тин.
     Артисты пели нам задушевные песни,  а выпускник Сорбонны "Чифтон" выдал
свой  коронный номер: изобразил  Муссолини, потом  произнес знаменитую  речь
Геббельса  на каком-то съезде нацистской партии. В конце выступления, на его
истеричное:  "Зиг!", мы дружно вскочили  с мест,  вскинули руки и проревели:
"Хайль!"

Глава 10. Хост
     В октябре 1983 года я получил  команду сопровождать генерала  Ефимова и
доктора Баху  в  блокадный  город  Хост.  Николая  Вячеславовича Ефимова  мы
уважаем:  в  прошлую  войну  он командовал штрафным батальоном и до  сих пор
предпочитает ППШ "Калашникову". Беру с собой в качестве переводчика высокого
флегматичного  солдата-таджика  Закира.  В  Кабульском аэропорту грузимся на
афганский борт. АН-26 забит под завязку солдатами оперативного полка, однако
что-то не вижу  среди  них  знакомых  лиц,  смотрят  на  нас  волками. Закир
проводит разведку и шепчет:
     -- Это "духи"! Неделю назад их прихватили во время операции в Исталифе,
зачислили в наш полк, теперь перебрасывают в Хост.
     -- Ни хрена себе!  Эдак пикнуть  не успеем, как окажемся в Пакистане. С
генералом КГБ в качестве бакшиша Зия Уль Хаку!
     Николай  Вячеславович  -- высокий, статный,  седовласый  красавец  -- в
полевой военной форме,  тельник  под  горло, на поясе  махонький  "Вальтер",
подарок Бахи (потом выяснилось, что пистолет был без ударника). Доктор  Баха
в черном длиннополом пальто, со "Скорпионом" под мышкой.
     Отзываю Закира в сторону:
     -- Закир, по Уставу ты должен не щадя живота защищать командира и пасть
смертью храбрых.
     -- Знаю.
     -- Так вот, слушай: Устав отменяется. "Духов" в самолете слишком много.
Тебя они постараются пристрелить первым, меня вторым. А генерала будут брать
живьем.  Этого  допустить нельзя.  Поэтому, в случае чего, я  буду палить из
автомата,  а  ты  не дергайся, сразу  рви кольцо гранаты. Только не отпускай
скобы. Если справлюсь с "духами",  чеку  вставим обратно. Если не справлюсь,
тебя  тоже  подстрелят, рука твоя разожмется и всей  компанией отправимся  к
Аллаху.
     -- Понял.
     У Закира  в кармашках  лифчика две Ф-1. Спусковой  рычаг  одной гранаты
вывожу наружу, разгибаю усики чеки. Закир просовывает в кольцо большой палец
и  садится рядом с  генералом, прижимаясь  гранатой  к  его боку.  Я  сажусь
напротив них.  Автомат с рожком на  45 патронов,  направлен в хвост  салона,
снят с предохранителя. Патрон в патроннике. Полетели.
     В Хосте  разместились  у советников  КГБ.  Закир поселился  и питался у
наших  советских  солдат-радистов.  Днем мы мотались  с афганцами, по  ночам
писали  справки,  зашифровывали,  и  передавали  по  радио в  Центр.  Бедный
шифровальщик  за  несколько  дней  израсходовал  весь  свой  наличный  запас
шифрблокнотов. Советники кормили  и поили нас  по высшему разряду.  Мы  тоже
вложили в  общий котел привезенные с собой продукты и напитки, однако вскоре
они  кончились. Поскольку мы  с Закиром состояли на довольствии у  афганцев,
чтобы не объедать  советников, решили поживиться мясом. Каждый  день афганцы
забивали овцу. Я подморгнул Закиру, он намек понял: поманил пальцем повара и
что-то  сказал. Повар мигом отрубил  пол-туши и сунул  в мешок.  Вечером  на
вилле, почуяв  запах жаренного  мяса, заглянул на кухню. Вот  черт! Советник
зажарил все мясо,  ничего не оставив  солдатам. Решив извиниться, постучал в
железную  дверь  на их половину.  Дверь подозрительно долго не  открывалась,
наконец на пороге возник перепуганный радист. Я прошел в помещение:
     -- Закир, извини пожалуйста, мяса вам не досталось.
