что же 
произошло в Советском Союзе и чего можно ожидать в будущем.
            Возможно, мы никогда не узнаем истины. Историки смогут восстановить 
многие факты, но ведь факты можно по-разному интерпретировать. Участники событий 
совершают какие-то действия, не вполне понимая, что происходит. Их взгляды 
одновременно непоследовательны и противоречивы в любой данный момент времени, а 
также подвержены изменениям с течением времени. В случае с Горбачевым ситуация 
осложняется тем фактом, что он не свободен открыто
сказать, что он действительно думает. Его риторика заметно, меняется с течением 
времени. Значит ли это, что он по-другому стал думать, или это означает только, 
что изменились условия, которые заставляли его говорить именно так? Например, 
совсем недавно он заявил, что является убежденным коммунистом. Это заявление — 
факт. Что оно означает? Можно только гадать. Наши догадки и предположения можно 
затем сопоставить с другими известными фактами или теми фактами, которые будут 
установлены. Подобную интерпретацию я и хочу предложить вашему вниманию.
            Точно так же, как человек создал бога по своему образу и подобию, я 
проделаю то же самое с Горбачевым. Я думаю, что мировоззрение Горбачева не очень 
отличается от моего. В частности, Горбачев считает деление общества на открытое 
и закрытое коренным вопросом, и, по его мнению, переделка Советского Союза в 
открытое общество — первоочередная задача. Это главный пункт, в котором мы с ним 
сходимся. Наш подход ко многим другим вопросам может различаться. Например, ему 
не хватает специальных экономических знаний. Кроме того, он русский и пропитан 
российской культурой — и советской, и дореволюционной. Он, вероятно, 
действительно искренне верит в коммунизм как идеал социальной справедливости и 
не видит этого "проклятья рокового", его врожденного порока. Мы различаемся по 
всем этим пунктам. Но мне, однако, кажется, что он обладает по крайней мере 
инстинктивным пониманием рефлексивности как исторической теории, в  противном 
случае он не мог бы так смело действовать. Он также являете собой наглядный 
пример участника событий, который не до конца понимает то, что происходит. В 
противном случае он бы, возможно, и не заварил всей этой каши. В частности он по 
видимому, не осознавал, что один лишь демонтаж сталинской  системы может 
оказаться недостаточным чтобы  создать свободное общество. Им руководило желание 
устранить оковы, сдерживающие развитие, он не смог  предвидеть всех проблем, 
которые сразу же возникнут. Это не удивительно. Кто бы мог предположить, что он 
так далеко  продвинется по пути уничтожения старого режима!   Я отдаю себе отчет 
в том, что моя интерпретация плохо согласуется с некоторыми широко 
распространенными, особенно в США, представлениями. Мы зачастую уверены, что 
главная цель лидера — получить и удержать власть. Внешне Горбачев, с его 
гениальным маневрированием с целью укрепления своих позиций, вполне 
соответствует этому стереотипу. Однако я  не думаю, что Горбачев хочет власти 
любой ценой, и  в качестве доказательства обратного я могу привести его 
поведение в связи с событиями в Армении. По правде говоря, Горбачев, возможно, 
почти так же отрицательно относится к кровопролитию, как и президент Картер. 
Нужно признать, однако, что он вспыльчив: он это продемонстрировал, арестовав 
комитет "Карабах". Но я не могу себе представить, чтобы он  превратился в тирана 
типа Петра Первого. В частности, я не могу себе представить, чтобы он 
санкционировал военное вмешательство в Прибалтике. 
 Мы также, похоже, думаем, что любой лидер должен прежде всего заботиться о 
национальных интересах своей страны[180]. На нас оказала большое влияние 
геополитическая теория, в соответствии с которой национальные интересы в большой 
степени определяются объективными факторами, которые неизбежно влияют на любое 
правительство, находящееся в настоящий момент у власти. Но когда сверхдержава  
начинает радикально пересматривать свои национальные интересы, теория не 
работает. Однако привычные  стереотипы мышления, как правило, не исчезают сразу 
и все еще широко распространено убеждение, что Горбачев пытается изменить 
систему с тем чтобы Советский Союз сохранил влияние и мощь, которые иначе он 
потеряет. Недавние события продемонстрировали несостоятельность подобных мнений. 
  Даже при самом необузданном воображении невозможно предположить", что события 
в Восточной Европе смогут укрепить геополитическое положение Советского Союза. 
И, однако именно Горбачев ткнул пальцем от чего повалились все эти костяшки 
домино. То, как разворачиваются события, все больше и больше подтверждает мою 
интерпретацию.
            Первоочередная цель Горбачева — перестройка внутри Советского Союза. 
