- А можно, я разок стрельну?.. Ну хоть подержу немножко, а?
     - Автомат не игрушка.  И  вот  что:  на  посту  разговаривать  не
полагается.  Раз попал в солдаты,  делай как положено.  Садись сюда на
скамейку и веди наблюдение. Что надо ответить?
     - Есть вести наблюдение.
     - Давай действуй.
     Сашук уставляется  в  оконный проем,  но как ни старается,  кроме
звезд вверху и слабых отблесков их в море, ничего не видит. Смотреть в
темноту скучно,  и Сашук раза два клюет носом в дощатую стенку.  Тогда
он прислоняется к ней поудобнее, вплотную.
     - Вот и порядок,  - говорит над ним солдат с нашивками,  - солдат
спит, а служба идет...
     - Я совсем и не сплю, - говорит Сашук.
     Конечно, он не спит.  Просто на дворе совсем-совсем темнеет. Даже
звезды   гаснут.  И  солдат  не  видно.  Но  он  же  слышит,  как  они
разговаривают,  -  значит,  не  спит...  Просто  ему  наяву   начинает
казаться, что он видит сон. Солдат с нашивками и Хаким ходят от окошка
к окошку и выглядывают. И Сашук тоже ходит и выглядывает. Потом солдат
с нашивками вдруг останавливается и говорит:
     "Какой же ты солдат без оружия? На, держи!"
     Он снимает с себя автомат и надевает Сашуку.
     "Насовсем?" - замирает от восторга Сашук.
     "Конечно, насовсем".
     Сашук сжимает автомат что есть мочи.  Теперь пусть только  шпионы
полезут! Он как даст очередь: та-та-та-та-та...
     - Что такое? - говорит Хаким. - У рыбаков свет зажгли, с фонарями
бегают...
     - Случилось что-то...  Рядовой Усманов,  пойти выяснить... Слышь,
Хаким, прихвати и его, нечего ему тут кунять.
     И Сашуку уже кажется,  что он плывет вроде как в лодке  -  он  не
двигается, а его покачивает. И потом вдруг раздается крик, его хватают
на руки, и так крепко, что ему становится больно...
     Он на руках у матери,  а над ним склоняются Иван Данилович, Игнат
и Жорка. В руках у них "летучие мыши".
     - Федор! - кричит в сторону Жорка. - Не ищи. Нашелся!
     - Ты что ж,  поганец?  - говорит Иван  Данилович.  -  Люди  после
работы, а тут за тобой по ночам бегай...
     - Баловство все! - бурчит Игнат. - Незачем и брать было...
     Топоча сапогами, из темноты выбегает отец.
     - Вот я тебе покажу! - еще издали кричит он.
     - Потом,  потом,  Федор!  - кричит Иван Данилович.  - Ночь, людям
спать надо... Спасибо, солдат! - говорит он Хакиму.
     - Пачиму паника? - спрашивает тот.
     - Поганца этого искали... Думали, утоп. Где он был?
     - К вышке пришел, в пограничники хочет, - смеется Хаким.
     - Отец ему пропишет пограничников.
     Мать уносит  Сашука  домой,  кладет на топчан.  Сашук утыкается в
подушку и горько всхлипывает.  Не потому,  что  он  боится  завтрашней
выволочки.  Выволочка сама собой.  Ему обидно, что никакого автомата у
него нет, а значит, и не было, и все ему только приснилось.