     -- Да вы за  нас  не  беспокойтесь  -- он  поднял  крышку  кастрюли, из
которой торчали ноги огромного индюка.
     Настала пора удивляться мне. Закир усмехнулся:
     -- Тут в парке их бродит много...
     Солдаты души не чаяли в Закире.
     Как-то доктор Баха предложил Ефимову посетить местный базар. Хостинский
базар представляет  в плане квадрат из четырех узких улочек. Баха с Николаем
Вячеславовичем неспешно двинулись по рядам,  разглядывая товары и беседуя  с
торговцами,  рядом с ними усатый нафар с автоматом в обнимку. Я  перешел  на
другую  сторону  улицы.  УАЗик  отстал,  затертый  повозками,   запряженными
ишаками.  На  одном из поворотов  вдруг замечаю вооруженный  отряд.  Человек
тридцать  в  национальных  одеждах  решительно  движутся  к  нам  навстречу.
Непроизвольно  оглядываюсь  и вижу: из  переулочка  сзади вышло еще  человек
двадцать автоматчиков, враз сели на землю и уставились на нас. Я прислонился
к  стене,  палец на спусковом  крючке,  автомат опущен стволом вниз. За моей
спиной хлебный дукан с мальчишкой. Он не опасен. Между тем вооруженная толпа
плотно   окружила  Баху   и  генерала.  Доктор  что-то  втолковывает,  народ
внимательно  слушает,  а  Николай  Вячеславович,  заложив  руки   за  спину,
возвышается над толпой  и со скучающим видом косит  по сторонам. Встречаемся
взглядами. Он равнодушно отворачивается.
     Нет, пожалуй,  боя не  будет. Меня мгновенно  изрешетят с  двух сторон.
Самое разумное в данном случае, всадить первую пулю генералу  в лоб,  падать
спиной  назад  в  дукан  и отстреливаться, пока  будут патроны. Помощи ждать
неоткуда,  в  Хосте  советских  войск  нет.  А  на  афганцев  надежды  мало.
Бесконечно  долго тянутся минуты. Наконец  толпа зашевелилась, попрощалась с
Бахой и  с  Ефимовым,  протопала  мимо меня, соединилась  со вторым отрядом,
скрылась за  углом.  Мы  сели  в  машину.  На вилле  нервы наконец  начинает
отпускать. Советники  с удивлением смотрят на мой  бледный вид  и трясущиеся
коленки. Я заикаясь шепчу:
     -- Мужики, я только что чуть было не расстрелял генерала!
     Распахивается дверь. На пороге вырастает Николай Вячеславович:
     -- Итить твою мать! А ведь рубанул бы, а?
     -- А что еще оставалось делать? -- я развожу руками.
     Советники дружно гогочут и враз замолкают. Николай Вячеславович хлопает
дверью.
     Через месяц, в следующую командировку в Хост, генерал Ефимов опять взял
меня. На  этот раз я вооружился  РПКН  с  ночным  прицелом,  одолжил  у Вани
Кулешова "Стечкин". Увидев это, доктор Баха криво усмехнулся:
     -- Товарищ Бек с двумя пулеметами.
     Как-то поздно ночью к нам на виллу приехал Баха. Мы сидели за столом. Я
открыл дверь, пропустил доктора в комнату, и,  пока он беседовал с Ефимовым,
торчал  за  его  спиной.  Баха  почему-то  нервничал,  часто  оглядывался  и
непроизвольно щупал под мышкой "Скорпион". Из разговора я уловил, что группа
афганских офицеров собралась в клубе и желает выслушать советского генерала.