Он думает, что для этого необходимо вырваться из изоляции, в которую Советский 
Союз попал при Сталине, и включить его в содружество наций. Таким образом, 
скорее внешняя политика Горбачева определяется внутренними задачами, нежели 
наоборот. Этого никак не могут взять в толк западные специалисты-международники, 
так хорошо владеющие проблемами геополитики.
            Программа Горбачева в области внешней политики гораздо лучше 
разработана, чем все остальное. Действительно, выражение "новое мышление" 
применимо только к этой области. И только в этой сфере он может рассчитывать на 
наиболее  компетентную профессиональную поддержку. Не будет преувеличением 
сказать, что Министерство иностранных дел является единственной бюрократической 
структурой в Советском Союзе, которая безоговорочно принимает политику 
Горбачева. Я был поражен, когда один из чиновников министерства с гордостью 
сказал мне однажды в 1987 году, что "все, что делалось в области защиты прав 
человека, делалось этим министерством". Я подумал тогда, что скорее это должно 
было быть делом Министерства внутренних дел. Еще летом 1989 года Министерство 
иностранных дел создало Экономическое управление, косвенно признав тем самым, 
что те, кто по долгу службы занимается внешними экономическими связями, не 
справляются с работой.
            Концепция Горбачева может для всех нас послужить вдохновляющим 
примером. Она основана на понятии открытого общества. Он говорит о 
принадлежности к "общему европейскому дому". Его заявления зачастую неправильно 
понимались на Западе. Люди недоумевали, что же он имеет в виду под границами 
Европы — Уральские горы, что ли, или, может быть, Владивосток? Казалось, что 
более естественно считать границей западные рубежи Советского Союза. Но это ведь 
не то, что имеет в виду Горбачев: он считает Европу открытым обществом, где 
границы теряют[181] свое значение. 
            Это чрезвычайно привлекательная концепция. В рамках этой концепции 
Европа предстает как система отношении и связей, а не как географическая 
данность на земном шаре. Связи открытыми множественны. Они включают все аспекты 
мышления, информации, коммуникации и обмена, а не просто межгосударственные 
отношения. Так как система открыта, все это выходит за рамки Европейского 
континента. Соединенные Штаты и Советский Союз тоже включаются, не говоря уже о 
совсем недавно вошедшей в западную цивилизацию Японии.
            В рамках этой концепции Европа рассматривается как идеал западной  
цивилизации, идеал человечества как открытого общества. Эта концепция 
предполагает более тесные межгосударственные связи, причем государства не 
определяют деятельность людей и не доминируют над ней. Эта концепция 
противостоит концепции Европы-крепости. Она распространяет понятие гражданского 
общества и на область международных отношений[182].
«Глава V.     Европа как открытая система
Мой анализ, основанный на принципах рефлексивных изменений, привел меня к 
глубоко пессимистическим выводам. Такое впечатление, что, будучи предоставлен 
самому себе, Советский Союз не сможет превратиться в открытое общество. Я пришел 
к этому выводу, несмотря на свой собственный постулат о том, что Горбачев[183] 
считает превращение Советского Союза в открытое общество своей наипервейшей 
задачей, которая превалирует над всеми другими целями и задачами, включая его 
собственное выживание, не говоря уже о выживании[184] всей советской империи. 
Получается, что вывод противоречит моей теоретической схеме, которая открытое и 
закрытое общества представляет как две взаимодополняющие[185] альтернативы.
            Интересная мысль приходит в голову. А может быть, Горбачев 
использовал[186] в качестве концептуальной основы ту же статическую схему, 
которую я изложил выше? Это могло бы объяснить, почему он направил всю свою 
энергию на снятие ограничений в существующей системе и, казалось, свято верил в 
то, что все будет хорошо, если только он сможет высвободить творческую энергию 
народа.
Эта мысль на самом деле не такая нелепая, как может показаться на первый взгляд. 
Я создал эту статическую схему в пятидесятых годах, когда Горбачев переживал 
период формирования мировоззрения, а я основывался на своем собственном опыте 
знакомства с той же социальной системой, в которой он жил. Данная схема 
послужила концептуальной базой для Фонда Сороса в Венгрии, и венгерский народ 
даже лучше меня самого понял, зачем этот фонд. Более того, мой вывод о том, что 
нельзя создать открытое общество, просто сняв ограничения закрытого общества, 
является ex post facto;   я сделал его, когда уже были видны результаты 
деятельности Горбачева.
Анализируя прошлое с высот настоящего, видно, в чем ошибался Горбачев: он верил, 
что для превращения Советского Союза в открытое общество будет достаточно 
преодолеть гегемонию догмы; он не принял в расчет долгий, болезненный процесс 
познания, который потребуется для воплощения в жизнь идеи открытого общества. 