ЗВЕЗДОЧЕТ

     Уши у Сашука горят.  Не потому только, что отец оттрепал утром за
уши,  - за ночь он пересердился,  оттрепал не сильно, для порядка. Над
Сашуком смеются рыбаки.  Сегодня воскресенье,  и утром они в  море  не
пошли - отдыхают.  После завтрака долго сидят за столом, разговаривают
про разные разности,  потом  мало-помалу  разбредаются.  Мать  и  отец
уходят в село Николаевку,  в магазин. Идти туда далеко, и Сашука они с
собой не берут. Сашук бегает с Бимсом по двору, пока оба не высовывают
языки от жары и усталости.  Потом они тоже идут к лавке рыбкоопа,  где
уже давно собралась вся бригада.  Лавка стоит у  дороги,  недалеко  от
бригадного  барака.  Дальше за ней редкой цепочкой тянутся первые хаты
Балабановки.  Туда Сашук не ходит.  Мать не велит - раз, а потом Сашук
издали  видел,  что  там  бегают  большие  мальчишки  и  собаки,  и он
опасается, как бы они не обидели Бимса. И его тоже..
     Рыбкооповская лавка - обыкновенная хата,  только что под железной
крышей да перед входной дверью большое,  широкое крыльцо. На нем стоят
четыре стола на козлах и скамейки. Здесь нет солнца, а с моря задувает
прохладный ветерок.  Рыбаки сидят за столами и "дудлят",  как  говорит
мамка, "червонэ". Это темно-красное вино в узких бутылках. На бумажных
наклейках нарисована большая рюмка.  Рыбаки пьют не  из  рюмок,  а  из
мутных граненых стаканов.  На столах много пустых бутылок, значит, они
уже здорово "надудлились" своего червоного -  лица  стали  краснее,  а
голоса еще громче,  чем всегда.  Громче всех говорит,  конечно, Жорка.
Недаром его зовут горластым.  Он даже не  говорит,  а  просто  кричит.
Рубаха у него расстегнута сверху донизу, на шее вздулись толстые жилы.
     - Нет, ты скажи, - кричит он Игнату, - чем тебе спутники мешают?
     Игнат не  пьет.  Перед  ним  нет  ни стакана,  ни бутылки,  но он
все-таки закусывает: сосет принесенную с собой вяленую ставридку.
     - Боров! Ты ж чистый боров! - кричит Жорка. - Только то и видишь,
что перед рылом, что бы сожрать можно...
     - Я - хозяин,  - говорит Игнат.  Губы у него трясутся.  - Человек
самостоятельный, а не пустодом, как ты. Мне про семью думать надо.
     Он аккуратно  завертывает в обрывок газеты недоеденную ставридку,
поднимается и уходит.
     - Чего ты к нему пристаешь,  Егор? - спрашивает Иван Данилович. -
Зачем дразнишь?
     - Не люблю жмотов. Он из-под себя все съесть готов.
     - Ну и пускай. Лишь бы тебя не заставлял. И орать незачем.
     - Я виноват, что у меня голос такой?
     - В тебе не голос - червоное в тебе кричит...  Ты мне что обещал?
Вон  носишь  у  себя на грудях наглядную агитацию - посматривай на нее
почаще.
     Жорка трогает   ворот  рубахи,  и  тогда  всем  становится  видна
наколотая синими точками бутылка и надпись сверху:  "Что  нас  губит".
Все грохочут. Жорка вспыхивает, но сдерживается и машет рукой.
     - Ладно, Данилыч, точка! Счас спать пойду... А, Боцман! - Он явно
рад  поговорить  о  другом.  - Ну как,  уши на месте или батька совсем
оторвал? Ничего, целы, теперь шибче расти будут... Да ты не надувайся,
ты лучше расскажи, как ночью к пограничникам ходил. Не боялся?
     - Не. Даже мертвяков не испугался.
     - Каких мертвяков?
     - Ну, фашистов. Которые в доте.
     - А ты их видел?
     - А то нет! Конечно, видел.
     Теперь ему  и  в самом деле кажется,  что ночью он своими глазами
видел мертвых фашистов,  и он хочет рассказать,  какие они,  но рыбаки
так начинают хохотать, что он умолкает и сползает со скамейки.
     - А ну вас,  - обиженно говорит он,  - а  еще  большие...  Пошли,
Бимс.
     Через несколько шагов его догоняет Жорка.
