ется нам, - а на следующее утро  отправимся
домой.
   - Ладно! - кратко ответил Якоб, мальчик не очень разговорчивый.
   Людвиг смотрел на брата с восторженным восхищением:
   - Молодец, Пит! Ну и мастер ты на  всякие  проекты!  Мама  обрадуется  не
меньше нас, когда узнает, что  мы  лично  передадим  ее  привет  сестре  ван
Генд... Ой, как холодно! - добавил он. - Так  холодно,  что  голова  с  плеч
валится. Пойдемте-ка лучше домой.
   - Ну и что же, что холодно, неженка ты этакий! - вскричал  Карл,  усердно
выписывая для упражнения фигуру, которую он  называл  "двойным  лезвием".  -
Хорошо бы мы сейчас катались, будь  теперь  так  же  тепло,  как  в  декабре
прошлого года! Неужели не ясно, что, если б эта зима  не  была  на  редкость
холодной да еще ранней, нам не пришлось бы отправиться в путешествие?
   - А я считаю на редкость холодным сегодняшний вечер, - сказал  Людвиг.  -
Ой, какой мороз! Кто куда, а я домой!
   Питер ван Хольп вынул золотые часы луковицей и,  повернув  их  к  лунному
свету, насколько ему позволяли окоченевшие пальцы, вскричал:
   - Слушайте, уже почти восемь часов! Сейчас явится святой  Николаас,  а  я
хочу посмотреть, как будут на него дивиться малыши. Спокойной ночи!
   - Спокойной ночи! - закричали  все  и,  сорвавшись  с  места,  помчались,
крича, распевая песни и хохоча.
   А где же были Гретель и Ханс?
   Ах, как внезапно порой кончается радость!
   Они  катались  около  часа,  держась  в  стороне  от  прочих,  совершенно
довольные друг другом. И Гретель только успела воскликнуть:  "О,  Ханс,  как
чудесно, как хорошо! Подумать только, теперь у нас обоих есть коньки! Говорю
тебе, это аист принес нам счастье!" - как вдруг они услышали что-то...
   Это был крик, очень слабый крик. Никто  на  канале  не  обратил  на  него
внимания; Ханс догадался сразу, что случилось. Гретель  увидела  при  лунном
свете, как он побледнел и поспешно сорвал с себя коньки.
   - Отец! - крикнул Ханс. - Он испугал маму!
   И Гретель побежала следом за ним к дому со всей быстротой, на какую  была
способна.
   Глава IX
   ПРАЗДНИК СВЯТОГО НИКОЛААСА
   Мы все знаем, что еще до того, как рождественская елка заняла  подобающее
ей место в домашнем быту нашей  родины  Америки,  некий  "развеселый  старый
эльф" в санках, запряженных "восемью крошечными северными оленями", привозил
множество игрушек на крыши наших домов и затем спускался по  дымовой  трубе,
чтобы наполнить чулки детей, с надеждой  вывешенные  ими  у  камина.  Друзья
величали его "Санта-Клаус", а наиболее близкие осмеливались называть "Старый
Ник". Говорят, он впервые пришел к нам из Голландии. Несомненно, так  оно  и
было; но, подобно многим другим иностранцам, он, высадившись на  наш  берег,
резко изменил свои повадки. В Голландии святой Николаас - настоящий святой и
зачастую появляется там в полном парадном  облачении:  в  расшитых  одеждах,
сверкающих золотом и драгоценными камнями, в митре, с посохом и в перчатках,
украшенных самоцветами. В Америке веселый Санта-Клаус является 25 декабря  -
в рождественское утро. В Голландии святой Николаас посещает землю 5 декабря,
в день своего праздника18. Рано утром 6-го он раздает детям сласти,  игрушки
и прочие сокровища, затем пропадает на целый год.
   В день рождества голландцы только ходят в церковь,  а  потом  в  гости  к
родственникам. Зато в канун праздника святого Николааса голландская  детвора
просто с ума сходит от радостного ожидания. Надо, впрочем, сказать, что  для
некоторых ожидание не очень приятно, так как святой любит говорить правду  в
глаза, и, если кто-нибудь из ребят  в  этом  году  вел  себя  плохо,  он  не
постесняется сказать об этом. Иногда он приносит под мышкой березовую  розгу
и советует родителям задать детям  головомойку  вместо  сладостей  и  трепку
вместо игрушек.