Странные эти  афганцы. Вчера,  например, после совещания  в Управлении  ХАДа
провели неофициальную встречу в камере Хостинской  тюрьмы.  Во главе шконок,
восседал руководитель афганской  военной контрразведки генерал Хисамуддин. Я
почувствовал себя  неуютно, и, оставив Николая Вячеславовича с заговорщиками
в камере, поспешил на волю.
     Сейчас,   прихватив   пулемет,  я   сел  возле  водителя  УАЗа.   Сзади
разместились Ефимов и Баха. Поехали. Описав дугу по периметру  парка, машина
остановилась. Вокруг парка натянута колючая проволока, натыканы мины. Дорога
одна. По прямой от нашей виллы до клуба всего сотня метров. Начальство зашло
в клуб. Мне идти туда не захотелось, и  я попросил водителя отвезти обратно.
На  вилле  я  лихорадочно  вытащил  из  рюкзака ночной  прицел, пристегнул к
пулемету,  натянул  лифчик с рожками, сунул в  карманы пару  гранат и  через
веранду сиганул в кусты. Прокрался к клубу с задней стороны, пристроил ствол
на  развилку дерева, включил ночник. Примерно через  полчаса открылась дверь
клуба и на ярко освещенную веранду вышли офицеры. Ефимов спросил у часового,
куда делся товарищ Бек. Ему  ответили, что  товарища  Бека отвезли на виллу.
Ефимов  чертыхнулся. Как только они  сели в машину, я  ломанулся обратно,  и
влетел через  веранду в комнату в тот  момент,  когда  УАЗ, фыркнув мотором,
остановился  у дверей  виллы. Николай Вячеславович,  увидев  меня безмятежно
сидящим за  столом,  побагровел от ярости. Но советники гоготнули и показали
на пулемет с ночным прицелом, прислоненный к стене:
     -- Он только что вернулся из парка!
     В  третий раз  в Хост  я  приехал уже с  командиром  "Омеги" Валентином
Ивановичем* , афганским полковником Сыдыком и с переводчиком Сайетом.
     Мне   срочно  понадобилась  взрывчатка   и  кое-какие  свои  "игрушки".
Попросился у командира на три дня слетать в Кабул. Он разрешил. В ту  пору в
Хост летали только афганские  борта.  На взлетно-посадочной  полосе  чернели
останки  сгоревшего  АН-26  и  двух   вертолетов,  уничтоженных   душманской
артиллерией.  Поэтому самолеты  прилетали  без  предупреждения.  Как  только
высоко  над  городом  загудят моторы,  пора  мчаться  на аэродром.  Как  раз
успеваешь к моменту  окончания  разгрузки.  Так  и в  этот раз,  услышав гул
самолета, я  кинулся  было  к  УАЗу.  Но  Валентину  Ивановичу  понадобилась
какая-то справка:
     -- Полетишь следующим бортом.
     Когда  еще прилетит следующий борт? Унылый,  я  сел  за  бумаги.  Через
несколько минут дрогнула земля. Донесся отдаленный  грохот. Все выскочили на
улицу:  над  аэродромом  поднимался  "атомный"  гриб.  Оказалось, в самолет,
стоявший под разгрузкой, угодил снаряд. Он  доверху  был  заполнен бочками с
бензином. На несколько  сот  метров  вокруг  все выгорело.  Пожалуй, следует
поставить Валентину Ивановичу пузырь за то, что не пустил.