     - Ты  это,  -  заплетающимся языком произносит он,  - ты давай не
сердись.  Беда большая - посмеялись чуток.  От этого  не  облиняешь...
Пошли, я утром тебе подарок припас, только ты спал.
     Сашук молчит.  Сгоряча он даже  собирается  сказать,  что  нечего
подлизываться,  не  нужны  ему  подарки,  раз над ним смеются,  но ему
хочется узнать,  что припас Жорка, и он молчит. Сказать можно и потом,
если подарок окажется неинтересным.
     В бригадном бараке Игнат горбится над раскрытым сундучком.
     - Мильоны пересчитываешь? - кричит ему Жорка.
     Игнат, не  отвечая,  поворачивается  так,  чтобы  спиной  закрыть
сундучок.
     Жорка заглядывает под свою койку, озадаченно чешет за ухом.
     - Ага! Я же во дворе спрятал...
     В углу  двора  из-под  вороха  старых  рваных  сетей  он  достает
оплетенный  мелкой  сеткой  стеклянный шар.  Шар огромный - с Сашукову
голову,  может,  даже больше.  Сашук немеет от  восхищения,  осторожно
берет  шар  в  руки.  Он  шершавый  -  облеплен  высохшими  ракушками,
заскорузлая сетка прикипела к  стеклу.  От  шара  пронзительно  пахнет
морем и солью.
     - Ну как, годится?
     - Спрашиваешь!.. А это что?
     - Кухтыль...  Поплавок,  на  которых  сети  держатся,  чтобы   не
утонули.
     - А где?..
     - Море выкинуло.  А я подобрал. Еще б одну штучку найти, веревкой
связать - и на таких пузырях куда хочешь плыви.
     - И на глыбь?
     - Говорю, куда хочешь.
     Жорка уходит  "храпануть",  а  Сашук  бережно  несет  кухтыль под
навес,  укладывает на обеденный стол и рассматривает со  всех  сторон.
Стекло  толстое,  зеленоватое.  Оно  такое  сделано  или стало зеленым
оттого,  что плавало в море?..  Может, и в середке что-нибудь есть? Но
середку  рассмотреть трудно - сетка мелка и густо облеплена ракушками.
Они так плотно приросли, что никак не отколупываются; ноготь сломался,
а ни одна не стронулась...
     В дверях хаты появляется  Игнат  Приходько.  Он  подходит,  берет
кухтыль, вертит его в руках.
     - Бесполезная вещь.  Хотя...  если разрезать  пополам,  полумиски
будут.
     - Отдай,  - говорит Сашук,  - не надо мне полумисков, мне кухтыль
нужен, я на нем плавать буду.
     - Баловство, - говорит Игнат и вздыхает. - Растешь ты, как репей,
некому тебя к рукам прибрать...
     - Дядя Гнат, - спрашивает вдруг Сашук, - а кто это кугут?
     - Ну... вроде как кулак, скупой и жадный.
     - А ты вправду скупой и жадный?
     - Тебя кто подучил?
     - Никто не подучивал, просто Жорка говорит - ты кугут.
     - Ты его поменьше слушай, дурошлепа. От него добра не наберешься.
Ты  к  самостоятельным,  хозяйственным  людям  приглядайся,   до   них
примеривайся.
     - Как ты?
     - Как  я.  И другие прочие.  Кто тихо живет и про завтрашний день
думает.  Ты еще малой,  а  все  равно  должен  соображать.  Вот  этого
горлопана возьми.  Что от него?  Шалтай-болтай,  живет врастопырку. Ни
кола ни двора, штанов лишних и то нет...
     Это Сашук  знает.  Все Жоркино имущество помещается в обтерханном
чемоданишке,  у которого даже замки не запираются, клямки так и торчат
кверху,  и  он перевязывает крышку бечевкой.  Да зачем его и запирать,
если он полупустой:  кроме застиранных рубах да пары трусов,  ничего в
нем и нет.  А у Игната сундучок аккуратный,  прочный. Что в нем, Сашук
не видел,  так как сундучок всегда заперт висячим замком, а если Игнат
его   открывает,   то  обязательно  поворачивается  так,  чтобы  никто
заглянуть не мог.