   Хорошо, что в этот ясный зимний вечер наши мальчики поспешили  домой:  не
прошло и часа, как святой появился чуть ли не во всех  домах  Голландии.  Он
пришел в королевский дворец и в то же самое мгновение появился в уютном доме
Анни Боуман. Подарки, которые его святейшество оставил  в  доме  крестьянина
Боумана, стоили, наверное, не  больше  серебряного  полудоллара,  но  бывают
случаи, когда бедняк больше радуется медной монете, чем богач куче золота.
   В тот вечер младшие братья и сестры  Хильды  ван  Глек  были  чрезвычайно
взволнованы. Им позволили играть в  большой  гостиной,  их  одели  в  лучшие
платья и за ужином дали каждому по два пирожных. Хильда была так же  весела,
как и все прочие. А почему бы и нет? Ведь она знала, что святой Николаас  не
вычеркнет из своего списка четырнадцатилетнюю девочку только за то, что  она
высока ростом и на вид почти взрослая. Напротив, он, может быть, постарается
воздать должное такой великовозрастной девице. Почем знать?  Поэтому  Хильда
резвилась, смеялась и танцевала так же радостно, как и самые маленькие дети,
и была душой всех их веселых игр. Отец,  мать  и  бабушка  смотрели  на  нее
одобрительно; так же смотрел и дедушка -  до  того,  как  закрыл  себе  лицо
большим красным носовым платком,  оставив  непокрытой  лишь  верхушку  своей
ермолки. Этот носовой платок был флагом,  возвещавшим  о  том,  что  дедушка
собирается вздремнуть.
   В начале вечера все забавлялись вместе и так расшалились,  что  казалось,
будто дедушка отличается от самого маленького своего внучка  только  ростом.
Больше  того,  иногда  на  лицах  младших  членов  семейства  мелькала  тень
торжественного ожидания, и они становились по-взрослому серьезными.
   Дух веселья безраздельно царил в доме. Пламя и то плясало и  подпрыгивало
в начищенном до блеска камине. Две свечи,  надменно  взиравшие  на  небесное
светило, начали подмигивать другим далеким  свечам  в  зеркалах.  В  углу  с
потолка свешивался длинный шнур от  звонка,  снизанный  из  стеклянных  бус,
которые сеткой оплетали канат в руку толщиной.  Обычно  этот  шнур  висел  в
тени, и его никто не замечал; но сегодня вечером он сверкал  сверху  донизу.
Его ручка из  малинового  стекла  дерзко  бросала  красные  блики  на  обои,
окрашивая  их  красивые  голубые   полосы   в   пурпурный   цвет.   Прохожие
останавливались послушать веселый смех, который доносился  до  улицы  сквозь
оконные занавески и рамы, затем шли своей  дорогой,  вспомнив,  что  сегодня
вечером у всей деревни сна нет ни в одном глазу.
   Наконец шум поднялся  такой,  что  красный  платок  вдруг  соскользнул  с
дедушкиного лица. Да и какой почтенный пожилой  человек  мог  бы  спать  под
такой гам! Мейнхеер ван Глек удивленно смотрел на своих  детей.  Даже  самый
маленький и тот хохотал до упаду. Давно пора было приступить  к  делу.  Мать
напомнила детям, что, если они хотят увидеть доброго святого  Николааса,  им
надо спеть ту самую ласковую призывную песенку, которая привела его  сюда  в
прошлом году.
   Малыш выпучил глазенки и сунул в рот кулачок, когда отец спустил  его  на
пол. Вскоре он уже сидел прямо и мило хмурил бровки на всю компанию. Весь  в
кружевах и вышивках, в чепчике из голубых лент и китового уса (ведь  он  еще
не вышел из того возраста, когда ребята то и  дело  шлепаются  на  пол),  он
казался королем всех малышей на свете.
   Остальные дети сейчас же взяли в руки по хорошенькой, ивовой  корзиночке,
стали в круг и завели медленный хоровод вокруг малыша, подняв  глаза  вверх,
ибо святой, которого они сейчас собирались призвать своей песенкой, пока еще
пребывал в каких-то таинственных областях. Мать негромко заиграла на  рояле;
вскоре зазвучали, голоса - нежные детские голоса, дрожащие  от  волнения,  а
потому казавшиеся еще милее.
   Друг святой, приди к нам в гости!
   Только с розгой не ходи!
   Все приветствуем мы гостя,
   И восторг у всех в груди!

   А за то, в чем виноваты,
   Побрани своих ребяток:
   Мы поем, мы поем,
   Наставлений скромно ждем!

   О святой, приди к нам в гости,
   В наш веселый дружный круг!
   Все приветствуем мы гостя,
   Всех ты радуешь, наш друг!

   А подарки, просят дети,
   Положи в корзинки эти,
   Мы поем, мы поем!