     Душманская артиллерия достала нас до печонок. Дело в том, что начальник
артиллерии  Хостинского  гарнизона ушел к "духам", прихватив с собой 122  мм
гаубицу и  радиостанцию. Орудие  закопали на горе Торегаригар,  прикрыли яму
сверху  циновками, тщательно замаскировали. Изменник,  никогда не попадавший
по моджахедам,  на  удивление  метко  бил  по нашим  самолетам, заходящим на
посадку.  Решили  провести  операцию  силами 25-й пехотной  дивизии  и  37-й
бригады "Коммандос". В дивизии 550 штыков, три танка и три БТР-60. В бригаде
"Коммандос"  около 350  солдат. Наша  рота придается  им в  подчинение.  Это
плохо. Их же бросят  в самое пекло! Жалко своих  разведчиков, которых неделю
назад  перебросили в Хост.  Прошусь  у  Валентина  Ивановича  на боевые,  он
разрешает.  Только строго-настрого запрещает лезть  на рожон и  берет с меня
слово  постоянно  находиться  вместе  с советником 37-й бригады.  Ладно, там
видно  будет.  Разбиваю роту  на одиннадцать  групп, во главе каждой  группы
ставлю своих разведчиков. Делю между ними скудные  запасы взрывчатки. Задача
проста:  дивизия с бригадой  штурмуют  гору и  сбивают  оттуда  "духов",  мы
поднимаемся  следом,  подрываем   орудия,  устанавливаем   мины  и  отходим.
Настраиваю и проверяю радиостанции, составляю переговорную таблицу для связи
с  Валентином  Ивановичем.  Наступает  ночь.  Рота  выстраивается  во  дворе
управления ХАДа. К выходу все готово. Тут, узнав,  что я собрался на боевые,
уперся полковник Сыдык.
     -- Я  лучше положу всю роту, чем потеряю одного  товарища Бека! Солдаты
роты ненадежны, могут выстрелить ему в спину. Я сам их боюсь.
     Никакие уговоры на  него не  подействовали.  Рота уходит без меня.  Всю
ночь сижу за пультом мощнейшей радиостанции нашей разведточки. Радист-солдат
настраивает его на частоту УКВ. Я оглашаю эфир позывными:
     --  "Мангарай",  "Мангарай"  --  я  "Капчар!"  ("Мангарай"  в  переводе
стрела-змея, позывной Бадама. "Капчар" -- кобра, мой позывной).
     В эфире  треск и  далекие  голоса.  Меня наверное, слышно не то, что  в
Пакистане, а, пожалуй, даже в Вашингтоне. Однако Бадам не отвечает.
     Через два дня ребята возвращаются. Бадам  взбешон. Ночной штурм горы не
удался. Как и следовало  ожидать, нашу роту бросили впереди  всех,  и восемь
бойцов    потеряли    ноги    на    минном    поле.    Пришлось    отходить.
Подполковник-советник 37-й бригады  тоже подорвался на  мине, хотя находился
во втором эшелоне, и погиб от потери крови. Бадам подозревает, что его убили
изменники.
     -- Товарищ Бек, если  бы ты  пошел с  нами на боевые, заступился бы  за
нас, не позволил штурмовать гору  в лоб через  минное поле. И советника 37-й
бригады мы бы опекали. А меня кто будет слушать?
     На душе муторно.
     Через  несколько  дней афганская 25-я  пехотная  дивизия  расстреляла в
спину  37-ю  бригаду  "коммандос",  побросала  всю  бронетехнику  и  позорно
разбежалась.  Это была измена. Город  остался  беззащитным, со дня  на  день
можно  было  ждать  душманского  штурма при  поддержке  трофейных  танков  и
бронетранспортеров. А у нас  ни одного гранатомета! Пришлось сливать остатки
бензина из машин и готовить бутылки с "коктейлем Молотова". Но было понятно,
что  долго  нам  не  продержаться. Прорваться  к своим  через высокие  горы,
заселенные  враждебными племенами, невозможно. Тогда мы с  Бадамом решили: в
случае чего --  всей  группой уходить  в Пакистан. До границы всего 14 км, а
для моих разведчиков-пуштунов Пакистан --  дом родной.  Я должен  был косить
под узбека и лопотать по своему. И упаси  бог что-нибудь брякнуть по-русски!