     - Горлопан   этот,   -   продолжал  Игнат,  -  человек  как  есть
бесполезный.  Что заработал,  почитай,  все и пропил.  Неизвестно, для
чего и живет.
     - А для чего человек должен жить?
     - Для пользы! Всякая вещь и человек должны быть для пользы.
     - И я?
     - Ну,  пока пользы от тебя,  как от козла молока, только зря хлеб
жуешь.  Ты еще несмышленыш,  вроде кутенка  своего.  Вот  и  должен  с
малолетства привыкать себе на пользу стараться...
     Последнюю фразу Сашук уже не слушает.
     - Ну и ладно, - говорит он, - ну и пускай мы бесполезные...
     Он уносит кухтыль домой,  закатывает под топчан и еще  прикрывает
сверху ветошкой,  чтобы никто не увидел.  А что делать дальше?  Отец и
мать придут не скоро,  да и что от них?  Мать примется стряпать  обед,
отец уйдет в лавку,  к рыбакам. Пойти и ему в лавку? Снова поднимут на
смех.  Хорошо бы с Жоркой пойти купаться, - нырять, взобравшись ему на
закорки,  жутковато,  но  весело.  Однако Жорка за перегородкой храпит
так, что барак трясется. Не будить же...
     Сашук идет к причалу.  Цех заперт,  транспортер неподвижен, ящики
для рыбы пусты. Лодки, привязанные к причалу, раскачиваются, стукаются
бортами о сваи. Хорошо бы спрыгнуть в лодку и покачаться на волнах, но
Сашук боится, что до лодки ему не допрыгнуть. На узкой песчаной полосе
вдоль  обрыва  нет  ни души.  Даже чайки куда-то подевались.  Внезапно
Сашука осеняет:  вдруг море выкинуло еще один  кухтыль?..  Если  Жорка
нашел, может, и он найдет?
     Ноги вязнут в сыпучем песке,  от раскаленного солнцем  глинистого
обрыва  пышет жаром.  Сашук сворачивает к урезу.  Мокрый песок плотен,
ноги то и дело окатывает теплая волна. Сашук старательно рассматривает
все, что море вынесло на берег. Кроме бурых водорослей и всякой мелкой
дряни,  ничего здесь нет.  Было бы совсем скучно,  но время от времени
волна  подгоняет  к  берегу  мелких,  с  блюдечко,  медуз,  и Сашук их
зафутболивает.  Жорка научил его не бояться медуз и  различать,  какие
обжигают, а какие нет.
     Поравнявшись с пограничной вышкой,  Сашук задирает голову и долго
присматривается.  Пограничников не видно. Прячутся или, может, днем их
там вовсе нет?
     Здесь берег  изгибается,  и за выступом обрыва скрывается ставший
совсем маленьким причал.  Сашук устает,  но упрямо идет дальше:  он не
теряет надежды найти если не кухтыль, то хоть что-нибудь.
     И он находит.  На сухом песке,  раскинув лапы и клешни, подставив
солнцу  белесый живот,  лежит большой краб.  Сашук видел только живых,
когда они воровато, боком, пытались выбраться из вороха рыбы и удрать,
а рыбаки хватали их и швыряли за борт. Этот лежит неподвижно и даже не
шевелится,  когда Сашук бросает в него пучок сухих  водорослей.  Сашук
трогает его щепкой,  переворачивает спиной кверху. От краба врассыпную
кидаются какие-то букашки.  Сашук  осторожно  берет  его  за  панцирь,
окунает  в воду.  Но краб не оживает,  не шевелит ни одной лапкой.  Он
здоровущий - один панцирь больше Сашуковой  ладони.  А  клешни  такие,
хватит  -  не  обрадуешься...  Сашук  собирается  его закинуть,  потом
передумывает.  Если его как следует засушить,  положить в коробочку да
привезти  в  Некрасовку...  Он  осторожно  кладет  краба  за  пазуху и
поворачивает обратно.