   Принеси нам радость в дом!

   Так пели дети, и глаза их, исполненные страха и  нетерпеливого  ожидания,
были устремлены на  полированную  двустворчатую  дверь.  Но  вот  послышался
громкий стук. Круг разомкнулся мгновенно. Младшие дети со смешанным чувством
ужаса и восторга прижались к  коленям  матери.  Дедушка  наклонился  вперед,
опершись подбородком на руку; бабушка сдвинула очки  на  лоб;  мейнхеер  ван
Глек, сидевший у камина, неторопливо вынул пенковую трубку изо рта, а Хильда
и другие дети в ожидании сгрудились вокруг него.
   Стук послышался снова.
   - Войдите, - негромко сказала мать.
   Дверь медленно открылась, и святой Николаас в полном  парадном  облачении
предстал перед своими почитателями. Стало так тихо, что и булавка  не  могла
бы упасть неслышно! Но вскоре святой нарушил  молчание.  Какое  таинственное
величие звучало в его голосе! Как ласково он говорил!
   - Карел ван Глек,  я  рад  приветствовать  тебя  и  твою  почтенную  вроу
Катрину, а также твоего сына и его добрую вроу Анни!.. Дети,  я  приветствую
всех вас - Хендрика, Хильду, Броома, Кати,  Хейгенса  и  Лукрецию,  и  ваших
двоюродных братьев и сестер - Вольферта, Дидриха, Мейкен, Вооста и Катринку!
С тех пор как я в последний раз беседовал с вами, все вы, в общем, вели себя
хорошо. Правда, в прошлую осень, на хаарлемской ярмарке, Дидрих грубил, но с
тех пор он старался исправиться. Мейкен в  последнее  время  плохо  училась;
слишком много конфет и всяких сластей попадало  ей  в  рот  и  слишком  мало
стейверов в ее копилку для раздачи  милостыни.  Надеюсь,  что  Дидрих  будет
впредь вежливым, хорошим мальчиком, а Мейкен постарается  достичь  блестящих
успехов в науках. Пусть она запомнит также, что экономия  и  бережливость  -
основа достойной и добродетельной жизни. Маленькая Кати не раз мучила кошку.
Ведь святой Николаас слышит, как кричит кошка, когда ее дергают за хвост.  Я
прощу  Кати,  если  она  отныне  твердо  запомнит,  что  и  самые  маленькие
бессловесные твари тоже умеют чувствовать и обижать их не надо.
   Перепуганная Кати разревелась,  а  святой  вежливо  молчал,  пока  ее  не
успокоили.
   - Тебя, Броом, - продолжал он, - я предупреждаю,  что  мальчики,  которые
повадились сыпать нюхательный табак в ножную грелку школьной учительницы,  в
один прекрасный день могут попасться и получить трепку...
   Броом побагровел и выпучил глаза от величайшего изумления.
   - Но ты прекрасно учишься, и я больше ни в чем не стану упрекать  тебя...
Ты, Хендрик, прошлой весной отличился на состязаниях в стрельбе  из  лука  и
попал в самый центр мишени, хотя перед нею раскачивали птичку, чтобы  мешать
тебе прицеливаться. Я  воздаю  тебе  должное  за  твои  успехи  в  спорте  и
гимнастических  упражнениях...  однако  я  не  советую  тебе  участвовать  в
лодочных гонках, так как у тебя остается слишком мало времени  для  школьных
занятий... В эту ночь Лукреция и Хильда будут спать спокойно.  Они  добры  к
людям, преданы своим близким, охотно и весело слушаются взрослых дома, и все
это принесет им счастье. Объявляю, что  я  очень  доволен  всеми  и  каждым.
Доброта, прилежание, благожелательность и бережливость  процветали  в  вашем
доме. Поэтому  благословляю  вас,  и  пусть  Новый  год  застанет  вас  всех
вступившими на путь послушания, мудрости и любви! Завтра  вы  найдете  более
существенные доказательства моего пребывания среди вас. Прощайте!
   Не успел он сказать эти слова, как целый  ливень  леденцов  посыпался  на
полотняную простыню, разостланную перед дверью.  Началась  всеобщая  свалка.
Дети чуть не падали друг на друга, спеша наполнить леденцами свои  корзинки.
Мать осторожно придерживала малыша в  этой  толкотне,  пока  он  не  стиснул
несколько леденцов в своих пухлых кулачках.
   Тогда самый смелый из мальчиков вскочил и распахнул закрытую дверь...  Но
тщетно заглядывали  дети  в  таинственную  комнату:  святой  Николаас  исчез
бесследно.