Если бы я тогда оказался на его месте, я бы вряд ли смог сделать больше. В конце 
концов, при создании моих фондов я использовал теоретическую схему, которая 
рассматривает открытое и закрытое общества как две взаимодополняющие[187] 
альтернативы[188].
 И хотя Горбачев никогда не имел дела с финансовыми рынками, он, кажется, 
прекрасно знает принципы рефлексивных изменений. И то, что принимающий участие в 
игре не может наверняка предсказать последствия своих действий, является частью 
этих правил. Вот почему он должен идти на риск. Но я думаю, что Горбачев пошел 
бы на риск, даже если бы он заранее предвидел, к чему это приведет. В конце 
концов, некоторые люди[189], живущие в авторитарном обществе, готовы на все ради 
таких изменений.
Остается вопрос, как разрешить противоречие между статическим и динамическим 
анализом? Я уже указал в общем, что статические модели дают искажение, потому 
что они претендуют на вневременную значимость, хотя история является необратимым 
процессом. Здесь мы имеем практический пример такого искажения. Очевидно, 
легкого перехода от закрытого к открытому обществу не может быть. Недостаточно 
лишь снять[190] ограничения закрытого общества; необходимо создать институты, 
законы, образ мышления, даже традиции открытого общества. Открытое общество — 
это комплексная система, более сложная, чем закрытое общество, особенно потому, 
что его структуры не являются жесткими, а настолько гибки, что выделить их 
чрезвычайно трудно. Создание такой сложной системы требует времени и энергии, а 
начатый Горбачевым процесс не дает возможности ни для того, ни для другого...
            Открытое общество — это намного более сложная система, чем закрытое 
общество, потому что закрытое общество предполагает только один законченный 
фрейм (основной фрейм, говоря на языке информатики), и люди, разрабатывающие 
свой собственный фрейм, являются источником осложнений, тогда как в открытом 
обществе наличие автономных элементов предполагает наличие своих собственных 
структур — это и делает их автономными. Такие элементы нельзя купить в магазине 
— вот где уже нельзя провести аналогию с компьютерами. Как эти  элементы 
развиваются? Моя схема уже бессильна ответить на этот вопрос. Но очевидно одно — 
для их развития требуется время, а дефицит времени создает хаос (здесь лучше 
подходит русское выражение "смутное время").
Революции — это время хаоса. Теория хаоса на настоящей ступени развития не может 
оказать большую помощь в понимании революций, но революции  могут помочь в 
развитии теории хаоса. Я думаю, что к системам с мыслящими участниками надо 
относиться не так, как к системам, не обладающим разумом - (если только разум не 
распространяется шире, чем мы думаем). Революции в отличие от погоды действуют 
по другим законам, даже если модели и похожи '".
            Я начал решать проблему самоорганизации и овладения знаниями на 
практике. Первоначальной целью моих фондов было разрушить монополию догмы, но в 
дальнейшем это вылилось в попытку привнести самоорганизацию[191] в закрытые 
общества. Сеть нарождающихся фондов сама по себе является прототипом открытой 
системы, где каждый элемент действует более или менее[192] автономно. К 
сожалению, данный прототип не был задуман как самообеспечивающийся[193] — ему 
требуются постоянные дополнительные инъекции денег с моей стороны, хотя 
предполагается, что организации, которым он хочет оказать поддержку, являются 
самоокупающимися. За этой моей практической деятельностью не стоит никакой 
сформулированной должным образом теории.
            Моя вневременная модель открытого общества несовершенна, так как она 
упускает из виду процесс эволюции. Было бы ошибочным считать, что сложная 
система может вдруг спонтанно начать существовать, хотя отличительной чертой 
такой системы является то, что она предполагает и одновременно предлагает 
спонтанную, самопорождающуюся деятельность со стороны ее участников. Вот это и 
является важным уроком о природе открытых обществ: они представляют собой более 
высокую[194], чем закрытые общества, форму общественной организации, и не один 
Горбачев должен это осознать: западная политическая мысль также игнорирует этот 
момент...
            Теперь мы имеем убедительное историческое свидетельство. Но мы также 
понимаем, что превосходство, открытого общества несет в себе и отрицательный 
аспект: от закрытого к открытому обществу не так легко перейти, как от открытого 
к закрытому. В этом и заключается основной недостаток моей теоретической схемы: 
она проводит различие между открытым обществом как идеалом и как фактом, но 
игнорирует трудности перехода от идеала к действительности. Это странная[195] 
оплошность, но я не единственный, кто допустил ее. Я думаю, что все это 
относится практически ко всем диссидентам и реформаторам, включая Горбачева, не 
говоря уже об отношении Запада к этой теме. Я на практике исправил ошибку в 
процессе развития моих фондов, но, для того чтобы исправить ее и в теории, 
понадобилась эта книга.