     За поворотом на полпути к причалу стоит человек.  Какой-то чудик.
В трусах и разрисованной рубашке.  На голове белый малахай с бахромой,
а на носу очки с толстыми стеклами. Лицо молодое, безусое, но по щекам
и под подбородком торчит короткая борода. Чудик держит в руках удилище
и так внимательно смотрит на поплавок, что даже не замечает, как Сашук
подходит ближе, останавливается, потом садится за его спиной. Поплавок
удочки  болтается на волнах,  вдруг ныряет.  Чудик дергает удилище - с
лески срывается и шлепается в воду маленький краб.
     - Ворюги,   грабители,   подводные   гангстеры...   -   беззлобно
произносит чудик,  рассматривая  пустой  крючок.  -  Вас  даже  нельзя
обругать подонками, поскольку это ваше естественное состояние...
     Он оборачивается к консервной банке,  стоящей сзади,  и  замечает
Сашука.
     - Я и не знал,  что у  меня  появилась  аудитория...  Откуда  ты,
прелестное дитя с облупленным носом?
     - Он от солнца,  - объясняет Сашук и трогает пальцами шелушащийся
нос.
     - Несомненно,  несомненно... - бормочет чудик, ковыряя пальцами в
консервной банке. - Молодой человек!
     - То вы меня?
     - Кого  же еще?  Из нас двоих ты,  несомненно,  самый молодой.  И
столь же несомненно -  туземец.  Подводные  ворюги  сожрали  весь  мой
запас. Не знаешь ли, где можно накопать червей?
     - Их и копать не надо. Они везде есть.
     - Как это - везде?
     - А вот...
     Сашук приседает на корточки и горстями отбрасывает мокрый песок с
уреза.  В песчаной кучке извивается несколько красных червяков с ярким
золотистым отливом.
     - Ого! Ты, я вижу, отлично осведомлен.
     - И  вот,  и  вот...  -  говорит Сашук,  разгребая песок в другом
месте. - Их тут прямо тыщи.
     - По всем вероятиям,  даже несколько больше...  Спасибо за науку.
Теперь мне не надо будет рыться в навозе и вообще...
     - А вы чего-нибудь уже поймали?
     - Хвастать  особенно  нечем.  Одну  диковину  поймал,  но   такой
ядовитой  раскраски,  что  не уверен,  будет ли ее есть даже хозяйская
кошка.
     Он вытаскивает кукан и показывает.
     - Зеленушка, - говорит Сашук. - Кошка - будет.
     - Стало  быть,  труды не пропали напрасно...  Тогда продолжим,  -
говорит чудик и забрасывает удочку. - Так кто же ты и откуда взялся?
     - Я не взялся, я тут живу.
     - Прелестно,  прелестно... - говорит чудик, снова дергает удочку,
и она снова оказывается пустой. - Ну и как тут... вообще?
     - Хорошо.
     - Что хорошо?
     - Все хорошо, - не понимая, чего он добивается, говорит Сашук.
     - Что  ж,  посмотрим,  посмотрим...  -  бормочет  чудик,  занятый
удочкой.
     Сашук долго не решается, потом все-таки спрашивает:
     - А зачем у вас борода?
     - Разве так плохо?
     - Не потому что. Которые с бородой, те без штанов не ходят.
     - В самом деле?  - говорит чудик,  бросая взгляд на свои шорты. -
Это я как-то не учел... А борода мне обязательно нужна. Все звездочеты
носили   бородки,  бороды,  даже  бородищи.  Вот  и  я  отрастил.  Для
солидности, а также красоты.
     - Разве вы звездочет? - недоверчиво спрашивает Сашук.
     - Не совсем,  но вроде... Есть такая наука - астрофизика. Слыхал?