   Вскоре все  устремились  в  другую  комнату,  где  стоял  стол,  накрытый
тончайшей белоснежной скатертью. Трепеща от возбуждения, дети  поставили  на
него по башмаку. Дверь заперли крепко-накрепко, а ключ  спрятали  в  спальне
матери. Потом все перецеловались, желая друг другу спокойной ночи, поднялись
торжественной семейной процессией на верхний  этаж,  весело  распрощались  у
дверей своих спален - и наконец молчание воцарилось в доме ван Глеков.
   * * *
   На другой день рано утром все домашние собрались у запертой двери.  Дверь
торжественно отперли, распахнули -  и  что  же?  Всем  взорам  представилось
зрелище, доказавшее, что святой Николаас свято держит свое слово.
   Каждый башмак был полон до краев, и рядом  с  ним  лежали  пестрые  груды
всяких  вещей...  Стол  ломился  под  грузом  подарков:  сластей,   игрушек,
безделушек, книг и всякой всячины. Каждый получил подарки, начиная с дедушки
и кончая малышом.
   Маленькая Кати восторженно хлопала в ладоши, давая себе обещание,  что  у
кошки  теперь  не  будет  никаких  горестей.  Хендрик  скакал  по   комнате,
размахивая над головой великолепным луком и  стрелами.  Хильда  смеялась  от
радости, открывая малиновый футляр и вынимая из  него  сверкающее  ожерелье.
Все  остальные  захлебывались  от  счастья,  любуясь  своими  сокровищами  и
восклицая  то  "ох!",  то  "ах!"  -  точь-в-точь,  как  мы,  американцы,   в
прошлогоднее рождество.
   Держа в руках сверкающее ожерелье и стопку книг,  Хильда  протиснулась  к
родителям и протянула им свое сияющее личико для поцелуя.  Взгляд  ее  ясных
глаз был исполнен такой искренней  нежности,  что  мать,  наклонясь  к  ней,
шепотом благословила ее.
   - Я в восторге от этой книги, благодарю вас, папа! -  промолвила  Хильда,
дотрагиваясь подбородком до верхней книги в стопке. - Я буду читать ее  весь
день напролет.
   - Да, милочка, - сказал мейнхеер ван Глек, -  правильно  сделаешь:  Якобу
Катсу равных нет. Если дочь моя выучит на память  его  "Моральные  эмблемы",
нам с матерью будет нечему учить тебя. Книга, которую ты держишь,  -  это  и
есть "Эмблемы", лучшее его  произведение.  Она  украшена  редкими  гравюрами
работы ван дер Венне.
   Надо  сказать,  что  корешка  этой  книги  не  было  видно,  и  никто  из
присутствующих еще не успел открыть ее. Так что трудно  объяснить,  как  мог
мейнхеер  ван  Глек  догадаться,  какую  книгу  подарил  его  дочери  святой
Николаас. Странно также, что святой каким-то образом добыл вещи, сработанные
старшими детьми, и положил их на стол, прикрепив к  ним  ярлычки  с  именами
родителей, дедушки и бабушки. Но все были слишком поглощены своим  счастьем,
чтобы заметить эти маленькие несообразности. От Хильды не укрылось выражение
восторга, которое всегда появлялось на лице ее  отца,  когда  он  говорил  о
Якобе Катсе; поэтому она  положила  свою  стопку  книг  на  стол  и  покорно
приготовилась слушать.
   Мейнхеер ван Глек говорил очень-очень долго. Длинная его речь на всем  ее
протяжении сопровождалась приглушенным хором лающих собак, мяукающих кошек и
блеющих ягнят, не говоря уж  о  погремушке  -  сверчке  из  слоновой  кости,
которую малыш вертел с невыразимым упоением. В  довершение  всего  маленький
Хейгенс, придравшись к тому, что отец его повысил голос, осмелился затрубить
в свою новую трубу, а Вольферт принялся аккомпанировать ему на барабане.
   Добрый святой Николаас! Что до меня, я  ради  юных  голландцев,  пожалуй,
признаю  его  и  буду  защищать  от  всех  неверующих,  доказывая,  что   он
существует.
   Карл Схуммель в тот  день  был  очень  занят:  он  по  секрету  доказывал
маленьким детям, что это вовсе не сам святой Николаас к ним приходил. Просто
их же родные отцы и матери привели в дом  человека,  переодетого  святым,  и
сами завалили столы подарками. Но мы-то с вами лучше знаем, как все было  на
самом деле.
   Однако, если это действительно приходил святой, почему же он в тот  вечер
не наведался  в  дом  Бринкеров?  Почему  один  этот  дом,  такой  темный  и
печальный, был обойден?