На этот момент следует обратить внимание потому, что он напрямую связан  с 
политикой. Широко известна точка зрения, что переход от тоталитарного к 
плюралистическому обществу должен производиться заинтересованными в этом людьми 
и любое вмешательство извне не только неуместно, но и может привести к обратным 
результатам. Эта точка зрения неверна. Люди, прожившие в тоталитарной системе 
всю свою жизнь, могут хотеть создать открытое общество, но у них нет знаний и 
опыта, необходимых для его построения. Им нужна помощь со стороны для того, 
чтобы претворить их желания в действительность[196].
Идея помощи противоречит принципу свободной конкуренции, который так широко 
распространен сегодня в англоговорящем мире. Надо показать, что с принципом 
свободной конкуренции не все так хорошо. Свободная конкуренция не ведет к 
оптимальному размещению ресурсов, если не созданы подходящие условия. Это так, 
хотя отсутствие свободной конкуренции ведет к ужасающе неправильному[197] 
помещению средств. Рынки — это институты: их нужно сначала создать. Более того, 
являясь творениями человеческого разума, они обречены на несовершенство[198].
            Я уже обосновывал эту точку зрения, правда в другом контексте, в 
"Алхимии финансов". Там я показал, что нестабильность изначально заложена в 
финансовых рынках, а за политическую цель общества надо принять стабильность. 
Здесь я осмелюсь утверждать, что само по себе преследование частного интереса не 
приведет к созданию жизнеспособной системы. Только самозабвенная преданность 
принципам открытого общества может дать ему жизнь, и внешняя помощь должна хотя 
бы частично мотивироваться искренним стремлением заставить систему работать — 
иначе ничего не выйдет. Если обратиться к истории, можно обнаружить, что такая 
бескорыстная[199] энергия вырабатывается именно в критические моменты. Хорошим 
гримером здесь является американская революция.
            Я обратил особое внимание на этот пункт в моей статической схеме, 
когда говорил об отсутствии цели так о пороке открытого общества. А теперь мы 
можем посмотреть на этот порок с другой стороны. Есть Советский Союз, 
стремящийся стать открытым обществом, но ему не хватает времени[200] и энергии, 
которые требуются для создания необходимых структур. Хотят ли и в состоянии ли 
открытые общества Запада помочь[201] тем, кто находится по другую сторону? Ответ 
на такой вопрос определит судьбу не только Советского Союза, но и открытых 
обществ Запада.
            ...И можно не только закончить "холодную войну" между двумя 
противоположными социальными системами, но и раздражающий недостаток открытого 
общества - отсутствие цели — может быть преодолен по крайней мере для нашего 
поколения. Концепция Европы как открытого общества, в котором преобладает 
множественность связей и прежние границы теряют свое значение, даст западному 
обществу то, чего ему так не хватает: идеал, который может зажечь воображение 
народа и направить его энергию в созидательное[202] русло. Он заполнит собой ту 
пустоту, которая сегодня находится над сферой личных эгоистических интересов его 
членов. Он также позволит человечеству в духе сотрудничества подойти к решению 
экологических проблем, которые начинают угрожать[203] самому его существованию.
Теперь я спущусь с заоблачных вершин риторики и обстоятельно объясню, что можно 
было бы предпринять. Нам следует провести различие между Восточной Европой и 
Советским Союзом точно так же, как это сделал Горбачев. Он дал свободу действий 
Восточной Европе и пожелал ей счастливого пути в демократию, но он изо всех сил 
старается предохранить Советский Союз от распада.
            Существует только один путь придания Советскому Союзу 
жизнеспособности — преобразование в конфедерацию. Приходит на ум пример 
Британского Содружества, потому что оно возникло из Британской империи и 
предоставило еще большую автономию своим составным частям. Конечно, Британское 
Содружество не смогло остаться единым целым до самого конца, и то же самое может 
произойти с Советским Союзом. Но есть надежда, что Советский Союз покажет 
большую степень единения потому, что он состоит из географически смежных частей, 
находящихся в тесной экономической взаимозависимости. Это еще одна причина, 
почему его регионы, граничащие между собой, должны научиться[204] жить вместе.
            Превращение Советского Союза в конфедерацию было бы очень выгодно 
для Запада. Это в значительной степени уменьшило бы военную угрозу[205], которую 
Советский Союз как монолитная держава потенциально представляет из себя; еще 
важнее то, что гражданский конфликт внутри самого Советского Союза будет[206] 
представлять собой опасность для всего региона. Такое решение стоит многого, и 
Запад должен быть готов заплатить за него. Принимая во внимание экономию средств 
на военные расходы, сделка выглядела бы чрезвычайно привлекательной.
            Могут спросить, что может сделать Запад для содействия принятию 
решения о конфедерации? Какая может быть польза от экономической помощи, когда 
советская экономика находится