Впрочем, тебе рановато... А про космос слышал?
     - Космос я знаю, - говорит Сашук. - Это где Гагарин летал.
     - Ну  вот,  Гагарин летал,  так сказать,  поблизости.  А я изучаю
предметы более отдаленные...
     - Тут?
     - Нет,  не тут.  Сюда я привез свое семейство,  полоскать в море.
Вон оно поджаривается там на солнце.
     В отдалении под навесом из простыни кто-то лежит, но Сашук только
мельком  взглядывает  в  ту сторону.  Семейство его не интересует.  Он
подсаживается к чудику  поближе.  Не  каждый  день  встречаются  живые
звездочеты.

АНУСЯ

     - А как вы их считаете, звезды? - спрашивает Сашук.
     - Я не считаю, а изучаю. Все звезды пересчитаны и переписаны, как
допризывники.
     - Все до единой?
     - До единой. В пределах наших возможностей, конечно.
     Сашук недоверчиво смотрит на него снизу, стараясь поймать взгляд,
но  толстые  стекла  очков  без оправы заслоняют глаза чудика и нельзя
понять,  всерьез он или  понарошку.  Сашук  долго  раздумывает,  потом
все-таки задает вопрос, который давно его занимает.
     - А правда,  у каждого человека своя звезда? Как он рожается, так
и звезда загорится. А как помрет, так и звезда падает...
     - Ну, это чепуха! Звезды не падают. Падает, так сказать, звездный
сор,  всякого рода космический мусор. Потом, звезд значительно больше,
чем людей на земле,  и до людей им никакого дела нет...  Хотя  вообще,
иносказательно...  В  известном  смысле  у  каждого человека есть своя
звезда. Или, во всяком случае, должна быть. По идее.
     - И у меня?
     - И у тебя. Чем ты хуже других?
     - А где? Вы мне покажете?
     - Вот уж нет! Каждый сам должен найти свою звезду.
     - А как?
     - Как бы тебе  сказать?..  Главное  -  не  лениться.  Для  начала
полезно, например, привыкнуть рано вставать.
     - До света?
     - Уж чего лучше.
     - Так ведь спать хочется!
     - Вот-вот!  Лень,  спать хочется... Другой не только свою звезду,
всю жизнь готов проспать. А она в общем-то коротковата. К сожалению.
     - А если рано встану, так сразу и увижу?
     - Может, не сразу, но рано или поздно увидишь.
     - А потом?
     - Что - потом?
     - Чего будет, когда найду?
     - Ну...  будешь знать,  куда идти,  что делать... Так, сейчас моя
дорогая дочь распугает последнюю рыбу...
     По кромке воды,  взметая брызги,  к ним бежит девочка  в  голубом
платье и белой панаме.
     - Папа,  папа,  много поймал? - кричит она издали, потом замечает
Сашука,  умолкает,  переходит с бега на шаг,  вышагивает чинно,  почти
чопорно и делает вид, что Сашука вовсе не приметила.
     - Не корчи кисейную барышню, - говорит ей отец. - Видишь, даже на
этом пустынном бреге для тебя нашелся Дон-Жуан,  -  показывает  он  на
Сашука.
     - Никакой я не Дон, - отзывается тот. - Я Сашук.
     - Прелестно! - отвечает бородач. - Знакомьтесь в таком разе.
     Девочка дергает  пальцем  резинку  от  панамы  и  с  любопытством
рассматривает Сашука.  Резинка звонко щелкает ее по подбородку.  Потом
она протягивает сложенную дощечкой ладошку и говорит:
     - Ануся.
     Сашук сидит неподвижно, искоса смотрит на ладошку, потом снова на
Анусю.  Она  совсем не такая,  она из какого-то другого мира,  и он не
знает,  что надо делать,  как держать  себя  с  ней,  и  потому  сидит
неподвижно и только смотрит.
     Девочка делает  гримаску,  пожимает  плечами  и  опять   начинает
дергать резинк