливом головном уборе, похожем на тюрбан индийского магараджи.
   - Софи сказала мне, что вы недавно прибыли из Петербурга. Что там  сейчас
творится?
   - В Петербурге сейчас  уже  осень,  -  проговорил  Борис  и  выжидательно
замолчал, слушая ответ.
   - Я имела в виду другое, - поморщилась дама, - вовсе не погоду?
   - Да, я понимаю вас, - кивнул Борис, - там сейчас голод, разруха, нищета?
но в людях чувствуется какой-то энтузиазм?
   - Энтузиазм?! - возмущенно переспросила дама. - Да  вы  никак  прониклись
большевистским духом? Что же вы тогда уехали?
   - Отнюдь, мадам, - ответил Ордынцев, но уже в пространство -  собеседница
его мигом переметнулась к другой группе.
   Борис снова огляделся. В углу стоял высокий худощавый брюнет  с  горящими
глазами, очень подходящий на роль  заговорщика.  Ордынцев  пересек  комнату,
подошел к брюнету и повторил свою магическую фразу:
   - В Петербурге сейчас уже осень. Брюнет необычайно оживился.  Он  схватил
Бориса за пу