Там останется  только  доставить меня в  Советское  Посольство,  либо топать
дальше до самой Индии.
     Окружной  прокурор  ездил  по  кишлакам  и  уговаривал местных  жителей
откочевать в Пакистан:
     -- Завтра шурави будут бомбить ваши села!
     Дехкане трясли бородами и отказывались, предпочитая  погибнуть  в своих
домах, нежели стать  беженцами.  На другой день советская авиация нанесла по
местам  скопления моджахедов массированный бомбо-штурмовой удар. За два  дня
было  совершено  около  330  самолето-вылетов.  Покрошило  много  "мирняка".
Прокурор оказался прав. Начался исход местных жителей в Пакистан.
     Нашей группе по воздуху перебросили огневое усиление: один гранатомет с
шестью выстрелами, по одному на каждую единицу душманской бронетехники.
     Потом еще  почти месяц наша рота в Хосте проводила  карательные  акции,
арестовала   и  по  приговору  военно-полевого  суда   расстреляла   десяток
рядовых-дезертиров. Основные же виновники измены, некоторые старшие офицеры,
родственники  членов афганского Политбюро, были  неприкасаемы.  Особист 25-й
дивизии плакал пьяными слезами и просил прирезать своего начальника штаба --
"агента  империализма  и врага  народа".  Между  прочим,  через  неделю этот
начштаба  чуть  не накрыл  всю  разведгруппу вместе со мной огнем  гаубичной
батареи,  когда  мы  рыскали по окрестностям Хоста,  гоняясь за иностранными
советниками,  среди которых была даже  одна француженка  (я пообещал Бадаму:
если  поймаем,  отдам ее на три  дня  в  распоряжение разведгруппы).  Только
случайное появление на батарее советского военного советника спасло нас.
     Валентин Иванович  наконец отпустил  меня в Кабул. Советники  попросили
взять с собой шифровальщика. Кроме шифр-блокнотов,  он  должен  был привезти
бензин, и его затарили несколькими пустыми бочками.
     На аэродром плюхнулся АН-26, развернулся на середине взлетно-посадочной
полосы и открыл створки, вздымая тучи пыли невыключенными моторами. Из окопа
выскочили десятка  два афганских  солдат,  бросились  разгружать  борт.  Как
только  они завершили  работу, "аннушка"  взревела  и  пошла  на  взлет.  Мы
бросились  вдогонку.  Я   успел   запрыгнуть   на  аппарель,  протянул  руку
шифровальщику. Однако он  с тоской  во взоре  продолжал бежать за набирающим
скорость самолетом:
     -- А как же бочки?
     -- К черту пустые бочки! В Кабуле найдем! Давай руку!
     -- Не могу-у!
     Пришлось спрыгнуть.
     Через час прилетел другой борт, на котором мы благополучно добрались до
Кабула со злосчастной пустой тарой.
     Ребятам  я привез  сувениры. Ване Кулешову подарил шикарный  "Бур-303",
Василию Ивановичу  и  Сереге по кривой сабле.  Живоописал, как  выбирался из
Хоста.  В этот момент  в  комнату заглянул офицер, отвечавший за  внутреннюю
безопасность. Глаза его сузились от гнева:
     -- Почему оставил командира одного?
     --  С  ним  переводчик. Мне  срочно  понадобились  мины.  Завтра  улечу
обратно.
     Начали  заходить другие ребята  и тоже  выспрашивать, что  стряслось  и
почему прилетел  без Валентина Ивановича.  Я  начал  хохмить.  Глотая слезы,
срывающимся голосом поведал братве:
     --  Был  жуткий  артобстрел  аэродрома.  Я,  как  более  резвый,  успел
запрыгнуть на борт, а  Валентин Иванович не успел. Последнее что  видел, как
он упал, не дотянувшись до моей протянутой руки, скрылся в облаке пыли...