   Глава Х
   ЧТО ВИДЕЛИ И ДЕЛАЛИ МАЛЬЧИКИ В АМСТЕРДАМЕ
   - Все здесь? -  ликующе  крикнул  Питер,  когда  на  следующий  день  вся
компания рано утром собралась на  канале,  снаряженная  для  путешествия  на
коньках. - Посмотрим! Якоб  назначил  меня  капитаном  -  значит,  я  обязан
сделать перекличку. Карл Схуммель! Ты здесь?
   - Йа!
   - Якоб Поот!
   - Йа!
   - Бенджамин Добс!
   - Йа-а!
   - Ламберт ван Моунен!
   - Йа!
   -  Вот  это  здорово!  Мне  не  обойтись  без  тебя:  ты  один   говоришь
по-английски... Людвиг ван Хольп!
   - Йа!
   - Воостенвальберт Схиммельпеннинк!
   Ответа нет.
   - Ага! Постреленка не пустили. Ну, ребята, сейчас ровно  восемь  часов...
Погода великолепная, а лед на Ае твердый, как  скала,  -  через  полчаса  мы
будем в Амстердаме. Раз, два, три, пошли!
   Действительно, не прошло и получаса, как они  перебрались  через  прочную
каменную плотину и очутились в самом  сердце  огромного  города.  Окруженный
стеной, он стоял  на  девяноста  пяти  островках,  соединенных  почти  двумя
сотнями мостов. Хотя Бен со времени своего приезда в Голландию уже был здесь
два раза, он  и  сейчас  видел  многое  такое,  что  его  изумляло.  Но  его
товарищи-голландцы, жившие тут поблизости всю жизнь, считали, что  Амстердам
- самый обыкновенный город и в нем нет  ничего  особенного.  Бена  же  здесь
интересовало  все:  высокие  дома  с  раздвоенными  трубами  и  островерхими
фасадами; склады товаров, расположенные высоко под крышами купеческих домов,
с длинными, вытянутыми, словно  руки,  стрелами  подъемных  кранов,  которые
поднимают и опускают товары  перед  самыми  окнами  квартир;  величественные
общественные здания, построенные на деревянных сваях, которые  были  глубоко
забиты в болотистую почву; узкие улицы; каналы, пересекающие город  во  всех
направлениях;  мосты;  шлюзы;  разнообразные  костюмы  горожан  и  -   самое
удивительное - прилепившиеся к церквам  лавки  и  жилые  дома  с  необычайно
длинными трубами, высоко поднимающимися вдоль священных стен этих зданий.
   Если Бен  смотрел  вверх,  он  видел  высокие  дома,  которые,  казалось,
наклонялись вперед и  пронзали  небо  своими  блестящими  крышами.  Если  он
смотрел вниз, перед  глазами  у  него  была  диковинная  улица  без  мощеных
переходов на перекрестках и без поднятых над ее уровнем тротуаров:  булыжная
мостовая непосредственно переходила в кирпичные дорожки для пешеходов.  Если
глаза  его  останавливались  на  полпути,  он   видел   маленькие,   сложной
конструкции зеркальца  (голландцы  называют  их  "шпионами"),  прикрепленные
снаружи почти к каждому окну и устроенные так, что люди в доме могут следить
за всем происходящим на улице и рассмотреть всякого, кто постучит  в  дверь,
сами оставаясь невидимыми.
   Время от времени мимо него проезжала  двуколка,  нагруженная  деревянными
изделиями; проходил осел под вьюком  из  двух  больших  корзин,  наполненных
фаянсовой  или  стеклянной  посудой;  по  голым  булыжникам  проезжали  сани
(полозья которых непрерывно смазывались маслом, капающим с масляной  тряпки,
а потому легко скользили по мостовой), а за ними следовала пышная  неуклюжая
семейная  карета,  запряженная   темно-гнедыми   фламандскими   лошадьми   с
белоснежными хвостами.
   Город облекся в праздничный наряд. Все магазины были разукрашены в  честь
святого Николааса. Не раз приходилось капитану Питеру отрывать свою  команду
от соблазнительных витрин, где были выставлены  все  игрушки,  какие  только
можно  вообразить.  Нидерланды  славятся   этой   отраслью   промышленности.
Всевозможные  вещи  копируются  здесь  в  миниатюре  на   радость   малышам.
Замысловатые механические игрушки, которые  голландский  ребенок  равнодушно
швыряет куда попало, вызвали бы целый переполох в  нашем  американском  Бюро
патентов на изобретения. Бен не мог удер