     Народ  был потрясен  случившимся.  Ваня,  сволочь, еще  больше  сгустил
краски,  рассказывая об этом эпизоде другим  слушателям. Вроде как:  пытаясь
взобраться на аппарель разбегающегося самолета, отбрыкивался от цепляющегося
за мои ноги Валентина Ивановича. Командиру об этих байках, конечно, донесли,
но он лишь посмеялся.

Глава 11. Диверсионная деятельность

Первая диверсия
     Разведотдел  5-го  Управления  ХАДа  сумел  внедрить к душманам  своего
агента. В Пакистане его перевербовали  и отправили обратно Кабул  с заданием
взорвать школу,  выдали  два килограмма пластита, кусок огнепроводного шнура
длиной около  метра и  два  капсюля-детонатора.  Он принес  все это в  ХАД и
доложил  о  полученном  задании.  Советники   КГБ  попросили  меня  провести
экспертизу  и дать заключение:  действительно  ли это взрывчатка? Я отщипнул
кусочек  пластита и  поднес  зажженную  спичку.  Народ шарахнулся  в  разные
стороны. Пластит вспыхнул ярким пламенем.  Огнепроводный шнур тоже загорелся
как   положено.   Все   нормально,   качество   отличное.  Чтобы   проверить
капсюли-детонаторы, нужно будет один из них опробовать.  Однако советники не
захотели  лишнего  шума  в  расположении.  Задумались,  что  делать  дальше.
Взрывать школу нельзя и не выполнить проверочное задание агенту тоже нельзя.
Школа  располагалась  в  районе аэропорта  и  представляла собой двухэтажную
деревянную  конструкцию,  похожую на сарай.  Я положил  глаз на  "импортную"
взрывчатку и предложил советникам:
     --  Ребята, отдайте его мне. Импортная  взрывчатка нужна для зарубежных
акций. Взамен  я вам изготовлю бомбу из советского пластита. Взрыв будет что
надо: во всей округе вылетят стекла, а школа не пострадает.
     Старший советник хитро прищурился:
     -- А может ты решил оформить его в качестве своего трофея?
     -- Тьфу! -- я обиделся и ушел.
     На  следующий  день  от  афганских  коллег  я  первым  узнал  о  ночной
душманской  диверсии. Патруль в темноте заметил  человека,  возившегося  над
кабельным колодцем  возле школы и окликнул его. Неизвестный пустился наутек.
Сарбозы* наклонились  над  люком  посмотреть,  в  чем  дело.  В этот  момент
раздался взрыв.  Пострадали двое солдат. Вдобавок замкнуло силовой кабель  и
деревянная школа сгорела дотла.
     Утром я поздравил советников  с  успешной операцией.  Они  побледнели и
кинулись  к своим подсоветным. Вернулись  кислые,  доложили  начальству. Шеф
отнесся к случившемуся философски:
     -- Зато как здорово мы зашифровали агента!

Взрыв в Орьяхейле
     В  конце осени  1983  года  в  Представительство  КГБ  примчался  Васэ,
начальник  одного  из отделов  5-го  Управления ХАДа.  Он  был  взволнован и
требовал встречи с нашим начальством. Я его урезонил:
     --  Во-первых,  сегодня  пятница.  У   вас,  афганцев,  выходной  день.
Естественно, мы, ваши  советники,  тоже  отдыхаем. Во-вторых, уже вечер. Все
"белые  люди" давным-давно разъехались по  квартирам.  И  беспокоить  их  по
пустякам -- значит навлечь на себя неприятности.
     Тогда Васэ поведал, что имеется информация о крупном складе боеприпасов
в селе Орьяхейль Пагманского уезда.  Он  хотел,  чтобы мы подняли по тревоге
батальон десантников и двинули на Пагман. Я снова его осадил:
     --  А  ты  представляешь  себе, сколько  времени нужно,  чтобы  поднять
батальон?!  Трое  суток! К  тому же завтра  и  послезавтра  выходные  дни  у
С